Безжалостная Империя (Рина Кент) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 1 Коул

8 лет

В хаосе есть свобода.

Когда мой отец говорил это, я не очень-то это понимал. По иронии судьбы, именно эта часть информации осталась в моей голове всплывающим фактом.

Мой отец бизнесмен. В его жизни не должно было быть места хаосу, и тем не менее, он процветал в этом.

Он знал, что люди хаотичны по своей натуре, и что природа важнее воспитания.

Именно это говорится в книгах. Сначала я этого не понимал, но после похищения я вернулся другим человеком.

Как-то я возвращался домой с двумя моими друзьями, Эйденом и Ксандером, и внезапно всё вокруг потемнело.

Нам надели маски на наши головы, а затем нас разлучили. Я так хорошо помню темноту. И дело не только в том, чтобы видеть чёрный цвет. Речь идёт о том, чтобы дышать своим собственным воздухом и думать, что ты им задохнёшься. О том, чтобы замерзать до тех пор, пока ты не перестанешь чувствовать свои пальцы ног или своё лицо.

Темнота — это не просто ощущение. Это фаза бытия.

Вот что говорил психотерапевт, к которому водила меня мама.

Ты боялся, сынок?

Они причинили тебе какую-нибудь боль?

Прикоснулись к тебе?

Я на всё ответил отрицательно. И это правда. Похитители ничего из этого не делали.

Они не пугали меня, не причиняли боли и не прикасались ко мне. Они просто оставили меня… одного.

Это был безмолвный тип хаоса. Ты можешь слышать это в своей голове, но не можешь увидеть это своими глазами или почувствовать кожей.

Это сильное удушье, которое медленно, но верно овладевает тобой.

Я не говорил об этом психотерапевту. Он бы не понял.

Никто бы не понял.

Потому что никто не знает, что произошло, когда похитители отпустили меня на безлюдную дорогу. Я даже не думал о том, чтобы снять пакет, который был повязан на моей голове, хоть мои руки и были свободны.

Я не думал о своих родителях, доме или своих друзьях.

Я не думал о том, чтобы попросить о помощи, хотя это самая нормальная вещь, которую кто-либо сделал бы.

Я ничего из этого не делал.

Вместо этого я стоял там, разведя руки в стороны, и тонул в полном одиночестве в этом безмолвном хаосе.

И он был таким освобождающим, таким чёрным, таким тихим. Ничто не разрушало его, не прерывало и положило ему конец.

Постоянный безмолвный хаос.

Это было, может быть, несколько часов или дней — я не помню.

В отличие от Ксандера, я не боролся, чтобы найти дорогу домой. Он шёл часами и днями, пока наконец не вернулся.

В моём же случае несколько прохожих наткнулись на меня и вызвали полицию, которая, в конце концов, отправила меня домой.

Я помню слёзы в глазах моей матери, один из которых наливался фиолетовым синяком на веке. Я помню её объятия и то, как она прижималась ко мне, рыдая, и её голос эхом раздавался вокруг меня, словно тиски.

Она была рада, что я вернулся и что был в безопасности.

И я не обнял её в ответ.

Я не мог обнять её в ответ.

Я просто стоял там и, пока она изливалась слезами, думал о хаосе, который оставил, и том, есть ли хоть какой-то способ вернуть его.

Хаос — это единственное, что заставляет меня остановиться и вглядываться. Это как кнопка паузы в моём мозгу.

Однако не всем нравится хаос. Я понял это, когда мой отец отвёл меня к врачу, потому что я не плакал.

Я не мог плакать.

Внезапно плач стал чем-то излишним. Когда я был младше, я плакал, свернувшись клубком в своей постели.

Я зажимал уши руками и притворялся, что кричащие снаружи голоса ненастоящие. Они были похожи на приведения.

Чего я маленький не знал, так это того, что призраки никогда не появятся.

Наш собственный домашний монстр делал это, и он никогда не оставался на месте. Он никогда не держал свои руки при себе.

Всякий раз, когда мамины крики эхом раздавались в доме, я ставил перед собой задачу не выходить туда. Если бы я сделал это, то только бы ухудшил ситуацию. Она бы попыталась защитить меня, и это привело бы к тому, что мы оба бы получили удары и синяки.

Если бы у меня были синяки, мама бы спрятала меня и не позволяла бы играть с моими друзьями, пока они не сошли.

И я не знаю, почему я тогда плакал. В любом случае это всегда было бесполезно. Ни одна наша слеза не остановила бы его и не заставила бы прекратить.

Мы просто были его вещами, с которыми он обращался так, как считал нужным.

Будучи успешным бизнесменом с империей за плечами, Уильям Нэш получил имя и статус. Никто не видел монстра за его улыбками. Никто и не подозревал о его пристрастии к алкоголю или о его твёрдой руке, которую он без малейших колебаний использовал.

На публике он держал меня на руках и души в нас не чаял. Наедине же он срывался, как только мы произносили хоть слово.

Я научился молчанию до того, как научился говорить. Тишина даёт тебе пространство для размышлений, для построения планов. Разговоры же навлекают на тебя только неприятности.

Познакомившись в Хаосом, я перестал плакать, и среди прочих привычек, я больше не удивлялся, почему мы с мамой застряли с ним, или сделал ли я что-то не так, родившись.

Хаос научил меня многим вещам, и самое главное и них: ты должен начать это сам.

Ты не можешь ждать, пока наступит хаос.

Отец — мастер хаоса. Он вызывал его каждый день. Каждую ночь.

Всё заканчивается тем, что мама сворачивается клубком и прикладывает лёд к своему лицу. Она не хочет, чтобы я видел её, когда она в таком состоянии. И она делает всё, что в её силах, чтобы скрыть это — макияж, выпечка, улыбки.

Много улыбок.

Сейчас она внутри, прячется и плачет.

Я нет.

Я стою на краю бассейна, глядя прямо вниз на всё красное.

Хаос в его истинной форме.

Впервые с того дня, как я вернулся домой, я делаю глубокий вдох. Долгий вдох.

Я могу дышать, и это не чернота. Я могу видеть, и это не темнота. Я могу чувствовать, и это не пустота.

Я не знаю, как долго стою там, наблюдая и пытаясь вспомнить, что он сказал.

Ты чудовище.

Он думал, что я монстр.

Может быть так оно и есть.

Я поворачиваюсь, словно робот, моё тело тяжёлое и негнущееся, и ухожу. Покидаю не только бассейн, но и сам дом.

Наш особняк исчезает из виду, но эта сцена в бассейне продолжает прокручиваться в моей голове, как фильм.

Красный.

Рука.

Бульканье.

А потом… тишина.

Ты чудовище. Он что-то сказал после этого, но… я не могу вспомнить. Я был слишком поглощён хаосом, чтобы запомнить.

Уже поздний вечер, поэтому на горизонте ярко-оранжевые сумерки.

Не зная, куда мне идти, я стою посреди улицы и наблюдаю, как солнце медленно исчезает за зданиями.

Скоро стемнеет. Скоро воцарится хаос.

Ноги сами несут меня в ближайший парк. Обычно в это время там пусто, потому что мамочки забирают своих детей домой. Это небольшой парк с высокими деревьями и тёмно-зелёными скамейками, похожими на ту, что у бассейна.

Может быть, если я сижу здесь и думаю о парке и темноте, то я не буду думать о бассейне.

Мне следовало взять с собой книгу.

И я уже собираюсь вернуться и взять одну, когда замечаю маленькую фигурку, съёжившуюся на скамейке в дальнем конце парка под большим деревом.

На ней розовое платье, у которого так много материала внизу, что оно вдвое больше её самой. Блестящие золотистые волосы собраны в длинный хвост бабочкой. Точно такая же бабочка есть на поясе, который обвивает её талию. Она обнимает свою куклу, которая так похожа на неё и даже носит такое же платье.

Эта девчонка всегда делает такие глупые вещи.

Сильвер часто приходит, когда я играю с Эйденом и Ксандером, но она мне не нравится.

Она много говорит и спорит — очень, очень много — и это разрушает тишину в моей голове.

Я должен уйти, но что-то меня останавливает.

Слёзы в её глазах.

Она постоянно наносит на своё лицо блёстки, как будто верит, что она — это кукла, с которой играет. Теперь же, когда она плачет, блеск пропитывается слезами и двумя ручейками стекает по её щекам.

Сильвер не плачет. По крайней мере, я никогда не видел её плачущей. Мне было любопытно, как она это делает, и, хоть она мне не нравится, я хотел спросить её и узнать, не потому ли, что она тоже считает, что это бесполезно.

Теперь же, когда я впервые вижу её плачущей, я не могу уйти. Я даже не могу пошевелиться.

Всё, что я могу, это наблюдать, как влага скапливается в её огромных глазах. Их светло-голубой цвет темнеет, прежде чем слёзы потекут по её щекам.

Её лицо в полном беспорядке, полное соплей, блёсток и её бесконечных слёз. Её щёки покраснели, а губы розовее, чем обычно.

Хаос.

Он снова пришёл ко мне.

Я не думаю об этом, когда мои ноги ведут меня в её направлении. Она не чувствует меня, вернее, не может. Эйден всегда говорит, что я двигаюсь бесшумно. И это из-за того, что я научился ходить на цыпочках, чтобы быть вне досягаемости моего отца.

Но я никогда не говорю об этом ни ему, ни Ксандеру.

Мы не должны говорить такие вещи. Мы порядочные люди с хорошими манерами и приличными секретами.

Как только я оказываюсь за спиной Сильвер, я дёргаю её за конский хвост. Она ахает, а потом вскрикивает.

Это то, что я обычно делаю, чтобы выгнать её из дома Эйдена, когда она слишком много говорит. Она кричит, что мальчишки — отстой, и что я должен пойти в плохое место.

Понятия не имею, зачем я сделал это сейчас. Я действительно не хочу, чтобы она исчезла, но я также не могу игнорировать эту привычку всякий раз, когда она появляется в поле моего зрения.

Сильвер поднимает свою голову, и когда её глаза встречаются с моими, они расширяются, пока почти не поглощают её лицо.

Секунду я смотрю на неё, не в силах сделать ничего другого.

Мне нравится этот взгляд.

И я так хочу сохранить его.

Но как?

— Что ты здесь делаешь, Коул? — Она позволяет своей кукле, у которой тоже есть бабочки на голове, упасть к ней на колени, и прячет лицо в своих крошечных руках. — Уходи.

Я отпускаю её волосы, раздражённый тем, что она спрятала этот взгляд, и сажусь рядом с ней. Большая юбка её платья без проблем могла бы вместить её одного человека, между нами.

— Почему ты плачешь? — Мой голос звучит тихо, потому что я не знаю, как мне следует разговаривать с ней.

‒ А тебе какое дело? — Она шмыгает носом. — Ты ненавидишь меня.

Значит она знает об этом.

— Что заставляет тебя так думать?

Мне нужно, чтобы она сказала мне, почему она плачет, потому что, если я узнаю причину, я смогу использовать её, и, возможно, смогу вернуть этот прежний взгляд.

Хаос.

— Я просто знаю, что это так, — ей удаётся выдать это сквозь всхлипывания. — И я тоже ненавижу тебя.

— Если ты ненавидишь меня, то почему ты прячешься от меня?

— Я не прячусь! Я не хочу, чтобы ты видел, как я плачу. Никто не видит этого.

Я полностью поворачиваюсь к ней лицом, и на моих губах играет улыбка.

— Значит, я первый?

— Заткнись и вали!

— Нет.

— Нет?

— Это общий парк.

— Отлично. Я ухожу. — Она убирает руки от своего лица. Оно всё ещё в слезах и испорченном блеске, но прежний взгляд исчез. Она не удивлена и не застигнута врасплох.

Почему нет?

— Если ты останешься, я открою тебе секрет, — говорю я, когда она подбирает свою куклу.

— Какой секрет? — Она не пытается пошевелиться, и её глаза снова распахиваются, но на этот раз это от любопытства, а не от удивления, как раньше.

Закатное солнце придаёт её волосам золотистый оттенок и делает голубые глаза светлее и ярче.

— Ты уверена, что хочешь знать? Эта тайна будет связывать нас вместе всю жизнь.

— В-всю жизнь?

— Да, Бабочка. Всю жизнь.

Она хмурится.

— Почему ты меня так назвал?

— Как?

— Бабочка.

— Одна у тебя в волосах. — Я указываю на талию её платья. — И на твоей одежде. Ты хочешь летать, как одна из них?

— Да. — Её лицо проясняется.

— Почему?

— Знаешь, потому что они такие красивые, и все улыбаются, когда видят их. Они приносят счастье и свет.

— Это тараканы с крыльями.

— Заткнись. Не говори так о них.

— Есть некоторые бабочки, которые умирают за день.

На её лбу образуется складка, когда она складывает руки.

— Ты злюка.

— А ты нереалистична.

— Я ухожу.

— Я думал, что ты хочешь узнать секрет? Или ты трусиха?

— Я не трусиха.

— Так ты хочешь знать?

Она сдержанно кивает. Сильвер может говорить так много, но она не любит просить о чём-либо. И она также не любит открывать себя для всех.

Я заметил это в наших играх. Всякий раз, когда мы играем, она просит идти крайней, чтобы наблюдать за остальными. Конечно, она этого не делает, потому что каждый раз я забираю у неё крайнюю позицию. Мы с Эйденом обычно побеждаем их всех.

Ксандеру и Ким всё равно; им нравится только сам процесс игры, но Сильвер всегда сердито топает, а потом возвращается на следующий день, требуя реванша.

— Я расскажу тебе свой секрет, если ты расскажешь мне свой, — говорю я.

Она хмурит свои брови.

— Мой?

— Почему ты плачешь?

Она снова скрещивает руки на груди, всё ещё держа свою куклу.

— Я тебе не скажу.

— Тогда я тебе тоже не скажу, Бабочка.

Она смотрит на меня, выпятив вперёд губу. Это восхитительно.

Странно думать о ком-то столь очаровательно в такой день… Я полагаю. Но с тех пор, как я повстречался с Хаосом, я понял, что нормальности никогда не была для меня на первом месте.

Наконец, Сильвер вздыхает. Она смотрит вниз на юбку своего платья и играет с бабочкой на талии.

— Я подслушала, как мама и папочка ссорились и говорили, что разводятся.

Разочарование охватывает меня, как тогда, когда те прохожие нашли меня. Почему это так скучно?

— И это всё?

— Что ты имеешь в виду, говоря, что это всё? — В её глазах снова появляются слёзы. — Они всегда дерутся, кричат и говорят друг другу гадости. Теперь они собираются развестись. Я буку как Салли из класса. Моя жизнь будет разделена между двумя родителями и двумя домами. Мы не будем жить вместе, отдыхать вместе или путешествовать вместе и… и… Я этого не хочу!

— Ладно.

Её голова резко поворачивается в мою сторону.

— Ладно? Я всё тебе рассказываю, и всё, что ты можешь сказать, это ладно?

— Да, удачи. — Я начинаю вставать, но она хватает меня за рукав моей футболки, удерживая на месте.

— Ты не должен уходить, Коул. — Она тянет меня вниз с такой силой, о которой я и не подозревал. Я теряю равновесие и падаю спиной на скамейку.

Саднящее ощущение ползёт по всему моему позвоночнику.

Сильвер оседлала мою талию, и её большая юбка накрыла нас обоих, когда она положила свои ладони на мои плечи.

И если бы я хотел оттолкнуть её, я бы смог, но я не хочу этого. Так близко, что я замечаю крошечные веснушки на её носу, которых раньше не видел. Слёзы всё ещё блестят в её глазах, и вид снизу позволяет мне рассмотреть чёткие контуры её омрачённого лица.

Это… прекрасно.

— Ты не можешь уйти. Ты первый, кому я вообще это сказала. И ты должен взять на себя ответственность за это. Папочка говорит, что каждый несёт ответственность за то, как он отреагирует после того, как что-то увидит. Если ты игнорируешь что-то плохое, то ты плохой человек.

Слеза падает с её века на мою щёку и капает мне прямо в рот, заставляя меня почувствовать солёный вкус.

— Кого из них ты ненавидишь больше всего? — Тихо спрашиваю я.

— Я не ненавижу своих родителей.

— Ты должна. Если они дерутся, то один из них является причиной этого, верно? — Я делаю паузу. — В моём случае это делает мой отец, и я ненавижу его.

Я не знаю, для чего я ей это говорю. Может быть, потому что хочу вызвать в воображении этот взгляд из прошлого, или просто потому, что я хочу сказать это вслух хоть раз в своей жизни.

— Почему ты ненавидишь своего отца? — Спрашивает она.

— Мы говорим о тебе. Кого ты ненавидишь больше всего?

— Я не ненавижу её, но иногда мне не нравится м-мама. — Она смотрит в сторону, будто не хочет в этом признаваться.

— Почему?

— Потому что ей всё не нравится, и она продолжает твердить мне, что я должна вести себя как леди. Я не могу играть на улице или приглашать своих друзей. Я не могу побежать и обнять папочку, когда он возвращается домой. Я не могу плакать или кричать. Так что я делаю это здесь, и теперь ты знаешь. — Она указывает на парк. — Я плачу и кричу здесь, когда никого нет рядом.

— Она захочет забрать тебя с собой, когда они разведутся.

Она шмыгает носом, её глаза удваиваются в размерах, когда она снова смотрит на меня, а затем она яростно качает головой.

— Нет. Я этого не хочу.

— Когда другие взрослые спросят тебя, скажи им, что хочешь остаться со своим отцом.

— И… и они позволят мне?

Я киваю.

— Это то, что сделала Салли. Она выбрала свою маму, и они позволили ей жить с ней.

— Значит ли это, что я никогда больше не увижу маму? Я не хочу этого.

— Ты будешь её видеть, но большую часть времени будешь дома со своим отцом.

Она прерывисто вздыхает, одаривая меня лёгкой улыбкой.

— Спасибо. Я рада, что ты первый, кому я это сказала.

— Я тоже.