Богиня

Глава 5

Ракоши вошел в комнату и оценивающе оглядел девушку.

– Хорошая работа, Уолли.

– Спасибо, мистер Ракоши.

Он стоял всего в нескольких дюймах от нее. Валентина остро ощущала запах его одеколона.

– Парикмахер ждет, – сообщил Видал, и она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Уолли нахмурился, глядя им вслед. От него не укрылась реакция девушки на упоминание о женитьбе мистера Ракоши. На мгновение ему стало жаль ее. Милая девушка, но ей придется научиться сдерживать себя, притворяться, умело носить маску, если она хочет выжить в джунглях Голливуда.

Гример в отчаянии покачал головой и сосредоточился на актрисе, ожидавшей превращения в красавицу с Юга. Он давно уже перестал давать непрошеные советы звездам и старлеткам, ежедневно проходившим через его руки.

Оказавшись у парикмахера, Валентина избегала взгляда и прикосновений Видала. Словно осколок льда вонзился в ее сердце, остудив кровь до такой степени, что никакое летнее солнце не могло бы его согреть. Если Видал и заметил ее молчание, то ничем не дал понять это. Только когда они шли в костюмерную, он заговорил сам:

– Я не собираюсь делать обычную пробу. Мне нужно показать Гамбетте нечто гораздо большее. – Он вручил Валентине несколько страничек сценария. – Это первая сцена, где пятнадцатилетняя Маргарита Анжуйская узнает от дяди, Карла VII, что она должна выйти замуж за короля Генриха Английского, дабы укрепить мир между двумя государствами.

В горле у Валентины мгновенно пересохло, а сердце колотилось так, что лишь с большим трудом ей удалось выговорить:

– Англия и Франция тогда воевали?

Видал улыбнулся, и она быстро отвернулась, чтобы он не заметил, сколько боли стынет в глазах.

– Чему, спрашивается, вас учили в школе? В начале XV века едва ли не половина Франции принадлежала Англии, и только после гибельного правления Генриха во владениях англичан остался лишь Кале.

– Не пойму, почему я должна знать историю Англии? – вскинулась девушка.

– Возможно, вы правы, но через несколько недель вам придется выучить ее назубок. Во второй сцене Маргарита, отчаявшись расшевелить своего мужа-мямлю, решает поднять и повести армию сама, чтобы сохранить английскую корону для супруга и сына.

Его близость становилась невыносимой.

– Кто будет играть роли Карла VII и Генриха? – спросила она, не поднимая глаз.

– Пока неизвестно. Прочтите сценарий и постарайтесь запомнить, сколько сможете. Не важно, пусть даже придется читать его. Главное, как вы держитесь перед камерой.

Они вошли в костюмерную, и Валентина встала от него как можно дальше, гадая, выдержит ли его присутствие в тесном пространстве съемочной площадки.

– Все готово? – спросил он у крохотной энергичной седовласой дамы в пенсне.

– Как вы требовали, мистер Ракоши. Костюм нашли.

– Прекрасно, – кивнул он и, повернувшись, вышел из комнаты.

Костюмерша попросила Валентину раздеться в маленькой гардеробной, а сама сняла с вешалки роскошный бархатный наряд и последовала за девушкой. Широкая юбка с длинным шлейфом была оторочена мехом горностая. Женщина натянула костюм на Валентину и повела ее в примерочную. Пока платье закалывали и подшивали, девушка медленно читала сценарий, постепенно обретая уверенность. От нее требуется то же, что и всегда – заставить звучать написанные на бумаге слова. В восемь лет она выучила наизусть поэму Теннисона «Леди Шалотт» и каждый раз плакала, читая последние грустные строфы. «Песнь о Гайавате» Генри Лонгфелло она запомнила с удивительной, жадной легкостью. По мере взросления тексты становились все сложнее: любимые места из Писания, целые страницы учебника истории Америки. Прекрасная память помогала девочке скрасить скуку и одиночество в лишенном книг дортуаре. Теперь эта способность станет неотъемлемой частью ее жизни.

Валентина, наконец отложила сценарий и погляделась в зеркало. Глаза ее широко раскрылись, с губ сорвался радостный возглас. Тяжелое средневековое платье преобразило ее. Она стала Маргаритой Анжуйской – пятнадцатилетней девочкой, послушно, но непокорно внимавшей дяде, самому могущественному королю в Европе. Волосы распущены по плечам и увенчаны золотой диадемой, украшенной поддельным жемчугом и стразами.

Вернулся Видал.

– Готова? – спросил он и неожиданно для себя осекся. Много лет Маргарита Анжуйская жила лишь в его воображении. Теперь он увидел ее воочию, из плоти и крови.

– Да.

Маргарита Анжуйская не влюблена в женатого мужчину. Маргарита Анжуйская – хозяйка своего сердца. Ей не придется страдать. Трепетать от одного вида стоящего рядом мужчины. Сознание этого давало ей внутреннюю свободу, о которой она, казалось, не могла помыслить. Высоко подняв голову, девушка бесстрашно встретила его взгляд и вышла из комнаты так величественно, словно была окружена фрейлинами.

Видал улыбнулся. Теодор Гамбетта еще не знает, что он нашел величайшую звезду, никогда в жизни не стоявшую перед камерой. Он отдал приказ никого не пропускать на площадку. Не стоит, чтобы новость раньше времени достигла ушей Гамбетты.

Теперь людей на студии прибавилось. Было уже почти девять утра, и через главные ворота вливался поток администраторов и служащих, идущих в офисы.

Прилавок закусочной осаждали сценаристы, ассистенты режиссеров, рабочие. Они наспех глотали черный кофе, готовясь к очередному суматошному дню. Актеры массовки спешили получить костюмы и последние наставления.

В магазинчиках, торговавших гримом и театральными принадлежностями, царила суматоха. В парикмахерскую и к чистильщику обуви выстроились длинные очереди.

Видал, оберегая Валентину от толчков, пробирался через толпы подданных Теодора Гамбетты и чувствовал, как в душе нарастает возбуждение. Он непременно поймет, был ли прав, еще до того, как увидит отснятый материал. Поймет в то мгновение, как она встанет перед камерой.

Дверь закрылась, и они оказались в темноте. Валентина заморгала, пытаясь привыкнуть к полумраку маленького павильона.

– Доброе утро, мистер Ракоши.

– Доброе утро, Гаррис. Дайте мне поближе осмотреть эту площадку.

– Мы работали не покладая рук, с тех пор как вы отдали приказ, но три часа – слишком мало времени. Знай мы вчера вечером…

Но Видал уже не слушал. Переступая через змеившиеся по полу кабели, он направился к наскоро сооруженной площадке. Задник представлял собой нарисованный яркими красками интерьер средневекового замка. Перед ним стояли стол темного дуба и стул с высокой спинкой, украшенный искусной резьбой.

Валентина оставалась на месте, боясь пошевелиться. В павильоне было еще человек шестнадцать – операторы, осветители, электрики, рабочие. Никто не обращал на нее внимания. Взгляды присутствующих были неотрывно устремлены на напряженную гибкую фигуру Видала Ракоши.

– Я подумал, не усыпать ли соломой пол, – начал человек по имени Гаррис.

– Нет, – решительно отказался Видал. – Я хочу, чтобы, когда она направится к камере, юбки подметали каменные плиты и при этом громко шелестели. Не желаю никаких других звуков. Ни одного. Только шаги девушки, идущей вперед, пока она не окажется лицом к лицу с дядей и не посмотрит прямо в объектив.

– Будет сделано, мистер Ракоши.

Видал в последний раз оглядел площадку и обернулся к съемочной бригаде.

– Шевелитесь побыстрее. Попробуйте передвинуть юпитер влево.

Валентина молча стояла в тени, пока рабочие располагали по-новому осветительные приборы. Видал хотел снять в первой сцене пятнадцатилетнюю принцессу, вырванную из относительного уединения спокойной жизни, ожидавшую аудиенции у дяди – короля. Что чувствовала эта девочка, когда ей приказали стать женой человека, которого она никогда не видела? Мужчины, который не любил ее, но хотел жениться, чтобы укрепить свое положение на английском троне?

Видал не отходил от Валентины, прожигая ее тревожно-напряженным взглядом.

– Прежде всего мне нужны снимки левого и правого профиля. Потом вам необходимо встать в глубине площадки. По моей команде вы пойдете вперед – очень медленно. Помните, вам предстоит встреча с королем. Королем Франции. Пусть даже он ваш дядя, но обладает абсолютной властью, и ваша жизнь в его руках. Вы не имеете ни малейшего представления, с какой целью устроена ваша встреча. Я хочу почувствовать вашу нерешительность. Англичане желают видеть вас своей королевой, чтобы спасти хотя бы остатки былого величия и английские владения во Франции. Когда Карл XV объявляет вам о предстоящей свадьбе с Генрихом, вы оба прекрасно понимаете причины. Карл считает, что вы обретете влияние на мужа и сумеете использовать его на благо родной страны. Вы же, по его мнению, всего-навсего покорная, уступчивая и безропотная. Он, естественно, ожидает, что, даже выйдя замуж за Генриха, вы останетесь верны интересам Франции.

Видал стоял так близко к Валентине, что она невольно затрепетала и стиснула руки. Нужно забыть о собственном существовании и о Видале Ракоши, человеке, которого она любила. В этот миг остались только Маргарита Анжуйская и строгий режиссер. Так должно быть и впредь, если ей позволят жить и дышать на экране.

– Все готово, мистер Ракоши, – произнес кто-то. Видал поспешно обернулся. Казалось, он осунулся прямо на глазах.

– Спасибо, Гаррис. Валентина, встаньте рядом с креслом. Сначала просто сделаем снимки, а потом будем следовать сценарию.

Они ждали ее. Нужно забыть о невыносимой боли в сердце и превратиться в Маргариту Анжуйскую.

Валентина неуверенно шагнула вперед и остановилась, слегка опираясь о резную спинку кресла. Ее внимание на секунду привлекли рабочие, осветители и операторы. Она не знала, что окажется в нескольких шагах от них. Но представив, что перед ней сестра Доминика, девушка отрешилась от окружающего, и люди словно враз исчезли.

После того как было сделано несколько обязательных снимков, Валентина ушла вглубь площадки, где встала лицом к ослепительно-беспощадному сверканию юпитеров. Видал резко вдохнул, заметив, что ее экземпляра сценария нигде не видно, но тут она направилась к нему, и он понял, что все остальное не имеет значения. Увидев ее впервые, он испытал на себе магическое очарование этого прекрасного лица, и когда раздалось жужжание камер, застыл словно громом пораженный. Волшебство никуда не делось, а между ней и линзами камер, казалось, проскакивали электрические разряды.

– Иисусе, – благоговейно прошептал Гаррис. – Видал, эта дама явилась к нам прямо из другой эпохи.

Валентина остановилась на меловой отметке, перед камерой и несуществующим королем Франции.

– Мой повелитель, – вымолвила она, старательно приседая, и гортанные нотки низкого голоса заворожили съемочную площадку. – Вы хотели поговорить со мной?

Улыбка была неуловимой и нерешительной, улыбкой девушки, не знающей, что ей предстоит. Но тут она подняла голову, и взгляд оказался на удивление дерзким… взгляд женщины, с которой пока еще не пришло в голову считаться ни одному мужчине.

После этой сцены Видал, скрывая свое возбуждение, вкрадчиво предложил:

– А теперь речь королевы-воительницы, Валентина. Снимите венец и отойдите на два шага влево.

Девушка немедленно повиновалась, на несколько мгновений став спиной к нему и съемочной бригаде, а когда повернулась, больше уже не была молодой и беззащитной. Она превратилась в королеву разделенной гражданской войной страны и старалась бороться за сохранение трона для мужа и сына.

– Готово, – произнес кто-то издалека. – Раз, два, три. Мотор!

Валентина резко развернулась, так, что всколыхнулись юбки. Сейчас она стала олицетворением молний и пламени, и сам воздух, казалось, раскалился, когда она призывала войска отразить атаку приближающейся армии, которой было приказано взять ее в плен.

Наконец съемки завершились. Валентина стояла, растерянно оглядываясь на операторов и осветителей, но тут, к своему полнейшему изумлению, услышала дружные аплодисменты.

Видал устремился вперед и схватил ее за руки так крепко, что запястья едва не хрустнули.

– Вы были просто великолепны! Как только Гамбетта увидит материал, мы уже через несколько месяцев начнем съемки « Королевы – воительницы »! Гаррис дружески хлопнул ее по плечу:

– Вот это да! Просто глазам не верю. Не сомневайтесь, леди, вас ждет большое будущее!

Дон Саймонс, главный осветитель, зачарованно уставился на девушку. На его глазах творилась история Голливуда, и он был к ней причастен.

Остальные члены бригады сгрудились вокруг Валентины, выкрикивая поздравления.

– Пойдем, – нетерпеливо бросил Видал и потащил ее за собой. – Я хочу немедленно увезти вас со студии, пока не распространились слухи о появлении новой звезды.

– Куда мы идем?

Его прикосновение сжигало, и Валентина испуганно отпрянула.

– Отель «Беверли-Хиллз», – объяснил он, направляясь к костюмерной. – Даю вам две минуты на переодевание. Ясно?

– Да, – охнула девушка, убежденная, что он лично сорвет с нее костюм, если она не подчинится.

Костюмерша, нагруженная одеждой, едва не столкнулась с ними, но вовремя успела отскочить.

– Две минуты, – прорычал он, швыряя Валентине смятое фиолетовое платье.

Ловкие руки немедленно пришли ей на помощь. Булавки были споро отколоты, крючки отстегнуты, тяжелый парчовый наряд почтительно снят и унесен. Аметистовый атлас казался по сравнению с ним жалким и выцветшим. Валентина поспешно натянула его слегка дрожащими руками. Совершенно неподходящая для этого времени суток одежда!

– Я не могу ехать в отель, – пробормотала она, выходя из костюмерной и чувствуя, как запястье тотчас сжали стальной хваткой. – У меня нет ни денег, ни вещей.

«Роллс-ройс» уже ожидал у выхода, и Видал грубо втолкнул ее на роскошное, обтянутое кожей сиденье.

– У вас будет столько денег, что пересчитать не сможете, – пообещал он, как только машина выехала из ворот. – Увидев сегодняшние пробы, Гамбетта не позволит такой актрисе ускользнуть от «Уорлдуайд».

Девушка безуспешно пыталась отдышаться.

– Я действительно так хорошо играла?

– Да. – Его улыбка была внезапной и чарующей. – Вы действительно играли очень хорошо.

Валентина быстро отвернулась. Он улыбается не ей, просто доволен собой. Потому что вновь оказался прав. Потому что сможет, наконец осуществить свою давнюю мечту.

Валентина обняла себя за плечи, словно пытаясь бороться с душевным смятением. Превратившись в Маргариту Анжуйскую, она на миг забыла о тоске и боли. Теперь же боль подступила с новой силой. Ракоши женат. Он не любит ее, никогда не притворялся, что любит. И никогда не полюбит. Машина скользнула в открытые ворота отеля, и пальцы Валентины судорожно сжались.

Водитель открыл дверцу. Пришлось последовать за Видалом мимо посыльных в ливреях к стойке портье.

– Бунгало для леди, – коротко велел Ракоши.

– Как прикажете, мистер Ракоши.

– Багаж мадам скоро прибудет.

– Конечно, сэр. Сюда, сэр.

Валентина мельком отметила рисунок из розовых и зеленых банановых листьев на стенах, пламя, полыхающее в камине вестибюля, несмотря на летнюю жару, но тут они вышли в сад. Крошечные колибри порхали в ветвях; бирюзовые и золотистые перья переливались на солнце. Повсюду на ухоженных лужайках росли пышные тропические цветы.

Посыльный вставил ключ в замочную скважину. Валентина заметила, как Видал сунул ему в ладонь банкноту, и тут дверь распахнулась, и девушка вступила в прохладу белых кружевных драпировок и розовых ковров.

– Это будет вашим домом, пока я не отыщу что-нибудь более приличное.

Он протянул ей ключ, и пальцы девушки сомкнулись на холодном металле.

– Прошу вас не выходить из комнаты, пока Гамбетта не увидит отснятые сцены, ясно?

– Да, – кивнула она, не сводя с него глаз, – но я должна объясниться с Бобом.

Видал нахмурился. Он уже успел забыть про Боба Келли и почувствовал странное раздражение оттого, что она не последовала его примеру. Глаза его подозрительно сузились.

– Келли – водитель грузовика, – холодно сообщил режиссер. – Вам незачем встречаться с ним.

Глаза девушки опасно сверкнули.

– Он был добр ко мне, – вызывающе бросила она.

– Позвоните ему, если уж так необходимо, – пожал плечами Ракоши, – но не покидайте бунгало.

Он говорил намеренно жестко, не пытаясь скрыть пренебрежения к Келли.

– Когда Гамбетта хочет кого-то видеть, он не станет дожидаться. – Видал остановился у порога, бессознательно уставясь, словно притянутый магнитом, на соблазнительный чувственный рот, и грубо добавил, ненавидя себя за слабость: – Впрочем, и я тоже.

Он резко повернулся и выбежал в залитый солнцем сад, оставив дверь широко открытой. Валентина стояла не шевелясь, пока он не скрылся из виду и звук удаляющихся шагов не замер вдалеке. Потом очень медленно закрыла дверь и прислонилась к ней.

Из скорбного оцепенения ее вырвал посыльный, принесший букет цветов и корзину фруктов, присланные в знак почтения руководством отеля. Она ошеломленно приняла дары, а потом, дрожащей рукой подняв трубку, попросила телефонистку соединить ее со студией.

– Мне нужен гараж, сэр, – попросила она, когда ей ответили.

– Прошу прощения, никаких личных звонков, – проскрежетал металлический голос.

– Это очень важно… семейные проблемы… несчастный случай, – солгала девушка.

На другом конце послышался скучающий вздох:

– Ладно, с кем хотите говорить?

– С Бобом Келли.

– Попытаюсь, но сомнительно, чтобы он был здесь в это время. Надеюсь, вы понимаете, леди, какое одолжение я вам делаю.

– О да, конечно.

Нервно поеживаясь, девушка сжимала трубку, пока не услыхала наконец знакомый голос:

– Я подошел, Гледис. – И Боб совсем другим, холодно-деловым тоном осведомился: – Кто говорит?

– Валентина, – тихо ответила девушка.

– Где, черт возьми, тебя носит?! – завопил он. – Я думал, что ты уже мертва или ранена!

– Я в отеле «Беверли-Хиллз».

– Где?! Ты с ума сошла! Может, тебя наркотиками накачали? Говори, где ты сейчас, и я немедленно приеду!

– Я в отеле «Беверли-Хиллз», – повторила Валентина, глядя на ключ, который по-прежнему сжимала в руке. – Восьмое бунгало.

– Еду!

Раздался треск, словно телефонную трубку с размаху швырнули на рычаг. Валентина осторожно водрузила на место свою трубку, гадая, что она скажет Бобу, когда тот явится.

Солнечный свет струился в окна, и Валентина, поднявшись, наполовину прикрыла жалюзи. Какие бы доводы ни приводил Боб, она не вернется. Судьба Валентины не была заранее предопределена. У нее имелся выбор: идти за Видалом или остаться. Околдованная сказочным миром, она навеки простилась с собственной безликостью и безымянностью и домом Боба Келли. Это выдуманное королевство было единственным местом, где она могла жить. И даже сейчас, зная, что впереди ждут тоска и одиночество, она не представляла иной жизни.

Боб, ворвавшись в отель, не ожидал увидеть такую роскошь, а когда посыльный провел его через идеально ухоженные сады к бунгало, которое, должно быть, стоило не менее двухсот долларов в день, его тревога постепенно сменилась недоумением.

– Ради Господа Бога, что ты здесь делаешь? Парень у стойки, оказывается, прекрасно знает, где тебя искать. Но кто может платить за такое…

Валентина взяла его за руку, ввела в комнату и плотно прикрыла дверь.

– Пожалуйста, не волнуйся, Боб.

Боб, сузив глаза, с подозрением уставился на девушку.

– Ты, кажется, выкинула какую-то чертовски глупую штуку, верно?

– Да, – кивнула она. – Скорее всего ты прав, Боб.

Боб медленно опустился на стул.

– Говори, – мрачно велел он.

– Прошлой ночью, у Лили, я встретила Видала Ракоши.

Боб резко вскинул голову.

– Он спросил, не хочу ли я пройти пробы, – продолжала Валентина, встав на колени рядом со стулом. – Прости, Боб, мне правда очень жаль, но я должна была рискнуть. Пожалуйста, попытайся меня понять.

В голосе девушки звучало столько решимости, что Боб понял: ничто на свете не заставит ее передумать. И внезапно он почувствовал себя ужасно старым. Все кончено. Впервые он по-настоящему осознал, как сильно любил ее. Любил и потерял. Несколько минут Боб не шевелился, стараясь оправиться от удара, принять неизбежное. Наконец он криво улыбнулся.

– Если ты собираешься стать звездой, Валентина, будь по крайней мере самой знаменитой. И самой лучшей.

Глаза девушки ярко блеснули непролитыми слезами.

– Буду, Боб. Обещаю.

Боб поднялся.

– А здорово все было, правда? – выдавил он. – Никто не готовит лучшие чили и тако.

Тонкие пальцы девушки ободряюще сжали его ладонь.

– Я в любую минуту снова смогу приготовить их для тебя, Боб.

– Да, – кивнул он, осторожно высвобождая руку и направляясь к двери. – Конечно, солнышко.

Но оба знали, что прошлого уже не вернуть. Дверь тихо закрылась, и Валентина просидела неподвижно до тех пор, пока солнечный свет не начал меркнуть и не зазвонил телефон.

Портье уведомил девушку, что мистер Ракоши приедет за ней через полчаса.