Олеся
Всё. Назад дороги нет. Хватит с меня этого цирка и американских горок эмоций. Мы стоим в ЗАГСе ровно в том месте, где клялись друг другу в любви и верности. Больше не будет слов ‹я тебя люблю».
Больше не будет драм и глупых фраз «я прощался» и болезненных «у меня есть любовница, мы расстаёмся».
Осталась только фраза «я беременна», но я так и не решаюсь её сказать. Пусть будет счастлив.
Когда-нибудь я решусь на правду, скажу о маленькой крошке, что воспитываю, но вряд ли подпущу этого предателя близко.
Пётр тоже ставит свою подпись, оценивающе глядя на меня. Что? Ждёт, что я расплачусь? Как бы не так; все слёзы уже давным-давно выплаканы. Сил моих больше нет. Да и к тому же я не хочу показывать слабость.
Я наконец-то свободна.
Выхожу из ЗАГСа, сажусь в свою машину, снимаю кольцо и бросаю его в бардачок. Надевала его сегодня специально, чтобы церемониально сбросить и выкинуть в бардачок. Как-нибудь заеду в ломбард и избавлюсь от ставшего ненавистным украшения.
Пару дней назад я снова села за руль. Это было по-прежнему страшно, и я чуть не въехала в ближайший столб. Сейчас за рулём я чувствую себя куда лучше, но всё ещё не уверена в местах скопления машин.
Еду домой, почти не видя дороги. Слёзы всё-таки застилают глаза. Захожу в квартиру и вздыхаю.
Пётр оставил этот дом мне, а порой хочется продать его. Продать, потому что всё пахнет им.
Каждый предмет напоминает о его существовании.
Ненавижу.
Столько лет в отношениях, и вот на тебе. Я всё ещё помню его слова, которые бритвой порезали мою душу, больно ранили в сердце, воткнули нож в спину: «Я прощался, у меня есть другая».
Всё, можно забыть о нём и сконцентрироваться на главном: у меня будет ребёнок. К тому же спустя месяц активных поисков я всё-таки нашла работу, куда меня взяли. Конечно, у меня будет не та зарплата, что была до моего ухода, но хоть что-то. Это куда выше, чем в цветочном, как бы я ни любила собирать букеты.
Чтобы хоть как-то отвлечься, залезаю на страницу к Милене. Не знаю зачем, но хочется рассмотреть ту, на кого он меня променял. Нет, у меня нет ни злости, ни ненависти, просто любопытство.
Рассматриваю её страничку особенно внимательно и удивляюсь, насколько красивы и профессиональны её фотографии. Некоторые и вовсе выглядят как обложка какого-то модного журнала. Кто она? Актриса? Модель? Почему она, а не я?
Она не настолько моложе меня, но в красоте и ухоженности, надо признать, я уступаю.
Ненавижу. Ненавижу Петра.
Внезапно на более ранних фотографиях натыкаюсь на парня, который Милену приобнимает.
Рассматриваю его пристальнее. Симпатичный, внешность славянская, но есть что-то не наше.
Глаза зелёные, взгляд серьёзный. Такой мужчина точно знает, что хочет. И мне было бы страшно пересечься с ним.
Или, напротив, я бы с удовольствием.
Телефон пиликает. Приходит сообщение от «сына маминой подруги». Закатываю глаза.
С Андреем мы продолжаем общаться, он намекает на что-то большее, но я пока торможу, понимая, что не готова влезать во всё это снова. Его внимание мне приятно, сам он тоже в целом приятен, однако мне тяжело.
Отбрасываю мобильный, автоматически дотрагиваясь до живота. Он уже чуть округлился.
Из мешковатой одежды переодеваюсь в свою. Прятала как могла, чтобы Пётр сегодня ничего не заподозрил.
Вновь сажусь за руль и еду в уже знакомую клинику. Там мне делают анализы, создают специальную карточку, куда вклеивают все результаты. Радуюсь вместе с ними, что с ребёнком и со мной всё хорошо.
— Вы поправились, это отлично, — резюмирует врач.
— Да, токсикоз мучает только по утрам, прямо не нарадуюсь, — соглашаюсь я. — Почти не тошнит.
— Скоро и он пройдёт.
— Искренне на это надеюсь.
Еду домой, раздеваюсь, бросаю карточку на стол в гостиной и иду в душ. Внезапный звонок в дверь застаёт меня врасплох. Я как раз намылила волосы, надеясь смыть сегодняшний день поскорее.
Надеваю шапочку на голову, накидываю халат и иду в коридор. Вижу в зрачке Тамару Васильевну и без задней мысли открываю дверь.
— Ой, доченька, ты в душе была, — бесцеремонно проходит она в квартиру, гремя пакетами. — Я
сегодня приехала тебя поддержать и приготовить поесть.
— Да, что вы, не стоило, — начинаю говорить я, но женщина отмахивается:
— Иди в душ, я приготовлю поесть! Никогда мать, которой изменял её мужчина, не встанет на сторону сына, что изменил своей жене.
Я сдаюсь и ухожу в душ, совершенно забыв, что именно я оставила на столе.
20.
Возвращаюсь из ванной и наслаждаюсь запахом вкусной еды. Давно меня никто не баловал домашней готовкой. Когда я приезжала в гости к маме, обычно готовила я. Пётр перестал что-то готовить, а к свекрови я и не ездила.
И вот снова я поем домашнюю еду, которую готовила не я. Почему, чтобы получить такую простую радость, я должна была развестись?
Нахожу маму бывшего мужа в гостиной, и у меня сердце камнем падает вниз, потому что она нашла мою карточку беременной.
Смотрит на неё вытаращенными глазами и с побледневшим лицом, а затем переводит взгляд на меня.
— И ты молчала? — в голосе полно осуждения. — Так вот почему ты отказывалась от спиртного.
Молчу. Жду её дальнейшей реакции. Вдруг пронесёт и решит, что ребёнок от другого, и оставит меня в покое? Нет, я ничего не имею против Тамары Васильевны, но её сын уж очень меня обидел.
— Так, по срокам вижу, что от моего балбеса. Забеременела в отпуске, — нет, свекровь уж очень умная и внимательная женщина.
— Может, у меня тоже кто-то появился на стороне, и я рада, что Пётр ушёл из моей жизни? —
делаю я робкую попытку соврать.
Тамара Васильевна внимательно осматривает меня и качает головой.
— Доченька, ты совершенно не умеешь врать! Если там был бы кто другой, ты сразу бы заявила о своей беременности, а не скрывала её ни от меня, ни от моего непутёвого сына. К тому же в момент зачатия ты точно была на море, когда вы друг от друга не отлипали. Вряд ли ты бы успела с кем-то ещё, — иногда я поражаюсь, как открыто свекровь говорит на тему секса.
Легко. Непринуждённо. Это в порядке вещей. Потребность, как еда, которой не надо стыдиться.
Моя мама даже за супружеский брак готова застыдить. А что женщина тоже может получать удовольствие — это вообще грехопадение.
— Да, ребёнок от Петра, — сдаюсь я. — И я совершенно не знаю, что с этим делать, — сажусь на диван и прячу голову в руки.
Сижу так некоторое время, и свекровь садится рядом, гладя меня по спине.
— Я-то думаю, чего ты слегка поправилась, — её ласковый голос выводит меня из состояния ступора.
— Я узнала об этом за день до того, как Пётр сообщил мне о любовнице и ближайшем разводе. Я
пришла в шок и не знала, что делать. Я ещё никому об этом не говорила, кроме подруги, — выдаю я словесную тираду, а глаза вновь обжигает — хочется плакать.
— Даже родной маме? — удивляется Тамара Васильевна.
— Я ей и про развод не сказала, а когда она узнала от вас, я такую встряску получила. И что я виновата в его измене, и что я виновата в грядущем разводе, и что мне срочно нужно искать мужика.
Даже убедила сходить на свидание с сыном своей подруги, — сдаюсь и выговариваюсь.
Удивительно, что близким человеком может стать понимающая свекровь, а не родная мама. Нет, я давно не ждала тепла и любви ни от одной из сторон, научилась давать её себе самостоятельно.
Поэтому никому и ничего не говорила.
— Ты же, надеюсь, аборт делать не хочешь? — неожиданно напрягается Тамара Васильевна.
— Нет, конечно! — возмущаюсь я. — Я хотела ребёнка! Даже если отец оказался таким… — замираю на полуслове. — Простите, иногда забываю, что это ваш сын.
— Пустяки! Когда я узнала о его измене, я его таким матом покрыла! Нет, чтобы сначала уйти из отношений, а уж потом делать, что хочет… — отмахивается добрая женщина. — Но нет, он сначала с тобой в отпуск поехал, покуролесил, зачал ребёнка и в кусты!
— Ну, о ребёнке он всё ещё не знает.
— Не пытайся его оправдать! Это и его ответственность тоже! Когда ты планируешь ему об этом сказать? — Вот тот самый вопрос, который ранит меня в сердце.
Вздыхаю. Я вообще не планировала ему говорить.
— Мне страшно. Я пока не готова. Дайте мне время, пожалуйста… — делаю паузу и добавляю, подумав: — Никому не говорите! Даже моей маме! Она, если узнает, такую истерику мне закатит!
Боюсь даже, что на аборт уговорит. А вы же знаете, что мне нервничать нельзя!
Тамара Васильевна округляет глаза и качает головой.
— Как жаль, что в такие ответственные моменты ты не можешь положиться на человека, который тебя родил. Не все получают эту самую материнскую любовь. Я вообще думаю, что никаких материнских инстинктов не существует. — Согласно киваю на её слова и на автомате поглаживаю живот.
— Страшно мне, если честно. Конечно, я устроилась на новую работу… Но не так я представляла свою жизнь. Не хотела становиться матерью-одиночкой.
— тяжело вздыхаю, отвернувшись, чтобы свекровь не увидела моих слёз.
— Даже не думай, что я тебя оставлю! — эмоционально возмущается Тамара Васильевна. — Твой ребёнок — мой родной внук, а я — бабушка. Если Пётр откажется от отцовства, заставим его платить алименты, ибо нефиг!
21.
С поддержкой свекрови мне стало как-то полегче. Я больше не чувствовала себя одной в этой проблеме. Конечно, Лера всё это время была со мной, устроила мне небольшую вечеринку в честь моего увольнения, но подруга — это одно, а будущая бабушка — совершенно другое.
Жизнь постепенно начала налаживаться. Нет, я ещё не привыкла к своему статусу свободной леди, что воспринималось мной больше как одиночество. У меня ещё не прошли чувства к Петру, и за это я себя ненавидела.
Но и принять назад предателя я тоже не могла.
Андрей периодически писал мне милые сообщения, звал на свидания, однако я отказывалась, ссылаясь на то, что устроилась на новую работу и привыкаю к новому графику.
«Новая жизнь, новая работа, понимаю. Жду, когда ты будешь готова на нового парня», —
получила я от него сообщение.
Понедельник. Новая рабочая неделя. Всё началось с обычной утренней тошноты.
После умывания предчувствие какое-то нехорошее. Грудная клетка горит, ощущаю внутреннюю скованность и страх. Как будто сегодня должно случиться что-то очень нехорошее.
Но что?
Отмахиваюсь от предчувствия, списав его на страх перед неизвестностью. Наверное, меня из-за него потряхивает. Скорее всего, я чувствую всё это из-за новой работы. Я у них только два полных рабочих дня провела.
Но так страшно мне не было.
Собираюсь, выбегаю на улицу. Как назло, сегодня мрачно и пасмурно. Как будто сама погода против того, чтобы я куда-то ехала.
— Что за мрачные мысли? Олеся, соберись! — говорю себе и сажусь за руль.
К офису подъезжаю вовремя, поэтому захожу в кофейню и балую себя капучино с кокосовым молоком и вкусной булочкой.
Организм позитивно относится к этой еде, и я облегчённо поднимаюсь в офис.
Сажусь за компьютер, изучаю отчёты, попутно завтракаю.
К двенадцати часам страх окончательно меня отпускает. Напридумывала себе невесть что — всё нормально.
Что плохого со мной может случиться? Несмотря на работу с цветами, я свои навыки не утратила.
Вопреки своей повышенной тревожности, переживать не за что. Я хороший сотрудник. Я —
молодец.
Коллеги по кабинету расспрашивают меня, каково это делать букеты и находиться рядом с цветами круглые сутки. Немного отвлекаюсь от работы и сулыбкой, увлечённо рассказываю об этом.
В час кнам неожиданно заходит секретарша.
— Ларина? — бросает она, и я вздрагиваю от такого вопроса.
— Да, я. — обрываюсь на полуслове, и страх, что преследовал меня с утра, вновь возвращается.
— Ларина Олеся, пройдёмте со мной в переговорочную.
Переглядываюсь с коллегами, те в ответ лишь пожимают плечами.
Иду следом за секретаршей: сама я здесь ещё плохо ориентируюсь.
— Что-то случилось? — нервно интересуюсь я.
— Всё в порядке, улыбается милая девушка. — С вами хочет поговорить один из наших партнёров.
Обычное дело.
Выдыхаю. Может, зря я так переживала?
Захожу в переговорочную и мгновенно хочу покинуть это маленькое помещение, ставшее разом таким неприятным. В центре восседает Пётр Ларин, мой бывший муж.
Смотрю на него с раздражением, пока дверь резко захлопывается. Сегодня он гладко выбрит, ухожен, причёсан и даже в костюме.
Что, нынешняя всё-таки заставила привести себя в порядок? Самостоятельно же мы это делать не можем?
— Олеся. — Моё имя из его уст звучит как оскорбление. — И долго ты планировала прятать от меня нашего ребёнка?!
22.
Разглядываю бывшего мужа. Невероятно неприятный мужчина сидит напротив меня. Вместе с этим чертовски привлекательный: он наконец-то привёл себя в порядок. Гладко выбрит, волосы уложены.
Глаза блестят. Сам в дорогом костюме и с галстуком.
Интересно, его заставили, или всё таки сам вспомнил, что в приличном обществе находится?
Стою и хочу сбежать из переговорной. Что Пётр мне сделает? Уволит меня? Какая же он всё-таки сволочь.
— Это не твой ребёнок, — шиплю я, словно змея. — Только мой.
— Ага, ветром надуло? — Пётр щурится, не верит моим словам.
Какой же он всё-таки мудак. Он уже сделал мне невыносимо больно, я пытаюсь отстраивать свою жизнь, не свалиться в глубокую депрессию ради своего малыша, а он врывается и пытается всё разрушить.
— Не твоё дело, — скрещиваю руки на груди.
— Очень даже моё! Вряд ли ты успела сделать его с Андреем. — Его глаза наливается красным, словно он ревнует.
Победоносно смотрю на него.
— Даже если с Андреем, тебе-то какое дело? Или, может, с Сергеем? Я больше не твоя жена, мы всего лишь однофамильцы. Тем более я просто не успела вернуть свою девичью, — откровенно издеваюсь.
— Я видел распечатки из твоей карточки, — холодным тоном чеканит Пётр, и я понимаю, что бесполезно врать. — И моя мама тоже видела. Почему-то ей ты удосужилась сказать.
— 0, опять эта претензия и попытка меня виноватить. Слушай, иди на хер, а? Твоя мама обо мне беспокоилась и заехала ко мне после развода поддержать. Ты стал таким же, как твой отец, который изменял матери, я знала, что сравнение с отцом его взбесит.
Пётр краснеет на глазах. Его лицо покрывается пятнами.
Что, съел?
— Не смей.
— А то что? — перебиваю его я. — Бросишь меня? Сделаешь меня матерью-одиночкой? Или, может, ударишь? — знаю, что играю с огнём, но я зла.
Зла из-за предательства. За счастливые годы, которые он перечеркнул другой женщиной. Я что, всё это должна терпеть?
Да пошёл он… в пешее эротическое! К своей любовнице!
— Не сравнивай меня с отцом! — Пётр тяжело вздыхает и отводит взгляд. Спустя пару минут продолжает: — Я отдал тебе нашу квартиру, я приехал, чтобы хоть как-то наладить наши отношения ради ребёнка, а ты ведёшь себя как маленькая язва.
— Что, надо было вести себя как большая язва? — отвечаю ему, поставив руки в бока.
Этот разговор утомлял.
Пётр качает головой, и я лишь натягиваю губы в улыбке:
— И, вообще, почему это я «как маленькая»? Это ты мне изменил и ушёл к другой, а я разбираюсь со своими проблемами как могу. Не тебе девять месяцев вынашивать ребёнка, и не с тобой он будет впоследствии жить. Почему я должна тебе говорить, что у нас будет ребёнок, если я не уверена, что ты у меня его не заберёшь? — жестокие слова, но мне плевать.
Пётр заслужил. Я больше не доверяю ему. Как представлю, что он спал с другой.
— Вот ты какого обо мне мнения? — с горечью спрашивает он.
— А какого я должна быть мнения? Если бы ты сразу сказал, что другую полюбил, а не повёз меня на море, когда у тебя уже была другая, то всего этого трындеца бы не было. Я теперь ношу любимого ребёнка от ненавистного мужчины! — вываливаю на него все эмоции, пытаясь не заплакать.
Напоминаю себе, что я на работе и не имею права скатываться в истерику.
— Я рад, что ты не собираешься делать аборт, — тихо говорит бывший. Поднимается, обходит стол, задевает меня рукой, а тело реагирует однозначно: мурашки бегут по моему телу. — В
любом случае ты можешь на меня рассчитывать.