Атлантия

Глава 5

Я всегда думала, что мантии послушников в храме тяжелые, но они гораздо легче защитных костюмов, которые должны носить механики. Единственная вещь, которая здесь напоминает мне о старой жизни, – это визор, он похож на щиток сварочной маски, в которой я раньше приваривала листья к деревьям и закрепляла богов на ветках. Я с трудом подавляю желание опустить визор и спрятать лицо. В помещении полно рабочих, и многие украдкой меня разглядывают.

Мастер, мужчина средних лет по имени Джосайя, показывает мне большое помещение, где работают механики. Здесь очень хорошо слышно, как дышит Атлантия. Бэй наверняка понравилось бы. А еще тут очень красиво; честно говоря, я такого не ожидала. Рабочие места хорошо освещены, в воздухе пахнет машинным маслом и соленой водой – запах насыщенный и приятный. С низких потолков свисают мелкие кусочки металла, вероятно, отходы после ремонта; они отражают свет и напоминают мне о деревьях при храме.

– Мы называем это место «Комната неба», – поясняет Джосайя, указывая на поблескивающие под потолком кусочки металла.

– Здесь очень красиво, – отвечаю я.

– Мы все гордимся своей работой, – говорит мастер. – Джастус сказал мне, что у тебя талант, и показал образцы твоей работы. Впечатляет. Но все начинают здесь.

Я киваю. Как новенькая, я буду выполнять самую простую работу – мелкий ремонт и полировка дронов с незначительными повреждениями. Дроны прочные, сложные механизмы, они выполняют далеко не простую работу – добывают руду, а потому часто нуждаются в починке. Должна признаться, меня заинтересовали эти аппараты.

– Слухи быстро распространяются, – понизив голос, продолжает Джосайя. – Здесь у нас все знают, что ты дочь Океании, Верховной Жрицы, но я попросил остальных не говорить с тобой о ней.

Ну конечно. Вчера Невио уже намекал мне на это: новый Верховный Жрец хочет, чтобы все поскорее забыли о моей маме.

Джосайя останавливается напротив следующего помещения. Тут очень много хорошо освещенных рабочих мест. На противоположном конце я вижу круглую портальную дверь.

– Это так называемая «Комната океана», – поясняет мастер. – Здесь мы производим самые сложные ремонтные работы. Вон в ту дверь заходят дроны.

Так вот почему здесь все насквозь пропахло соленой водой. Это одно из очень немногих мест, где есть выход из Атлантии, и сейчас мы находимся очень, очень близко к океану.

Я старательно сдерживаю улыбку. Возможно, это мой шанс выбраться Наверх.

Мне никогда еще не приходилось бывать на такой глубине и так близко к океану.

– Вижу, тебе не терпится поработать с дронами, – с усмешкой говорит Джосайя, заметив, что я просто глаз оторвать не могу от «Комнаты океана». – Не волнуйся. Если ты действительно такая талантливая, то очень скоро будешь работать здесь.

– Спасибо, – говорю я.

Лицо Джосайи становится серьезным:

– А сейчас – самый важный момент нашего ознакомительного тура. Я должен рассказать тебе о минах.

Я в полном недоумении: «О каких еще минах?»

Мастер начинает говорить медленнее: наверное, заметил по моему лицу, что я сбита с толку. Он уже забыл о том, что меня рекомендовали как хорошего специалиста по работе с металлом. Так всегда случается, едва лишь люди услышат, как я говорю: мой бесцветный, невыразительный голос производит на окружающих не самое лучшее впечатление.

– Мины – это плавучие бомбы, – объясняет Джосайя. – Их немало между стенами Атлантии и дном океана. Это из-за них дроны так часто выходят из строя.

– А я думала, что они получают повреждения во время работы.

– Так думает большинство людей. Но раз уж ты здесь, ты должна знать правду. На самом деле заминирован не только участок океана под Атлантией, мины установлены вокруг всего нашего города.

– Но зачем понадобилось все минировать? – удивляюсь я. – Зачем было устанавливать мины там, где они могут повредить наши дроны?

– Дроны можно отремонтировать, – отвечает мой провожатый. – В отличие от людей. Мины установлены для того, чтобы пресечь любые попытки незаконно покинуть Атлантию.

Интересно, упоминал ли Джастус про Бэй, когда рассказывал Джосайе о моих талантах? Рассказал ли он мастеру о том, что я пыталась последовать за сестрой в день ее ухода?

– Я обязан ставить об этом в известность всех новых механиков, – говорит Джосайя и пристально смотрит на меня. – Дело в том, что тут у нас время от времени находятся умники, которые считает, что это путь Наверх. Они пытаются найти желающих уйти, а некоторые и сами хотят покинуть Атлантию, потому что им кажется, что они больше не могут здесь жить. Они нелегально покупают баллоны с воздухом на Нижнем рынке, надевают на себя – и вперед! Но эти умники забывают, что мы здесь находимся на такой глубине, что легкие человека взорвутся в ту же секунду, как только он выйдет за пределы городских стен. Одним словом, мины установлены для того, чтобы остановить любого, кто попытается проложить маршрут к смерти.

– У меня никогда и в мыслях не было уйти, – отвечаю я.

Мой голос звучит так спокойно и невыразительно, что можно не сомневаться: Джосайя мне поверит. Но как бы он там меня ни пугал, я по-прежнему настроена найти выход. Если есть хоть один шанс, нужно все тут хорошенько разведать, и сдаваться я не собираюсь.

– Ну ладно, – заключает мой спутник, – на этом все. Пора тебе приступать к работе.

И с этими словами мастер опускает визор. Я следую его примеру и радуюсь, что дымчатый пластик скрывает мое лицо.

Весь день я работаю с молоденькой девушкой по имени Бьен (она шустрая и острая на язык) и с женщиной средних лет по имени Элинор (эта тихая и добродушная). Мы разглаживаем мятый и оцарапанный металл и покрываем отремонтированные места герметиком. И все бы ничего, если бы не один неприятный момент. Одна из работниц нашей смены начинает фальшиво напевать себе под нос какой-то мотивчик, и Бьен ехидно замечает, что ее пение режет слух, как пение сирен.

– Сирены – это чудо, нам следует осторожнее отзываться о них, – тихо предостерегает ее Элинор.

– Что сирены, что летучие мыши – нет в них ничего особенного, – заявляет Бьен.

«Неправда, мыши очень даже особенные», – мысленно возражаю я.

Пусть они и доставляли мне немало хлопот, но это стоило того: взять хотя бы те редкие моменты, когда эти удивительные существа пролетали на фоне окна в храме. Они были из другого мира и в то же время чувствовали себя у нас как дома.

Когда смена заканчивается, я иду к выходу из мастерских, и тут меня нагоняет Элинор.

– Ты хорошо справляешься, Рио, – говорит она.

– Спасибо.

Я поднимаю визор, а потом и саму маску снимаю. Было бы странно идти после работы к остановке гондол в полной экипировке механика. Легкий ветерок обдувает мои волосы, они влажные от пота и все еще заплетены в косички. Элинор смотрит на меня во все глаза.

– О боги! – восклицает она. – Ты так на нее похожа. На Океанию, Верховную Жрицу. – И испуганно прикрывает рот ладонью, спохватившись, что со мной нельзя говорить на эту тему.

Но я хочу поговорить о маме. И отвечаю:

– Нет, мы вовсе не похожи. Мама была маленькой, а я – высокая. И волосы у меня другого цвета.

– Рост и волосы тут совсем ни при чем, – возражает Элинор. – Есть что-то такое в твоих глазах, во взгляде. Океания точно так же смотрела на людей. – Она наклоняется ко мне и оглядывается по сторонам, чтобы убедиться в том, что нас никто не слышит. – Знаю, Рио, нам не следует беспокоить тебя такими разговорами, но я должна сказать тебе, как много Океания для меня значила. Я любила ее проповеди. Всю неделю ждала, когда можно будет их послушать. А однажды я пришла в храм со своим малышом. Он был болен. Твоя мама проходила мимо нас, она прикоснулась к ручке моего сына, и уже на следующий день ему стало лучше.

– Мама никогда не претендовала на то, что способна творить чудеса, – спокойно говорю я, но внутренне вся напрягаюсь: мне приятно слушать Элинор. – Это святотатство – говорить, будто она могла проделывать такое.

Моя спутница достает что-то из кармана. Сначала я не могу разобрать, что именно: мне кажется, что это какой-то камешек. Но потом, когда на этот предмет падает свет, я вижу: передо мной металлическая фигурка одного из богов в образе тигра. Такие сувениры можно по дешевке купить на Нижнем рынке. У этого Эфрама такая же оскаленная пасть и такие же острые загнутые когти, как и у других тотемов, которые мне приходилось видеть прежде, но есть одно существенное отличие: у этого в лапах трезубец – символ моря.

Я снова напрягаюсь. Наши боги не должны иметь общих черт с богами из верхнего мира: Внизу – тигры и львы с шерстью и когтями, а Наверху – акулы с острыми зубами и пучеглазые рыбы. У наших – скипетры и мечи, а у тех, других, – трезубцы и сети. И сочетание тигра с трезубцем – это тоже святотатство.

– Я хочу подарить тебе эту фигурку, – говорит Элинор.

– Но почему? – спрашиваю я в полном недоумении: ведь это не я, а наша мама читала проповеди, которые так любила слушать Элинор, и не я, а мама помогла выздороветь ее больному ребенку.

– Да потому, что ты дочь Океании, – отвечает моя спутница.

Вернувшись на гондоле с уровня мастерских собственно в город, я не иду в свою спальню, но направляюсь прямо в храм. Мне хочется зажечь свечу и посидеть немного под витражами и каменными богами. Я чувствую, что должна показать Невио, что не боюсь посещать храм. Ведь я – единственная оставшаяся в Атлантии наследница своей мамы, а она навсегда будет связана с этим местом.

Я беру свечку: это диск из воска цвета слоновой кости, очень похожий на мыло, которым мы обычно моем богов. И невольно улыбаюсь, вспомнив, как однажды, размечтавшись о мире Наверху, взяла в чулане вместо мыла свечу и, прежде чем поняла свою ошибку, успела натереть богу воском всю голову. Бэй тогда хохотала надо мной до слез.

И тут меня внезапно пронзает боль, такая сильная, что даже дышать становится трудно. Да мне сейчас просто жить – и то больно. Но больше ничего не остается. Если я хочу снова увидеть сестренку, я должна заставить себя жить.

Я опускаю свободную руку в карман и сжимаю подаренную Элинор фигурку Эфрама. Трезубец впивается в ладонь, и я думаю: «Есть три способа проникнуть Наверх: на транспорте Совета, при помощи Майры и через шахтный отсек».

В данный момент, что бы там ни говорил Джосайя, меня больше привлекает последний вариант. Может, потому, что я могу представить, как это будет. Темная вода, плавучие мины, и я плыву между ними, быстрая и сильная.

Какая-то женщина становится рядом со мной возле алтаря.

Она с покрытой головой и в такой неприметной одежде, что жрецы вряд ли смогут сразу ее опознать. Но я знаю, кто она. Мне даже не надо слышать ее голос.

– Сиренам не разрешается заходить в храм, – говорю я.

Это вызывает у Майры тихий смех. Она спокойно и уверенно зажигает свечу. Руки у нее не дрожат, они красивые и гладкие, как у человека, который не знает, что такое тяжелая физическая работа.

– О, – отвечает тетя, – надо было слышать, как ты это произнесла: в голосе ни капли иронии. Ты просто прелесть, Рио. Я таких никогда не встречала.

– Я сейчас всем скажу, что ты здесь, – предупреждаю я. – И подниму шум.

– Не надо, – говорит Майра. – Я сейчас уйду. Но я должна кое-что тебе передать. Под средней скамьей у двери, ведущей в помещение жрецов, ты найдешь то, что оставила тебе сестра. А если ты все же захочешь со мной поговорить, приходи на площадь к дереву Эфрама. Если я тебе понадоблюсь – я всегда буду там.

– Ты мне не понадобишься.

Майра в ответ спокойно кивает и уходит. Меня удивляет легкость, с какой мне удалось избавиться от ее присутствия. Интересно, как часто сирены проникают в храм? Сама я, естественно, прихожу сюда каждый день, да и Совет, кажется, не контролирует передвижения Майры должным образом.

После ухода тети я пребываю в растрепанных чувствах.

Я решаю, что, как только свеча догорит, сразу же уйду из храма, но, конечно же, у меня не хватает духа так поступить. Вместо этого я иду к третьей скамье, сажусь и склоняю голову, будто молюсь, а сама протягиваю руку под сиденье и некоторое время шарю там. Ага, вот оно: к скамье прикреплен мешок из плотной ткани. Какой тяжелый. Я ощупываю мешок. Кажется, я знаю, что в нем: много маленьких тяжелых кружочков.

Деньги.

Бэй оставила мне деньги?

Может быть, там и записка есть?

Я встаю и с мешком в руке направляюсь к выходу из храма. Мешок самый простой, с такими многие атлантийцы ходят за покупками или носят в них книги. Я надеюсь, что никто не заметит, что я ухожу не с пустыми руками, хотя вряд ли кто-то вообще обратил внимание на мое присутствие в храме. У меня возникает ощущение, что Майра могла приказать всем не смотреть на меня: небось тетя, когда я только вошла сюда, прошептала какое-нибудь заклинание. Это, конечно, тоже противозаконно, как и маленький Эфрам у меня в кармане.

Войдя в свою комнату, я высыпаю содержимое мешка на стол. Я не ошиблась – Бэй оставила мне деньги. И еще что-то, завернутое в коричневую оберточную бумагу.

Сначала я пересчитываю золотые монеты. Всего их пятьсот семь штук – небольшое состояние. Если деньги и впрямь от Бэй, то откуда она их взяла? Не могла же сестра выиграть столько во время состязаний на Нижнем рынке. Или могла? Если да, значит она участвовала в заплывах, о которых я не знала.

Хватит ли этих денег на то, чтобы купить баллон воздуха? И сколько воздуха понадобится, чтобы добраться Наверх? Пока Джосайя сегодня об этом не упомянул, я и не подозревала, что им нелегально торгуют. О пузырьках с ароматизированным воздухом я, естественно, знала, но это ведь совсем другое.

Вторую часть дара Бэй я разворачиваю осторожно, чтобы не порвать бумагу, – вдруг сестренка оставила мне какое-нибудь послание. Однако, увы, не обнаруживаю там ни единого слова, написанного ее аккуратным почерком, только гладкая ракушка. Морские ракушки – редкость, их трудно отыскать даже на Нижнем рынке. Они принадлежат обоим мирам: ведь живые организмы, которые их производят и носят на себе, ползают и по дну океана, и по его песчаным берегам. Ракушка очень красивая: сине-зеленая с коричневыми крапинками – это цвета Великого Раздела.

– Похоже, ты единственный человек в мире, у кого любимый цвет – коричневый, – как-то поддела меня Бэй.

– Такого просто не может быть, – ответила я. – Это противоречит теории вероятности.

– Ладно, может, ты и не единственная в мире, – сдалась сестренка, – но лично я не встречала никого, кто из всех цветов выбрал бы коричневый.

– Наверняка такие люди есть там, Наверху, – возразила я.

И Бэй не стала со мной спорить.

Итак, никакой записки – ни среди монет, ни в ракушке. Ну и где в таком случае гарантии того, что это все действительно передала мне сестра? Может, Майра просто-напросто пытается мною манипулировать?

Бóльшую часть монет я убираю, но несколько штук перекладываю в маленький кошелек, поскольку собираюсь завтра отправиться на Нижний рынок. От Бэй эти деньги или нет, но мне они пригодятся.

Потом я подношу ракушку к уху и слушаю звук ветра в ветвях деревьев. Говорят, что, когда люди Наверху находят на берегу ракушки, они стараются услышать в них звуки моря.

А я готова поклясться, что слышу в этой ракушке дыхание. Дыхание своей сестры.

Я сворачиваюсь калачиком на кровати и дышу в такт с Бэй. Именно под этот звук я засыпала каждую ночь. Наконец я чувствую, как проваливаюсь в сон, где свободно могу говорить своим настоящим голосом.