Бронзовая Жница

16. Печали любви

Вторую половину дня Морай вновь провёл у Скары. Он обнаружил у пещеры тяжёлые следы другого дракона и про себя понадеялся, что Мвенай мог бы поддержать слабеющего зверя. Впрочем, вряд ли они успели познакомиться как следует. До тесных отношений им было далеко; да и вряд ли меж столь разными личностями установилось бы понимание.

Маргот сошёл в полумрак грота и сходу прижался к угольно-чёрному плечу зверя. Тот ответил слабым урчанием. Но его сухая чешуя была холоднее пальцев маргота.

«Плохо дело», — расстроился Морай и прошёлся, проводя рукой по гриве, до самой морды дракона. И погладил его по шипастой щеке.

Сколько рабов он ему купил, чтобы тот поел? И сколько раз он отказывался, и приходилось отдавать их своим псарям на дрессировку? Скара воротил нос от всего: от людей, от лошадей, от коз и даже от речных сомов. Всё, чем люди когда-либо угощали драконов, Морай перебрал — и безуспешно.

— Скара, ну зачем ты поддаёшься? — пробормотал он и прикрыл глаза одновременно со своим лётным супругом. Единое чувство тоски и безысходности стянуло их. — Да, тебе хочется на покой, ты устал. Столько лет ты летал ради меня. Превозмогал калечность и боль. Но что там, за той чертой? Люди придумали себе Бога Горя, чтобы надеяться на спокойствие и благодать за пределами жизни. Мол, Схаал тебя встретит, приголубит и утешит; и рассудит, как с тобой быть; и новая жизнь забрезжит перед глазами, и ангелы Аана сопроводят тебя в утробу очередной женщине. Если, конечно, Схаал не решат, что ты не заслужил, и не утопит тебя в Первозданной Тьме. А что придумали доа?

Он вздохнул и потёрся лбом о его чешую.

— Ничего, — признал он. — Ничегошеньки. Доа обычно умирают раньше своих лётных супругов. Вашему роду привычно это горе — если это горе — а людям оно незнакомо. Может, это нарочно так? Потому что невыносимо жить, зная, что больше никогда не воссоединишься со своим драконом? Потому что смерть — не иллюзия, она отсекает, как клинок — голову, и обратного хода нет.

Тихий клёкот прошелестел из приоткрытой чёрной пасти. Солидарность — и грусть — и неизбежность были в нём.

Морай подавил порывистый вдох. Он не мог позволить себе слёзы. По крайней мере, пока был трезв.

— Скара, счастье моё, — прошептал он, водя пальцами по носу дракона. — Я знаю, как я жесток. Я терзаю тебя, лишь бы не расставаться. Что лучше — мука жизни, на которую я обрекаю тебя, или окончательная разлука? Забвение тебе… и мне…

Воздух, что Скара выдыхал из ноздрей, был почти холодным.

— Считай меня слабаком, — выпалил Морай и вновь крепко прижался к его щеке. — Или садистом. Я не верю в милость богов. Я не смогу полагаться на них и надеяться, что мы ещё когда-нибудь встретимся. Поэтому я не отпущу тебя. Не могу, как жрецы, сделать одухотворённое лицо и позволить тебе уйти. Понимаешь?! — выкрикнул он куда-то в полуприкрытый рыжий глаз.

И отскочил, слушая лихорадочный стук своего сердца.

— Понимаешь, Скара? — отчаянно возгласил маргот. — Я свою боль превыше твоей ставлю! Кто я после этого? Разве заслуживаю тебя? Прогневайся, Скара! Убей меня, окажи мне великую честь! И после этого — уходи сам. Прошу тебя!

Тот приподнял голову. Посмотрел на Морая с нежностью и звериной тоской. А затем коснулся его мордой, как делал, ласкаясь; он даже не пытался показать зубы.

— Скара! — простонал Морай и стукнул его кулаком по носу. — Скара, я тебе умереть не дам! Ты мучаешь и себя и меня — пока я жив! Как мне оскорбить тебя, чтобы ты сделал это?

И он стукнул его ещё раз.

— Мне наведаться в Ландриль, диатрийский дворец, и позаимствовать у них одёжу из чешуи Рокота, чтобы ты взбесился? Или ты, подобно Мордепалу, лишь посмеёшься?

Но тот лишь моргнул и издал тихий рокот, чем-то похожий на мурлыканье.

Морай в отчаянии налетел на него, стал дёргать его за гриву. Но дракон был непоколебим и не собирался причинять ему ни малейшего вреда, как бы Морай ни бесновался.

Тогда ему ничего не оставалось. Обессиленный своей тоской, он напоследок огладил Скару всего, от ноздрей до кончика хвоста. После чего, понурый, ушёл. Возвращался он теперь пешком — конь его слишком привык убегать, довезя его в один конец, и Морай всякий раз забывал привязать его.

«Раньше я приезжал, чтобы поднять Скару в небо. Сейчас я каждый раз ухожу своими ногами. Будь проклят укус Рубрала, после которого здоровье Скары подорвалось окончательно».

Долина Смерти потонула в шелесте кузнечиков. И хотя ночи были прохладны, лунар овмен всё равно был летним лунаром. Мрак душисто пах маттиолами и опавшими тисовыми иголками, и Морай брёл, косясь на Лордские Склепы.

Кладбище было местом, где частенько можно было встретить Эйру. Однако на сей раз её там не было.

«Легко жить, когда вся твоя душа увлечена чем-то одним», — размышлял он, вспоминая её полный загробной мудрости взгляд. — «Мне было ничего не надо, когда у меня был Скара. Но мне придётся разлучиться с ним. А если б тебе пришлось разлучиться со своим богом, жрица — ты пережила бы это?»

Он дошёл до Покоя привычной тропой. Мечи Мора склонялись перед ним, звеня шпорами, и лакеи подбегали к нему с разными посланиями. Он слушал их вполуха.

— Маргот, важное известие, — пробормотал один из них, Кинай, что склонился перед ним в глубоком поклоне. — После продолжительной болезни, измученный опухолями жаберки и проросшей внутрь чешуйчатки, скончался диатр Гангрии, супруг вашей сестры…

Морай поднял брови. Вальсая всегда избегала писать о состоянии диатра, следуя давней примете о том, что, не будучи упомянутой, болезнь делается слабее.

Похоже, примета не помогла Тандру Гиадрингу.

— Интересно, — протянул он. «На троне Гангрии осталась она и её дочь — та самая, к которой я послал сватов». — Что ещё?

— Помолвка маятского диатрина с диатриссой откладывается и откладывается, маргот. Пошёл слух, что он интересуется больше дочерью нашего суверена — недавно представленной Ланашаей — чем диатриссой Ламандрой. Гангрия за считанные дни потеряла большую часть своего влияния из-за того, что Рэйка разбила их флот. Но уговор не разорван, и, возможно, слухи врут…

«Маяту выгоднее союз с диатром Леонгелем, потому что они надеются, что он прижучит меня на правах сюзерена, и я больше не смогу им вредить. А ещё потому что он становится сильнее Гангрии. Логично», — подумал Морай. — «Тем лучше. Эта девочка станет моей невестой, потому что мне родство с Гиадрингами нужнее — у них осталась целая драконья стая. Должен быть способ встряхнуть моего верного Скару».

Он выслушал все новости, раздал несколько поручений прямо со двора конюшни, где его застигли гонцы, и после этого несколько умиротворился. Поэтому он решил пройтись вокруг Покоя, изучая, как исполняются его поручения по утеплению особняка и дрессировкам собак. И, гуляя, он приметил Эйру на заднем дворе. Её чёрная фигура, подобно собирающему души Жнецу Схаала, медленно двигалась по вытоптанной лошадьми траве. Морай взбодрился и ускорил шаг.

Эйра так увлечённо всматривалась куда-то в верхние этажи и башенки Покоя, держа в руках пучок ароматного змееголовника, что совсем не обратила внимания на него — не обернулась, не поклонилась и не поздоровалась. Морай подкрался — и обхватил её руками сзади, притянул к себе и положил ей подбородок на плечо.

Она даже не вздрогнула.

— Маргот, — проурчала она и сделала упоённый вдох. — Вы от дракона.

— Да, — отозвался Морай и зарылся носом в её густые чёрные волосы. Эта грива напоминала ему гриву Скары — но была гораздо мягче.

И она нежно пахла маттиолами. Маргот прикрыл глаза и обнял девушку покрепче, прямо посреди поросшего сорняками двора ластясь к ней.

Она огладила его руки, затем повернулась чуть боком и дотянулась до его волос. От этого он таял. Когда его гладили по голове, он ощущал что-то, чего никогда не знал — но очень хотел узнать. Он часто позволял это шлюхам, но с Эйрой отдавался этому полностью. Поэтому её ласки невольно пробуждали в нём разные чувства.

Чёрная жрица читала эти чувства по малейшим изменениям в его дыхании на своей шее.

— Тоскуешь, — прошептала она и прикрыла глаза. Крепче прижала к себе его голову.

Он молча, но согласно выдохнул и тоже теснее прильнул к ней. Её касания становились всё более чувствительными, словно она играла на арфе, мягко дотрагиваясь до самых разных струн его души.

Эйра словно наслаждалась его слабостью, его печалью. Улыбка играла на её устах.

— Морай… дивная ты душа. Дракон — это и есть единственное, что делает тебя человеком.

Тот усмехнулся с горькой иронией.

— Молвят, доа, что большую часть жизнь провёл в тесном лётном браке, перенимает от дракона многое — и в душе, и в теле, — процитировал он. — От таких даже женщина понесёт, но чрево её затвердеет изнутри, будто скорлупа, и она родит убожество, что пыталось стать драконом.

«И погибнет от этого в муках, потому что не может человек породить нечто подобное и не принести себя в жертву», — мельком вспоминая лицо леди Шакары, подумал он.

Когда он купил ко двору алхимика Силаса, тот рассказал ему об этом. Силас знал многое из учёных книг. К необычным и мерзким случаям он имел личную приязнь. Слишком крепкая связь с драконом действительно изменяла человека и отдаляла его от людей. Похоже, недаром в Кодексе Доа не раз подчёркивалось, что необходимость оставаться именно человеком — это необходимость, чтобы не утратить самого себя.

И, видимо, чтобы не появлялось на свет неживых уродов с кипящей кровью в венах. Морай волей-неволей учил историю и знал, что Рыжая Моргемона, великая доа, родила пятерых детей, хотя её муж тоже был драконьим всадником. Но, видимо, она не давала себе раствориться в своём Мордепале.

А он не следил за этим. Потому что не видел нужды.

«Одни тают в своей любви, другие отдаются целиком своему делу, а я лишь привержен всецело драконьему браку. Это мой выбор».

— Надо полагать, если человек становится драконом… то и дракон человеком? — задумчиво изрекла Эйра.

Он приоткрыл глаза и улыбнулся, а затем коснулся губами её шеи.

— Да. В той же пропорции, в какой человек силён в сравнении с силой дракона. На одну тысячную.

— Я не понимаю цифр, маргот. Но я вижу, что вы гаснете вместе, — и её пальцы вновь расчесали пушистые волосы Морая. — Это печальная и удивительная картина. Словно свет, что ускользает с улицы в поздний час, и его последние лучи золотят оконную раму и уличный фонарь.

— Ты в любой туше, что бурлит опарышами, отыщешь то, чем воспоёшь своего бога, — пробурчал Морай. — Но опарыши эти жрут меня. Изнутри это не отличается красотой. Это мука.

Она вдруг улыбнулась ещё шире и обернулась к нему лицом. Обняла его за шею обеими руками. Морай всё никак не мог привыкнуть к тому, что она сияла всякий раз, когда он упоминал смерть.

— Да, Морай, — отвечала она безмятежно. — Но чувства — это то, что отличает живого от мёртвого. Если мёртвый не упокоился — он не чувствует. Он лишь зацикливается на том, что не даёт ему уйти. И пережёвывает эмоцию снова и снова, принеся её из жизни. Истинная способность чувствовать как радость, так и боль во всех красках — привилегия живых, которой стоит наслаждаться. О которой молят и просят утомлённые вечным покоем души. У Схаала тоскующих нет. Но и живых тоже.

Её большие пальцы погладили его по обе стороны от носа, и она склонила голову к своему плечу, любуясь им.

«Тоскующих нет», — повторил Морай мысленно. — «Смерть подводит черту. Обрубает затянувшиеся узлы. Делает легче тогда, когда становится невыносимо. Она права».

Он уткнулся лбом в её лоб и вновь почувствовал себя спокойно.

— Ты и есть мой Схаал, — промолвил он.

И чувства всколыхнулись в ней. Что более нежное он мог сказать ей, чем это? Морай без труда уловил трепетный блеск в её глазах.

Живая жрица прежде всего всё равно оставалась женщиной. Как бы она ни воспевала смерть, он отчётливо видел: в жизни ей есть, чего хотеть.

Поэтому он погладил её по овалу прекрасного чёрного лица, провёл по ключицам.

— Холодная, — прошептал он. — Почему не носишь накидку с мехом, что я тебе подарил?

Она отвела взгляд, и он сдвинул брови.

«Сэр Бакс докладывал мне».

— Раздала другим шлюхам, — с недовольством протянул Морай. — Это неуважение.

— Нет, Морай, — с волнением, но непоколебимо ответила схаалитка и посмотрела на него тёмными, как два новолуния, глазами. — Я просто не понимаю одежду. Она может быть удобной, может быть красивой, но для меня она…

— …да-да, лишь временное укрытие бренного тела, — проворчал маргот и притянул к себе её лицо. — Я велю для тебя сделать плащ из вороньих перьев, и будешь ходить вот такая… и убеждать меня, что тебя это ничуть не смущает.

Она была так невозмутима, что он засмеялся и поцеловал её. А затем притянул к себе её бёдра, чтобы она ощутила сквозь одежду его нарастающее возбуждение.

— Думаю, если ты дашь мне слово, что разгорячишься слишком сильно, мы наконец возляжем вместе снова, — шепнул он.

— И зачем, если мне нельзя будет даже напрячь живот? — протянула Эйра. — Почему не позовёшь ту, которая может? Я могу посоветовать одну девушку, она бы с…

— Не хочу, — он вновь поцеловал её. И с упоением провёл руками по контуру её талии. Едва удержался от щекотки.

— Значит, ты будешь стараться, а я буду получать удовольствие, — подвела черту схаалитка. — Получается, кто из нас…

— Полегче, — осадил её Морай. — Ну не до такой же степени.

Она смолкла, а он усмехнулся и вновь погладил её по щеке. Он хотел сказать «пошли», но заметил, что девушка отвлеклась и вновь перевела взгляд куда-то вверх особняка.

Под серым небом, в котором реяли вороны, Покой казался цитаделью мрака, невзирая на красивую отделку. Как бы Морай ни корпел над своим жилищем, с каждым годом оно всё больше походило на логово Скары. Удобное, устойчивое, утеплённое, но внутри — необжитое, полное хлама и свидетельств минувших побед.

— Можно только один вопрос? — как бы невзначай поинтересовалась Эйра.

«Знаю я твои вопросы».

— Только один.

— А что вон там? Вон та комната, за окном, которое закрыто ставнями?

Он проследил за её пальцем и ответил:

— Это покои моей матери. Она живёт там взаперти.

— Уверен?

— Уверен; она не выходит. Погоди; уверен ли я, что она живёт? — Морай сдвинул свои крутые брови. — Ну, я иногда слышу её вопли, когда Мальтара или кто-нибудь ещё пытается приблизиться к её двери.

И тут ему стало любопытно. Он был слишком циничен в отношении богов и потустороннего, чтобы бояться; но возможность посмотреть на жрицу в работе заинтересовала его.

— Думаешь, это призрак орёт? Давай проверим.

«Она моя куртизанка, но я уже забыл, когда в последний раз с ней спал. Что ни день, то какие-то фокусы».

Однако он решил, что они вернутся к этому чуть позже — сразу после того, как выяснят, что там с леди Вельвелой. «Это же не повредит моему страстному запалу», — думал он.

И напрасно.

Когда они явились в вонючий тупик, на них из-за двери сразу же обрушились визг и ругань. Эйра, не поморщившись, уверенно подошла и поскреблась внутрь.

— Нужно открыть, — сказала она.

— Исчезните! Уйдите прочь!! — верещала затворница, будто одержимая.

Морай подошёл, посмотрел в щель. Увидел засов. Он просунул кинжал и поддел его; но дверь не поддалась, ибо была заперта ещё и на замок.

А то и парочку.

— Подожди, — велел он Эйре. — Отойди. Мать, замолкни!

И плечом ломанулся в дверь. Та была довольно крепка, но всё же не чета тем новым и красивым, что имелись в центральном крыле. Она состояла из сбитых между собой досок. Поэтому Морай подобрался, выдохнул — и с треском вынес часть досок внутрь.

Ему в лицо тут же кинулся ворон матери, Краль. С громкими воплями:

— Ублюдки! Грабят! Насилуют!! — чёрная птица полетела прочь по коридору.

А внутри, в вони и многолетней грязи, обнаружился истлевший и подчищенный пернатым хищником скелет. От него даже не несло разложением: вся вонь исходила от гор птичьего помёта по углам и стульям.

Впрочем, окно было приоткрыто изнутри, и Краль явно умудрялся вылетать через щель внизу ставен. Возвращался лишь потому, что здесь горничная каждый день приносила еду и просовывала её под дверь.

Даже Мораю при виде истлевшего трупа стало неприятно.

«Значит, всё это время орал ворон; непонятно даже, как давно она умерла и отчего», — подумал он в некоторой растерянности.

Он отвёл взгляд и хмуро посмотрел на свою подругу.

— Ну и как? — спросил он. — Старая кошелка говорит тебе что-нибудь?

— Угу… — протянула Эйра и потёрла лоб. — Так, надо бы мою сумку…

— Что говорит-то?

Эйра кинула на него быстрый взгляд.

— Убить меня просит? — угадал Морай. — Передай ей, что надо было раньше это делать! Когда она ещё не превратилась в засранные птицей кости. И брось это! Слуги соберут то, что от неё осталось; не ты.

Он протянул руку, чтобы увлечь её прочь, в свою бархатную спальню, подальше от этой мерзости. Но Эйра ловко вывернулась и посмотрела на него серьёзно.

— Морай, — прошептала она. — Здесь есть нечто непростое… закономерное. Я должна взять свои принадлежности и провести небольшой ритуал.

Маргот смерил взглядом покрытые грязью останки и буркнул:

— Ладно, дорогуша. Проводи. Но я буду смотреть. Я хочу видеть, на что это похоже.

И он вышел, чтобы велеть принести её сумку.

Эйра не просто так ощущала дрожь во всём теле. Душа вилась вокруг неё, кричала и стонала пуще ворона, и она чувствовала, что шагнула в сильнейший поток… желаний? Просьб? Слов?

Ей не давало покоя то, что устами мертвецов сам Схаал мог доносить ей свою волю. И сейчас она твёрдо вознамерилась прояснить это для себя. Когда ей принесли сумку, она сосредоточилась на том, что привыкла делать. Зажгла свечу из человеческого жира и поставила её на стол; вооружилась амулетом; ещё растёрла под носом змееголовника, чтобы прохладный сладковатый запах проник в разум; и на всякий случай подумала, какое ей может потребоваться перо.

Стервятника — для изгнания того, что лежало столь долго, что уже ничего не осталось? Враново — уйти от мирского? Она не могла знать заранее.

«Если придётся пить поганое зелье, надо будет решить», — подумала она и скосила глаз на Морая. Тот прислонился к косяку двери и скрестил руки на груди. Он смотрел на неё с интересом; для него это было лишь представление.

Но Эйре это не мешало.

«Раньше у меня никогда не было зрителей, но это неважно».

Она сосредоточилась на омерзительно обляпанных останках. Взглянула в пустые глазницы. Вызвала из своего разума собирательный образ маргасы-матери, что жила здесь когда-то и провела последние дни в тягостном одиночестве.

Cреди шепотов и шелестов загробного мира она распознала её голос.

«Жрица…» — он был слабым и столь печальным, что похолодело в сердце. — «Жрица…»

Огонёк свечи повело вправо и вправо. Дымок коснулся ноздрей Эйры. Она прикрыла глаза, чтобы меньше таращиться на отвратительное убранство тесной комнатушки.

— Я здесь, маргаса, — произнесла она отчётливо. — Я слышу вас.

Шуршание пальцев Морая по дереву она тоже услышала. Но пока он не женился, титул маргасы так и оставался у его матери — ему нечего было возразить.

«Жрица, ты помогла моим мальчикам…» — исчезая, надрываясь и возвращаясь вновь, проговорила почившая дама. Незримая, она почти совсем не ощущалась в комнате. Её голос едва можно было отличить от поющего кузнечиками бриза. — «Достала их из-под завала, чего мы так и не сделали…»

«Услать их прочь было трудно», — вспомнила Эйра. — «Они накинулись на меня вдвоём, визжа и требуя убить не только Морая, но и Вранга с Мальтарой. Мне пришлось изгонять их пером ворона».

— Это мой долг, маргаса, — произнесла она мягко. — Я помогу и вам. Скажите, что вас держит.

Повисла тишина. Шуршание тисов за окном с минуту держало Эйру в напряжении. Но ответ всё же раздался.

«Да, я хочу сказать… поза… позаботься о…»

Эйра покосилась себе через плечо. Морай продолжал внимательно наблюдать за ней своими просветлевшими глазами, в которых угадывалась рубиновая краснота.

«Позаботься в Крале, моём вороне».

Эйра удивлённо подняла брови.

— Хорошо, — ответила она, скрывая своё смятение. Она ожидала услышать имя Мальтары или даже Морая. — И… вы уйдёте?

«Нет, есть ещё кое-что…», — прозвучало почти перед самым лицом, отчётливее, ощутимее. Эйра приготовилась. — «Есть… это же Мор… Морай с тобою, да? Да… ох, жрица… помню про него, что у него зубы резались… по четыре… у остальных, понимаешь, постепенно, а у него сразу по четыре, и он от боли головой об пол бился… и… и…»

Эйра подобралась и сжала края своих рукавов. Мельком посмотрела на свечу.

Та вдруг дёрнулась влево.

«…и этого было мало. Он должен был убиться, убиться до конца!» — и робкий шёпот превратился взвизг, от которого жрица вздрогнула. — «Он умрёт — и я уйду! Он умрёт — так надо!»

Она выкрикнула эти слова ей в лицо, взъерошив ей волосы ледяным ветром. Эйра отпрянула назад. И лопатками упёрлась в мягкие руки маргота.

— Я здесь, — прозвучал над ухом его натянутый как струна голос.

«Здесь», — повторила себе Эйра, ощущая, как вихрь разгневанных душ нарастает. — «Это наш мир. Вы уже мертвы».

Сердце заколотилось. Хотелось уйти отсюда в тёплую постель.

Но свеча подрагивала, уводя огонь влево, и Эйра понимала: это не души. Это говорит нечто большее среди них.

Говорит сам Схаал.

Она зажмурилась и прижала ладони к лицу. Так стало только хуже. Рёв усиливался, грозя вновь зазвенеть у неё в черепе. И она поняла, что надо действовать.

Она вытащила амулет из железных ключей на бузинной палочке. Ключи были её спасением уже столько лет! Железо — металл, что расчёркивал призрачные связи. Раньше она носила при себе просто так. Но потом добавила бузинную веточку, полагаясь лишь на слух о том, что бузина служит защитой от тёмных намерений. Поскольку на неё удалось нанизать сразу несколько ключей, амулет стал ещё сильнее.

Но когда он дрожал, как сейчас, и накалялся в её руках, она начинала опасаться, что когда-нибудь он не выдержит.

— Прочь! — выкрикнула она, взмахнув связкой ключей. И самые громкие голоса оборвались сию же секунду. Но кровь стучала в висках, и жрица не собиралась отступаться.

Было у неё основное правило, главный нерушимый принцип всякого схаалита.

Увидел — помоги.

Если она уже узнала о душе, извлекла её из общего потока, она должна была разрешить её судьбу — точно так же, как и всякий схаалит, что увидел кости на обочине, должен был предать их земле.

Эйра сжала зубы и села к сумке, стараясь не слушать гул в ушах.

— Нужно чего-нибудь? — прозвучал голос маргота, рассеиваясь, будто свет в мороси дождя.

— Н-нет, — неловко ответила Эйра. — Просто я должна сделать то, после чего буду немного… невменяемая.

Его тёмные глаза блеснули неприятием; Эйра понимала, что у него были планы на её тело этим вечером. Но она не хотела его обнадёживать. От поганого зелья слишком тошнило, чтобы давать нанимателю ложные надежды.

— Что ж, надеюсь, это зрелище будет того стоить, — оборонил Морай. И Эйра тотчас же присела к своей сумке. Откупорила флягу, отпила вонючего настоя из кадавриков и, пока разум ещё не затуманился радужными разводами, поискала в руке нужное перо.

Враново — так она решила.

«Освобождение от мирского, наверное, ей подойдёт. А ещё она любит воронов».

Знакомое марево смазало всё, что было вокруг: столбики изголовья, покрытую помётом поверхность стола, светящий холодом квадрат окна… Эйра пошатнулась, но устояла. Души замельтешили перед глазами болезными рваными облаками.

Она сделала решительный вздох и сосредоточилась на голосе маргасы, на её словах, на всём, что с нею было связано; она буквально вытащила её бледный образ из толпы.

— Именем Схаала, — молвила Эйра, подрагивая от тычков незримых рук. — Я приказываю тебя, маргаса, отправляться в чертоги вечного покоя.

«Я тебе не по зубам, грязная шлюха!» — взвизгнула знатная дама, и под дых вонзился холод чужой хватки. Мертвецы цеплялись за Эйру, кусали, лизали её уши и пальцы; хватались за волосы и лезли в глаза, как мошки.

— Это наш мир, — твёрдо сказала Эйра. — Не ваш. Вы мертвы. И ты тоже.

Ей было омерзительно от поползновений чужих культей, от смрада заброшенной каморки, от шатающегося перед глазами пространства. Но она знала, что может с этим справиться.

— Схаал направляет мою руку! — продолжала она громче. — И рукой моей освобождает тебя, маргаса, от твоей привязанности к миру живых!

Она взмахнула пером, рассекая дух сгорбленной дамы — но та лишь озверела и кинулась ей прямо в лицо. Эйра ощутила, как призрачные пальцы сомкнулись на шее, и как зубы щёлкнули, пытаясь откусить ей нос.

«Не то перо!»

Она пошатнулась и чуть не упала. Разум лихорадочно искал, какое перо подошло бы вместо вранового. Она влезла в сумку; но новый вал мертвецов насел на неё и сбил её с ног. Эйра упала.

Но горячие руки маргота вновь подхватили её.

— Перо… — забормотала она, как в бреду, барахтаясь в его хватке.

А затем подняла глаза — и в ужасе отпрянула.

Морай горел с ног до головы звёздным огнём — белым и чёрным одновременно. Он пылал ярко, как факел, и все руки и оскаленные рты мертвецов, что тянулись к нему, обжигались об это пламя — и ускользали, поверженные.

Он был неприступен этим сотням и тысячам, хотя они алкали пожрать его. И это было величественное и потрясающее зрелище…

…до тех пор, пока Эйра не поняла. Эти души роятся и рвутся к нему руками существа куда большего. Уходя далеко ввысь звёздных бездн, тёмный титан смерти Схаал, увенчанный рогами, хотел забрать его.

И не мог.

Не мог — потому что Морай стал больше драконом, чем человеком, и оттого перестал быть ему подвластен.

Сердце Эйры пропустило удар. Перед глазами помутнело. Укусы на руках стали реальнее.

И тут охваченный огнём маргот склонился к ней ближе, закрывая собой Бога Горя. И встряхнул её:

— Эйра, в строй! — рявкнул он.

Глаза его блеснули и оказались драконьими, красно-рыжими, как у Скары.

Его жар взбодрил Эйру. Он отсёк её от мертвенного холода множества неупокоенных. Она кивнула. Отыскала равновесие и отмахнулась от тянущихся к ней жадных духов:

— Прочь! Я жива — вы мертвы! Ох… маргот, пожалуйста… крыло ласточки, пожалуйста! В сумке…

Через мгновение Морай чертыхнулся, нечаянно схватив сушёную личинку-ильмию. Он брезгливо выкинул её. И сразу после этого небольшое сухое крыло оказалось в эйриной ладони. Она стиснула его и повторила:

— И рукой моей освобождает тебя, маргаса, от… твоей гордости, что не даёт тебе покинуть живых!

Лицо с провалами рта и глаз покорёжилось, дёрнулось, исказилось; призрак отпрянул. А Эйра потянулась вверх. Подталкивая её под плечи, Морай помог ей подняться. И она произнесла заключительную фразу изгнания:

— Схаал забирает тебя — такова его воля, воплощённая мной!

И тут же крик, полный мучительной боли, зазвенел в ушах. Душу разорвало на тысячи обрывков, что растворились в пространстве, ушли в землю; а сама Эйра на негнущихся ногах сделала три шага назад.

— Живое к живому, — прошептала она, и призраки стали рассеиваться. — Мёртвое к мёртвому…

Крик маргасы ещё звенел в ушах, но Эйра поняла, что она вышла из царства теней. Очертания комнаты стали чётче, и ощущения рук Морая на плечах — теплее.

— Всё? — прозвучал над ухом его напряжённый голос.

— Да, — выдохнула Эйра, подрагивая.

Маргот перехватил её руки и поднёс ей к лицу её собственные запястья, на которых отпечатались раны, нанесённые зубами призраков.

— Они возникли сами собой, — произнёс он. — Это…

— Это были… — хотела было ответить Эйра, но осеклась.

Она вспомнила тёмный столп, коим над миром нависал Схаал. И поняла, что её опасения подтвердились.

Её плечи задрожали, и она заплакала. Морай сразу же обнял её и позволил ей прижаться к его груди, чтобы она нашла в нём опору своим шатким ногам и чувствам.

— Ну-ну, жрица, коли б я знал, что твоя работа так непроста, я смотрел бы на тебя иначе, — проговорил он ей ласково. — Но ты одолела мою мать, и это было жутко и потрясающе. Словно чёрная Жница, ты стояла одна против незримой толпы, и ветер иного мира развевал твои тёмные волосы.

Она не могла разделить его восторг.

«Чёрная Жница!» — повторила она про себя не в силах сдержать рыдания. — «Лишь милостью Схаала мне дана такая сила! И такая ответственность. Я служу ему и буду служить всегда; и это значит, что я должна отдать ему тебя, Морай».

Теперь нельзя было отмахнуться. Нельзя было списать всё на собственные фантазии. Она видела божественного супруга своими собственными глазами, и он красноречиво указывал ей на маргота.

Он жаждал забрать его из мира живых.

«Я всегда служу тебе, Схаал», — подумала она и зарылась носом в плечо Морая.

***

На следующий день к могилам Мааля и Морлея добавилось захоронение леди Вельвелы. На похоронах присутствовало на одного человека больше — присутствовала также и леди Мальтара. Девушка осунулась и смотрела отсутствующим взглядом.

Никто не ершился. Каждый из детей Тарцевалей кинул по горсти земли. После чего Морай отправился к Скаре, Вранг — под домашний арест, а чёрная жрица принялась зачитывать заунывную упокойную песнь.

Мальтара продолжала мёрзнуть. Это был первый день секмена, шестого лунара осени, и во всей Рэйке ночи делались чуть холоднее. Кавалеры одалживали плащи своим леди, звёздные ночи становились длиннее, а лошади уже не так охотно лезли в горные ручьи. Это было ещё лето — но не для неё.

«Скоро совсем зуб на зуб попадать перестанет», — подумала она. — «Смолкнут кузнечики. Гьеналы будут выть ещё тоскливее. И ядовитые лягушки, тисовые древолазы, впадут в спячку на время сезона дождей…»

Возвращаясь с кладбища, она обернулась. Теперь у отцовского склепа и последнего покоя Вельга было уже три свежих насыпи.

«С появлением этой жрицы в сборе оказалась вся семья».

Мальтара улыбнулась этой мысли. Поправила свой ворот и посмотрела на махину Покоя.

«Их по ту сторону больше, чем тех, кто остался по эту».

Отдалённый рёв разлетелся над лесами. Мальтара сбавила шаг и сощурилась. Нет, это был не Скара; в небе, далеко-далеко, она разглядела красно-зелёного Мвеная.

Хотела бы она когда-нибудь стать доа? Не каждому человеку с кровью Кантагара было суждено заключить лётный брак. И не каждому дракону тоже. Но Мвенай был так близок ей. Преданный собственным лётным супругом, униженный, изгнанный, он казался потерянным — и никому не показывал этого.

Хотя то же самое можно было сказать о Вранге.

Брат был необычайно молчалив на похоронах. Мальтаре больше не доверяли письма, но она знала, что леди Ланита забрасывает маргота посланиями и умоляет дать Врангу право на перо и пергамент.

Морай оставался, как всегда, жесток и выкидывал эти письма в огонь. Но Мальтара больше не чувствовала внутри ни ярой поддержки, ни осуждения.

Ничего.

Кроме желания получить своё. Расплату за долгие годы службы. За отданную молодость, за растоптанное доверие.

И за узы их родства, что Мальтара всё равно неизменно ставила выше всего прочего.

Она знала, что делать. И шаг её был твёрд. Леди Тарцеваль собиралась претворить сегодня всё задуманное.

Сегодня был тот самый день.

Она отправилась по нижнему этажу вдоль комнат. Когда она подошла к Перстам Мора в чёрной чешуйчатой броне, те по привычке выпрямились перед ней.

— Хощу… зайти… к Врангу, — сказала она неуверенно. Разделённый надвое язык почти зажил, но слова всё равно давались ей с трудом. Она потопала сапогами по пыльному ковру, чтобы стрясти грязь, и вопросительно взглянула на охрану.

— Конечно, миледи, — отвечал ей один из гвардейцев.

«Всё-таки не отнял у меня право проходить через них», — подумала Мальтара.

Злилась ли она на Морая? Тосковала? Точила зубы? С того дня внутри залегла бесстрастная пустота.

Она шагнула в жилище, ставшее брату темницей.

Единственным развлечением Вранга взаперти, в небольшой каморке с видом на конюшню, было чтение. Он стряхивал пыль с давно никому не нужных книг, читал историю и географические заметки, Кодекс Доа и биографии.

Взглянув в его лицо, Мальтара увидела отражение себя самой. Безразличие, уныние и бессмысленность. Однако, когда за ней закрылась дверь, он слегка оттаял и поднял брови.

— Сестра? — молвил он негромко. — Как ты?

— Хршо, — не слишком охотно выговорила Мальтара. Вранг потемнел лицом, сочувствуя. Но она не верила ему ни тогда, ни теперь. — Пршла сказать, что мой черёд.

— Черёд чего?

— Уходить отсюда.

Глаза Вранга распахнулись шире. Он выдохнул, не веря своему счастью, и улыбнулся:

— Мальтара! — он поднялся с запылённого кресла, на котором сидел, и шагнул к ней. Но обнять не решился. — Какая же ты молодец! Как хорошо было бы, если бы ты поняла это раньше.

«Если бы да кабы», — подумала та. Она почти не улыбнулась ему в ответ и продолжила:

— В Арракис. Еду. Окольными путями, конечно.

— Отправься к кузену! Уверяю, он примет тебя…

— Вряд ли, — она дёрнула плечом. — Но я передам от тебя, что скажш.

Вранг тут же встрепенулся и заходил туда-сюда. Два шага вдоль кушетки, три по диагонали комнаты. Для Мальтары главное было, чтобы он не отводил глаз.

Она держала его взгляд, и ему было всё тяжелее отвлечься.

«Я твой друг», — говорила Мальтара мысленно. — «Я делаю, как ты хотел. Значит, я твой друг. Значит, ты можешь говорить со мной честно…»

— Скажи им, что со мной всё в порядке. Что я люблю их, — произнёс он задумчиво. — И что я скучаю. Что Морай, похоже, хочет склонить меня на свою сторону, раз пытается знакомить с драконом… — он притих, опасаясь, что зашёл на скользкий лёд. Но Мальтара ничего не выразила на своём лице. — И что они могут это иметь в виду при переговорах. Он не причинит мне вреда, я думаю. Пусть рассчитывают на меня. И пусть приветят тебя! Ты служила ему много лет, но некому было помочь тебе вылезти из этой ямы. Ты не виновата.

«Ты не прав», — невольно подумала Мальтара. Она не разрывала с ним глазного контакта. И продолжала твердить про себя. — «Однако ты так не считаешь. Ты считаешь, что я жертва обстоятельств. Ты считаешь, что я безобидна…»

Морай считал её искусство бесполезным, но Мальтара никогда не пренебрегала им. Она словно вела с собеседником двойной диалог: вслух она говорила одно, а мысленно внушала ему то, что ей требовалось.

Это её ещё ни разу не подводило. И хотя Вранг был добродушен лишь на вид, а в душе — недоверчив, как дикий гьенал — она знала, что добьётся своего.

Она покивала и улыбнулась:

— Однако я не хчу оставаться в Альтаре, — сказала она. — Пережду и впрёд. Меня манят другие земли. Я хчу покинуть эти края… хчу увидеть море и горы легендрного Сакраала… хчу жить, а не прислуживать одной из сторон этой войны. Денег у меня хвт. Спрвждение есть.

— А если вскоре я стану марготом? Или даже марпринцем? Ты вернёшься?

Она ответила ему долгим взглядом.

«Похоже, всё сработало».

— Псмтрим… — ответила она. Они поцеловались в щёки на прощание. Уже у двери она остановилась и достала из кармана небольшой свёрток. В нём было деревянное колечко. Она положила его на перчатку и протянула брату:

— Взьми. Носи на память обо мне.

— Я смогу передать его тебе с посыльным, чтобы ты знала, что это от меня? — взволнованно спросил Вранг, надевая его на указательный палец.

Мальтара кивнула.

«Отдыхай, Вранг, спи», — подумала она.

Он улыбнулся ей напоследок — и она ушла.

«Любящий семьянин, заботливый брат, достойный наследник», — ухмылялась Мальтара про себя. — «Это не про Морая, но и не про тебя; жалкий, мстительный, хитрый Вранг».

После этого она, не теряя времени, отправилась в покои маргота.

Только вернувшийся от Скары, Морай был у себя. Шлюха ещё не успела прийти к нему с кладбища, поэтому он был предоставлен сам себе и доносам с маятского фронта. Он что-то насвистывал себе под нос; но вид у него был мрачен.

Когда Мальтара с его дозволения вошла, он посмотрел на неё тяжёлым взглядом. Она сделала один шаг, второй, подходя к нему; он не отстранился. Тогда она приблизилась и прижалась к его боку. Спрятала лицо у него на плече.

Он похлопал её по спине, а второй рукой опрокинул кубок.

— Брат… — прошептала Мальтара. Она долго воображала себе этот разговор. Но, когда час настал, слова не шли на язык. Поэтому она сглотнула и дала себе полминуты на то, чтобы собраться. Пока его сердце стучало у неё над ухом.

«Наш Бешеный Дракон из Брезы, наш Безакколадный и наш единственный герой минувших лет», — думала она. — «Что бы ты ни сделал, я не смогу тебя ненавидеть. Таково моё проклятье».

Она коснулась его белых с едва заметной краснотой волос. Полюбовалась тем, как голубые и рыжие блики играют на разных прядах. Поскребла кончиками пальцев по его богато расшитому вороту.

— Ну чего тебе? — наконец спросил он и взъерошил ей копну. — Я знаю, тебе было больно. И я был зол. Но ты всё равно здесь. Мы стая.

— Угум… — кивнула Мальтара. Слёзы засеребрились у неё в глазах. Она никак не могла начать.

— Грустишь по матери?

Она вяло пожала плечами.

— Тогда чего тебе надо? Приласкаться? Я и сегодня не в духе, сестра. Скаре плохо.

«”Не в духе” для меня. Твоя Чёрная Эйра утешает тебя, как бы ты ни был зол или расстроен, и об этом наслышан весь Покой. Но она не знает, сколь быстро проходит твоя любовь, ведь любишь ты только драконов. Ты сам стал одним из них, и люди для тебя — корм».

Она подняла на него глаза. Две слезы скользили по бледным щекам.

— Брат, — молвила она тихо. И он наконец удостоил её взглядом. — Брат, прст знай… Я на твоей стрне. Всегда. Что бы ты ни… и что бы я ни…

— М-м, — равнодушно хмыкнул тот в ответ. Он взял её подбородок и коснулся губами её лба. — Молодец, Мальтара.

Однако она вырвалась, схватила его за шею и перехватила поцелуй губами.

«Я уйду, но напоследок я заберу всё, чего хочу».

— Ай-ай, — зафыркал Морай, чуть не пролив вино. Он отставил кубок, а она толкнула его в грудь, чтобы он сел на кресло. И, не позволяя ему отвлечься от поцелуя, распустила завязки его штанов и расстегнула ремень.

И себе тоже.

— Ты очумела, — усмехнулся маргот, когда она скользнула холодными руками вниз его живота. Однако он положил локти на подлокотники и смотрел на неё безо всякого возмущения.

— Ты меня обидел, — ответила Мальтара, распаляя его своими не слишком умелыми, но уверенными касаниями. — Я хощу…

— Чтобы я попросил прощения?

— Тебя.

— Ох, — Морай вытянул ноги и посмотрел на неё из-под полуприкрытых тёмно-серых глаз. Дьявольская краснота мерцала в их глубине. — Ну ты…

Однако его тело отвечало её стараниям. Мальтара тоже усмехнулась, довольная собой — и без промедления воспользовалась этим, села на него и издала полный удовлетворения вздох.

Морай взял со стола кубок недопитого вина и глотнул ещё. Но она не давала ему отвлечься. Она заставляла его смотреть на себя, пока двигалась вверх и вниз, и сожалела лишь, что не может раздеться и так же впечатлять его пышным бюстом и округлыми бёдрами, как Чёрная Эйра. С фигурой Мальтаре не повезло, она была поджара и сложена как юноша.

Впрочем, она доподлинно знала, что услугами мужского борделя, «Сокола», Морай тоже для разнообразия пользовался. Раньше; когда он был ещё бездумен и не в меру любопытен. Поэтому каждый раз она отгоняла от себя сомнения.

«Красота скоротечна; верность не имеет срока».

Она заставила его тяжело дышать, вынудила его положить руки ей на бёдра, довела его до блаженства…

И в момент благостного забытья он выпалил:

— Ах, Эйра!

Тогда она остановилась и провела пальцем по его шее, снимая капли пота. Посмотрела на него исподлобья. Натянуто и оскорблённо.

— Эйрой называют любую, у которой «р» в имени есть, — отдышавшись, проворчал Морай.

— Угум, — ответила она. — Только не снатных леди.

— Да какая разн…

— Н-нкакой, — буркнула Мальтара. Она не позволила своему возмущению испортить этот момент.

Последний момент, момент прощания. После которого они навсегда расстанутся. После которого он займёт центральное место в её галерее.

Галерее воспоминаний.

Она поняла, что не способна противостоять своей убийственной любви к нему. Поняла, что нобель Куолли был прав. Но не собиралась переходить на сторону мятежного дворянина; равно как не собиралась и оставаться у ног маргота.

Пора было заканчивать. Пора было брать жизнь в свои руки.

Пора оторвать от себя пиявку безответной любовной муки. И забрать себе лишь то, что может принести будущую радость.

Мальтара склонилась к брату, чтобы вновь поцеловать его.

А затем слезла и потянула к себе полотенце, что тот всегда держал неподалёку. Сам же маргот, не меняя своего разваленного положения в кресле, издал долгий вздох и выпил ещё.

— Сходи в мою ванную, — предложил он. — Фурия.

Равнодушный и прагматичный, как и всегда.

Всегда с ней.

— Схошу в свою, — качнула головой Мальтара. — Пока, Морай.

Он пожал плечами в ответ, а она, застегнувшись до конца, ушла.

«Пусть всё завершится сегодня», — подумала она, подводя черту.