Баллада о неудачниках

Глава 63, в которой Марк говорит, что думает

Неделя ползла, как сопля по стене. Я забивал дни делами, старательно убеждая себя в их неизмеримой важности, а вечером надирался в трактирах. Человек благородного воспитания, опьянев сверх меры, избегает встречи с благородными дамами. Вот и я избегал. Встречался исключительно с неблагородными.

Слаба богу, что с ними разговаривать не надо.

Если бы я был трезв, я бы, конечно, заехал к Вилл. Мы же воспитанные люди. Но трезв я не был. Поэтому не заезжал. А когда все-таки повернул на узкую, выложенную брусчаткой улочку — ставни дома была закрыты.

Если бы Вилл хотела остаться — она просто сказала бы «да». Но она не сказала. Значит, не хотела.

Ну и к дьяволу.

Я проехал мимо безглазого темного дома, не оглядываясь.

У менестрелей в балладах все красиво. Когда благородный рыцарь расстается с прекрасной дамой, он проливает слезы, молится Деве Марии и слагает стихи. Наверное, я был недостаточно благородным. А может, Вилл — недостаточно прекрасной.

Ну или чертовы менестрели опять набрехали.

Я не лил слез и не слагал стихи. Я просто продолжил работать. До седьмого пота гонял парней, надрючивая их так, словно Париж собирался штурмовать, разгребал жалобы, проверял караулы. В начале августа явился новый маг — немолодой мужчина с вислыми жесткими усами. Неожиданно приятный мужик оказался. По вину не дурак и по женщинам.

В шахматы играет, опять же.

Нормальный мужик.

Хотя в последнее время я разлюбил шахматы. Других дел хватало.

На Успение Богородицы ломанули ломбард Рыжего Йосифа, через три дня шлюхи обобрали аббата Питерборо, а через пять дней по неведомым причинам полыхнула крыша амбара, в котором собирали оброчную пшеницу. Пожар быстро потушили, но запасы зерна удивительным образом уменьшились вдвое. Не иначе как утекли вместе с дымом.

В лесу под Эктоном крестьяне обнаружили уже знакомые четырехпалые следы. Я уведомил о них сэра Эктора, и тот, подкрутив усы, за пару дней полностью решил проблему.

Большого мастерства человек. Нисколько не хуже Вилл.

Один колдун, другой колдун — какая, к дьяволу, разница?

На Усекновение главы Иоанна Крестителя в Нортгемптон прибыл принц Джон, и вал забот захлестнул меня с головой. Охрана для его высочества, караулы везде, где можно воткнуть караулы, патрули на ярмарочной площади, патрули на лошадином рынке. И гребаное, мать его, море жалоб и доносов. Я метался по городу, взмыленный, как загнанная лошадь, и жрал стоя — потому что задница от седла разламывалась.

Принц рвал и метал, попрекал Паттишалла разбойниками и недоимкой зерна, а Паттишалл попрекал меня… Искренне так попрекал. Со всем праведным пылом. Как будто не он водит дружбу с Мартином Одли, у которого — вот так сюрприз! — на складе образовался внезапный прибыток зерна. Не иначе как милостью божией — потому что обозы с зерном в Нортгемптон не заходили.

— Я смирился с тем, что вы не можете изловить разбойников, Денфорд. Чтобы поймать сакса, нужно быть хотя бы немного умнее сакса. Я понимаю, что это не в ваших силах. Но в амбаре всего лишь светильник сорвался со столба. Неужели это так трудно было предусмотреть? Для вас, видимо, да. В интеллектуальном поединке вы проигрываете даже столбу, Денфорд!

Ну да, конечно. Горящий светильник. Ночью. В амбаре. Кому же он путь освещал? Мышам?! И упал твой светильник не вниз, а вверх. Прямо на соломенную крышу. Чудны дела твои, господи. Летающие светильники, которые озаряют путь мышам.

— Теперь его высочество интересуется, почему у нас опять недобор по податям. И что я должен ему ответить? Что мой капитан стражи — кретин?!

Нужно было молчать. Молчать и слушать, покаянно поникнув головой, — так, как я это делал тысячи раз. Нужно было молчать.

А вечером пойти к Вилл и рассказать, какой Паттишалл мудила и какой я несчастный капитан стражи. Вот только к Вилл уже не пойдешь. Потому что нахрен это все Вилл не нужно.

Было бы нужно — она осталась бы. Твою мать, да какого хрена? Я дворянин, у меня есть должность — и внешне, говорят, я весьма привлекателен. Девки, желающие ко мне в койку запрыгнуть, в очередь выстраиваются! Купцы дочерей своих наперебой суют, хоть соревнование проводи — кто больше заплатит! А эта… Эта тощая колченогая ведьма… Просто взяла и уехала! Можно подумать, что нищая колдунья — такая уж завидная невеста. Да в ее возрасте любого жениха хватать надо, будь он хоть сам ангел смерти!

Ну вот какого дьявола? Все же так хорошо было! Почему? Почему?!

Нужно было молчать.

Но август выдался исключительно хреновым.

— Что я должен отвечать принцу, Денфорд? — взвизгнул мне в лицо Паттишалл. И осекся, когда я шагнул к нему.

— А ты про Рыжего Йосифа расскажи, — нежно шепнул я, склонившись к Паттишаллу так низко, словно собрался лобзать его в уста медовые. — Посоветуй на дальнем складе пошуровать. Глядишь, пропажа и найдется.

Несколько минут шериф молчал, шумно хватая ртом воздух. Потом сглотнул, одернул котту, зачем-то пригладил волосы рукой.

— Пошел вон, Денфорд.

— Да с удовольствием.

Развернувшись на каблуках, я вышел, от души грохнув дверью.

К дьяволу! Все к дьяволу!

Я вихрем промчался по замку, пугая слуг, влетел в комнату и защелкнул замок.

Не останусь здесь. Ни одного дня не останусь. Пусть подавится позорным грошовым жалованьем, мудак скаредный! Целуйся со своим Малиновкой ненаглядным, упырь ты недомерочный!

Тряпье не лезло в сундук. Упиралось, мать его, и не лезло. Я пихал этот скомканный ком, как грешник — камень в гору. Не помню, как его звали. Грешника, не камень.

Похер. Тряпье не лезло. Мать твою!

Взревев, я выдернул узел барахла и швырнул им в стену. Котты, штаны, рубахи разлетелись по комнате.

— Твою мать!

Сундук равнодушно щерился на меня пустой деревянной пастью.

Я сел на кровать. Хотелось вцепиться в волосы и завыть. Но это, пожалуй, недостойно рыцаря.

Что дальше?

Что делать дальше?!

Куда идти?

Привычная жизнь рухнула, рассыпалась грудой мусора, словно нелепый детский замок из грязи. Впереди меня ждала пустота. И я болтался в ней, как повешенный в петле.

Никого и ничего рядом. Один, как дерьмо в проруби.

У Вилл хотя бы Колючка есть.

Так.

Ладно.

Хорошо.

Ладно.

Поднявшись с кровати, я начал собирать разбросанное шмотье, аккуратно складывая его в стопки.

Жизнь не закончилась. Ничего не закончилось. Я просто уеду. И просто найду новую должность. В конце концов, я отличный воин. И тактик хороший. Не стратег, конечно, но кому вообще нужны стратеги? Их и в начальстве полно. Куда ни плюнь, в стратега попадешь. А тактиков всегда не хватает.

Ну и потом — я умею обращаться с людьми. Да я, мать его, с нортгемптонским гарнизоном справился! Сделал из этих козотрахов нормальных воинов. Ну, насколько из козотрахов вообще можно воинов сделать.

Я найду должность. А если нет — пойду в наемники. Денег на первое время хватит. Боевой конь имеется, оружие и доспехи тоже. Нормально.

Жить можно.

В дверь поскреблись. Сначала я, поглощенный сборами, не замечал тихого звука, но потом сообразил — и откинул защелку.

— Тобиас?

— Зайдите в комнату, милорд, — зашипел оруженосец. Я оторопело выпучился на него, но Тобиас, не церемонясь, толкнул меня в грудь. — Зайдите!

Захлопнув изнутри дверь, он привалился спиной к темному дереву.

— Шериф сейчас у принца, — все тем же свистящим шепотом продолжил Тобиас.

— И что?

— Они говорят про пшеницу.

— Пускай говорят. При чем тут я?

— Шериф сказал, что пожар показался ему довольно странным. Очень похожим на поджог.

— Так-так, — заинтересовался я. — Продолжай.

— Шериф сказал, что караулы накануне поджога вы расставляли лично. Он предлагал усилить на ночь охрану, но вы отказались.

— Но этого не было!

— Он сказал именно так. А еще он сказал, что вы в последнее время зажили на широкую ногу. Каждый день в трактирах, девиц меняете, как портянки.

Сука.

Твою мать.

Сука.

Затравленным взглядом я окинул комнату.

С вещами возиться некогда. Да и сундук — его только на телеге тащить. А мне сейчас точно не до телеги.

— У меня есть время надеть доспехи?

— Не думаю, милорд.

— Дьявол! Давай сюда перевязь и меч!

Когда я вылетел из дверей замка, по ступеням уже поднимались стражники. Но я двигался вниз, и я был сильнее. Обрушив недоумков, как прогнивший плетень, я вихрем промчался через двор и взлетел в седло. Растерянный караульный попытался поймать Ворона за повод, получил сапогом в морду и рухнул на землю, захлебываясь кровью. Наперерез уже бежали стражники, кто-то чересчур умный схватился за лебедку герсы, и я дал коню шенкеля. Ворон взял с места в галоп. Стрелой пролетев через двор, я проскочил под опускающуюся решетку и вырвался на улицы города, распугивая воплями оторопелых прохожих.

К тому времени, как из Нортгемптона выехал наконец-то отряд, я был уже на опушке. Сминая копытами выгоревшую августовскую траву, Ворон вломился в подлесок. Зеленые ветви сомкнулись, отсекая меня от погони.

Словно какого-то, мать его, Малиновку.