Бабочки в жерновах

Глава 12

Этим утром будильник не понадобился. Привычка, въевшаяся не только в плоть, но и в душу. В первый день Летнего Фестиваля эспитцы просыпаются до рассвета, чтобы успеть подготовиться. И первые солнечные лучи нового дня и нового круга удивленно замирают, словно утро на миг цепенеет в растерянности. Какой это круг? Какой век?

Девчонка, к счастью, не задавала лишних вопросов, без сомнения, тоже охваченная этой особенной предпраздничной лихорадкой, в которой смешалось сразу всё: и недосып, и неясные предвкушения, и опаска, и ощущения чего-то огромного и торжественного, что вот-вот покажется из моря вместе с солнцем. Или – вместо него. На Эспите возможно всякое, особенно в такие дни.

Верэн послушно повторяла за Лив действия, от которых так и разило древними ритуалами: умылась дождевой водой, обсушила мокрые ладони над огнем в небольшом бронзовом треножнике, высыпала на алтарь горсть крошек и стряхнула с пальцев капли масла и вина. Нынче морские и подземные не останутся голодными, но надо же и им позавтракать, верно?

А потом пришло время одеваться: девице – в белое платье-хламиду и серый плащ с капюшоном, укрывший Верэн с головы до ног, словно кокон – будущую бабочку, а Лив – в синее с черной каймой праздничное облачение Стражницы Эспита.

Три дня, морские и подземные, целых три дня! Можно не притворяться. Можно в открытую продемонстрировать друг другу и всему миру, кто ты есть на самом деле. Можно… да всё, в общем-то, можно! А то, что на Фестивале присутствуют зрители, совсем не мешает. Напротив, с публикой даже веселее. Курортники, любители экзотики или проходимцы-археологи – неважно, кто они. Для них, чужаков, Фестиваль – это что-то вроде костюмированного народного праздника, этакий чуточку непристойный, чуточку жутковатый карнавал.

Пришлые, случайно попав в красочный и бесшабашный хоровод этих трех дней, уверены, что жители Эспита надевают маски. На самом же деле они их снимают.

Чудесные, неповторимые дни и ночи! Стражнице не нужно притворяться имперской чиновницей, Воину и его Ведьмам – цивилизованными и современными людьми, Лазутчику – контрабандистом, Палачу – респектабельным доктором, а свирепой Охотнице – чудаковатой ветеринаршей. Ну, а Лорд остается Лордом, владыкой этого царства оживших масок, разве что из милашки-аристократа превращается в темного и сияющего господина, повелителя наслаждений, боли и удовольствий, с Рабыней, прильнувшей к его коленям, и Наложницей, пьющей вино с его губ…

И только Куколка еще не выбралась из своего кокона, а потому не поймет и половины происходящего. Пусть ее. Не в этом году, так в следующем названная Верэн обретет настоящее имя и вольется в круг, как и все, кто был до нее. А пока девушка будет просто веселиться, счастливая в своем неведении, но и обделенная им.

Кстати, о неведении. Глупышка может по недомыслию попасть впросак и опозориться, вроде самой Лив, которую перед первым ее Фестивалем тоже никто не предупредил насчет некоторых нюансов. Ну да ничего, идти еще долго, есть время дать Куколке пару-тройку наставлений.

- Не заговаривай ни с кем первой, а лучше – вообще молчи, пока не закончится погребальная церемония, - предупредила Лив девушку, так и норовившую то об собственный подол споткнуться, то зацепиться им за придорожный репейник. – После того, как проводим Эвита на новый круг, делай, что хочешь, но до того – цыц! Поняла? И еще. Самое главное! – Овчарка даже остановилась, чтобы предупреждение прозвучало внушительней. – Не подавай руки ни мужчинам, ни женщинам. Особенно женщинам! Ты – девица, и чужое прикосновение может… э-э… осквернить твою чистоту. Ясно?

- Угу, - кивнула хадрийка, заметно содрогнувшись. – А…

- Никаких вопросов! Просто делай, как я сказала. Далее. Во время Фестиваля все называют друг друга только настоя… то есть, эспитскими именами. И на «ты». Даже лорда! Если захочешь с ним поговорить, скажешь «мой господин Тай».

- А если я не знаю эспитского имени?

- Я так полагаю, детка, - глумливо скривила губы Овчарка, - что, как зовут Рыжего, ты не запамятовала. Или тебя уже кто-то еще заинтересовал, а? И никаких «дам» и «господ»! Господин у нас всех только один – лорд Тай, все прочие братья и сестры. Всё поняла?

- Да, гос… то есть, дама… то есть, Лив.

- Умничка, Куколка. И не морщись – у тебя еще нет эспитского имени, так что Куколкой тебя еще не раз сегодня назовут.

- А почему Куколка? – девушка, похоже, обиделась.

- Потому что еще не бабочка, - отрезала Лив. – Ну, пошли! Куда руку тянешь? Сказано же было – ни до кого не дотрагиваться! Это значит – «ни до кого совсем»! Вперед шагай!

Сколько же мороки с этими неофитами, морские и подземные!

Ну вот, пожалуйста, только взгляните на эту! Из-под плотной накидки не видно ушей, но наверняка ведь пылают, словно бумажные фонарики, сердишко стучит мышиными лапками, а уж как пыхтит-то! Словно маленький паровозик.

А туда же, на охоту за Рыжим Бертом, словно у него медом кой-где намазано. А ведь Лазутчик, прямо скажем, не лучший объект для девичьей любви.

«Ревнуешь, Лив? – язвительно спросила Стражница сама себя. – Или сочувствуешь?»

Смешно, но второе вероятней. Отсутствие детей, все дело в этом. Невозможность оставить потомство сперва забавляет, потом злит, затем приводит в отчаяние, которое, выкипая, оставляет на дне сердца нагар из жгучей ревности и ненависти к более удачливым Дине и Лисэт. Пусть они обречены на вечную карусель перерождений то матерью, то дочерью, пусть готовы сжечь друг друга заживо – да сколько раз уже это делали! Но все-таки обеим Ведьмам отчаянно, несправедливо повезло. Ведь у каждой из них есть двадцать лет материнства, целых двадцать лет до тех пор, пока в дочери не проснется ненависть и ревность. Два десятка лет, которые можно потратить на любовь. А что делают эти две гадюки? Ха! И после этого они еще скулят о несправедливости! Заслуженно это наказание, каждой из них заслужено, и все на этом поганом островке получают сполна!

«А ты сама? А, Лив? Давай, расскажи девочке. Время еще есть. Расскажи ей о любви и о предательстве. Нет, не о том предательстве, когда любимый задирает каждую юбку, мимо которой ему случается пройти. О другом. О ноже под лопаткой, например. Или о том, как он лихо умеет уносить ноги, заслышав подозрительный шорох. Только что был тут – и вот уже ищи в море ветра! А тебя, сонную и еще теплую после жаркой ночи, хватают и нагишом волокут на дыбу… Что, не расскажешь? И о том, как на следующем круге, вспомнив все, ты первой наносишь удар в спину, еще пахнущую твоими поцелуями! Нет? Трусишь?»

Бесполезно. Не поверит.

Что ж, детка… есть вещи, которые нужно испытать на собственной шкуре. Вперед!

- Ах, ты ж Сука! – только и смог сказать Ланс, когда проснувшись утром, обнаружил себя снова запертым в доме.

И хотя хозяйка оставила завтрак - куриный суп и кашу, но верный Перец, по-прежнему стороживший дверь, без всяких слов дал понять Лэйгину, что тот остается узником Башни Зорких.

Негоже, конечно, непотребно обзывать женщину рыцарского звания, но что, скажите на милость, делать остается? Овчарка, истинно Овчарка!

Впрочем, Ланс злился вяло, без огонька и задора, и виной тому давешняя ведьмина отрава – эспитские травки. Иначе откуда взялись прямо с утра противная ватная слабость в ногах, легкое головокружение и полная невозможность собраться с мыслями? Словно предыдущую неделю Лэйгин из кабаков не вылезал, пропивая последние деньги. Одно радовало – во рту никаких дохлых котиков.

И все же беспрекословно подчиняться воле дамы Тенар никто не собирался. Пропустить первый день эспитского фестиваля? Еще чего!

«Хватит ныть! – сказал себе археолог. – Или ты - мужчина и усилием воли победишь слабость, или ты – тряпка, о которую вытирают ноги все кому не лень – сначала ведьмы, затем эмиссарша». Что-что, а регулярно доказывать себе и остальным, что имеешь полное право носить штаны, любимое занятие мужчин во все времена. Тут Ланс Лэйгин ничего нового не изобрел.

Мужчина сказал, мужчина сделал, верно?

Ланс заставил себя съесть завтрак, оделся и направился прямиком на чердак. В подвал, чтобы попытаться выбраться наружу через башню, его сейчас не загнали бы и под угрозой смерти.

«А еще в пещеры лезть собрался», - устыдился мурранец. Но при одной лишь мысли о хранилище черепов его пробирал нездоровый озноб. Да и какое уж тут здоровье, когда от любого резкого движения темнеет в глазах, словно у беременной.

Но везение в первый день Летнего Фестиваля оказалось целиком на стороне проходимцев. Все просто: не будь у Лив Тенар текущей крыши, она не оставила бы приставленной лестницу, и тогда некоему упрямому господину пришлось бы целый день работать флюгером. Рискуя сверзиться с немалой высоты, Ланс на трясущихся от напряжения ногах сполз вниз, посрамив в лице эмиссарши всю Вирнэйскую Империю.

- Вот и всё, друг мой, - сказал он шепотом и уселся рядом с Перцем на ступеньки. – Надеюсь, тебя не будут наказывать. Приказ был не выпускать через дверь, и ты его честно выполнял. А про чердак никто не говорил.

Перец, увидав такое дело, лишь укоризненно тявкнул, соглашаясь с могучей человечьей логикой. Подставил лобастую голову под ладонь, мол, коли обхитрил, то хоть поласкай, как следует, а ему, честному псу, тоже мало радости целый день в сторожа играть. Вон какая трава отросла на холмах. А там, между прочим, полным-полно мышей!

На том и расстались: Перец отправился мышковать, а Ланс… Должно быть, спасать Верэн Раинер от принесения в жертву древним богам… Калитара. Он и сам не совсем представлял, куда идет и что станет делать. И дело даже не в телесной слабости, хотя о каких подвигах можно говорить, если чувствуешь себя точь-в-точь как выжатый досуха лимон? Что, скажите на милость, безоружному человеку предпринять против всего эспитского населения, состоящего целиком из умалишенных и отравителей?

Дезориентированный, как после контузии, археолог неловко пылил по дороге, куда глаза глядят и, пожалуй, обошел бы весь остров вокруг не один раз, если бы его вдруг не отвлек от бессвязных раздумий знакомый звук.

«Померещилось», - решил Ланс.

Но звук нарастал, близился и… очень скоро не узнать его было уже невозможно.

По дороге катилась знакомая до последнего винтика «айр эмэри», а за рулем её сидела Оливи Лакрес. Изящная красотка вела машину чуть небрежно. Правой рукой брюнетка удерживала руль, зажав в левой, отставленной чуть в сторону - длинный мундштук с тоненькой дамской сигарой. Все аксессуары, полагающиеся современной даме: алая помада, блестящие завитые локоны, шикарный автомобиль и сигара. Оливи поравнялась с Лэйгином, сбавив скорость, чтобы «айр эмэри» медленно катилась рядом, не обгоняя одинокого пешехода.

- Эй, красавчик! Подвезти? – звонко рассмеялась девушка, наставив на недавнего любовника сигару, словно дуло пистолета.

Должно быть, смазливую физиономию мурранца перекосила такая нелепая гримаса изумления, что Оливи хохотала до слез. Да так и умчалась вперед, обдав археолога облаком пыли, выхлопными газами и отголосками глумливого смеха.

Она имела полное право потешаться над Лансом Лэйгином, лопухом и простофилей, похотливым идиотом и алчным гробокопателем. Все обидные прозвища, которыми его когда-либо награждали недруги, Ланс честно заслужил. Ибо только самый тупоголовый, самый безмозглый недоумок на месте Лэйгина не догадался бы, что его заманивают на Эспит. А он-то, дурачок, думал, будто старинные конкуренты наняли девицу-соблазнительницу и бандитов, и понадеялся, будто «айр эмэри» выгодно продал, а уверовать в то, что его на острове совсем-совсем не ждали, мог только наивный школьник.

Все более-менее близкие знакомые прекрасно знали: как бабочка летит на свет, прямо в огонь, так и Ланс Лэйгин жаждет найти Калитар. Все предыдущие экспедиции, все опасные сделки, все рискованные авантюры, они всегда были лишь средством, лишь еще одной ступенью к вершине, к мечте, к Калитару, к… Другой. Он без лишних сомнений продавал любые сокровища, если они не имели отношения к Цели. Слава, сплетни, скандалы, слухи – всего лишь пыль под ногами, неустанно шагающими вперед. Туда, где сияет величайшее открытие! Кто-то посмеивался, кто-то уважал за целеустремленность, кто-то опасался связываться с одержимым, но никто не верил. Кроме эспитцев.

- Как бабочка! Как хренова безмозглая бабочка…

Ланс даже не замечал, что разговаривает вслух, останавливается, рычит, грозит кому-то неведомому кулаком, топает ногами, как расстроенный ребенок. Он - просто бабочка, летящая к свече, разожженной жестокими полуночниками на погибель всяким летучим тварям.

Горе-археолог настолько перевозбудился, что едва не упустил из виду пролетающую мимо яркую синюю бабочку. Затем еще одну. Потом еще.

Насекомые летели отнюдь не бесцельно, в определенном направлении. И, конечно же, Ланс полетел… то есть, поспешил следом. Как тут устоять против искушения?

И так как бабочки летели напрямик, а не по проложенной людьми дороге, то Лэйгину пришлось продираться сквозь кусты и высокую траву, затем подняться на холм, с вершины которого он увидел…

Погребальная процессия двигалась не быстро и не медленно, а в таком темпе, чтобы каждый участник мог в полной мере насладиться действом. Впереди на носилках несли покойного господина Фирска, причудливо спеленатого в белую ткань так, чтобы даже издали его тело напоминало куколку огромной бабочки. Провожающие соседа в последний путь островитяне нарядились в яркие, пестрые туники: женщины - в длинные, мужчины в короткие, до середины колен. Словно без следа промчались века разнообразного и причудливого кроя платья, или время повернуло эдак на пару тысяч лет назад.

Оторопевший Ланс только и сумел, что глаза ладонями протереть. Вдруг привиделось или померещилось?

Но нет! Будто со стен заброшенных храмов вдруг сошли и ожили праздничные шествия в честь древних безымянных и безликих страшных богов. Единственным отличием от изображений на древних фресках были, пожалуй, синие с черной окантовкой плащи, надетые островитянами поверх архаичной одежды.

Какое-то великое волшебство оживило немые статуи и барельефы, пылящиеся в музеях по всем миру! Венки из листьев и цветов в волосах, шуршание кожаных подошв сандалий, ритм, отбиваемый в маленькие бубны, выводящий красивую тягучую мелодию без начала и конца – яркий солнечный свет пронзил непроглядную толщу времен, осветив былое, словно прожектором. И в ослепительном сиянии исчезли без следа все, даже самые крошечные приметы современности. Растаяли они и растворились, обнажив истинную человечью сущность без прикрас. Как понимали её древние.

Что есть – смерть? Оборотная сторона жизни, холодная шелковая изнанка пестрого праздничного наряда! Намертво пришита, не спороть её без вреда и ущерба. Да и зачем, если цепочка перерождений и впрямь так крепка, как твердят столько веков «мельники». Мировая Мельница вращает жерновами крайне медленно, и пока перетрутся в них грехи людские, страстишки мелкие и пороки гнусные, много жизней будет прожито.

Оттого древние и не скорбели на похоронах, а радовались. Ведь и без музыки понятно – народ Эспита веселится от души. Кое-кто даже приплясывал на ходу в такт мелодии. Праздник у людей, с какой стороны не глянь. Ни одного хмурого лица, ни капли скорби в звонких троекратных возгласах: «Эвит! Эвит! Эвит!», которыми то и дело оглашались окрестности.

А над танцующей, смеющейся и наслаждающейся жизнью толпой кружилось целое облако синих бабочек. Время от времени островитяне, взмахнув руками, замирали, становясь сами до жути похожими на гигантских насекомых с сине-черными крыльями. И тогда уникальные эспитские чешуекрылые пикировали на их обнаженные запястья. На краткий миг шествие прерывалось, а потом снова – фухх! И снова звенел бубен, и несся к небу, вместе с синим живым облаком, полувздох-полукрик: «Эвит!»

Где-то там, в толпе, отплясывала маленькая тоненькая фигурка, вся закутанная в белые покрывала - Верэн Раинер – единственное бледное пятнышко в пестром море. А рядом с ней мурранец безошибочно угадал Лив. Со спины, едва лишь заметил её темно-каштановые волосы, её стройную спину, её крутые бедра… И словно завороженный, захваченный в полон нестерпимой жаждой, он устремился вперед, чтобы присоединиться к шествию. Быть рядом с Лив, чувствовать её запах, томиться и наслаждаться невинной близостью. Лэйгин готов был присягнуть, что средь остального шума слышит именно её смех, ведущий за собой, как свет маяка, показывающий заблудившемуся кораблю путь в гавань.

Никто из островитян слова не сказал, пуская Ланса в свои ряды. И очутившись в толпе, он вдруг понял, что больше не ощущает себя отдельным существом. Он – малая часть чего-то целого, большего, чем совокупность полусотни людей. Так же, как капля дождя, падая в ручей, становится потоком, моментально забывая о бытности своей водяным паром.

И вот уже Ланс Лэйгин точно так же, как остальные эспитцы, кричит в пронзительно синее небо: «Эвит!», душа его полна до краев пьянящей радости, и больше он не боится смерти, ни капельки не боится.

- Ты что здесь делаешь? – прошипел археолог, поравнявшись с Верэн.

Девушка чуть не выронила букет из каких-то местных трав, который ей всучила лучащаяся от злости младшая Тэранс. Но хитрая хадрийка сделала вид, будто не знает причины ведьминого негодования, и на всякий случай спряталась за дамой Тенар.

- Обязательно принимать участие в этом шабаше?

«Но с Тэрансихами все понятно, а это-то чего ярится? – недоумевала Верэн. - Ишь ты, как нашего ученого разобрало! Бровки насупил, глазки бегают затравленно, носом сопит. Ни дать ни взять, старший братец или папаша». Бдительных родственников девушке хватало всегда, а потому на острове она отдыхала душой от присмотра. Куда хочу - туда иду, а главное – с кем хочу. Поэтому докучливому мурранцу ответила крайне нелюбезно

- Я праздную. Как все нормальные люди. Отстаньте от меня, ради Великой Мельницы.

И плечиком дернула, дескать, отцепитесь, Сударь Репей.

Ощущение праздника, как пришло с первыми лучами солнца, так и не выпускало девушку из крепких объятий. А какое платье! О! такой чудесной вышивки, Верэн никогда не видела, не говоря уж о том, чтобы надеть на себя такую рукотворную красоту. И пусть никакого нижнего белья к наряду не полагалось, Верэн не слишком смутилась. Раз так принято, что ж. Ради платья можно денек-другой без трусов побегать.

А дала бы дама Лив больше времени на сборы, то барышня глядела бы и глядела в старинное зеркало на хрупкую красотку-куколку, вертелась бы всяко-разно. Потому что, с какой стороны не посмотри, девушка она ладная, и не просто хорошенькая, а настоящая красавица. И кое-кто непременно заметит этот очевидный факт. Вот тогда…

В веселящуюся толпу Верэн влилась, как бойкий ручеек в реку, и не будь рядом Лив, сразу же кинулась бы искать Берта. И сколько не выглядывала контрабандиста, без толку. А так хотелось покрасоваться. Но только не перед очумелым Лэйгином.

- Ты хоть понимаешь, что с тобой собираются делать? – бурчал над ухом тот. – Тебе объяснили…

- Слушайте! – вспылила девушка. – Думайте о себе, а не обо мне, я уж как-нибудь позабочусь о своей защите. Всё! Отвяжитесь!

И ловкой форелью в стремнине ручья заторопилась вперед, приплясывая в такт звону бубнов и барабанов. Будто чувствовала, что там, возле Поющей Скалы её ждет Берт Балгайр.

Так оно и вышло. Верэн сморгнула, не веря своим глазам. Ничего не осталось от хитрого контрабандиста, проворачивающего под носом у республиканской таможни всякие темные делишки, развеялся дымом образ доброго и безобидного дядечки с острова. На границе мира живых охранял покой мертвых истинный Страж, и прежде чем шагнуть к нему на плотик, по-хорошему, следовало бы попрощаться с самой жизнью. Ну, или с сердцем, как это случилось у Верэн. Оно, разнесчастное, окончательно пало к ногам островитянина.

А тут еще ветер как-то по-особенному жутко завывал в сетях, расставленных на доверчивые души. Только не слушала его тревожный глас влюбленная девушка. Какой там! Засмотрелась на Бертовы стройные ноги – волосатые и мускулистые. Везде, где тело Рыжего негодяя не прикрывала одежда, рос золотистый мягкий волос.

«Пропала ты, дуреха, - тяжело сглотнув, обреченно подумала хадрийка и почувствовала, что уже однажды говорила себе те же бессмысленные слова. – Нет тебе спасения».

И как на грех рядом снова очутился мурранский всезнайка. За руку схватил, держит, на Поющую Скалу не пускает. К Берту Балгайру не пускает!

- Не ходи туда, дурочка! Отсюда посмотрим.

Окончательно обозленная Верэн в его рожу смазливую не вцепилась когтями только потому, что дама Тенар её сторону взяла.

- Чужак, у нас тут праздник, - сурово напомнила эмиссарша.

- Похороны, - поправил её взволнованный археолог. – И мне не нравится…

- На Эспите каждые похороны – праздник, сударь мой. Традиции такие. А что ты так вытаращился? Поди, не только у нас обычаи странные. Ты ведь ученый, небось, всякого навидался, по миру шастая. И книжку тебе Гаральт подарил, опять же. Вот и сличай!

Лэйгин и сам понимал, что ведет себя по-дурацки во всех смыслах, но поделать с собой ничего не мог. Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного, а в случае с мурранцем, отравленного – на языке.

- Нечего скалиться, госпожа Тэранс! – прикрикнул он на ведьму. – Вы едва меня не убили вчера.

- Хотела бы убить, тебя бы тут не стояло, - приторно улыбнулась та. – И вообще, зови меня Лисэт.

Игриво толкнулась бедром, выказав немалую для женщины силу. Со стороны смотря, вроде бы фривольно повела себя, а на деле от ведьмы, как от печки, шел жар настоящей неподдельной злости.

«Лисэт?» И опять Ланс не смог скрыть изумления.

- Зачем травили тогда?

- Для куражу, - хихикнула вездесущая Мерерид. – Ты, Чужак, слишком серьезный для нашего веселого острова.

По всему было видно, что обеих ведьм его взъерошенный вид и блуждающий взгляд очень даже устраивал, а возможно, и радовал.

- Присоединяйся, не смущайся нашего вида и не сторонись невинных забав, - продолжала увещевать его старшая Тэранс. - Когда распробуешь, тебе обязательно понравится.

Её голубые глаза, совершенно кошачьи – бесстыжие и жестокие, сверкали и завораживали. И больше всего хотелось послушаться добрую милую женщину, которая мухи не обидит. Быть покорным её воле. «Скушай пирожок, мальчик. Вкусный пирожок. Сла-а-аденький…»

Тьфу! Ведьма!

Паром, с помощью которого жители Эспита переправлялись к своему некрополю, был довольно велик, хотя и недостаточно, чтобы вместить без малого пять десятков человек. К счастью, присутствие всех островитян непосредственно на месте кремации и не требовалось. Поэтому первыми на паром взошли те, без кого погребальная церемония была бы неполной: Лорд, Стражница, Палач и Охотница с жертвенным козлом на шелковой веревке, обе Ведьмы, Воин – и, конечно же, носилки с главным действующим лицом грядущего обряда – Джаем Эвитом Фирском. И все равно Берту пришлось трижды проводить паром от берега жизни к берегу смерти, прежде чем на площадке для сожжения не собрались все, кто пожелал. В подобных случаях говорят обычно «самые близкие», но все эспитцы друг другу родня в каком-то смысле, даже хуже, чем родня, так что куда уж ближе. Проводить Эвита хотели все, просто не всем нравился запах. Хотя дрова для погребального костра любовно собирались заранее и предварительно же высушивались и пропитывались ароматическими маслами, смрад обугливающейся плоти все равно силен и мучителен для чувствительных носов. Танет, к примеру, традиционно осталась на другом берегу, под ручку с Орвой. Обе спутницы Лорда – Рабыня и Наложница - издалека казались похожими, как сестрички. Даже ожерелье Танет легко можно было перепутать с изукрашенным самоцветами золотым ошейником Орвы. Обеим женщинам было, что обсудить вполголоса, наклонившись голова к голове, да и с высокого берега Эспита отлично видно все, что произойдет на Поющей Скале. Прекрасное место для зрителей.

У некоторых, впрочем, не было выбора. Присутствие Куколки, новой, еще безымянной души, необходимо, да ее и не удалось бы не пустить на паром. Девушка так прикипела взглядом к стройным ногам Проводника-Берта, что ее не удержала бы и цепь. А Чужака, натурально, тянуло поближе к месту действия неуемное любопытство, страх и – воля морских и подземных. Кто-то мог бы назвать это безумием, но эспитцы-то знали настоящий диагноз. Древние божества заметили припасенную для них жертву и заинтересованно сейчас к ней принюхивались. Значит, все идет так, как хотело большинство общины. Но…

«Еще ничего не решено окончательно, - подумала Лив, осторожно переступая с парома на мощеную пристань Поющей Скалы. – Я здесь и я слежу».

Но следила не только Стражница. Жадные ищущие взгляды скользили по помосту, куда водрузили погребальные носилки, но неминуемо сходились на нелепой фигуре горе-археолога в неуместном здесь и сейчас костюме. Даже бабочки, знаменитые эспитские бабочки, и те заинтересованно порхали вокруг Лэйгина, обращая на него внимания значительно больше, нежели на чашу, которая вскоре наполнится жертвенной кровью. И будь у Лив побольше воображения, она с легкостью представила бы себе, как из нездешнего сизого тумана того плана бытия, где обитают древние боги, тянутся к мурранцу невидимые ниточки паутины, блестят ждущие глаза и узкие раздвоенные языки трепещут, предвкушая…

Но это были всего лишь бабочки и взгляды. И только.

Пока Стражница наблюдала за Лэйгином, к завернутому в похоронные пелены телу Джая Эвита Фирска положили последние дары – всяческие мелочи, иногда наивные, иногда смешные и милые в своей жутковатой простоте. Букетики, вышитые подушечки, статуэтки, лоскутные куколки. Сама Лив отдарилась клубком серых ниток, спряденных ею из козьего пуха. Кто знает, может быть этот дар и пригодится духу Эвита, когда тот будет блуждать в лабиринте во владениях морских и подземных? Куколка, предупрежденная Стражницей, робко поднесла покойнику несколько сорванных по дороге цветов. Лив усмехнулась. Это как раз тот случай, когда дорог не подарок, а внимание.

- Морские и подземные!

Лорд поднял руку, и негромкое пение без слов, которым островитяне поддерживали мелодию ветра в струнах, натянутых между склепов, оборвалось, и даже ветер, кажется, утих.

- Могущественные, безликие, боги или богини, мужчины или женщины, или как еще вам угодно называться! – Лорд Тай дернул подбородком, и Охотница сноровисто перерезала горло одурманенному покорному козлу. Кровь животного хлынула в подставленную бронзовую чашу.

- Мы почтительно предлагаем вам это приношение и надеемся, что вам оно придется по нраву, - продолжал повелитель Эспита, простирая руку к чаше. – Пусть наши дары насытят вас, чтобы вы были милостивы к нам и брату нашему Эвиту. Еще мы даем вам эту кровь и эту плоть, чтобы вы помнили о нашем почтении, морские и подземные! Примите наши дары и, если вам будет угодно, одарите нас в ответ своим благоволением. Пусть брат наш Эвит с быстротой и легкостью пройдет лабиринтом перерождения и вернется к нам обновленным и юным. Я, Тай, господин Эспита, сказал.

- А я, Кат-Охотница, даю вам, морские и подземные, кровь этого животного, чтобы брат наш Эвит на следующем круге бытия избавился от своего мерзкого пристрастия к жареной сельди! – воскликнула Кат, вытаскивая из припасенного мешка белую мышь и профессионально отсекая ей голову. – Примите и помните о моей просьбе!

- Я, Исил-Палач… - вперед выступил тот, кто был эспитским доктором, но Лив дальше не слушала. Почти у каждого островитянина нашлось, что предъявить покойнику, а похоронный обряд – уникальный случай к нему обратиться, привлекая в качестве арбитров самих морских и подземных. Даже если отлетевший дух и возмущен придирками еще живых соседей, ответить он все равно не сможет – и возразить тоже! Очень удобно, право.

- Нашим богам, чтобы они были милостивы, - дождавшись, пока отзвучат последние претензии и пожелания в адрес новопреставленного Эвита, Лорд запалил факел и ткнул им в заботливо припасенную растопку. Почти невидимое в ярком свете солнечного дня пламя вспыхнуло сразу. – Мы ждем тебя, Эвит.

- Мы ждем тебя, Эвит! – хором воскликнули островитяне, кто громче, кто тихо, одними губами. Никто не лгал. Несмотря на все разногласия и планы, возвращения одного из своих ждали все. Всегда.

Удержаться от соблазна поглядеть на эспитский ритуал Ланс просто не мог. Его тянуло на Скалу без всякого поводка, но также неотвратимо, как госпожа ветеринарша – несчастного жертвенного козла. Животное, к слову, тоже одурманили.

Ничего островитяне не скрывали от посторонних глаз, выставляя напоказ свою маленькую интимную тайну. Так кокетливая любовница посреди чопорного светского приема сообщает на ушко нетерпеливому кавалеру, что сегодня она «забыла» надеть нижнее белье. Пикантная тайна немедленно разжигает костер желаний, и несчастный счастливец начинает считать минуты до окончания мероприятия.

Лэйгин чувствовал, как горит его кровь то ли ожиданием, то ли какой-то нездешней жаждой. Не стоялось ему на месте, не слушалось речей лорда Тая, как всем остальным островитянам. Ланс не смог себя заставить даже сравнить увиденное с описанным в подарочной инкунабуле господина почмейстера. Не до того и не сейчас!

Спина и затылок зудели, будто в них были устремлены пристальные взгляды. Так, пожалуй, чувствует себя совершенно голый человек, коего вытолкали из спальни на всеобщее обозрение.

Ланс вертелся-крутился, и беспокойство его по мере развития действа лишь росло, пока не обратилось в чистейший ужас. И не от кровавого зрелища, когда ветеринарша недрогнувшей рукой резала горло козлу, и вовсе не от запаха жженой плоти у мурранца застыла в жилах кровь. Прямо на глазах клубящиеся дымные языки, словно по команде, устремившихся ввысь. И там они необыкновенно быстро растаяли, будто за далеким пределом липкий серый дым жадно выхлебал кто-то ненасытный. Черно-синие бабочки тоже не остались голодными. Ланс сощурился. Так и есть! Летучие твари лакали из чаши, и археолог готов был поклясться Великой Мельницей, что хоботки у них с раздвоенным концом, а каждая лапка заканчивается острейшим коготком.

- Вы это видите?

- Что такое? – недовольно прошелестела Верэн.

- Они кровь пьют.

- Кто?

- Бабочки.

Девушка только озабоченно головой покачала.

- Вы совсем уже сбрендили на почве учености. Даже я – сельская девушка, знаю, они цветочным соком питаются.

Спорить Ланс не стал. Бабочки и так уже хихикали над ним. Летали вокруг и хихикали. И судя по хищному блеску их фасетчатых глазок, примеривались продегустировать самого мурранца.

- Ну, вот и всё, а ты боялся, господин ученый, - усмехнулся ветеран. – Мы – люди мирные, практичные и чтим традиции.

Ничего против традиций Лэйгин не имел. Тем более что ничего такого экстраординарного в эспитском погребальном обряде не имелось. Он насмотрелся на разнообразные обряды, в сравнении с которыми эспитские похороны – невинная детская забава. В странах менее цивилизованных жена самоубийцы отправилась бы в его костер живьем. А если не обращать внимание на жутковатых кукол, бросаемых в огонь к покойнику, то огненное погребение вполне эстетское зрелище.

От вытаращенных пуговичных глазок игрушечных удавленников, выпущенных из кукольного живота шелковых кишочек, оторванных ножек и ручек Ланса мутило больше, чем от черных обугленных костей, оставшихся от мертвеца. Островитяне соревновались друг с другом, кто сделает куклу отвратительнее, кто умертвит тряпочное существо с наибольшей жестокостью. Словно отыгрываясь на игрушках из-за невозможности расправиться с живым человеком. Ведь во многих древних культурах считалось, что боль и муки жертвы угодны богам, и только истошные крики истязаемого проникают за твердую корку небесной тверди, чтобы усладить слух духов. Тут эспитцы и впрямь проявили чудеса практичности. Куклы, они же почти как люди: две руки, две ноги, голова, лицо. Просто они изначально немы. Но если их воплей не слышат люди, то это не значит, что их не слышат боги, верно?

«Как? Как они умудрились сохранить древние обычаи, в то время как и Вирнэй, и Мурран уже несколько тысяч лет обретаются в лоне учения о Вечном Равновесии? – вопрошал Ланс. – Как такое может быть, если все они пришлые на этом острове?»

«Калитар!» - было единственным логичным ответом. Эти люди хранили тайны Калитара. И задача же Ланса Лэйгина вытянуть из них эти тайны. Для начала просто заглянуть в таинственные пещеры и убедиться окончательно. А лучше всего - найти материальное подтверждение своей теории. Оно есть, должно быть!

«Эх, нужно что-то существенное – статуэтка, украшение, оружие, которое можно предъявить миру. Пусть даже эта вещь отправится прямиком в Императорский Музей. Пусть! Но об этом узнает весь мир, и тогда сюда можно будет вернуться с экспедицией».

- Угощайся, милая наша куколка, - мурлыкала госпожа Матэи, подсовывая девушке пирожок.

- Ой! На мышку похоже, - беззаботно смеялась та, надкусывая угощение. Вишневый джем начинки окрашивал зубы Верэн в ярко-алый цвет.

- Да, да, на мышку.

- Какая прелесть!

Видимо, пирожки и впрямь вкунейшие были, потому что хадрийка совершенно не замечала, как смотрит на неё госпожа Матэи. Глаза по-охотничьи блестят, губы поджаты, и даже чуть-чуть приплясывает на месте, один в один кошка, караулящая мышь. Жаль, у островитянки хвоста нет, полосатого такого, а то бы кончик его точно мелко подрагивал от нервного напряжения.

- А что вы в тесто кладете? Так пахнет приятно.

«Кошачью мяту», - подумалось археологу.

- Корень ириса, милочка, это он.

У Ланса отчаянно заурчало в животе. Но никто и не подумал его угостить. Госпожа Матэи вообще сделала вид, будто не знакома с мурранцем. Но корзинку с пирожками в другую руку взяла. Чтобы, значит, ничьи загребущие руки не дотянулись до печеных «мышек».

Впрочем, остальные островитяне утратили всякий интерес к незваному гостю. Будто и нет никакого Ланса Лэйгина. Так… ходит тут кто-то… непонятно кто… Ну и пусть ходит, коли не лень.

И самое бы время незаметно улизнуть и прогуляться в поисках места на побережье, где можно спуститься к пещерам, прикинуть, что потребуется из оборудования. Эпитцы на празднике, никто не помешает. Мурранец осторожно оглянулся вокруг. Пепел уже собрали в урну и поместили в склеп, теперь островитяне отправятся на поминки, и если аккуратно отстать от толпы, а потом шмыгнуть в кусты, то...

- Хочешь прогуляться по некрополю?

Ланс не отказался бы разглядеть эспитское кладбище поподробнее. Резные узоры на стенах склепов вызывали у него живейший интерес. Но его-то никто на прогулку не приглашал. Это Рэджис распетушился весь перед девицей, совершенно забыв про хромоту и моментально излечившись от нервного случая. И ластился, подлец, к юной хадрийке, будто кот-гуляка, только щекой не терся об девичье бедро. С премерзкими целями, не иначе.

Как тут прикажете заниматься Калитаром?

- Эй! Верэн, вас дама Тенар искала!

Ничего умнее Лансу экспромтом не придумалось.

- Ой! Правда? Где она?

Хил Рэджис бросил на археолога ледяной взгляд, как сквозь прицел, метя точно между глаз. Такой не промажет.

- Идем, куколка, найдем нашу суровую Лив. Раз искала, значит, по делу. Верно?

Отчего-то ветеран собирался искать эмиссаршу в тех же кустах бузины, где только что намеривался гулять. Но подозрительным его поступок показался только Лансу.

Он впился в ручонку Верэн, как клещ в собачье ухо. Девчонку надо было спасать, причем срочно.

Потому что эспитцы вились вокруг барышни Раинер, словно синие парусники над чашей с жертвенной кровью. И где, скажите, гарантия, что они не собирались вкусить её крови… и плоти? В прямом смысле слова, да и в переносном тоже. С другой стороны, только слепой не заметил бы повышенного интереса к хадрийке. Её обхаживают, угощают пирожками, делают комплементы, ластятся. Только глухой не услышал бы вкрадчивых интонаций и приторного добродушия.

- Что-то ты разбегался, Лэйгин, - резко окликнула его дама Тенар. Вот уж кто всегда на страже!