Бронзовая Жница

8. Боль ближнего своего

Леди Мальтара не отходила от постели своего брата. Он лежал спиной кверху, а она перемещала по его отёкшей спине мешочек с колотым льдом. Бледный свет сумрачного дня просачивался внутрь. Всё казалось тягучим и болезненным, как в лихорадочном сне.

Морай повернул голову набок и вновь посмотрел в окно. Там, в горах, дремал болезный Скара. Его единственный добрый друг, его судьба и его душа. Когда он примчался к нему минувшей ночью, он обнаружил дракона обессиленно лежащим на груде костей. Тот слабо заурчал при виде своего всадника.

Но его тело было холоднее обычного. Морай тогда ощупал все его раны и убедился, что шея его, хоть и прокушена, но цела. Однако безвольная слабость чёрного дракона страшила маргота.

«Плоть их соткана из чешуи, жара и стали», — вспоминал он строки из Кодекса Доа. — «Лекарства и яды людей им безразличны».

Очередная капля упала со свёртка со льдом ему на поясницу, и он вздрогнул. Но не издал ни звука. Он не отрывал взгляда от окна.

«Я ничего не могу для тебя сделать, Скара…»

Кулаки сжимались от злого бессилия.

«Если б я мог сражаться один, без него, чтобы такого не бывало! Но без доброй битвы он продолжит гаснуть, как тлеющие угли. Лишь на войне он снова становится живым».

Он сморгнул влагу со светлых ресниц и сдавленно вздохнул.

«Скара, ты мне нужен. Держись, Скара».

— Братец, — прозвучал тихий голос над головой. Мальтара тронула его плечо мягкой рукой. — Не волнуйся ты так. Он же дракон, справится.

Ярость взорвалась у него в груди. Он дёрнулся и локтем отпихнул её мешочек со льдом.

— Заткнись, дура! — рявкнул он. — Молчи, если не понимаешь, о чём речь!

Мальтара испуганно затихла и подхватила кулёк. Сестра раздражала его. После того случая, когда они на радостях от захвата Таффеита напились и переспали, она от него вообще не отходила.

А поскольку она в Покое была вроде камергера, занималась снабжением и обеспечением всех живущих в особняке и укреплениях, от неё было в целом никуда не деться.

— Прости, — тихо сказала она. — Но он же гораздо сильнее тебя. Он дракон, а ты человек. Вы всё равно всегда будете разделены…

Он зверски сверкнул на неё своими глубоко посаженными глазами и процедил:

— Мальтара, я уже сказал. Ты дура и ничерта не понимаешь. Если хочешь болтать — уйди.

Она покорно склонила голову и продолжила прикладывать лёд к его спине.

«Одно хорошо», — думал маргот. — «По слухам, Каскар лишился ноги и сейчас тоже не вылезает из постели. Рубрал летает по окрестностям, Наали в бешенстве бросается на своих, и Таффеит устоял. А Ланита завтра будет здесь, и я вышлю Врангу весть об этом. Вот только Скаре… Скаре это не поможет. Ничего нельзя сделать, можно только ждать».

Он закрыл глаза и, казалось, задремал. Пока его не разбудили поцелуи Мальтары — на лопатке и сзади на шее. От этого Морай тяжело вздохнул и уткнулся лбом в свою руку.

— Я так понимаю, когда Исмирот предпочёл спать не с тобой, а с этим проходимцем Кинаем, тебе стало скучно одной? — пробурчал он, не в силах отбиваться.

— Мне без него хорошо, — ответила она тихо. — А без тебя — нет. Зачем тебе шлюхи? Почему не зовёшь меня?

— Потому что ты мне не сдалась.

— Но я твой верный друг с самого детства! Я всегда хотела быть рядом. И я всегда люблю тебя.

Он протяжно вздохнул, вновь спихнул кулёк со льдом и перевернулся на спину. И уставился на неё тяжёлым взглядом.

— Я слишком устал для этого, — сказал он. — Хочешь ублажить меня — давай. Но если ты скажешь ещё хоть одно слово, я велю тебя запереть до конца недели.

«И так голова болит».

Глаза Мальтары вспыхнули. Она с восторгом приникла губами к его животу, пошла ниже… но касания её рук были до того осторожны и боязливы, что Морай не испытал ничего похожего на возбуждение. Он смотрел на неё снисходительно и уныло.

«Когда-то мне казалось, что у неё живой и сильный разум», — думал он, следя за тем, как скользит её язык по шрамам на его коже. — «Но теперь я не понимаю её».

— Ты совсем устал, — сказала она тихо. — Твоя плоть не отзывается мне.

— Ага, — буркнул он.

«Именно это я имел в виду. Твой жалкий вид делает всё ещё хуже, заставляя меня думать об упадке нашего семейства».

— Может, мне позвать тебе шлюху? — услужливо предложила она. — Дирабеллу? Или ту, чёрную, с которой ты приехал?

— Принеси мне портвейна и умолкни, — сказал Морай. — Главной шлюхой станет мой брат. Я погляжу, на что он способен, выпрашивая то, что ему так нужно.

На следующий день Ланиту действительно привезли. Связанную, как порося на убой, её вынесли из повозки в холл к марготу в одном исподнем. И он, перенеся вес на одну ногу, встал над ней. Улыбка украшала его уста.

— Как прошёл путь, миледи? — спросил он у обессиленной растрёпанной пленницы.

— Благодарю, маргот, — хрипло прошептала Ланита в ответ. Её каштановые кудри превратились в слипшиеся верёвки, а на лице застыла вековечная тоска. — Хорошо.

— Вы скромничаете, — усмехнулся Морай и склонился, помогая ей встать. — Пойдёмте, я позабочусь о вас. Парни, ну кто ж так возит знатную леди! Бедняжка совсем замёрзла, не правда ли?

Ланита смотрела на него недоверчиво. Он рассёк верёвки, что связывали её руки, и повёл её за собой, на второй этаж.

От глаз пленницы не укрылось, что маргот выраженно хромает. Он проследил за её взглядом и проговорил:

— Это после очередного падения со Скары, дорогая невестка. Прославившая меня традиция выживать после этого на сей раз заставила меня пострадать.

«А я решил сам вправить себе вывих, и, чёрт бы меня побрал, сделал что-то… не так».

Она молчала. Кровоподтёк под её губой служил красноречивым ответом. Хотя он ничуть не уродовал её стать; голубая кровь была видна и в её росте, и в её узкой талии, и сосудами она просвечивала сквозь тонкую аристократичную кожу.

— Ваш брат держится на драконе куда крепче, — продолжал Морай, приглашая её в свои апартаменты. — Даже когда я отсёк ему ногу, он не упал.

Ланита вздрогнула и замерла. Страх вспыхнул в её зелёно-голубых глазах.

— Ничего-ничего, докладывают, что Каскар жив, — многозначительно улыбаясь, Морай приоткрыл дверь в ванную комнату. Слуги подготовили ему горячей воды, но он дал возможность даме согреться и обмыться. — А вот что насчёт Вранга — непонятно. Так называемый законный маргот не появляется ни на поле боя, ни в вашем обществе… но скоро он узнает о том, что вы в плену, и проявится. Не правда ли?

— Что вы с ним сделаете, если он придёт за мной? — дрожа, прошептала Ланита.

— Вряд ли то же, что и с вами, — усмехнулся Морай. — Я знаю его с самого детства и помню, как он писался в штаны, поэтому у меня на него не встанет.

Ланита в ужасе ускользнула от него и закрыла дверь ванной.

«Безупречная леди — сносит любые невзгоды стойко, словно воин, но делает вид, что пошлости выводят её из равновесия».

Когда Ланита отогрелась в горячей воде, отмылась и облачилась в чистую котту, ей некуда было деться, кроме как выйти обратно в гостиную с бархатными синими стенами, где Морай уже ожидал её. Он предложил ей присесть на диванчике напротив.

Ланита была в одной рубашке — что для леди считалось тем же, что и нагота — и потому продолжала прикрываться руками. Однако она безропотно подчинилась.

— Мне нужно дать Врангу знать, что вы здесь, — обстоятельно объяснил маргот. Он поигрывал своим кинжалом с рукоятью в виде чёрной пасти Скары.

Ланита настороженно посмотрела на него в ответ.

«Какая умница, лишнего не говорит, всегда слушается», — подумал Морай. — «А ведь она могла бы быть моей, если бы старый идиот Кассат выдал её за меня, а не создавал некрасивый прецедент. Он сделал всё, чтобы показать, что поддерживает младшего кандидата на марготский титул. Ради чего?… И этой войне уже десять лет…»

Он лирично улыбнулся. Это было по-своему странно. В детстве Вранг был совсем забитым, запуганным мальчишкой, который и ел-то зачастую лишь тогда, когда Морай с ним делился. Он всегда считал его своей тенью и как-то упустил момент, когда тот вдруг решился сбежать — и превратился в ревностного врага.

«Как время пролетело… но этот старый поединок близится к развязке».

Маргот отвлёкся от воспоминаний и протянул настороженной леди свою ладонь.

— Дайте левую руку, — сказал он. — Мне потребуется ваше обручальное кольцо.

Ланита молча протянула свою кисть, и он сжал ей запястье, растопырив её пальцы нажимом на костяшки.

А затем придавил её пятерню к столу и вонзил кинжал в основание безымянного пальца. Леди в ужасе дёрнулась и взвизгнула. Она рванулась, пытаясь высвободить свою кисть, и кровь забрызгала её рубашку. Но хватка Морая была стальной: он додавил клинком остатки жил и отделил палец от руки.

Дело было сделано за пару секунд. Ланита побелела от боли. Она вся тряслась и хлопала губами, не в силах издать ни одного членораздельного звука.

Однако Морай от своей вседозволенности стал ещё игривее. Он притянул её руку к себе и коснулся губами кровавых дорожек.

— Ну, ну, — проурчал он. — Не больнее же, чем рожать детей, верно? А ведь ты могла бы родить их мне. Эта прелестная ручка осталась бы цела, если б твой отец предложил её правильному жениху.

Точёные черты леди исказились ненавистью. Сине-зелёные глаза вспыхнули. Пережитый страх стал ей нипочём; и она плюнула Мораю в лицо.

Он тут же отбросил от себя её руку. И хотел ударить, но сдержался.

«Она разделяет со мной фамилию. С неё хватит», — решил он и смахнул плевок со щеки. Отнятый палец был достаточным наказанием.

— Иди к моей сестре, Мальтаре, — гаркнул он и указал ей на дверь. — Она тебя устроит до тех пор, как мы получим ответ из Арракиса.

После чего он позвал к себе гонца и передал ему палец Ланиты вместе с кольцом. Тот отправился немедля.

И всё же внутри бушевала никуда не выплеснутая злоба. Ему понравилась храбрость Ланиты сама по себе; но не понравилось, что это его унизило.

Чтобы успокоиться, он походил по кабинету. И нашёл, чем себя занять. Занятием стало письмо с алой печатью в виде гидры, гербом Гиадрингов, — послание от его старшей сестры, диатрис Вальсаи.

«Дорогой брат,

Надеюсь, ты в добром здравии.

Сколь не люблю я обсуждать политику, вижу, тебя она беспокоит в первую очередь. Но я рада ответить на твои вопросы.

Ты совершенно прав, что мой муж — мудрейший из диатров. Он сумел войти в Конгломерат, не карая своих драконов за уже минувшие случаи людоедства. Он хочет сохранить Гангрию сильной и, как ты говоришь, в своём роде ратует за то, что драконы должны быть над людьми. Хотя он, конечно, рассматривает их как важную часть нашей государственной целостности — я бы назвала это так.

Ко двору прибыла его племянница по сестре, леди Лилисса Конзана. У нас ожидается множество утомительных вечеров с потенциальными женихами для неё, ей уже четырнадцать; и Тандр велел всякому иметь в виду, что за неимением второго ребёнка будет рассматривать её как свою, а значит, желающих будет много.

Спасибо, что справлялся о здоровье нашей единственной дочери и радости. Диатрисса Ламандра оправилась от своего падения и вновь наслаждается жизнью принцессы. Я запретила ей приближаться к Драконьей Стене. Но теперь ей шесть лет, и она уже вовсю диктует мне свою волю. Я скажу ей, что дядя Морай поддерживает моё мнение в этом вопросе: девочкам не место рядом с драконами.

Тем более, вскоре она будет знакомиться с диатрином Маята, своим женихом. Мы давно уже ждём его приезда, но всякий раз ему что-то мешает; виной всему, я полагаю, их трудности с Конгломератом и драконом. Ведь их Мвенай большой любитель совсем не звериной охоты.

Что же до тебя, я слышала, что ты не прекращаешь междоусобицу не только с Астралингами, но теперь и с Хаурами. Я неизменно буду повторять, что этот вопрос надлежит решать мирно, но ты неизменно будешь говорить мне, что это дело принципа. Хочу лишь попросить тебя беречь своих родственников. Они такие, какие они есть.

Правда ли, что ты снова упал со Скары? Расскажи поподробнее о своём сказочном везении. Я дам прочитать Ламандре — она, поверь, обожает истории о твоих подвигах. Боюсь, правда, при дворе судачат и о других твоих «подвигах», о коих мне даже думать не хочется. Надеюсь, когда-нибудь ты всё же развеешь эти тёмные слухи о своём «садизме», покровительстве работорговли и прочему вздору. И, будет день, Альтара получит долгожданный мир — и ты приедешь в гости в наш славный город, Морские Врата. Столица Гангрии всегда открыта для тебя.

Целую,

Диатрис Вальсая Гиадринг».

Чтение изящных строк с завитками умиротворяло Моря.

«Вальсая прекрасно знает, что слухи обо мне не лишены оснований, но не хочет об этом думать», — ухмылялся Морай. — «Она рассказывает мне мало полезного, но всё же не лишне бывает узнать о делах гиадрингского двора из первых уст».

Родственники такие, какие они есть. Она, вероятно, имела в виду своё отношение к самому Мораю.

«Жеманная, пугливая женщина, но всё же не хает меня вместе с толпой — это хорошо».

После этого ему пришлось вернуться к делам политическим.

Ввечеру они с Мальтарой, Исмиротом, Кинаем и несколькими другими вновь провели разговор.

— Конгломерат ныне включает три королевства, — зачитал Кинай. — И семь провинций, исключая Альтару и Хараан. Задержка вызвана тем, что они ведут с нами боевые действия, о чём они так и отчитались Иерофанту. Цитирую: «Мятежник использует своего дракона. Если мы откажемся от наших, нам потребуется вся сила Воинства Веры, чтобы компенсировать это».

Он дрогнул, не желая маргота называть «мятежником», но Исмирот кинул на него ободряющий взгляд. Могучий холёный лорд с тёмной гривой волос и его маленький соратник — они смотрелись характерно, как герои то ли сказки, то ли кабацкой байки.

И всё чаще казалось, что общее дело для них значит меньше, чем личное.

«Эти двое готовы миловаться прямо у меня на глазах», — недовольно подумал Морай и стукнул ногтями по столу. Кинай тут же подпрыгнул и смиренно взглянул на маргота. — «Исмирот мне всем обязан, в том числе тем, что не боится связываться с мужчинами. Всё, что я получаю от него, — помощь в управлении, которая уже давно уступает дуриковой. И фамилию для Мальтары. Как-никак, Хауры — дом драконовладельцев, и когда-нибудь это сыграет свою роль. Но в остальном он мне почти бесполезен».

Кинай спешно пригладил свои короткие волосы, как всегда делал, когда нервничал. И продолжил.

— Ответ Иерофанта пока неизвестен, — докладывал соглядатай. — Ещё… есть данные о том, что дракон Мвенай также оставил своего доа, когда тот пытался заманить его на расправу. Мвенай известен тем, что нападал на мирных жителей не только ради прокорма, но и для развлечения. Однако он преданно разделял небо со своим всадником и легко разгадал его намерения. И улетел в нашу сторону. Но, скорее всего, он направляется туда же, куда и другие одичавшие драконы — в восточные горы со ржавой водой.

От подобного рода новостей Морай мрачнел. «Значит, Вальсая не просто так упоминала сложности у маятской четы с их драконом».

— Что Тайпан? — спросил он.

— Никаких новостей, — пробасил Исмирот. Он сделал себе золотые зубы вместо двух выбитых и теперь его улыбка по-особенному вспыхивала в полумраке. — Он блефует. Что бы он ни говорил, он не склонится перед Иерофантом ради помилования — это даже для него уж слишком.

Морай кивнул. Он тоже так думал.

«Король разбойников, Пустынный Змей, Тайпан из Барракии. Ему наши боги ещё смешнее, чем наши лорды».

— Дурик вылечил своё сломанное ребро? — усмехнулся он, припоминая шута из магистрата.

— Думаю, да, — сказала Мальтара. — Но после того, как один из мечей Мора так обошёлся с ним, он не горит желанием появляться вновь.

— Пусть появится, — распорядился Морай. — Тому мечу мы тоже сломали рёбра, хватит ему обижаться. Его участие нам потребуется. Нужно обозначить, какая нынче у нас политика в отношении жрецов.

— Какая? — осторожно уточнила Мальтара.

— Никаких жрецов, — фыркнул маргот. — Дальше. Таффеит?

— Восстанавливает пробитые стены, маргот, — доложил фронтовой адъютант. — Генерал Шабака утверждает, что войска марпринца всё ещё не отошли вглубь Арракиса. Поэтому он пока не будет уезжать. Прикажете ему оставаться?

«Шабака заслужил хорошенько отдохнуть после всего, что он сделал», — подумал Морай. — «Новой битвы не будет. Каскар придёт в ярость, когда получит палец Ланиты; но сейчас он не может подняться в небо. Вранг — тем более. Он вообще не драконий всадник и даже не командир. Они оба скованы по рукам и ногам тем, что Ланита у меня в плену».

— Пускай вернётся, — сказал Морай. — Нам незачем беспокоиться за Таффеит.

Обычно, когда что-либо складывалось столь удачно, Морай был весел. Он пил со своими соратниками, давался в руки Мальтаре и строил радужные планы на будущее кампании. Нынче у него были и другие заманчивые перспективы помимо победы над братом: он мог бы уступить Пустынному Змею Тайпану пару северных портов, заключить с ним союз против Иерофанта, создав свой бандитский Конгломерат против союза праведников…

…но ничто не грело его тёмную душу, когда Скаре было плохо.

На следующий день он вновь приехал к своему чёрному дракону. Прошёлся по хрустящим костям, прижался к негорячей чешуе. Погладил размеренно вздымающийся нос. Уткнулся лбом в его шипастую щёку.

— Мой бедный Скара, — шептал он, будто баюкая дракона. — Хочешь, я принесу тебе какую-нибудь вкусную девчонку? И ты поешь?

Он уже пытался, но больной дракон обычно отказывался от еды. Тем более он отъелся за время их вылазки.

Скара заурчал и устранился, завернулся в клубок. Морай посмотрел на него тоскливо.

«Такое бывало, когда он получал тяжёлые раны. Он прятался, замыкался, не желал есть. Но обычно он пылал жаром, а теперь он будто гаснет…»

При мысли об этом сердце Морая сжималось. Он потёр лоб, беря себя в руки, и ушёл, оставив его одного во мраке драконьего грота.

На душе было тяжело.

«Я на пороге великих побед; но мне тягостно, будто это меня шантажируют пленённой женой», — думал он. — «Ничего не могу сделать. Лишь ждать. Но так ждать невыносимо».

Поэтому после обеда он послал за Чёрной Эйрой.

Она явилась, как всегда, молниеносно. Морай ожидал её в гостиной с кубком, полным белого полусладкого. Дверь клацнула — и он сразу поднял глаза.

Это была она — чёрная Жница Схаала, высокая и плечистая, как воительницы из армий первого доа, если судить по гобеленам. Вот только воительниц тех никогда не изображали чёрными. И оттого она казалась их тёмным отражением с обратной стороны жизни, посланницей Рогатого Бога с бесстрастным лицом и глубоким взглядом.

Морай расплылся в улыбке. Теперь куртизанка была одета куда приятнее глазу: в чёрное, ровно в тон её коже и волосам, платье со шлейфом. Оно всё так же подчёркивало её грудь и живот складками тончайшей ткани. Это была красота, заслуживающая именно таких одежд, а не ряс, замызганных кладбищенской грязью.

— Здравствуй, подруга, — молвил он. Она сразу же склонилась в реверансе и попутно скинула с себя чёрный плащик.

— Рада видеть вас в добром здравии, маргот, — проговорила она, как всегда, на грани искренности и вежливости. От неё пахло розовым маслом, как почти от каждой в «Доме». — Как ваша лодыжка?

Он отмахнулся, не считая это достойным обсуждения. Сам вид чёрной куртизанки почему-то веселил его душу. Морай вспоминал её суровое лицо и сжатую в руках лопату, и ему невольно делалось смешно.

«Мы ехали из того чёртова леса около трёх часов», — приметил он. — «На полном ходу, сменив лошадь. Неужели Почтенная так далеко отпускает своих воспитанниц?»

Однако он отбросил и эти мысли за ненадобностью и встал ей навстречу. Коснулся холодно блестящего браслета у неё на запястье. А затем подцепил дешёвое украшение и скинул на пол:

— Пошли, — и коснулся её спины, ведя её к себе в опочивальню.

Эйра неспешно ступила в обитую синим бархатом спальню. Она не выглядела претенциозной, но всё же каждый шаг её был столь хозяйский и спокойный, будто она умом всегда была где-то в райских кущах — и судьба тела была ей безразлична.

Морай жаждал запустить руку в это спокойствие. Как и прежде, он хотел отбросить авторитет её мрачного бога к своим сапогам. Он сам шагнул к ней, стянул край платья по плечу. Куртизанка предусмотрительно распустила завязки на пояснице, чтобы её наряд не порвался. И маргот без труда обнажил верхнюю часть её тела — а дальше платье само соскользнуло вниз по её крутым бёдрам.

Вид её чёрных форм вновь задержал на себе взгляд Морая. Но они не стоили бы столь дорого без её выдержанного жреческого взора.

«Думает, что тело может выполнять любую работу, лишь бы разум продолжал служить богу», — без труда угадывал Морай. — «Напрасно».

— Снимай, — велел он ей и шагнул ближе. Она послушно взялась за завязки его рубашки, скинула с него накидку и помогла ему разоблачиться.

Чем меньше одежды оставалось на нём, тем ярче горели её глаза. В ней вспыхивало греховное пламя, и она тянулась к нему, вдыхая его запах, будто Скара.

Это раззадоривало Морая. Он позволил ей осыпать себя поцелуями с головы до ног. Затем присел на край укрытой гобеленом кровати — и увлёк куртизанку за собой, не дав ей встать перед ним на колени.

Он надавил ей сверху на лопатки. Эйра послушно прилегла на подушки; и он поднялся над ней. Бронзовые блики скользили по тёмному силуэту. Морай провёл по ним ладонями; и с изумлением ощупал плечи и спину девушки.

— Мышцы, — подтвердил он. — И впрямь как у мой лошади.

Куртизанка скрестила лодыжки и кокетливо изогнулась. Посмотрела на него через плечо своим нахальным тёмным взглядом.

— Хотите, я скажу «иго-го»? — фыркнула она.

— Попробуй, — подыграл Морай.

Эйра не успела притвориться лошадью. Маргот тут же склонился к ней. Отточенным жестом доа намотал её волосы себе на запястье и толкнулся в неё. Она ахнула; а он впился второй рукой в её ягодицу, прижал её к постели и принялся двигаться отрывисто и быстро. Он неустанно наращивал темп, чем вырывал из её груди стоны и крики — и услаждался тем, что она не в силах ёрничать.

Вскоре он склонился ближе к её спине. Оперся локтем ей о лопатки, продолжая держать волосы. Это была его излюбленная поза. В ней он отдавался удовольствию полностью, самозабвенно двигаясь бёдрами. Чем ближе было наслаждение, тем сильнее он тянул куртизанку за волосы. Оттого она изгибалась ещё круче, и ему становилось ещё теснее и приятнее в ней.

Однако сегодняшнее соитие было омрачено тем, что ему постоянно кололо то в шее, то в пояснице. Он входил во вкус, разгонялся — и начинал замечать собственную боль, что возвращала его в реальность.

В реальность, где он упал со Скары, а Скара был всё холоднее.

Морай скалил зубы. Совокупляться с женщиной через боль он умел, но чувство безысходности поднималось изнутри — и оно было сильнее, чем тело.

После нескольких безрезультатных минут маргот недовольно прошипел себе под нос и перевернул девушку на спину. Он согнул одну её ногу в колене, подлез под неё рукой и вновь сжал ягодицу, продолжая двигаться. Капли его пота падали ей на соблазнительную тёмную грудь. Эйра купалась в блаженстве, дыша чувственно и громко.

Однако это было не обоюдно. Морщась, Морай сделал последнюю попытку ускориться; дожать их утеху до итога, который был ему нужен. Но, сделав несколько обессиленных толчков, смирился и прервался. Он замер и локтем оперся о подушку рядом с плечом девушки. И навис над ней, переводя дыхание.

«Проклятье», — только и подумал он. И сразу отстранился, чтобы не ловить удивлённый взгляд куртизанки и не слушать слов притворного сочувствия.

Он отвернулся и сел, упершись ногой в столб балдахина. Облокотился о свои колени локтями и уставился в окно. А потом перевёл взгляд на акантовый узор бархатных стен опочивальни.

Всё было бесполезно, ничего нельзя было сделать.

«Чем бы я ни пытался отвлечься, я не могу скрывать от себя факт того, что Скара умирает».

И он положил подбородок на свои запястья, а затем прикрыл глаза.

Без чёрного дракона это была бездна, а не жизнь. Прорва каких-то мрачных, сменяющих друг друга событий. Сухих взглядов, низких дымных облаков, пошлых в своей скуке разговоров. Отвратительная в своей будничности и приземлённости рутина безо всякого смысла.

Хоть в далёком детстве, хоть сейчас. Голубая кровь в жилах превращалась в бесполезный атрибут и повод для раздоров, армия покорных головорезов — в назойливых идиотов, а страшные сказки о Безакколадном — в безнадёжную ерунду, которую не с кем было разделить.

Не Скара умирал — умирал маргот Драконорез. Без него он обречённо превращался из легендарного дерзкого доа в очередного мятежного лорда. Который, впрочем, не хотел от своего мятежа ни денег, ни титула, ничего. Это было противостояние для Скары, для его величия, для его удовольствия и для его жизни, а не для того, за чем привыкли охотиться люди.

А значит, и война теряла смысл.

Всё теряло.

Тёплые руки жрицы тронули его спину, лопатки. Он хотел дёрнуть плечом, отгоняя её; но чёрная куртизанка подсела ближе, и её глубокий взгляд затянул Морая.

В них не было ни сочувствия, ни утешительной солидарной скорби.

Лишь молчаливое воззрение самого Схаала, что смотрел на маргота и говорил ему этими глазами: «Мой час настаёт для любого».

Напряжённые плечи Морая ослабли. Он покорился тянущим его рукам и склонил голову на обнажённую грудь куртизанки. Он слушал биение её сердца и молчал, а она, разбирая его серебрящиеся волосы, щекотала его затылок своими длинными пальцами — и молчала тоже.

Пока не прекратила свою ласку. Морай чуть приподнял голову и обессиленно посмотрел на неё. А жрица произнесла:

— Если бы он не проснулся, маргот? Тогда, много лет назад, когда вы пришли к нему в пещеру?

Морай замер и осунулся, не сводя с неё глаз. От её слов у него в душе образовалась дыра.

А она продолжала.

— Если б он не поднялся тогда для вас и не понёс бы вас в небо, вы не знали бы драконьего лёта. Не познали бы воспетой в преданиях любви драконьего брака.

Морай дрогнул, его губы скривились.

Чёрные руки легли ему на щёки, и жрица довершила:

— Но он сделал это для вас, маргот. Оттянул свою смерть на столько лет, на сколько сумел. Чтобы не оставлять вас до того, как вы успели узнать своё счастье.

Из груди Морая вырвался всхлип. Поддавшись рвущемуся наружу отчаянию, маргот разразился сдавленным плачем, от которого ушибленная спина содрогалась сверху донизу.

Его стиснуло внутри так, как никогда. Даже в далёком детстве, когда в груди щемило обидой и одиночеством, он так не убивался.

Он воспринял слова схаалитки так, будто сам всегда знал их. Каждое было ему как кинжал под ребро — одно, другое, третье. Он принимал их — и шквал боли с каждым из них. Он вспоминал рокот Скары, в котором научился разбирать подобия слов. Натужные взмахи крыльев и ленивый рыжий взгляд.

Чёрный дракон действительно поднимался в небо лишь ради него. Его увечья делали эти полёты мукой, в которой мгновения счастья пролетали быстро, как искры над костром.

Но он — зверь, которому приписывался иной, эгоистический, далёкий от человеческого разум — все эти годы отдавал марготу самого себя.

И теперь Морай плакал, потому что никто не делал для него подобного. Ни один из родителей, ни один из братьев и сестёр; ни единый лизоблюд-головорез и ни один воспевающий его бард не клал всего себя на алтарь перед марготом. Даже сестра, Мальтара, во всей своей верности, хотела лишь расплаты за свои долгие годы преданности. Даже Лионай, который вырос с его наставлениями, покинул его сразу же, как только это стало вредить его карьере — как бы до этого ни божился в своей приверженности.

Но дракон, существо, непостижимое человеком, подарил ему в жизни то, что делало её жизнью — и никак не мог сказать об этом.

И этому приходил конец. А он ничем не мог даже отблагодарить его. Он должен был лишь отпустить его; но сердце от этого рвалось на части.

Он обнаружил себя всего в слезах, упершимся лбом в грудь схаалитки, рвущим собственные волосы. На смену жгучей боли приходило опустошение. И равнодушное бессилие.

Морай, покачиваясь из стороны в сторону, медленно приподнялся и поглядел на куртизанку покрасневшими глазами.

Она едва заметно улыбнулась ему.

— Вы были счастливы, маргот. Вы не упустили шанс, один из бесчисленных сотен, что даётся людям. И взяли у Схаала то, что тот готов был даровать вам за ваше упорство. Этим вы превзошли практически любого человека на этом свете.

Длинные тёмные пальцы мягко прошлись по его щекам. Смахнули слезы сперва с одной, затем со второй.

— Когда меня подкинули в схаалитский приют, — проговорила жрица, — при мне была записка, где было начертано имя, что дала мне мама. С этой бумажкой я росла — и хранила её как зеницу ока. И была среди всех монастырских Эйр той Эйрой, что питала надежду когда-нибудь обрести собственное имя. Но я не могла прочесть, что было на ней написано. И никто не мог. Мы все не умели читать, кроме настоятеля. Но он бы не снизошёл до этого.

Маргот молчал. Его лицо стало холодным, взгляд — безжизненным, но он не отстранялся.

Он ждал, что она скажет дальше.

— С годами бумага делалась совсем ветхой. Надпись стиралась. Вам было десять, когда вы пробудили дракона; мне было десять, когда я отдала эту бумажку старшим. С её помощью они разожгли спасительный огонь. И холодная зима потерпела поражение.

Моргнув, девушка довершила:

— Так я навсегда стала Эйрой.

Морай положил ладонь ей на щёку. Он не знал, кого видит перед собой — жрицу, или самого Схаала, или столь же бессмысленную, потерянную судьбу.

— Это был твой дракон, — осипшим голосом проговорил маргот. — Но ты не разбудила его.

— Я доверила его Схаалу, — ответила Эйра. — Потому что он никогда не забывает ничьих имён.

Маргот горько улыбнулся. Ему захотелось поверить ей. Он уткнулся своим лбом в её лоб. Ладони соскользнули ей на широкие чёрные плечи.

Он закрыл глаза, в горе своём обретя затишье и покой.