Беда на высоких каблуках

Глава 4

Когда такси въехало на обсаженные деревьями улицы Кепнлуорта, Брэнди вдруг почувствовала укол совести. Кснилуорт с его громадными владениями, фонарными столбами в античном стиле и усадьбами, прячущимися в глубине рощ, был классическим олицетворением богатого старинного предместья.

– Bay, – пробормотала она. – Маме здесь понравилось бы.

– Что? – Шофер взглянул в зеркало заднего вида.

Не сказать, чтобы она не оценила по достоинству эффект целебных ванн, физиопроцедур и косметики. Массажист и стилист, оба мастера своего дела, выполнили положенную им работу с блеском. Истинной причиной недовольства Брэнди было ее нежелание идти до дома дяди Чарлза пешком. Не на шпильках же топать целую милю!

– Смотрите! – крикнула она.

Таксист повернулся, всматриваясь в окружающие вечерние тени.

– Что?

– О, мне показалось, что я видела собаку, – сказала Брэнди. Это была неправда. Но шофер по крайней мере посмотрел вперед.

– Гм… собака? – Он резко вильнул в сторону. Своим предупреждением Брэнди только усугубила его и без того ужасное вождение. – Здешним богатеям ничего не стоит лишить вас лицензии за наезд на собаку. Можете себе вообразить?

Да, она могла себе это вообразить. Очень легко. Чтобы отвлечься, Брэнди достала телефон и задумчиво посмотрела на него.

Она все еще не звонила отцу. А должна была. Но если сделать это сейчас, подумала Брэнди, отец, вероятно, не ответит, поскольку в это время обычно обедает. Но с другой стороны, если он, по несчастью, ответит, то времени для разговора у нее будет ровно столько, чтобы доехать до места.

План любого звонка отцу неизменно включал обдумывание причин для прекращения разговора. И тогда у нее всегда находилась удобная возможность оставить сообщение на автоответчике.

– Вам не холодно? – Рука таксиста медленно подкралась к выключателю печки.

– Немного мерзну, – сказала Брэнди, кутаясь в пальто. Печка работала только в двух режимах – подачи теплого воздуха на полную мощность и отключения. Когда таксист отключал печку, стекла замерзали так быстро, что сквозь них ничего не было видно.

Но таксиста, похоже, это нисколько не беспокоило.

Брэнди на миг прикрыла глаза и, сделав несколько успокаивающих вдохов, ткнула в кнопку с номером отца. Он ответил.

Не повезло.

– Отец, это Брэнди. – Она старатась говорить бодрым теплым голосом, резко контрастирующим с холодным свербящим ощущением внутри.

– Ах, это ты. Что тебе нужно, Брэнди?

Без сомнения, она застала отца за каким-то делом. У него был такой тон, который означал: «Я сейчас слишком занят, чтобы меня беспокоить».

– Мне ничего не нужно, отец. Я звоню поздравить тебя с днем рождения и пожелать счастья.

– Угу. Спасибо.

«Продолжай раскручивать беседу, Брэнди», – велела она себе.

– Как ты собираешься праздновать?

– Я работаю.

– О, хорошо. – «Какой сюрприз», – подумала Брэнди, хорошо помня свое детство. Ее отец гораздо чаще пропускал дни рождения – ее и Тиффани, а также свои, нежели участвовал в их праздновании. – Отец, я благополучно перебралась в Чикаго.

– Гм… в самом деле? – В трубке было слышно, как отец шуршит бумагами. – И как идет работа?

– Я к ней еще не приступала, – сказала Брэнди. – Я выхожу на работу в понедельник.

– Это будет интересно, – пробурчал отец. – Держу пари, у «Макграта и Линдобсрта» до сих пор еще никогда не работала балерина.

– Отец, я не брала уроков балета с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, – сказала Брэнди.

– Но ты ведь занималась танцами во время учебы в колледже. В самом деле, лучше бы ты посвятила это время спорту. Спорт закалил бы твой характер… А танцы – это глупость.

– Танцы – не глупость, отец.

Конечно же, под глупостью отец подразумевал отнюдь не танцы. Он считал глупой свою дочь и не упускал случая сказать об этом. Брэнди не понимала, почему ее это волнует. Ведь она прекрасно знала, что это неправда. Однако разговаривая таким холодным тоном, отец всегда возвращал ее к тому моменту, когда он ушел от них. И все те страдания, которые Брэнди испытывала четырнадцать лет назад, тоже возвращались. Она содрогнулась с прежней болью покинутого ребенка.

– Ну ладно. А как там мистер Макграт?

– Мы с дядей Чарлзом увидимся этим вечером. Я сейчас как раз еду к нему. Могу я передать от тебя привет?

– Конечно. Правда, старый дурень меня не любит. Ну да черт ним! Всегда полезно поддерживать связи. – Брэнди слышала, как рядом с отцом кто-то заговорил. Женщина. Возможно, его секретарша. Или последняя из любовниц. А может быть, то и другое. – Послушай, Брэнди, я сейчас занят. Позвони мне, когда приступишь к работе. Дай мне знать, пригодилась ли тебе твоя корочка, твой адвокатский диплом. Он дорого мне обошелся, черт бы его побрал!

Временами у Брэнди возникало желание свернуть отцу его толстую шею.

– Отец, ты же сам убедил меня одолжить у тебя деньги на учебу. Ты был против студенческого кредита и говорил, что так будет разумнее, потому что ты не станешь брать с меня проценты под ссуду.

– Но я не говорил, что не желаю получить плату обратно, – не замедлил с ответом отец.

– Я тебе все выплачу, – кротко сказала Брэнди.

– Надеюсь на это.

– Эй, послушайте, здесь, что ли, сворачивать? – спросил таксист и сделал такой резкий вираж, что Брэнди ударилась плечом о дверцу.

– Дай Бог! Все надежды только на него. – Никогда еще Брэнди не возносила столь искренних упований к Всевышнему. Она ужасно хотела побыстрее выйти из такси. Но еще ей хотелось прекратить телефонный разговор. – Падно, папа, мне пора выходить. Поговорим позже.

Но отец уже положил трубку.

Через распахнутые железные ворота такси выскочило на длинную, с мягкой подсветкой подъездную аллею дяди Чарлза на скорости тридцать миль в час.

Брэнди в ярости бросила телефон в сумку, чувствуя, как у нее горят щеки от злости на отца. Черт бы его побрал! Он всегда выставлял ее каким-то ленивым бестолковым паразитом. Она вовсе не собиралась брать у него деньги в долг на свое образование. А взяв, понимала, что совершает глупость, потому что отец предлагает ей деньги только потому, что таким образом он сохраняет возможность манипулировать ею. А она, как простофиля, попалась на удочку, надеясь, что на этот раз предложение отца было вызвано заботой о ней. Наивная дурочка.

Таксист ударил по тормозам, и автомобиль на десять футов проскочил мимо широкой витой лестницы, ведущей к парадной двери.

– Тридцать семь двадцать пять, – сказал он, показывая на счетчик.

– Подайте машину назад, к двери, – тоном, не терпящим возражений, велела Брэнди. У нее не было настроения робеть от страха перед всеми мужчинами, включая таксиста, пытавшегося ее обжулить, – сначала он выбрал неверный маршрут, а потом всю дорогу несся как сумасшедший.

Таксист начал было возражать, но на всякий случай все-таки взглянул в зеркало заднего вида. Должно быть, он заметил, что Брэнди едва сдерживала ярость. Он резко дал задний ход и подъехал к нужному месту.

Брэнди уже ждал мужчина в длинном черном кителе и темной шляпе, украшенной орнаментом и гербом. Неужели… ливрейный лакей?

Да, это был ливрейный лакей.

Он открыл двери машины.

Порыв холодного ветра ударил Брэнди в лицо.

Мужчина протянул ей руку в перчатке.

– Добро пожаловать, мисс?..

– Мисс Майклз. Мисс Брэнди Майклз.

Лакей притронулся перчаткой к своей шляпе.

– Мисс Майклз, мистер Макграт просил меня проявить к вам особое внимание. Он ждет вашего приезда и будет рад вас видеть.

– Спасибо. – Тиффани это определенно понравилось бы, подумала Брэнди. О да!

Брэнди протянула мужчине свой новехонький рюкзачок от Луиса Вьютонна и сунула таксисту две двадцатидолларовые купюры.

– Сдачу оставьте себе.

– Эй, но здесь всего три бакса чаевых, – сказал шофер. – А я доставил вас так быстро!

– Вообще-то я хотела опоздать, – сухо ответила ему Брэнди. Она приняла руку лакея и вышла из такси.

В туфлях на каблуках рост Брэнди превышал шесть футов, что было на пять дюймов больше, чем у лакея, и на два – чем у Алана. Не то чтобы она придавала этому большое значение, но все-таки. Впервые за четыре года ей не нужно было подыгрывать некоторым самонадеянным персонам.

Она подняла глаза на красиво подсвеченный фасад, выдержанный в стиле английского ренессанса эпохи Тюдоров.

Дом дяди Чарлза, вольготно простираясь в обоих направлениях, заканчивался флигелями с коническими башнями шестой в четыре этажа. Выложенный причудливыми узорами камень перемежался здесь с деревянно-кирпичной кладкой. Крыши с фронтонами то стремительно падали вниз, то взмывали в небо, вызывая невольное восхищение.

Брэнди знала историю жизни дяди Чарлза. Он купил этот дом для своей жены. Оба восторгались затейливой конструкцией и отделкой здания. Чарлз искренне скорбел, оплакивая смерть жены, случившейся более десяти лет назад. Время от времени он заглядывал к Тиффани, чтобы поговорить с ней, поскольку чувствовал, что она одна понимает его горе. Брэнди полагала, что в действительности так и было. В конце концов, смерть близкого человека тоже своего рода уход из семьи.

– Проходите, мисс Майклз, – пригласил Брэнди лакей. – Сейчас ниже тридцати, да и ветер сильный. Замерзнете.

Брэнди быстро начала подниматься по ступенькам. Высокий грузный мужчина с бритой головой и холодными голубыми глазами в обрамлении бледных ресниц уже держал наготове открытую дверь. Брэнди вздохнула с блаженством, когда ее окутало теплом холла.

– Вы позволите взглянуть на ваше приглашение? – сказал мужчина.

Брэнди бросила взгляд на табличку с его именем. Джерри. Охранник. Все как положено. Охранник и должен быть таким. Мускулистый, в черном костюме с белой рубашкой и серым галстуком. Двое темнокожих мужчин и одна женщина азиатской внешности, одетые точно так же и с похожим внушительным выражением на лице, стояли здесь же, в холле, ожидая прибытия других гостей.

Такая охрана более чем красноречиво говорила о том, сколько важных персон ожидается сегодня на вечере. Конечно же, дядя Чарлз опасался непрошеных гостей, не желая, чтобы его очень и очень состоятельные клиенты чувствовали себя неловко.

Брэнди с хладнокровием и спокойствием ждала, пока Джерри рассмотрит се приглашение и гостевой листок.

Тем временем сзади в дверях появилась ухоженного вида пожилая латиноамериканская чета. И тоже оказалась подвергнутой аналогичной проверке другим охранником.

– Мисс Майклз, вы не возражаете, если я проверю ваш… э-э-э… – Джерри указал на се рюкзачок.

Брэнди протянула его охраннику.

– Как вам угодно.

Пожилая пара, скинув свои пальто, с любопытством наблюдала, как страж положил рюкзачок на стоявший у стены элегантный хрупкий столик эпохи королевы Анны и отщелкнул застежку.

В этом доме все было прекрасно. Помещение высокое, просторное. Блестящий паркетный пол. Панельные стены со старинными портретами чопорной знати в париках.

Брэнди залюбовалась вновь открытой и реставрированной винтовой лестницей красного дерева. Над ней, двумя этажами выше, сверкала хрустальная люстра. Орнаменты изумительных китайских ковров потрясали своей красотой. Дом действительно был шикарный, каким его представляла Тиффани.

Брэнди примечала все детали, чтобы потом рассказать матери. Нужно было давно позвонить ей и сообщить о своей расторгнутой помолвке.

Конечно, где же тут выбрать время, если она весь день нежилась в ванне! И еще вдобавок – массаж, маникюр, педикюр, автозагар, стрижка и укладка волос, а также поход за покупками. Она никогда не тратила на себя столько денег! Поразительно, как быстро разлетелись семь тысяч долларов!

Ах да… Часть ее времени ушла на споры с Ким по поводу осуществления своего плана. Ким обнаруживав удивительную косность, когда дело касалось моральных устоев младшей сестры.

Спрашивается, с учетом всего этого, у кого нашлось бы время позвонить Тиффани?

Слабый звук, напоминающий удушье, вернул внимание Брэнди к Джерри.

Она увидела, как его широкие плечи вдруг расслабленно опустились, а шея от галстука до границы редеющих волос медленно покраснела.

Прекрасно. Брэнди надеялась, что это не исследование содержимого ее рюкзака привело охранника в замешательство. Понятное дело, он должен был проверить ее вещи, но это не значило, что обыск понравится Брэнди.

Охранник тяжело сглотнул и извлек на свет небольшую вещицу из шелка и кружев. Тот самый бюстгальтер, который, как предполагалось, должен был так эротично смотреться на се груди.

Джерри, явно воздерживавшийся смотреть на нее, проиграл. Метнув на Брэнди взгляд, он не увидел ничего, кроме женщины, закутанной в «Лондонский туман».

Как бы Брэнди ни хотелось покрасоваться здесь в своем легком плаще, она не рискнула появиться в такой мороз без пальто. Но даже и его для нее оказалось недостаточно.

Джерри вытащил руку из ее рюкзака, словно избегая фатальной ловушки с приманкой.

– Ну хорошо. Но не хотите ли вы… гм… оставить свой мешок? Я имею в виду… сдать в камеру хранения, чтобы вам не пришлось носить его с собой. Вам выдадут бирку, и вы сможете получить вещи обратно, когда будете уезжать.

– Это было бы замечательно, – кокетливо воскликнула Брэнди. – Джерри, вы не поухаживаете за мной?

– Угу. – Он оттянул воротничок на своей здоровенной шее.

– И мое пальто тоже? – Брэнди захлопала ресницами, накрашенными той самой тушью, о которой визажист говорил, что она будет выглядеть как деготь.

– Да, конечно, – сказал охранник. Когда другие стражи стали покашливать и шаркать ногами, Джерри, поняв, что им манипулируют, сурово взглянул на Брэнди: – Камера хранения – прямо. Вон там…

Брэнди улыбнулась ему самой невинной улыбкой.

– Ладно, не надо, – недовольно сказал охранник. – Оставьте мне пальто. Я сам все сделаю.

Она развязала пояс, потом расстегнула пуговицы и вдохнула поглубже. Пальто соскользнуло с ее плеч на руки Джерри.

Тишина в холле стояла абсолютная. Брэнди посмотрела вокруг себя. Джерри открыл рот и забыл его закрыть. Один чернокожий охранник уперся рукой в стену, другой сделал шаг вперед, а их напарница, азиатской внешности девица, улыбалась так, будто ей только что явилось видение. Брэнди не сразу сообразила, что это лесбиянка. Что касается двух латиноамериканских гостей, то мужчина стоял неподвижно, словно зачарованный, тогда как его жена выглядела сердитой.

Значит, мама была права. Красный цвет сработал.

Брэнди была в длинном шелковом платье без рукавов. Сочного алого цвета. Мистер Артуро сказал о платье так: «Дорогая, это – гвоздь сезона, одна из двух истинно элегантных моделей. И обе с низким лифом».

Естественно, Брэнди поддела что-то из белья. И это были совсем крошечные трусики.

На ногах у нее были туфли на шпильке, на руке – прозрачный синий браслет и в ушах – сапфировые сережки. Те самые великолепные сапфировые сережки. Но при всем при том у Брэнди не было абсолютной уверенности в том, что желаемый эффект будет достигнут.

До этого момента не было.

Да, она, несомненно, произвела впечатление. Безусловно, эти туфли, это платье и ее великолепная фигура были способны поразить представителя любой расы, любого экономического класса и пола. Результат на любом языке можно было назвать успехом.

Но, к сожалению, ни один из мужчин, что окружали сейчас Брэнди, не подходил ей. А ведь у нее был составлен конкретный перечень требований для кандидата.

Это должен быть зрелый мужчина, красивый, богатый и благоразумный, но самое главное – он не должен быть жителем этого города. После осуществления ее плана они больше никогда не встретятся!

Но даже если это случится, Брэнди была абсолютно уверена, что не станет об этом беспокоиться. Кого должна волновать чья-то честь или репутация? Примером тому был Алан, черт бы его побрал! Так что ее это тоже не должно трогать.

Брэнди прошла через огромную арку и по широкому коридору проследовала в гостиную. Из нее доносились мужские и женские голоса и слышался звон бокалов.

Комната была расписана кремово-золотистыми узорами. Одну ее стену до самого потолка занимали книжные шкафы, а у дальней стены располагался огромный камин. Большие, обрамленные золотом зеркала отражали нарядную толпу. Публика разговаривала, улыбалась и с бокалами шампанского в руках позировала перед фотографами. Мужчины были в смокингах, женщины – в строгих черных платьях, некоторые – в неброских синих. Брэнди единственная была в алом.

Прекрасно. Пусть ее заметят. Пусть все они ее заметят.

Когда она остановилась в дверях, все притихли – сначала смолкли разговоры поблизости от нее, потом дальше, к периферии, постепенно угасая, точно рябь на воде от упавшего в эпицентре камня. И этим эпицентром была она, Брэнди.

Она сделала длинный медленный вдох. Грудь ее поднялась над глубоким декольте и на мгновение осталась неподвижной. Брэнди вдруг поняла, что она стоит здесь одна, тогда как сейчас ее рука должна была опираться на локоть жениха. Но, увы, она была здесь совсем одна! Одна – потому что… Потому что она была глупая и верила, что достаточно написать на листке качества, требуемые от мужчины, и отмечая их галочкой, как в перечне бакалейных товаров, можно выбрать себе подходящего человека! Как будто его можно было вырастить, точно тепличный огурец!

Она сделала еще один вдох и улыбнулась. Улыбка ее была сияющей и манящей, ибо, как надеялась Брэнди, она должна была маскировать ее гнев и проецировать ее сексуальную готовность для каждого подходящего мужчины в этой комнате.

Расчет, должно быть, оказался верным, так как дюжина претендентов в костюмах великолепного покроя тотчас двинулись к Брэнди. Но затем все они остановились, потому что сквозь толпу прорвался дядя Чарлз с простертыми перед собой руками.

Чарлз Макграт, щегольски одетый семидесятилетний мужчина, с блестящей лысой головой и отвислыми щеками, приветствовал Брэнди сияющей улыбкой. Долгие годы работы на ниве криминальной юриспруденции не притупили ни его энтузиазма, ни пружинистости его походки. Знаток и ценитель искусства, с тонким художественным вкусом, он притягивал к себе самых разных людей. У него было много друзей как среди мужчин, так и среди женщин. Чуточку шовинист по натуре, он был удивлен тем, что Брэнди сумела так преуспеть в образовании, а также тем, что после своего предполагаемого замужества она собиралась работать. Ему хватило смелости подавить свой мужской протекционистский инстинкт и откомандировать Брэнди в криминальный отдел, под начало к Вивиан Пеликэн, одной из тех, кто составляет цвет нации, а также самой безжалостной адвокатессе фирмы.

Приветствуя Брэнди, дядя Чарлз широко раззел руки, оглядел ее и, подмигнув, обнял.

– Ты просто сногсшибательна, – сказал он. – Прости мне то, что я сейчас тебе скажу. Я знаю, никогда нельзя сравнивать ни одну молодую женщину с другой женщиной. Но я надеюсь, ты позволишь старому мужчине маленькую реминисценцию.

– Конечно. – Брэнди уже знала, что он собирается сказать.

– Ты напоминаешь мне твою мать, когда я встретил ее первый раз. Ей было тогда восемнадцать, и она была самым прелестным созданием, какое я когда-либо встречал. Я бы набросился на нее, но к тому времени я уже был женат, и в голове у меня были глупые идеи о верности.

– Честь вам и хвала. – Брэнди подумала, что, должно быть, она несколько резка, так как дядя Чарлз выглядел озадаченным. Она шагнула вперед и, прижавшись щекой к его щеке, уже тише сказала: – Я имею в виду, что в наши дни это редкость.

Но дядя Чарлз все не так понял. Ну конечно! Ведь он еще не знал об Алане.

– Твой отец – просто глупец. Оставить такое сокровище, как Тиффани, ради другой… – Дядя Чарлз прервался. – Но не будем об этом сегодня. А ты и вправду выглядишь потрясающе. Я хорошо помню, когда я увидел тебя первый раз. Это было в кабинете твоего отца, когда ты в пуантах и пачках делала пируэты. Тебе было тогда три года. Кто бы мог подумать, что ты вырастешь такой высокой и такой красивой!

– Ах да, балерина Брэнди. – Воспоминания, доставившие дяде Чарлзу такое удовольствие, заставили ее поежиться. – Я танцевала до тех пор, пока мальчики не стали жаловаться, что не могут меня поднимать, – ведь я была выше их ростом.

Дядя Чарлз запрокинул голову и громко рассмеялся.

– Зато теперь ты взяла реванш. Скажи мне, что будет с этим замечательным платьем, если ты позволишь себе полный выдох?

– Ваш вечер станет намного интереснее, дядя Чарлз.

– Тогда сделай вдох, – посоветовал он. – Я слишком стар, чтобы справиться с массовым стихийным движением в моем доме. Кстати, а где твой жених? Я надеялся его увидеть.

Брэнди прибегла к часто практикуемому ею ответу, который говорил так много и в то же время так мало.

– Дядя Чарлз, вы же знаете, он – стажер.

– Тогда ему придется пожалеть, что он пропустил этот вечер и не видел, как ты выглядишь.

– Он уже жалеет, – сказала Брэнди. Жалкий и вероломный сукин сын! – Просто он еще этого не знает. – Она решила, что пора менять тему. – Дядя Чарлз, я никогда не бывала здесь раньше. У вас потрясающий дом!

– Спасибо, дорогая. – Дядя Чарлз взял Брэнди под руку и повел к гостям. – Работа продолжается. Но этот дом такой большой для меня одного. Нужен кто-нибудь, кто бы скрасил мое одиночество.

– Мне очень жаль. – Брэнди поколебалась, но потом взяла на себя смелость по старой семейной дружбе: – Возможно, у вас еще есть время найти кого-нибудь.

– Я полагаю, ты права, – согласился Чарлз. – Ну а ты видела, что я устроил? Это настоящий государственный переворот. – Он заулыбался и повел Брэнди туда, где был установлен какой-то экспонат, освещенный прожекторами.

– Что это? – спросила Брэнди.

– Сейчас увидишь. – Дядя Чарлз прокладывал путь в глубь толпы, ведя ее за собой и повторяя на ходу: – Извините. Извините.

– Это великолепно, Чарлз. – Какой-то мужчина, одного возраста с ним, похлопал его по плечу.

– Спасибо, Мэл, – отвечал дядя Чарлз. – Я до последней минуты не был уверен, что заполучу его.

– Bay! Потрясающе! Великолепная работа, мистер Макграт. – Молодая женщина схватила его руку и, крепко пожав ее, быстро направилась к бару.

Дядя Чарлз, глядя ей вслед, покачал головой.

– Понятия не имею, кто такая, – улыбнулся он. Толпа еще больше уплотнилась, а за спиной слышались комментарии:

– Прекрасная экспозиция, Чарлз.

– Как непривычно видеть это так близко!

Они с Брэнди наконец пробрались в первый ряд и встали перед бархатным канатом, отделявшим гостей от стеклянного ящика. Сверкающее в лучах софитов ожерелье заставило бы биться быстрее сердце любой женщины.

Будучи очень смышленой девушкой, Брэнди сразу оценила оправу из античной платины и массивные белые бриллианты, которые были великолепны сами по себе. Но среди них более всего выделялся синий камень в центре. Такого прекрасного алмаза она еще не видела.

– Что это? – спросила она в трепетном волнении. – Даже не верится, что это реально.

– О нет, это реально, – сказал дядя Чарлз. – Это самый большой голубой бриллиант из всех драгоценных камней русских царей. Это – «Блеск Романовых», моя дорогая.