Америка, которую никто не открывал (СИ)

Глава 3

В пятницу я после школы пошел домой к Крису. Его мама— худая женщина, которая вот уже столько лет носила одни и он же джинсы клеш с нашитой на колене аппликацией, — поприветствовала меня горячими сандвичами и неким подобием йогля (в ее исполнении это звучало очень необычно, и хоть мисс Себ была далека от нот старинной песни пастухов, мне понравилось). Крис тут же потащил меня в спальню выбирать наряд. Боже, он устроил мне целый показ мод. В итоге остановились на темно-синих джинсах и черной рубашке.

Мы болтали, лежа у него на кровати и запивая обжигающе горячие бутерброды колой. Я на этот час даже как-то забыл про Америку с ее загадками.

Но когда я вспомнил, то тут же начал гудеть Крису в ухо про всевозможные варианты развития событий, в ходе чего Америка может стать чуточку понятнее.

— Чувак, ты уже бесишь, — Крис тихо и без зла выдохнул, вытирая лоб. Я прикусил губу— на самом деле я легко мог представить себе раздражение Криса.

— Прости… Я не знаю, что это за глупая потребность во всем разобраться. Наверное, у меня просто слишком скучно в личной жизни, вот я и лезу в чужую.

Крис театрально воздел руки к небесам, потрясая ими.

— Слышишь ли ты, Иисус Христос, что сказал этот человек? Обещаешь ли ты наказать его всеми возможными способами, если он откажется от своих слов? Спасибо, Иисус. Мы ловим этого подонка не слове. Аминь.

— Аминь, — я смеялся (точнее, ржал как конь), и стоит отметить, что при всех недостатках Крис обладал отменным чувством юмора.

— Слушай сюда внимательно. Ты либо начинаешь вести активную деятельность, либо забываешь про эту девку.

— Всего два варианта?

— Ни граммом больше.

Но я видел еще один выход— просто подружиться.

Мы не ели весь день— специально чтобы влезло больше пива на вечеринке. Весь день мы то делали уроки— читали друг другу вслух на латыни, решали примеры, пытались выдумать очередную причину, почему мы не выучили формулы, — то читали Шекспира. Я знаю, что сейчас вы подумали— мы, в диких муках, роняя головы на стол от усталости долбим «Гамлета», поминутно отвлекаясь на малейшие шумы. Нет. Да, из предыдущего рассказа Крис мог показаться вам этаким тупым донжуаном— профессор в девушках, ничтожество в учебе. На самом деле Крис был умным и по жизни— он умел как-то так взвесить все «за» и «против», чтобы это не заняло больше минуты, но вывод все равно оказался верным. Мне этого немного не хватало— я был мнительным, нерешительным. Крис же вроде и в омут с головой не бросался, и все у него получалось.

Так или иначе— совсем незаметно подкрался вечер. Я сбегал домой переодеться, договорившись с Крисом, что мы встретимся уже у Тони.

Едва я переступил порог дома, как услышал вой. Это была музыка— громкая, стучащая, от которой и самому хотелось выть.

Я сердито приподнял край штор— дома было жутко темно, родители жгли где-то в ресторане, а кто-то врубил эту ужасную музыку.

Я ничего не мог видеть, хоть наша улица и была отлично освещена.

Вдруг раздался скрежет колес, дикий крик. «Авария»— пронеслось у меня в голове.

Но нет— из-за поворота вылетела огромная машина, что-то типа джипа для сафари, только с разноцветными прожекторами. В джипе ужасно громко играла музыка, прожекторы ослепляли, да и машина ехала слишком быстро— я не успел разглядеть, кто там сидел.

Возле дома Тони стояла ну просто куча машин— выпускники, конечно же. Чуть поодаль аккуратным рядом, один к одному сверкали начищенные мотоциклы— несколько лет назад в нашей школе организовали клуб байкеров. За стоянкой был бассейн— там играла музыка, была куча народа и все как один в стельку пьяные. Я пригляделся— нет ли там Америки?..

Когда я шел по дорожке, я вдруг осознал, как глубоко ошибался— здесь же где-то человек сто, как я найду ее в этой толпе? А что, если она напьется в усмерть и ляжет где-нибудь под столом? Что мне, бегать и заглядывать за каждый угол теперь?..

Я остановился. Я думал. Стоит ли она того?.. Еще не поздно найти Криса, объяснить ему, что мне что-то плохо и пойти домой.

С другой стороны— Криса будет искать еще сложнее, чем Америку. Такие как она сразу бросаются в глаза, а таких, как Крис— миллион.

Я потер виски. Сложности…

Выход был— напиться, и пусть все проблемы утонут в бокале с пивом.

В доме было жарко, тесно, ярко и очень громко— я уже начал раздражаться, когда мимо пронесли ящик с пивом и я незаметно тиснул одну бутылку.

Потом еще одну.

Криса я найти даже не пытался— не смотря на выпитое я был слишком адекватный чтобы подчинить свое тело инстинктам и стать, наконец, таким как все. Крис мог сейчас испортить процесс— если бы я его увидел, я бы тут же превратился в мальчика-который-ищет-Америку. С ней мне сегодня противопоказано видеться.

Наконец, я добрался до гостиной— там все лежали на круглом диване и пили. Посередине стояли друг на друге ящики с пивом. Я заметил, что здесь было тихо и все как будто просто пили— никто не танцевал и никто не горланил играющую в динамиках песню совсем на свой лад. Складывалось ощущение, что здесь играют в молчанку. И если бы не сумасшествие за дверьми, тут было бы тихо как в могиле.

Я тихонько вышел обратно. Меня никто не заметил.

Я решил, что неплохо было бы найти себе какого-нибудь «друга на одну вечеринку». Просто мне стало скучно.

Вдруг я увидел Криса— он чмокал в щеку пышнотелую девицу из выпускного класса. Я быстренько смотался из той комнаты.

В отчаянии найти себе собеседника я пошел в туалет умыться.

В ванной никого не было. Расположение там было довольно странное— раковина, а рядом прикрытая шторкой сама ванна.

Я плеснул себе в лицо в меру теплой водой. Посмотрел в забрызганное зеркало— обычный скуластый юноша с длинным крупным носом и черными бровями. Таких в школе полным-полно, а чтобы тебя заметила Америка, нужно быть…

Ни чем не нужно быть. К черту, я не люблю ее. Я ее почти не знаю!..

Вдруг мое внимание привлек кроссовок. Белый такой, на очень толстой сплошной подошве. С черными шнурками. Обычный кроссовок.

Разве что торчал он из-за той самой шторки. Значит, в ванне кто-то лежит…

Я подошел. Ткань была очень плотная. Я стоял и смотрел на этот кроссовок, то, как он иногда едва заметно шевелился, выдавая своего живого владельца.

Отдернуть штору? Или просто уйти?

Но мне хотелось узнать, кто там лежит. Поэтому я решительно, размашистым жестом убрал занавес.

Мои глаза еще не отправили в мозг сигнал, кто это там лежит, а я уже знал.

Там была Америка.

Ее иссиня-черные волосы сбились комом на голове; руки и ноги она раскинула по краям ванны так, словно ее просто толкнули туда. Глаза были закрыты, дышала она глубоко и спокойно— так дышат мирно спящие люди. Рядом лежали две пустые бутылки виски и мне оставалось лишь позавидовать ее иммунитету.

Я стоял и как дурак смотрел на нее. Красивые ноги безвольно торчали из облегающих шорт, майка перетянулась и с моего угла был виден кусочек черного лифчика. Ее спокойное лицо принадлежало словно обычной спящей девушке— выдавал яркий макияж и сильный запах спиртного, смешанный с прямо скажем далеко не самыми изысканными духами.

И тут вдруг ее реснички колыхнулись. Со спящей Америкой я мог вести переговоры в уме, но вот с бодрствующей… Я просто не знал, что говорить. Тем более, она была такой пьяной, да и я тоже нетвердо стоял на ногах.

Но она не проснулась. Просто кроссовок дернулся чуть заметнее.

Я трижды задергивал ширму— трижды шел к двери с твердым намерением снова забыть. Но какая-то явно глупая часть меня приказывала остановиться и вновь встать над Америкой, как жрицы над мертвым фараоном или как люди в мавзолее над телом Ленина. И я вставал. Отдергивал руку от двери и подходил к ширмочке. Мне казалось, мы были здесь одни— я, эта ширма, и Америка. И не только здесь, в целом мире остались только мы.

Музыка стала лишь громче, крики— отчетливее, голоса начали хрипеть. Но все равно в моих ушах звучал лишь пронзительный писк— такой писк мы слышим когда ночью, одни дома вслушиваемся в тишину.

И этот писк могло остановить лишь пробуждение Америки.

И оно случилось— пробуждение.

Я успел отскочить в сторону. Америка с глухим стоном выпрямилась (насколько я мог судить по узкой полочке мне доступного обзора). Кроссовок наконец-то скрылся за ширмой. Она села, обхватив колени руками.

Наступила тишина и я уже подумал, что она спит (я был как бы за ее спиной и не мог видеть ее лица). И вдруг я услышал. Услышал судорожные всхлипы, словно она сама удивлялась, почему плачет. Они были такими разрозненными и тонкими, но вскоре переросли в настоящую истерику с полным комплектом подобающих звуков— воем, вскрикиваниями и скрежетом зубов.

— Мааааама, — проревела Америка, и я услышал, как она шлепнула ладонью по ванне. — Маааама, маааамааа, кто-н-ик-нибудь придиииите сюдаааааа.

И тогда я просто вышел в поле ее зрения. Ее зрачки расширились, она закусила губу. Тушь размытым облаком лежала на нижних веках, глаза были красными и из них непрерывно текли слезы, делая черное облако еще более размытым.

— Америка?

— Джеймс?

Словно мы не видели друг друга лет десять.

Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. Потом улыбнулась, не переставая плакать.

— Давай так, — она оглушительно шмыгнула носом, при этом не теряя привлекательности. — ты просто посидишь со мной в ванне, не спрашивая, почему я плачу. А я не буду спрашивать тебя, как ты так интересно быстро оказался в нужном месте.

Я улыбнулся. Она подтянула колени к подбородку. Я сел на другой край и свесил руку именно в том месте, где совсем недавно вздрагивал кроссовок Америки. Она смотрела себе в колени, вытянув губу уточкой— она не видела меня, не помнила обо мне в тот момент. А я и не стремился был заметным. Просто сидел и смотрел на голубоватый кафель.

— Знаешь что? — мозг, похоже, объявил мне бойкот, и пришлось «думать» сердцем. — А давай сейчас включим душ и просто постоим под ним? Ты смоешь тушь, а я— остатки нетрезвости.

— А потом спустимся вниз и опять напьемся?

— Да. Чтобы в голове все перевернулось.

Улыбка Америки уже давно сняла с меня остатки алкоголя, но я все равно стоял под ледяным душем. Мы оба были в одежде, оба очень быстро промокли. Мы стояли, соприкасаясь руками от плеча до ладоней. Там, к сожалению, наши пальцы не переплетались.

Я стоял под душем, боковым зрением следя за Америкой. Она позволила остаткам макияжа окончательно испортить себе личико и теперь лишь выжидательно глядела прямо перед собой, словно нам должны были открыть дверь и никак не открывали.

— Америка?

— Да?

— Пойдем?

— Зачем? Нам и так хорошо.

На самом деле я уже жутко замерз— душ был похож на снег, и я бы не удивился, если бы вода вдруг застыла в воздухе в виде льдышек.

— Ну ладно.

Америка вздохнула и повернулась ко мне:

— Ты знаешь, Джеймс, это так странно— быть не таким, как все в твоей семье.

Мое сердце дико забилось. Наверное, со стороны я мог показаться каким-то очень странным парнем, но в том момент меня ничего не интересовало. Я глядел на нее в упор. Я жаждал продолжения.

Но она не продолжала. Она тоже смотрела на меня. А я на нее. И все.

— Хотя…

Я так и не узнал, что «хотя». Она молча вылезла из ванной, я— следом.

— Ты видел чуваков на джипе? Улетные ребята.

— Да, видел. По-моему, они были пьяные еще до вечеринки.

— Это друзья Локи, — Америка стояла, облокотившись о раковину— Ту самую, в которой я умывался.

— Ммм, — а что мне сказать? Что я считаю и Локи и его дебильных друзей левыми парнями?

— Пошли, — Америка схватила меня за руку чуть дальше запястья. Ее длинные тонкие пальцы были холодными, просто ледяными. Длинные ногти, покрытые ярко-красным лаком, царапнули мою кожу.

— Куда? — «ку», я думаю, она еще услышала. А вот «да» потонуло в грохоте вечеринки.

И мы начали пить. Виски, шампанское, водка, джин, тоник, пиво, вино, мохито и другие всевозможные коктейли— чистое безумство, но нам нравилось. Мы пили и танцевали— я не смогу забыть дикий взгляд каре-зеленых глаз Америки, ее летящие по кругу черные волосы, ее грубоватый низкий смех. Мы падали с танцпола на диванчики, по пути хватая выпивку.

Потом мы побежали к бассейну. Мы не переставали кричать, визжать, улюлюкать, материться— все это было просто так, чтобы не заскучать. На улице было уже довольно прохладно, но после ужасно холодного душа мы этого почти не чувствовали. Люди вокруг казались нам не больше чем декорациями и значили столько же, сколько пластиковые стаканчики с бухлом у нас в руках.

Мы с разбега прыгнули в неожиданно теплую воду, задев парочку человек и обрызгав всех, кто там был. Я прыгал с открытыми глазами и под водой в моем сверкающем красками мозгу пронеслось— мы пьяны вместе. Это «вместе» превращало меня в полного идиота, от этого «вместе» мне и снесло крышу.

Иногда нужно делать исключение.

Мы вынырнули. Вылезли из бассейна, пошли за новой порцией бухла. Я уже не различал на вкус, что мне дают— обжигающую водку или нежное вино. Яркие краски, громкая музыка, горький вкус алкоголя во рту и холодный воздух— молодость не может сопровождаться одними лишь учебниками и зубрежкой, молодость не заканчивается школой и не ограничивается обязанностями школьника.

Потом Америка схватила меня за плечи и влезла ко мне на шею. Мы ржали на весь дом. Я бегал по этажам с ней на плечах, люди вокруг отскакивали в сторону.

Ко мне пару раз подходил смутно знакомый парень с длинными темными волосами— лишь потом я понял, что это Крис. Он все кричал что-то про «дом» мне в ухо, но я не слышал, а лишь кивал как идиот головой и ржал.

А потом Америка исчезла. И веселье как-то закончилось. Она теперь веселилась с другими— друзьями Локи. Когда я вышел на улицу— вышел, я больше не бегал с дикими криками, — она садилась в громадный джип, тот самый, с большими прожекторами.

И я начал плакать. Лег на холодные неприятные ступени и заплакал. Когда я бегал с Америкой я все время кричал ей «я люблю тебя!», а она говорила «я тебя тоже!» И мы смеялись. Вместе.

А теперь она наверняка смеялась с теми парнями.

Я побрел домой. Толстый парень— Тони, его ведь так зовут? — сказал, что Криса нет уже примерно часа три, он ушел домой. Я опять заплакал, но толстяк сам был невменяемый от бухла и травки и не понял, что это со мной происходит.

Я пришел домой. Умылся. Родители по-прежнему где-то были, хотя на часах уже давно мелькнула цифра «04:00».

Уже утро. А мне не спится.

Но потом я заснул и перед сном подумал, что от меня ужасно пахнет выпивкой, что я слышу вой сирен и знаю, куда едут скорая и копы. Я думал, что хочу все-все-все забыть— так, чтобы завтра не вспомнить. Думал, что Локи старше и сильнее меня, но если будет надо, то я даже всех его дружков с джипа перебью. И мне плевать, куда меня посадят— зато Америка меня запомнит.

Если в тот момент не будет такой же пьяной, как сегодня.