Богиня

Глава 26

Пели британский премьер и работал по двадцать часов в сутки, то по нему это было незаметно. Его интерес к Голливуду ничуть не уменьшился. За шампанским он признался Валентине, что прекрасно знаком с Александром Кордой и сам подал ему идею постановки «Леди Гамильтон» с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли в главных ролях.

– В 1940 году многие американцы выступали против вступления страны в войну, – сказал он, сжав полные тяжелые губы. – Поэтому я и рекомендовал ему этот сюжет, надеясь, что такая картина вызовет сочувствие к положению Англии и Америка откроет второй фронт.

– Но тут вмешались японцы и ускорили события, – лукаво заметила Валентина.

Черчилль усмехнулся, явно наслаждаясь обществом очаровательной гостьи.

– Совершенно верно, но Корде об этом лучше не говорить. Он уверен, что лишь благодаря ему все и произошло.

Слуга налил премьер-министру бренди, но Валентина прикрыла свой бокал ладонью.

– Скажите, легко ли венгру стать британским офицером связи? – осведомилась она.

– Безумно трудно, – ответил Черчилль, сожалея, что ужин скоро подойдет к концу.

– Моему другу это удалось. Видалу Ракоши, кинорежиссеру. Он, кажется, воюет на Пелопоннесе. Я так долго не получала о нем известий…

Черчилль ободряюще похлопал ее по руке.

– Когда придут очередные сводки, я позабочусь, чтобы они до вас дошли. Ну а теперь, боюсь, вы должны меня извинить. Пора, – вздохнул он и поднялся, чтобы вернуться к своему письменному столу и заждавшимся сотрудникам министерства.

Офицер по особым поручениям, с которым она встретилась на следующее утро, тоже ничем ей не помог. О людях, служивших на подобных должностях и фактически в тылу врага, знали лишь очень немногие высшие чины. Валентина нашла утешение в длинном письме к Александру, хотя сомневалась, что сын его получит. Боже, как она ненавидела войну! В Америке присутствие войны было почти не заметно, здесь же, в Европе, оно бросалось в глаза на каждом шагу. Разрушенные города, сожженные дома, длинные очереди за продуктами. Беженцы. Раненые и искалеченные солдаты.

Турне продолжалось. Во Франции самолет заблудился в тумане, и топлива почти не осталось, когда наконец усталые глаза заметили просвет в облаках и пилоту пришлось сделать вынужденную посадку. В Нидерландах бомба упала так близко, что вырубилось электричество и Валентина пела, освещенная лишь фарами джипа.

– Мы чертовски близко от передовой, – сообщил Роган как-то вечером, когда Валентина настоятельно потребовала поехать в место, не указанное в их маршруте. – Ни к чему это, Валентина. Если нас возьмут в плен, непременно казнят. Я хочу быть живым героем-победителем, а не мертвым!

Валентина снисходительно улыбнулась и не обратила на его стенания ни малейшего внимания. Они приехали выступать перед солдатами, которые каждый день идут в бой, и неприлично думать об удобствах и безопасности.

Но настоящая опасность поджидала их в Бельгии. Роган постоянно нервничал, с тех пор как они пересекли границу. Северную Африку и Италию он еще мог вынести, но Бельгия, по его мнению, находилась слишком близко к Германии.

– Буду рад поскорее унести отсюда ноги, – признался он ей, пока рядовые, счастливые ее появлением, поспешно сколачивали грубую деревянную платформу, заменявшую сцену.

– Дорога здесь так плотно заминирована, что я слышал, как стучали мои зубы.

– Они пойдут в последний и самый страшный бой, – грустно покачала головой Валентина. – Мы, Роган, не будем сражаться, но по крайней мере сможем вдохновить людей, которые будут проливать за нас кровь.

Роган не обманывался насчет собственных способностей воодушевлять людей, но не сомневался, что у Валентины хватит на это сил и возможностей. Она была на высоте там, где дело касалось роскоши и очарования; впрочем, это ей удавалось. Ее расшитые бисером и блестками облегающие наряды все как один имели разрез до бедра, открывая стройную ногу, что неизменно производило па солдат огромное впечатление – ее приветствовали свистом, хриплыми воплями и аплодисментами. Валентина была воплощением женственности, и временами Роган боялся за нее, опасаясь, что мужчины, словно стая волков, набросятся на сцену и разорвут Валентину в клочья.

Вечером к ним явился помрачневший полковник.

– Вынужден сообщить вам, что линия фронта постоянно изменяется и мы фактически окружены. Немцы отрезали нас с севера, юга и востока, а на западе идут жестокие бои.

Кровь отлила от лица Рогана.

– Надеюсь, подкрепления должны подойти? Какая-нибудь помощь?

Полковник кивнул, по-прежнему хмурясь.

– Беда в том, что этот участок фронта скоро станет полем битвы. Единственный способ вывезти вас отсюда – посадить на самолет. Прошу прощения, мистер Тенант, я стараюсь изо всех сил.

После его ухода Роган, бледный как смерть, повернулся к Валентине.

– Что нам делать? – пробормотал он, нашаривая сигарету трясущимися пальцами.

Валентина пожала плечами.

– То, за чем мы приехали. Развлекать солдат и оставаться спокойными.

– Дьявол, Валентина, неужели ты никогда и ничего не боишься?

Печальная улыбка приподняла уголки ее губ.

– Боюсь, – тихо призналась она. – Но не немцев. Они никогда еще не имели такого успеха, как в эту ночь.

Валентина пела под аккомпанемент разрывов бомб, шаткая сцена подрагивала под ногами, и на этот раз не было даже джипов, освещавших ее фарами; солдаты направляли на Валентину ручные фонарики, пока она пела о любви, мире и доме. И в тысячный раз спрашивала себя: где сейчас Видал? Тоже пытается укрыться от падающих дождем бомб? Как бы она хотела, чтобы он оказался сейчас среди тех, кто стоит здесь, в темноте, всего в нескольких ярдах от нее. В этот миг она пела для Видала, и слезы блестели у нее на ресницах. Находясь в опасности, она чувствовала себя ближе к нему.

– Ложись! – внезапно закричал кто-то, и разверзся настоящий ад. Сильный взрыв потряс воздух, швырнув Валентину на землю. Она услышала топот ног, вопли; по виску поползла теплая струйка крови. Посыпались какие-то обломки, и сильные руки подхватили ее.

– С вами все в порядке, мэм? – настойчиво допытывался молодой офицер.

Валентина кивнула, пытаясь увидеть сцену, отыскать глазами Рогана.

– Мистер Тенант, – охнула она, как только офицер прижал ее к груди. – Где он? Ранен?

В ночное небо взметнулись огненные языки; в воздухе стоял омерзительный запах сгоревшего кордита – бездымного пороха; суетились солдаты.

– С ним все хорошо, – прокричал офицер. – Только не поднимайте голову!

Пока он, не выпуская Валентину, мчался в убежище, вокруг свистели пули. Валентине стало плохо от страха. Не за себя – за Рогана, которому так не хотелось появляться на передовой.

– Пожалуйста, – выдохнула она, – я должна его найти!

Снова взорвалась бомба, и в воздух взлетели щепки и осколки металла. В оглушительном реве ничего нельзя было расслышать. Офицер буквально швырнул ее за перевернутый джип и накрыл собой.

Валентина вспомнила, что оставила револьвер в уборной. Как он ей нужен сейчас! Впервые она поняла, что это не просто сувенир, а смертельное оружие, которое может понадобиться в любую минуту.

К ним, пригибаясь, бежал военврач. Валентина крикнула ему, что не ранена, но тут раздался громовой удар, и черный смерч засосал ее. Она падала все ниже и ниже… пока не потеряла сознания.

Потом обнаружилось, что у нее рассечена кожа на голове, но лицо не пострадало. Роган был ранен осколком в руку, но, казалось, больше гордился, чем огорчался. Он получил рану в бою и показал себя настоящим героем! Валентина знала, что если им удастся спастись, Роган долгие годы будет рассказывать эту историю, постепенно расцвечивая ее все новыми подробностями.

– Как по-твоему, прилетит за нами самолет, прежде чем немцы снова пойдут в атаку? – потихоньку спросил он Валентину, осторожно поддерживая руку.

День был холодным, и Валентина поплотнее закуталась в китель.

– Не знаю. Думаю, они сделают все возможное. Они долго глядели в пустое равнодушное небо. Остаться здесь значило либо быть убитыми, либо попасть в плен. И та и другая перспектива казалась им немыслимой.

– Слышишь? – внезапно спросил Роган. Сверху донесся рокот моторов.

– Вам повезло! – прокричал полковник, буквально тащивший их к наспех сложенной посадочной полосе. – Передайте привет дома!

– Обязательно, когда туда доберемся, – пообещала Валентина, наградив его ослепительной улыбкой. – Но это будет лишь через несколько месяцев. У нас еще немало концертов.

Роган застонал, карабкаясь в пустое брюхо самолета, но тут же справился с собой и начал выкрикивать слова прощания и благодарности, перекрывая рев двигателей. Когда наконец самолет поднялся в воздух, он с наслаждением вытянул ноги на холодном полу и философски заметил:

– Подумать только, я помню время, когда в самолетах были сиденья.

Валентина сочувственно усмехнулась.

– Лично я помню время, когда в уборных был душ, а не ставились ведра с холодной водой.

Оба засмеялись, и Валентина тихо спросила:

– Ты ведь не возражаешь, если мы продолжим турне, правда, Роган?

– Нет, – ответил он, сам удивляясь тому, что говорит правду. – Пока ты хочешь, чтобы в меня стреляли, Валентина, я готов на все. Куда дальше?

– Куда прикажет командование, – засмеялась Валентина, но думала при этом не о Западной Европе, а о Греции, партизанах и опасности, которую не сможет разделить с Видалом.

Три месяца спустя они вернулись в Нью-Йорк. В Объединенном отделе организации досуга войск наконец вспомнили о них, и хотя Валентина не хотела возвращаться, пришлось, однако, подчиниться приказу – в конце концов, она находилась на воинской службе.

После радостной встречи с Александром она села в поезд и отправилась в город, который покинула так много лет назад.

Голливуд восторженно приветствовал ее. В первый же вечер после приезда Валентина поехала на концерт в «Голли-вуд-Боул»[24], и как только вошла, взгляды всех зрителей устремились на нее и от яруса к ярусу пробежал шепоток. И тут весь зал разом поднялся, и ей устроили овацию. Валентина улыбалась, махала рукой и чувствовала, как слезы жгут веки. Она никогда не жаждала окунуться с головой в пьянящее веселье ночного Голливуда, однако сейчас ее принимали с искренней, необычайной любовью и симпатией и полным отсутствием профессиональной зависти. Она дома! Наконец-то дома! Здесь ее место, с того дня, как она впервые очутилась на съемочной площадке «Уорлдуайд»!

Ровно через сутки позвонил Тео. Это будет их первая встреча спустя десять лет. Тогда она, не оборачиваясь, ушла из его кабинета… Только немногие звезды из тех, кто был знаменит в то время, сохранили славу и красоту. Спиртное, наркотики, громкие скандалы, неудачные романы уничтожили остальных. Валентина, однако, в тридцать лет стала еще прекраснее. Тео лишний раз убедился, что ее красота не временный, случайный дар небес. Она обладала каким-то неуловимым очарованием, сказочной магией волшебницы-феи, таинственностью, присущей лишь ей, естественной и неотразимой. Уже не в первый раз он задавался вопросом, откуда она явилась. Что успела пережить, прежде чем привлекла внимание Видала. Никто не знал. Даже сам Видал.

Вопреки современной моде ее волосы не падали свободно на плечи. Тяжелый узел скреплялся двумя черепаховыми гребнями. Обожание публики ничуть не прибавило ей тщеславия и нелепых претензий. Достоинство ее было врожденным, а к славе она относилась так же спокойно, как к чему-то обыденному. Однако она изменилась. Искорки смеха, так легко вспыхивавшие в ее глазах в те годы, когда она работала с Видалом, навсегда исчезли. Теперь во взгляде светилась трогательная грусть, даже когда Валентина улыбалась.

– Доброе утро, мистер Гамбетта, – сказала она, легкой грациозной походкой пересекая комнату.

– Что еще за «мистер Гамбетта»? – с деланной строгостью проворчал тот. – Тео! Просто Тео!

– Во время нашей последней встречи вы потребовали называть вас именно так, – лукаво усмехнулась Валентина.

Тео покраснел.

– Много воды утекло с тех пор.

– И много денег, – добавила Валентина.

Тео, вспомнив огромную неустойку, которую ей пришлось выплатить за разрыв контракта, запрокинул голову и громко фыркнул. Остроумия у нее не отнимешь. Достойная соперница во всех их словесных баталиях! На свете существовало очень мало женщин, которые бы нравились ему так, как она, и все же…

Смех его внезапно оборвался. Именно она бросила Видала, когда тот лежал в больнице, да еще в таком тяжелом состоянии. Она даже не позвонила, не справилась о здоровье близкого ей человека. Видал узнал о ее помолвке с другим из газет.

Тео тряхнул головой, пытаясь отбросить все ненужные мысли. Он здесь по делу, и его личные симпатии и антипатии не имеют ничего общего с бизнесом.

– Садитесь, Тео, и расскажите, что привело вас сюда.

– Будто вы не знаете, – ухмыльнулся он, оглядывая светлую и просторную комнату с окнами до потолка, выходившими на каньон. Снаружи виднелся дворик, где стоял обеденный стол со стеклянной столешницей, росли цветы и порхали птицы. Чуть подальше серебрилась вода бассейна, на поверхности плавали белые цветы. У Валентины всегда был дар превращать в дом любое жилище.

Тео уселся на удобный мягкий диван и без обиняков заявил:

– Я хочу, чтобы вы вернулись в «Уорлдуайд».

– Я могу работать на любой студии в этом городе, Тео, – слегка улыбнулась Валентина. – Почему после всего, что случилось между нами, я должна опять начинать сначала?

Тео одобрительно покосился на простое платье из кремового шелка, облегающее талию и бедра и полупрозрачным вихрем кружившееся у колен. Из драгоценностей на ней сегодня лишь жемчужная нить.

– Потому что мы понимаем друг друга, Валентина. Потому что вместе мы создадим великие картины, еще прекраснее, чем прежние.

Валентина покачала головой.

– Нет, Тео. Я никогда больше не свяжу себя контрактом ни с одной студией. Буду играть в фильмах по своему выбору и не стану пресмыкаться перед продюсерами!

– И не нужно, – кивнул Тео. – Сделаем, как вы хотите. Заключим договор на один фильм, а потом будет видно.

– А что, если мы рассоримся из-за сюжета?

– Никогда. За вами остается последнее слово.

Валентина ошеломленно качнула головой.

– Тео, вы невозможны. То, что вы предлагаете, просто неслыханно! Ни сценарист, ни звезда, ни режиссер не имеют таких прав. Режиссера можно заменить на половине фильма, и так не раз делалось. Более того, даже снятый фильм не раз перекраивался и переделывался дирекцией без ведома режиссера и актеров!

– Знаю, – согласно кивнул Тео. – И дирекция студии делает это по моему приказу. Я несу ответственность перед банками и акционерами. Создание фильма – это бизнес! Некассовый фильм, каким бы он ни был талантливым, – плохой фильм. Если публика не валит на него валом, независимо от моего личного мнения или мнения критиков о картине, – это провал. Главное – прибыль, и вы знаете это так же хорошо, как я.

– Да, и не желаю иметь с этим ничего общего! Я хочу играть в хороших картинах. Творческих! Картинах, которые заставляют людей думать и чувствовать!

– Так и будет, – с обескураживающей готовностью объявил Тео. – Война изменила людей. Зрители становятся разборчивее. И хотят получить больше, чем тот бред, которым мы их пичкаем. Я готов рискнуть, но только если вы будете со мной. И согласен быть таким смелым и дерзким, каким вы пожелаете меня видеть. Ну, что скажете?

Это просто смехотворно! Ведь она поклялась, что ноги ее не будет в «Уорлдуайд»! Однако именно эта студия была ее духовным домом, и Тео предлагал то, чего Валентина хотела больше всего на свете!

Ее улыбка стала сияющей, ослепительной, неосознанно-чувственной. Тео ощутил прилив желания. Только что он считал невозможным простить ей те муки, что она причинила Видалу, однако мгновенно все забыл. Невероятно, немыслимо, чтобы эта женщина оказалась такой черствой! Наверное, Видал просто бредил! Скорее всего Валентина никогда не хотела выйти за него замуж! Что, если те полные ужаса дни ожидания не что иное, как плод воспаленного воображения Видала?

– Война привела в Голливуд много талантливых людей, – осторожно начал Тео. – Они десятками бежали от Гитлера. Томас Манн, Бертольт Брехт. Нам повезло: в жизни не видел, чтобы столько лучших писателей мира собралось одновременно в одном месте. Но вот лучшего режиссера у нас нет.

Улыбка Валентины померкла, лицо внезапно застыло.

– Все ваши предыдущие фильмы ставил Ракоши. Пока он не вернется домой, вам придется работать с другими режиссерами.

Длинные пальцы красивых рук конвульсивно сжались.

– Я больше не смогу работать с Видалом, – насилу выговорила она, и Тео потрясло мучительное страдание, промелькнувшее в ее взгляде.

С трудом поднявшись, он налил себе виски. Что бы ни произошло между Видалом и Валентиной, это не принесло счастья ни ей, ни ему.

– Я захватил несколько сценариев, которые вам стоит просмотреть, – объявил он, снова поворачиваясь к Валентине. – Обратите особое внимание на рассказ Моэма.

Однако рассказ Моэма пришлось отвергнуть. Они остановились на сценарии Кристофера Ишервуда, и Тео пообещал сделать все, чтобы съемки начались как можно скорее.

Лейла, ставшая наконец женой .процветающего художника Рори О'Коннора, переехала в большой одноэтажный дом в стиле: ранчо, на пересечении Малхолланд и Голдуотер Кэньон.

Валентина стала принимать гостей, устраивала вечеринки и сама часто выезжала. У нее была работа. Друзья. Сын. И когда война кончится, она снова получит известия от Эванджелины и, может быть, обретет радость, узнав, что семья Хайретис сумела пережить ужасы войны.

– Да, эти последние месяцы не прошли даром, – вздохнула однажды Лейла, растянувшись на одном из удобных диванов Валентины с «Кровавой Мэри» в руках. – Дэвид Нэивен вернулся. И Кларк Гейбл. И Джимми Стюарт.

– Видал не вернулся, – напряженно выговорила Валентина, как всегда, когда она упоминала имя Видала.

– Вот тут ты ошибаешься, – заметила Лейла, гадая, как воспримет новости Валентина. – Он приехал в конце прошлой недели. Просто старался не привлекать к себе внимания, поэтому все узнали только сегодня. Ходят слухи, что он собирается снимать Рогана в «Последнем царе» для «Метро-Голдвин-Мейер».

Валентина почувствовала такое несказанное облегчение, что ее начало трясти. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно, закружиться и запеть. Откуда же взялся неожиданный непонятный страх?

– Оставь вино и сделай себе «Кровавую Мэри», – предложила Лейла, видя, что творится с подругой, но тут же решила взять инициативу в свои руки.

– Не трудись, – велела она. – Я сама смешаю.

Валентина стиснула кулаки, пытаясь прийти в себя. Война окончена. Видал в безопасности. Будь он проклят! Она зря боялась. Он не пал смертью героя на бесплодной, иссушенной земле Греции. Он жив и вернулся в Голливуд.

– И, конечно, Кариана тоже здесь? – спросила она, боясь, что ее голос дрогнет.

– Нет. О ней ничего не слышали с тех пор, как Видал пошел в армию. Но теперь, когда он дома, она, вероятно, захочет жить с мужем.

– Да, – жестко бросила Валентина, – разумеется.

Лейла сочувственно смотрела на подругу. Трудно сказать, любит ли еще Валентина Видала или ненавидит. Но так или иначе, чувство к нему было всепоглощающим, и их встреча станет тяжелым испытанием. Но свидание неизбежно – слишком невелико и тесно связано голливудское общество.

Однако целых две недели Лейла каким-то чудом ухитрялась заранее узнать, будет ли Видал на той или иной вечеринке, и с помощью секретаря Валентины отклоняла приглашения. Как ни странно, им выпало встретиться именно в доме Теодора Гамбетты.

– Видала Ракоши не будет? – спросила Лейла у секретаря Валентины, когда увидела приглашение.

– Нет, его, по-моему, нет в городе.

– Прекрасно! Хоть бы он подольше не приезжал! Теодор всегда устраивал роскошные шумные приемы, куда созывались все имевшие хоть какой-нибудь вес. Валентина приехала вместе с Рори и Лейлой в своем лимузине.

– Я, кажется, вижу мираж, – пробормотала Лейла, когда они вышли из машины, – или оркестр действительно играет на воде?

– Даже Тео не под силу такое чудо, – сухо заметила Валентина. – Просто они сидят на островке посреди бассейна.

– Слава Богу, а то я уже начала думать, что возможности Тео безграничны.

Смеясь, они поднялись по широким ступенькам, и при их появлении стало тихо. Все присутствующие не стесняясь разглядывали Валентину. Среди дам в ярких нарядах, расшитых золотом и стразами, она одна была в черном платье с высоким воротом и вырезом до талии на спине. Она явно не нуждалась ни в каких украшениях, имея безупречную кожу и современную пластику движений.

– Никто не носит подобные платья с таким шиком, как Валентина, – благоговейно прошептал Саттон Хайд, наблюдая, как легко, едва касаясь пола, она плывет к Тео.

Гамбетта нежно поцеловал ее, старательно скрывая удивление по поводу того, как спокойно она приняла приглашение, зная, что Видал наверняка придет. Он представил ее неприлично красивому жгучему брюнету, приехавшему из Нью-Йорка, чтобы помочь убедить налоговое управление в несправедливо завышенной оценке доходов «Уорлдуайд».

– О Господи, это Кларк Гейбл с очередным двойником Кэрол Ломбард, – шепнула Лейла Рори. – Он так и не оправился после ее смерти, бедняжка! И Свенсон разглядывает Валентину, словно ядовитую змею…

Рори равнодушно смотрел на блестящее созвездие. Он почти никого не знал здесь и не слишком хотел знать. Увидев Саттона Хайда, Рори направился к нему, радуясь, что в этом зале присутствует хоть бы один человек, способный вести разумную беседу.

– Здесь уйма людей, которым не терпится наконец поздороваться с вами, – сообщил Тео, поспешно уводя Валентину от чрезмерно внимательного брюнета. – Эррол Флинн поклялся похитить вас, если вы не согласитесь уйти с ним добровольно. Может быть, ему неловко, что он и не подумал идти на фронт, когда так много актеров вступили в армию и сражались с фашистами?

Но если Флинн и терзался угрызениями совести, то окружающим это не было заметно.

– Послушай, красавица, – произнес он, после того как поцеловал Валентину, и та бесцеремонно убрала его руку оттуда, где ей не место. – Не думаешь ли ты, что вся эта песенка о непорочности уже приелась? Ты просто оскорбление моей репутации.

Все это Валентина слышала тысячу раз. Эррол давно уже потерял надежду пополнить ее именем список своих побед, и, как ни странно, ему нравилось это. Он был не из тех, кто дружит с женщинами. Женщины годятся лишь на то, чтобы использовать и бросать их. Валентина оказалась редким исключением. Она небрежно чмокнула его и поспешно отошла к Рори и Саттону.

– Попробуй один из новых подозрительных коктейлей Тео, – предложил Саттон, вручая ей стакан и кивая Рогану Тенанту. – Один Бог знает, сколько виски он туда вбухал! Даже у Эррола глаза остекленели!

Валентина сделала глоток и рассеянно осмотрелась. Улыбка застыла на ее губах, а с лица сбежали краски.

Он стоял в дверях, небрежно озираясь, держа руки в карманах. Прошло шесть лет с их последней ночи. Шесть долгих одиноких лет, в течение которых не было дня, чтобы он не занимал ее мысли. Война изменила, но не состарила его. Он похудел, черты лица стали жестче. Теперь это был уверенный в себе собранный человек, которого невозможно застать врасплох. Он беззаботно оглядел комнату, и ноги Валентины подкосились: рана была так же свежа и глубока, как в тот день, когда она узнала, что он не вернется.

– О Боже, – с ужасом прошептала Лейла, – это Видал.

– С моей бывшей женой, – горько добавил Роган.

Только сейчас Валентина заметила красные лакированные ноготки, вцепившиеся в рукав Видала, изящную, сверкающую хрустальными подвесками женщину, повисшую у него на руке.

Он направился к толпе, и горло Валентины стиснула невидимая рука. Видал двигался с обманчивой легкостью и гибкостью человека, который всегда находится начеку, готовый мгновенно броситься в атаку при малейшей опасности. Годы сражений в горах вместе с партизанами не прошли даром.

Еще секунда, и он увидит ее. Больше не нужно пытаться отдалить встречу, о которой она так мечтала и которой так боялась.

Его волосы, такие же темные и блестящие, вились на концах, падали на лоб упрямыми локонами. Он не поседел – лишь виски поблескивали серебром. Морщины, бегущие от крыльев носа до уголков рта, стали еще глубже, а в плотно сжатых губах было что-то беспощадное. Его, единственного из всех гостей, не целовали в знак приветствия, не хлопали приятельски по спине, не выказывали дружеского расположения. Только храбрец или дурак отважился бы на фамильярность с Видалом Ракоши.

Романа заметила Рогана и послала ему воздушный поцелуй, показав при этом Видалу на маленькую компанию. Валентина попыталась шевельнуться, отвести глаза, но не смогла. Он увидел ее. Она заметила, как Ракоши затаил дыхание, и, в потрясенном неверии, поняла, что в его взгляде сверкнула жгучая, злобная ненависть.

Валентина покачнулась, и Саттон подхватил ее под руку. Шум в комнате, громкий смех и болтовня внезапно стали невыносимыми. Даже Лейла и Роган почему-то расплывались и казались цветным маревом.

Видал направился к ним. Выхода не было. Бежать поздно. Скрыться негде. Он стоял так близко, что Валентина почувствовала запах крахмала от его вечерней сорочки, знакомый аромат одеколона. Она глубоко, прерывисто вздохнула и высоко подняла голову.

– Рада вновь встретить вас, Видал, – сухо пробормотала Лейла.

Саттон и Рори неловко молчали, а Роган уничтожающе уставился на Роману. Губы Видала дернулись в невеселой улыбке.

– Вы удивляете меня, Лейла. Я не думал, что мое отсутствие так вас встревожит, – с нескрыемой издевкой бросил он.

Лейла покраснела и отвернулась.

Видал медленно перевел взгляд на Валентину. Мгновение, казалось, растянулось на целую вечность. Наконец он оскорбительно-небрежно бросил:

– Мне говорили, что вы отделались от Дентона Брук Тейлора с обычной, приобретенной немалой практикой легкостью. По-видимому, на горизонте маячит очередной кандидат в мужья?

Лейла охнула. Глаза Рори широко распахнулись. Валентина подняла голову чуть выше. Длинная прелестная шея потрясала красотой. Перед ней стоял мужчина, обещавший всегда любить ее. Обещавший жениться и стать отцом их ребенка. Тот, кто бросил ее и Александра ради искалеченной безумной жены. Тот, кто, вернувшись в Голливуд, предпочел забыть об этой самой жене и появиться на престижной вечеринке в обществе Романы де Санта.

– Если это и так, – ответила она, тщательно подбирая слова, так, что каждый слог казался льдинкой, со звоном падавшей на паркет, – вы узнали бы об этом последним, мистер Ракоши.

На какое-то ужасное мгновение Лейле показалось, что Видал сейчас ударит Валентину, но он тут же пожал плечами и равнодушно добавил:

– И последний, кого это интересовало бы.

Он повернулся и вышел. Романа поспешила следом.

– Какой дьявол на него напал? – недоуменно осведомился Рори.

– Тот, что когда-нибудь его погубит, – . предрек побледневший Саттон. – Попросите принести еще выпить, дорогой мальчик. Пожалуйста, бренди. Думаю, это сейчас самый подходящий напиток. И по возможности полные стаканы.