Америка, которую никто не открывал (СИ)

Глава 12

Локи выл и все стучал в дверь— его вопли были наполнены самыми последними ругательствами, которые я когда-либо слышал.

Отчасти мне было жаль Локи. Что-то в глубине сердца болью отзывалось на его всхлипывания и мольбы.

Вдруг он заорал— так, что малышка за забором соседнего дома вскрикнула и заплакала. Он ничего не говорил в своем крике— просто ни с того ни с сего:

— АААААААААА!!! — и шарахнул по двери кулаком.

Локи упал на колени и закрыл лицо руками. Он плакал?! Он рыдал. Вытирая слезы тыльной стороной грязной рубашки он вместе со странным волчьим воем взывал:

— Открой! Я прошу! Открой!

А потом слезы вновь сдавливали ему горло и вместо слов получалось лишь неразборчивое бульканье.

Я смело вышел на дорогу и свистнул.

— Она не откроет, Локи, — сказал я, выходя вперед. Неведомая сила заставляла меня злорадствовать и унижать.

Смотря ему в глаза, я вдруг осознал, что судьба обошлась с этим человеком по крайней мере несправедливо. Его глаза— запавшие, страшные, дикие глаза волка-одиночки, который, попадая в стаю других, не перестает чувствовать себя обособленно. Природа не наградили его хорошей внешностью, — от этого пошли трудности в общении. Жизнь не наградили его шансами на достижение высокий целей, — а он бы мог.

Я вспомнил рассказ Америки, каков Локи, когда рисует. Глядя на этого несостоявшегося художника— и вспоминая портрет Америки, бережно лежащий в дали от людских глаз, — я подумал: хорошим, либо талантливым, либо гениальным или умным человеком не рождаются. Им становятся, и иногда жизнь препятствует этому.

«Он всегда делает одну вещь. Перед тем, как начать рисовать, он всегда облизывает кисть. Нет, знаешь, это с одной стороны мерзко, а с другой даже сексуально. Но это не главное.

Ты вели видел его рожу? Ей-богу, ничего ему природа не дала. Ну да, талант, все дела… И все же… Когда он рисует, знаешь, его лицо— он весь— светится вдохновением. Таким, о котором пишут в книгах классики литературы. Ну, помнишь, мы читали „Портрет Дориана Грея?“ Вот так. Как лицо Бэзила Холлуорда, когда он рисовал самого Дориана. Его глаза аж сверкают. Сначала он начинает так осторожно, так нежно… — в этом момент Америка сама начала светится вдохновением, она замахала руками, пытаясь выразить свое восхищение в движении. — Как будто водит по бумаге не кисточкой, а лепестком розы. Но потом… Это похоже на даже не знаю что. То, как Локи рисует можно сравнить лишь с тем, как Локи рисует. Серьезно, Джеймс!.. Я никогда не была в него влюблена и вообще не больно-то люблю всех этих людей с возвышенными идеалами и прочей хренью, — по-моему, это все осталось в эпохе романтизма и книгах английских классиков. Но Боже мой!.. Когда Локи рисовал мой портрет, я потеряла способность дышать. Он смотрел на меня, а я— на него, хотя по идее мой взгляд должен был быть устремлен прямо перед собой, я же, мол… Ну ты понял. А я все время смотрела за ним. Так и получилось— мой взгляд направлен чуть в сторону, но мне это так нравится!.. Не бывает полностью плохих и грустных людей. У каждого есть такое, что заставляет сердце биться чаще, а глаза гореть.»

Я запомнил эти слова именно так, как она их сказала— ее голос в тот момент стал моим внутренним голосом.

Я даже вдруг захотел извиниться— я видел, как тень отчаяния легла на пофигистичное лицо самого большого эгоиста всех времен и народов. Он прекрасно владел собой, поэтому то, что скользнуло— лишь скользнуло и тут же исчезло.

Парень вытер лицо рукавом и поднялся. Тюрьма не пошла ему на пользу— одежда едва ли могла скрыть худобу и обвислость кожи. И где это он сидел, что так исхудал?

— Заткнись, — рявкнул Локи. Его голос больше не дрожал и это не добавило мне уверенности.

Я больше ничего не сказал и постучался.

Локи стоял под ступеньками. Он явно ждал, что сейчас дверь откроется— но она не открывалась. Я вновь постучал и крикнул:

— Америка! Это Джеймс!

Но снова тишина.

Сначала что я, что Локи были под влиянием одной эмоции— удивления. Потом тонкие губы моего бывшего соперника начали изгибаться в ухмылку, обнажая кривые зубы.

— Смотри-ка… Она и тебя не хочет видеть. Джульетта не пускает Ромео! Хахахаха…

И он начал заливаться противным тонким смехом, а я— все больше беспокоится. Почему МНЕ она не открывает? Почему?

Я ушел, оставив Локи злорадствовать. Тяжелые чувства поселились охватили меня— ощущение ужасного, чего-то страшного и непонятного поселилось в душе.

Куда опять пропала Америка?

Дома я не находил себе места. Метался из комнаты в комнату, не мог ни сидеть, ни лежать. Стоило чем-то заняться— силы тут же покидали тело; но как только я прекращал что-либо делать, появлялось жгучее желание чем-то заняться.

— Джеймс? Все в порядке? — мама больше не могла смотреть, как я то падаю на кровать, то меряю шагами комнату.

Я посмотрел на маму. Моя прекрасная, добрая, чудесная мама. Лучшая женщина в моей жизни.

Она всегда считала— и будет считать— что я у нее хоть и молодец, но все равно нуждаюсь в защите и заступничестве.

Если бы только родители знали, в какой жопе побывали их дети, они бы перестали их считать несамостоятельными. Когда-то в твиттере читал.

— Нет, мам. Все нормально.

Почему, ну почему так сложно говорить родителям о своих проблемах? Другу жаловаться— так пожалуйста. А по-настоящему родным…

Я звонил Америке раз пятьдесят. Она не брала трубку. Что это значит? Что, черт возьми, с ней опять произошло?

Мой мозг пронзила острая мысль, — Локи. Локи. В этом обязательно замешан Локи.

Но что мне дает эта пустая догадка? Да и догадкой-то сложно назвать. Скорее… Предчувствие.

Когда родители легли спать, я соскочил с кровати. Нужно искать мисс Джонс, иначе случится что-то нехорошее.

Теплый ветер потрепал мне волосы. Невольно залюбовавшись ночью я поймал себя на мысли, что первый раз иду в темноте куда-то без Америки. И осознание этого факта лишь усилило мою тревогу.

Я просто пошел по улице. Откуда начинать поиски? Опять пробраться в дом? Хм…

Нет.

Нечто внутри указывало мне путь. Управляло моим телом, заставляя ноги идти именно… Я даже не знал, куда.

Вдруг мой слух уловил раскаты музыки. Нехилые басы! У кого-то веселая вечеринка.

Я пошел по звуку.

Источником громыхания был большой неказистый дом— дом Тони Бейтса.

Что за на хер, думал я. Тони проводит вечеринку, и не позвал ни меня, ни Криса? Не то чтобы меня это сильно задело, но…

Но теперь мой внутренний компас говорил, что Америка там.

Я проскользнул в двери. Как всегда на всех вечеринках у Тони— огромное количество людей пьют, и курят, и закидываются колесами, и целуются, и трахаются и снова пьют. Ненавижу эту атмосферу.

Воспоминания— я, Америка, холодный душ. А вдруг она снова там?

И я пошел. По пути на мне повисла какая-то девчонка, но я стряхнул ее руки со своих плеч. Отовсюду я слышал: «Чуваки, да мы видим трезвого!», «Хэй, иди выпей!», «Неприлично на вечеринках быть не под кайфом!», «Иди сюда, пошалим!». Неужели тогда, когда мы с Америкой носились как угарелые по этому дому я слышал тоже самое? И меня это что, не раздражало?

Путь в ванную преграждала парочка целующихся лесбиянок. Фе. Некоторых парней это заводит, но мне хотелось выблеваться прямо на их короткие дешевые платья.

Я дернул ручку— открыл. И со страхом захлопнул. Судя по всему, там устроили оргию или что-то типа этого.

Вдруг я почувствовал ужасную усталость. Захотелось прилечь. Да, эти дамы мне точно отдохнуть не дадут, так что коридор не подходит. Да и вообще, как можно отдыхать в таком месте?

Все бесило. Эти люди, нескончаемый шумовой фон, обстановка, запах. Меня тошнило от всего этого, и мне уже даже было наплевать на Америку.

Вдруг я подумал, что это нормально— я не схожу с ума, как раньше, не мечусь из угла в угол. Довольно. Чувств не хватает, вот и все.

Острая боль пронзила грудную клетку. Как это— так сильно любил, а теперь что? Это типа все, да? Конец моим чувствам? Или что это?! Объясните! Ну же! Ты, да, который с бокалом! Я люблю Америку Джонс?

— Люблю ли я Америку?! — взвыл я. Мне остро захотелось найти Криса. Но даже если он здесь есть— а его здесь точно нет, — то как? Как найти друга в толпе идиотов?

Я чувствовал себя хреновее некуда. В глазах кружилось— калейдоскоп из пола, стен, людей, и потолка. Я не пил, но тянуло блевать.

Все комнаты были заняты парочками. Я даже не заметил, как у меня в руке оказалась бутылка вина. Мельком взглянув на этикетку, я понял, что это вино либо какое-то краденое, либо самодельное (а так как в округе никто винодельством не занимался, я осмелился предположить, что это остается только догадываться, что это на самом деле).

Грусть сдавила грудь и горло. Лучше бы я не знал Америку Джонс во все. Лучше бы… Не спас ее тогда. Пусть бы она умерла. Я бы не думал больше о ней…

Острый укол в сердце— воспоминание о том, как я был счастлив. Я был счастлив в тот момент, хоть и ужасно напуган.

От нечего делать я лег прямо в коридоре и начал пить. Вино не лезло в глотку, хотелось выплюнуть. Вкус был просто ужасен— очень сладкий, такой, что голова разболелась после первых двух глотков. Гадость!.. Но идти за другой бутылкой не было сил. Кроме того, пить пришлось не так уж много— зато опьянел я очень быстро. Ну и хорошо. Лучшее, что сейчас можно сделать— нажраться.

Я пил прямо как Америка.

Хочешь кого-то найти— думай как он.

Но думать как Америка не получалось. Почему?

Потому, что моя любовь была слепа. Я любил Америку, не зная о ней ничего. Что мне дает та история с отцом? Ничего. Я знаю о ней… Полный ноль! Пустоту, помноженную на бесконечность.

Наверное, ужасно глупо было лежать и выть как волк на луну, но мне было без разницы. Мне все стало без разницы.

Мне плевать, где она. Плевать!

И тогда я просто встал. Алкоголь дал о себе знать— я упал на дверь. Мой локоть пришелся прямо на дверную ручку и я почувствовал, как по нервам пробежала дрожь. В голова что-то взорвалось, непроизвольно потекли слезы.

Дверь распахнулась. Я, за неимением твердой опоры (таковая была, но ноги-то ее не чувствовали) неуклюже ввалился внутрь комнаты.

Как и до этого, тут была сладкая парочка.

Но я бы встал и ушел. Может, не ушел, а выполз. Может, не встал бы. Может, даже извинился бы.

Миллион «может» так и остались невозможными.

Вихрь цвета— черное, белое, красное и желтое пронесся перед глазами. Что было в гребаном вине? Меня чем-то накачали? Там был наркотик?

Яркая вспышка света затмила все мысли и вдруг мир стал необычайно четким— настолько были ясны очертания предметов, что у меня вновь закружилась голова. В ушах стоял дикий визг, и хотя я видел, что два полуголых человека сейчас кричат мне и пытаются что-то объяснить, я их не слышал.

Звук хлынул абсолютно внезапно— как если во время шторма стоять спиной по колено в море и волна абсолютно неожиданно накрывает тебя с головой. Вернулся слух— исчезло зрение. Вспышки света стали темнеть, и вскоре перед глазами опустился черный занавес.

Кто-то ударил меня по щеке, — мысли и слух и зрение и все, что надо, хлынули в меня обратно— как заполняются легкие воздухом, когда выныриваешь на поверхность после долгого пребывания под водой.

Это была она. Америка. С Локи.

И вместо того, что должен был сказать, в ответ на ее испуганный взгляд, я только равнодушно пробурчал:

— Я тебя ненавижу.

А потом исчезло все и сразу— и зрение, и слух, и мысли. Плохо только, что не исчез я сам.