Я снова проснулась, чувствуя, что меня трясут и тормошат, пытаясь вытрясти из меня остатки дурного сна. За окном уже было утро.
- Что же тебе такое снится? – сдул прядь волос с лица Дитрих, глядя на меня. Рядом с ним стоял Джорж с подсвечником, а я терла лицо, сонно глядя на всех собравшихся в комнате.
- Что я кое-что не пошила, - соврала я, пытаясь понять, который час.
- Например, шторы для мамы, - заметил Дитрих. И тут я подскочила, словно ужаленная. Вот это пострашней кошмара!
- Стой, ты куда? - послышался голос, а его рука скользнула по мне.
- Шторы! - крикнула я на бегу, вспоминая, куда дела бумажку с размерами. Кажется, она лежит на столе.
Выбежав в туман, я поняла, что Укропчик остался там, возле ателье. Путь в несколько кварталов я преодолела быстро, как вдруг увидела, что возле ателье собралась целая толпа людей.
- Что происходит? – спросила я, глядя на всех собравшихся. С сомнением я вглядывалась в незнакомые и очень воодушевленные лица. – Пропустите! Я хозяйка ателье!
- Пошейте мне платье, как у мадам Пикок! – дергали меня дамы, не пуская к двери. - И мне! Вы можете пошить такое же платье? Или похожее! Сколько это стоит! Любые деньги!
- Скажите! Вы ее знаете? – кричали мужчины, не пуская меня в мое же ателье.
Я поняла, что к ателье не подступиться, поэтому воинственно отряхнулась и вспомнила заветы Бесподобного Елауария. «Предупреждай тихо, стреляй громко!».
- Простите, пожалуйста, - негромко и очень вежливо заметила я. – Не могли бы вы караулить свою Мадам в другом месте? Или я вынуждена буду принять меры!
Кто им дал наводку? Откуда они узнали, что Мадам обшивается в моем ателье?
Я с чистой совестью направилась в сторону часовни, как вдруг услышала за собой торопливые шаги. За мной бежал, икая, Фогс.
- Прости, прости, Вин! Это я случайно проболтался! Дитрих дал денег, я пошел выпить, потому она выбросил мой букет… Прямо в грязь! Она словно растоптала мои чувства! А потом я узнал, от Дитриха, что ее замуж выдают! Ну я и решил выпить. Так получилось, что все только про эту Пикок и говорят… И я тут возьми да и скажи… Ты ведь не злишься? Нет? Точно? – лепетал мятый Фогс, едва стоя на ногах. – Только не злись, Вин! И не говори Дитриху… Я знаю, я виноват… Готов искупить свою вину!
- Не, что ты! – улыбнулась я, заходя в часовню. «Не возбудите, да не возбудимы будете!», - прочитала я список заповедей богини любви.
- … покойся с миром, пусть панталоны будут тебе мягким пухом… - умиротворенно читал Бесподобный Елауарий. На скамейках сидели немногочисленные прихожане, собрав руки сердечком. Везде, на полу, на алтаре и даже на окнах горели розовые свечи, и пахло чайными розами. Любимыми розами богини любви. Лица у всех были скорбными, а жуткие и грустные звуки неприятными аккордами доносились из дальнего конца зала.
Бесподобный увидел меня, а потом Фогса и указала на скамейку.
- Тише, дети мои! У нас тут поминальная служба! - строго, но ласково произнес Бесподобный Елауарий, скорбно опустив глаза. –Да упокой, богиня любви, его, павшего посреди ночи… Да упокой, богиня любви, его, не вставшего с утра, как бы его не трясли и не теребили, как не вдыхали в него жизнь… Темперамент его уже отлетел, оставив нам бренные останки. Да войдет он во врата любви, как некогда входил. Да увидит свет в конце тоннеля… И пусть застегнутая ширинка будет им достойной усыпальницей, а правая или левая штанина на выбор - достойной гробницей… Ептить, капец-капец-капец…
Прихожане стали передавать записки с именами, за кого нужно помолиться богине любви.
- Сегодня ночью я воздам молитвы за Джона Младшего и Корнюшона, за Хомячка и Кренделька, за Пушистика и Крючка, за Счастливчика и Боевого Змия, - умиротворенно прочитал Бесподобный Елауарий, посмотрев вверх.