Апельсинки для Осинкина (СИ)

Глава 50

Эля

Этой ночью сил на разговоры у меня не осталось. Ни на что не осталось. Все, на что я оказалась способна, это поцеловать девочек перед сном. А после, отказавшись от ужина, упасть на постель. Вот только уснуть долго не удавалось. Я находилась в каком-то странном состоянии, граничащем между сном и явью. И дело не в сильной усталости.

Окончательно вымотало отношение Глаши к ее новорожденному сыну.

Я не могла понять причин, толкнувших молодую женщину к такому. Неужели все дело в его отце? В том, что кто-то посмеялся над Глашей, воспользовался ее неопытностью и молодостью, а после бросил. Но разве это повод отказываться от сына? Разве ребенок должен нести ответственность за грехи родителей?

Когда за окнами было уже совершенно темно, Андрей зашел в спальню и бережно укрыл одеялом. Я слабо улыбнулась в ответ, а он взял за руку и переплел свои пальцы с моими.

— Останься со мной, — попросила я. — Этой ночью.

В тот момент я так остро нуждалась в его тепле и поддержке, что наплевала на все условности и предрассудки. Тем более что обо мне уже болтают в селе. Об этом доме. Об Андрее и его друге Тимуре. Соседки ищут виновника страданий Глаши, это вполне объяснимо. Конечно же, они хотят, чтобы им оказался кто-то пришлый. Чужой. Гораздо труднее будет принять тот факт, что кто-то из «приличных» соседей оказался не таким уж приличным.

— Конечно, Русалочка, — согласился Андрей.

Он лег рядом, и я положила голову ему на плечо. Он поцеловал меня в висок и обнял, прижав к себе. Этой ночью мы не занимались сексом. Но были близки как никогда. Андрей не заводил разговоров о нас, за что я была ему крайне признательна. Просто не смогла бы сейчас думать о своих проблемах.

Утром, после завтрака, мы проводили Тимура, возвращавшегося к привычной жизни. Его отпуск закончился, но я надеялась, что мы еще непременно встретимся с этим замечательным мужчиной. Я искренне желала ему счастья. В том числе личного. Не может такой прекрасный образчик мужественности оставаться один. Кто-то непременно должен занять его сердце. Как Андрей занял мое…

Я отвела девочек в детский сад и застыла на перепутье. По всему выходило, что теперь я должна отправиться в фельдшерский пункт. Но еще издалека заметила хлопочущую там Тамару. Она пришла раньше положенного и уже начала прием пациентов. Ей нравилось это занятие. Она всю душу отдавала работе. Могла ли я заставить ее уйти?

Тамара сама заметила меня, когда выходила на крыльцо, и приветливо помахала рукой. Я сделала то же самое и собиралась уйти, но она первой подошла ко мне.

— Ты не думай, что я собираюсь занять твое место, — сказала, запыхавшись. — Если нужно, прямо сейчас освобожу пункт. Располагайся, хозяйка.

— Нет-нет, останься, пожалуйста, — попросила я. Отношение Тамары растрогало чуть ли не до слез. — На самом деле я сама хотела попросить тебя задержаться и присмотреть за фельдшерским пунктом и пациентами. Хочу навестить Глашу и ее малыша. У нее здесь ни родственников, ни друзей. Нельзя бросить ее одну.

— Это ты правильно говоришь, — согласилась Тамара, мотнув головой. Ее круглое лицо приобрело задумчивое и слегка испуганное выражение. — Жалко девчонку, молодая совсем. Как бы какой беды не сотворила. Есть в ней что-то такое… — Тамара глубоко задумалась. — Вчера она так на тебя смотрела… Как на злейшего врага. Да и на меня заодно.

— Вчера она весь свет ненавидела из-за боли и паники, — попыталась объяснить я. — Тяжело ей пришлось. Но, думаю, сегодня ей гораздо легче. Надеюсь на это.

Тамара покивала:

— Да, навести ее, может, и одумается девчонка, не станет от малыша отказываться. Сама потом пожалеет. Локти кусать будет, да поздно. Скажи, мы все ей поможем, чем сможем. Слышала, она работы лишилась. Ну, так мы деньжат подкинем на первое время, приданое малышу соберем. Как говорится, с миру по нитке…

— Да, конечно, — пообещала я.

Вот только Глаша даже слышать о помощи отказалась. Она уже написала отказ от ребенка и после родов не взглянула на него ни разу. А увидев меня, рассердилась:

— Зачем явилась?! — рыкнула, как разъяренная тигрица. Ее глаза налились кровью, а губы сжались в тонкую бледную полосу.

— Навестить пришла, — просто пояснила я, все еще надеясь, что поведение Глаши связано с послеродовой депрессией. — Все в селе за тебя переживают. Предлагают помощь.

— Мне ничего не надо, — оборвала мою речь Глаша. — Уходи!

Я сжала кулаки так крепко, что ногти больно впились в ладони. При этом постаралась, чтобы лицо осталось невозмутимым.

— Глаша, — начала спокойным, ровным тоном, — мы, правда, хотим помочь. Может быть, стоит обратиться в полицию? На случай, если зачатие произошло без твоего желания? Может быть, тебя запугали или шантажировали? Доверься мне, прошу.

Что еще мне было предположить? Глаша не говорила, кто отец ребенка, не хотела слышать о самом малыше. Этому должно было найтись разумное объяснение.

— Не надо полиции, — отказалась Глаша. — Я большая девочка и прекрасно знаю, откуда берутся дети. Мой любимый мужчина оказался последним подонком. Но он еще поплатится за это. Все поплатятся. Не сомневайся.

С растрепанными волосами, горящими ненавистью глазами и бледными щеками Глаша напоминала сумасшедшую. И вела себя так же. Мне стало по-настоящему не по себе, и только желание помочь ей и малышу заставило остаться.

— Я понимаю, как трудно быть матерью одиночкой. Но ты сильная и умная женщина, Глаша.

— Ничего ты не понимаешь!.. — взвыла она.

А после рванула в мою сторону, выставив вперед ладони. Как будто собиралась выцарапать мне глаза или сделать что похуже. Я вовремя успела уклониться. Глаша упала и, выкрикивая проклятия, стала биться головой об пол. Это было так ужасно, что не передать словами.

— Вам лучше уйти, — попросила меня подоспевшая медсестра.

Мне ничего не оставалось, как последовать ее совету.

Я вернулась в село, сама не своя после происшествия. Не дошла до дома несколько шагов, устало опустившись на первую попавшуюся лавочку. Словно застыла, не в силах поверить в то, что только что произошло на моих глазах.

Именно такой, задумчивой и обессиленной, меня застал Андрей. Он вернулся раньше обычного и отправился встречать меня с автобуса.

— Что такое, Русалочка? — спросил он, опускаясь передо мной на корточки и заглядывая в глаза. — На тебе лица нет.

Тепло его рук, коснувшихся меня, придало уверенности. Я приподняла голову и на одном дыхании выпалила:

— Ты должен узнать обо мне кое-что… Я бракованная, Андрей. Потому не могу стать твоей женой и испортить тебе жизнь.

— Бракованная?.. — повторил он. — О чем ты говоришь, родная?