Америка, которую никто не открывал (СИ)

Глава 6

Все-таки две бессонные ночи подряд не пошли мне на пользу— в понедельник на истории я то и дело падал головой на парту. Крис неодобрительно качал головой— на всех тестах его последней надеждой был я, ибо моя память как-то феноменально впитывала исторические события и даты. Но я был не в состоянии слушать о войне в Мексике— туманный образ Америки в кузове джипа Канье и с бутылкой коньяка, стоящей больше, чем половина моего дома то и дело всплывал перед глазами, «бесстрашная и дерзкая»— эти слова пошли в качестве саундтрека ко всем моим снам.

На перемене Крис схватил меня за локоть и завел в мужской туалет на втором этаже. Он припер меня к стенке и уставился мне в глаза.

— Хм… — наконец-то произнес Крис. — Зрачки нормального размера. Значит, ты не под кайфом.

— Брось, Крис.

— Тогда какого черта ты ведешь себя как спящая красавица под героином?

— Крис, я просто не выспался.

— Кому ты тут заливаешь! Я прекрасно знаю, что бессоницы и авитаминоза у тебя не бывает. Что ты делал сегодня ночью?

Я сглотнул. Крису невозможно врать— стоит случайно взглянуть ему в глаза и язык просто начинает пороть откровенную чушь. И я выбрал сказать правду.

Потирая глаза и зевая там, где должны быть знаки препинания, я рассказал всю эту длинную историю с джипом Канье. Но я не сказал, что Америка раскрыла карты. Я открыл ее единолично, сам, без его помощи, и сохраню этот секрет.

— Вот черт! — Крис хлопал в ладони и улюлюкал.

— Только это было вчера ночью, а не сегодня.

— И тебе не хватило целого дня выспаться?

— Дело в том, что я нашел страничку Америки в социальной сети и смотрел не всю ночь.

— Меня не интересует, помогло ли это тебе приблизиться к разгадке тайны. Просто скажи— там были ее голые фотографии?

— Нет. Только в купальнике.

— Грусть— печаль. Блин! Звонок через три минуты, а нам в другой конец школы тащиться!..

Мы побежали на английский.

Мисс Эрол— красивая женщина с чуть тронутыми серебром висками— говорила о предстоящем нам эссе по книге «Убить пересмешника». Мисс Эрол моя любимая учительница, у нее на уроках всегда интересно и даже чуть весело.

Когда пришло время идти на перемену, мисс Эрол бесшумно скользнула к моей парте.

— Джеймс? — ее негромкий голос однако был прекрасно слышен сквозь шум толпы.

— Да, мисс Эрол?

— Америка Джонс просила тебе передать.

Она протянула мне толстую книгу в красивом бархатном переплете благородного темно-синего цвета. Но на обложке не было названия.

— Эм… Спасибо… Она не говорила, что это за книга? Просто здесь не написано.

— Она сказала, что эта книга не имеет названия, но как только ты начнешь читать, ты сразу поймешь, о чем она.

Мисс Эрол обворожительно и таинственно улыбнулась и погладила меня по плечу, после чего прошла на свое место за столом. Я торопливо сунул книгу в рюкзак и побежал дальше.

Придя домой, первое, что я сделал— схватился за книгу. Мне не терпелось узнать, какие тайны она хранит. И я, жадно облизываясь и дрожа от нетерпения, открыл ее.

На первой странице бумага была шуршащая, плотная, дальше листы были гораздо более тонкие. Посередине первой страницы было крупно выведено:

«Джеймсу от Америки».

Я перевернул лист.

«Прежде всего я хочу сказать, что данная книга— просто находка. Однажды я ходила по городу и наткнулась на магазин старьевщика. В таких лавочках всегда царит атмосфера прошлого— здесь все пахнет временем, которого уже не вернешь. Обожаю такие места, и только ты знаешь об этом моем предпочтении, Джеймс.

Возможно, у меня плохой почерк и тебе сложно разобрать, что здесь написано…»

Почерк был просто восхитительный, хоть и шел немного неровно— листы были не разлинованные, так что это нормально.

«… Но мне кажется, что ты все-таки поймешь. Даже если не поймешь— почувствуешь.

Все, что я тебе сказала тогда в кузове машины— правда. Но чтобы ты знал— я не впадаю в депрессию без алкоголя. Я соврала. Я пью потому, что я испорченная глупая девчонка, которая вечно ставит людей (дорогих ей людей!) в глупое положение.

Порой мне кажется, что я могла бы спасти родительские отношения. Но я предпочла сидеть на пляжу и громко рыдать, запивая слезы текилой. Нужно было действовать. А я просто пропила это время. И за это была наказана.

Я хранила эту книгу чистой— похоже, я чувствовала, что придет момент, когда она мне по-настоящему понадобится.

Я думаю, что таким людям как я лучше жить отдельно от общества. Где я— там беды. Где я— там трещины.

Ты тот самый человек, который… Я не могу подобрать слова. Просто ты тот самый. Тот самый, который нужен мне. Проблема лишь в том, что я сама— уже большая проблема. И я не могу найти объяснений. Я считаю, что мне нужно покинуть этот мир навсегда. Мне ужасно этого не хочется. Я просто хочу жить, но… Но мне нельзя. Хватит приносить беды людям.

Ты можешь вырвать это глупое письмо и использовать оставшиеся листы действительно по назначению, а не как я. Не поверишь— я писала весь остаток ночи. Сегодня меня не было в школе, я заскочила только на минутку к мисс Эрол. Из всех наших учителей и одноклассников я могла положиться только на нее— только она не стала бы даже открывать эту книгу.

Я— один большой глупый импульс. И я очень этому подвержена. Поэтому все, о чем я тебя прошу— не переживай. В своей смерти виновата только я.

Я тебя люблю.»

Я откинул книгу от себя как что-то мерзкое и опасное. Меня прошиб пот. Мне было очень страшно. В ушах гудело, сердце неистово билось в груди, пальцы окоченели и не сгибались.

И тут в мой мозг наконец-то прорвались мысли. Америка может умереть, если еще не умерла.

Я выбежал на улицу. Как раз домой подъехал папа.

— Джеймс! Куда ты?

Я не ответил. Некогда.

Я бежал как угарелый. Люди отпрыгивали от меня, кричали в след. Но это все было неважно— решалась судьба человека. Не просто человека, Америки Джонс.

Жить или не жить.

Когда я увидел ее дом, меня повело в сторону. Черт. Почему-то этот красивый и большой дом внушал мне дикий страх.

Я вбежал по ступенькам к двери. Раз-два-три, раз-два-три. Нужно немного отдышаться.

Дверь никто не открывал. Что же это— я опоздал?

Нет!

Я начал ломать плечом дверь— разбегался и бился. Но результата не было. Черт.

Я оббежал домой— черный ход! Дверь легко поддалась.

Я очутился под лестницей, ведущей на верхний этаж. Здесь я увидел, как на обратной стороне бедра Америки расплывается темный засос. Здесь то терял, то обретал надежду.

Я взлетел наверх— она может быть где угодно!..

Но я пошел к ее комнате.

Дверь открылась— легко и просто. Там было пусто. Такой же бардак, скомканное постельное белье, раскиданные книги и диски.

Я опрометью понесся в ванную комнату— обычно там находят самоубийц.

И на сей раз я оказался прав.

Америка лежала на кафельном полу лицом вверх— ее глаза были закрыты, губы расслабились. В руке лежала пустая упаковка снотворного. Отравилась.

Я схватил ее на руки— необычно легкую. Я не знал, что делать. Приложил ухо к груди.

Тихо.

Я взвыл. Перед глазами все плыло. Я вспомнил, как в одном сериале девушка тоже напилась снотворного. Парень тогда засунул ей два пальца в рот и ее вырвало. Правда, она все равно умерла, но…

Я поступил так же— с каждым разом давил все сильнее и с каждым разом все больше терял надежду.

И вдруг получилось. С ужасным хрипом из горла Америки полилась темная жидкость. Она открыла глаза, ее продолжало тошнить.

Когда это прекратилось, я понял, что плачу. Из моих глаз лились слезы и я даже немного смеялся. Она рыдала.

— Зачем?! — закричала она мне в лицо. — Я должна умереть!

— Ты должна жить! — перекричал ее я. Из душа над нами хлестала ледяная вода. Как тогда.

— Нет!

— Да!

— Я не хочу!

— Я люблю тебя!

Это вырвалось непроизвольно. Как аргумент это здесь абсолютно не клеилось. Но все же.

Она смотрела на меня своими большими красными от слез глазами. Ее губы вздрагивали. Америка всхлипнула, вытерла нос рукой.

— Америка…

Она повернулась ко мне. Я подался всем телом вперед и поцеловал ее.

У нее были очень мягкие и мокрые губы. Приятные и податливые. Нежные, соленые от слез и очень холодные. Мне хотелось согреть их своими. Я опустил одну руку ей на затылок, запутал пальцы в мокрых слипшихся волосах. Она все еще плакала, и изредка ее тело вздрагивало от всхлипов. И тогда наши губы разьединялись, я снова обретал способность дышать, но вскоре прерванный поцелуй получал продолжение— еще более сладкое и нежное.

— Я тоже люблю тебя, — она отстранилась от меня. Я облизал губы и подумал, что никогда не смогу забыть этот солоноватый вкус.

— Поэтому тебе стоит жить! Жить ради людей, которых ты любишь, — я вздохнул, вновь садясь пятой точкой на кафель. Америка стояла на коленях и неотрывно смотрела куда-то в сторону. Ее губы чуть поддрагивали, словно она что-то шептала про себя.

Я не выдержал и посмотрел туда, куда был устремлен ее взгляд— это была пустая упаковка снотворного. Я вздрогнул, осознавая— пусть Америка еще жива, но какой непоправимый вред нанесен ее здоровью!.. Я перевел на нее глаза. Она чуть шевельнулась, а потом вдруг спросила обычным таким голосом— снова я сидел у нее в комнате в ожидании, пока она найдет мой диск:

— Ты читал книгу Паоло Коэльо «Вероника решает умереть»?

— Ммм… Нет.

— Одна девушка Вероника решила умереть. Она выпила очень много таблеток, но выжила. Она очнулась в психиатрической больнице. Там ей сказали, что ее сердцу был нанесен непоправимый ущерб, и через неделю она умрет. И тогда, в конце отведенной ей недели, она сбежала с парнем-шизофреником. И знаешь что? Она выжила, а парень стал вполне нормальным. И они жили долго и счастливо. А все потому, что Веронике попался очень умный и добрый врач. Он соврал ей— мол, умрешь, — и этим самым заставил полюбить жизнь.

Америка вновь замолчала. Ее рука легла мне на плечо. Она всем телом подалась вперед.

— Пусть я не Вероника, а Америка, а ты не врач, а просто парень, но ты можешь заставить меня полюбить эту жизнь.

Она поцеловала меня сама— настойчиво, страстно, даже грубо. Вторая ладонь запуталась в моих волосах. Я опустил руки ей на талию. Америка села мне на колени, обхватив ногами туловище. Ее круглые колени упирались мне в ребра.

Это был уже не невинный поцелуй любви. Это был уже намек на физическую близость— ту самую, о которой я только слышал и иногда мечтал.

Я толкнул ее на спину, сам лег сверху. Это было невообразимо приятно— чувствовать холод кожей, когда внутри все пылает.

— Я заставлю тебя полюбить жизнь, — решительно сказал я ей на ухо.

Она засмеялась. Я думал, в знак согласия— оказалось, она знала, что это невозможно.