Брусничное солнце

Глава 13

Третий день на болотах. В высоких сапогах хлюпает стоялая вода, зловонный запах въедается в кожу, скользит сквозь волосы. Возвращаясь затемно домой, Самуил никак не мог отмыться.

До боли, до судорожно сведенных пальцев сжимал бортик бадьи, а внутри расцветала, захватывала каждый уголок души ярость. Варвара не откликалась. Он чуял, что она где-то там, самой кожей чувствовал… Но поиски не приносили плодов, его крики тонули в утреннем тумане, скрывались за насмешливым гулом плотных туч комаров и громогласным кваканьем жаб. Он бродил кругами.

«Не выберется, он узнает».

Брусилов заполнил своими людьми все прилегающие к болотам села, уверенный, что рано или поздно Варвара захочет выскользнуть. Не утопла — так жестока судьба к нему никогда не бывала. А страх жадно покусывал линию скул, когда он запрокидывал голову на узкий бортик, раздраженно выдыхал в пустоту. Стоило представить, что она осталась там, в трясине, бездыханная, укусы с челюсти опускались на глотку. Вырывали громадные кровавые куски, выбивая воздух из груди жутким рычанием.

Он утопил троих своих людей — не способные отречься от его воли, они шагали на верную смерть, шли, несмотря на вопли местных деревенских — там трясина. День за днем, час за часом болото пожирало его надежды, хохотало над ним голосами диких птиц.

Этот день не стал особенным.

Перемазанный в грязи, он дважды попадался в коварную топь, и дважды выбирался — сам, игнорируя предложенную помощь, плавно подтягиваясь, уходя с опасных участков. Еще немного и взвоет волком. Придется возвращаться ни с чем. Снова. Хмурое, затянутое тучами небо прятало последние лучи солнца, близился закат.

Со стороны леса послышался залихватский свист, громкий топот несущейся вперед лошади. Наверняка отец вновь послал за ним подручного. Оскорбившийся, старший Брусилов навязчиво убеждал отряхнуть руки от порочащей фамилию невесты. Ежели сейчас она показывает свой норов, то до чего же дальше, уже будучи женой опустится?

Он не слушал. Шаг за шагом, загнанным зверем бродя вокруг топи. Чудно, но жители местной деревеньки были ему благодарны — носили печеную репу, домашний сыр и холодный, пощипывающий язык квас в короткие часы отдыха, жарко топили бани. Они все говорили о беспощадном болотном чудовище, которого он спугнул своими визитами. О монстре.

Тогда сердце тревожно жалось — может не топь прибрала Варвару, может существует еще что-то, о чем раньше он не додумывался и теперь его ведьма у нечистого в услужении? Или подчинила его себе? Обещалась ведь по его душу прийти, так может вернется не одна? Если бы пару лет назад Брусилову сказали, что колдовство не вымысел — он бы расхохотался от всей души, запрокидывая голову и насмешливо щуря глаза в беззвучно глядящее в ответ равнодушное небо. Если бы Брусилову сказали, что его можно швырнуть в беспамятство на любовном ложе, он бы посоветовал собеседнику проветрить голову и меньше налегать на сигары с алкоголем. А это все было. Было же, он не сошел сума — выжженый круг встречал его каждый раз на том месте, где умер жалкий безызвестный художник. Он напоминал о Варе единым своим существованием.

Когда мокрые продрогшие гайдуки и Самуил выбрались с подлеска, его встретил давний друг Дмитрий Жербин. Давным-давно они шли вровень до звания капитана, где тот и увяз. А он продвинулся по службе дальше, дослужившись до майора меньше, чем за год. Друг не редко поддевал — то был не талант, а золотая ложка во рту и везение. Брусилов ничего не доказывал, снисходительно тянул губы в усмешке и кивал, соглашаясь. Пусть так.

— Как нашел меня? — В сапоге уныло хлюпнуло, и Брусилов рассеянно наклонился, стягивая его, балансируя на одной ноге, чтобы выплеснуть мутную воду. На приличия что ему, что Дмитрию было одинаково все равно — привыкшие к армейским муштровке и коротким перерывам, они не раскланивались, времени на витиеватые пикировки и этикет попусту не было.

— Батюшка твой сказал, где искать. Надеется, что я хоть какую-то кроху разумности в тебе найду. Знал бы он, что в тебе ее отродясь не бывало, Самиул Артемьевич. — Капитан смеется, спрыгивая с лошади, чтобы похлопать мрачного друга по сгорбленной спине. Тот, пытаясь не свалиться с усталых ног, тут же выпрямился, нога скользнула обратно в сырой сапог. — Что тебе, на столичных приемах внимания мало было? Каждую вторую взять мог, да и первую, когда муж ее отвернется. Что ж там за провинциалка такая, что ты как цапля по болотам шагаешь?

В его глазах искрится неприкрытое веселье — происходящее искренне забавляет Жербина. А внутри Самуила снова поднимается вязкая черная волна, вот-вот изо рта хлынет едкой желчью, перед глазами снова все затянется алым.

Глинка. Личный ад. Его. Только его. До боли и навыворот так, что не вдохнуть. Разве эта мания чем-то объясняется? Господь послал ее за грехи, не иначе. Теперь за каждый свой неверный шаг он сполна выстрадает, но ее вернет. Никому жизни не будет, пока Самуил не заполучит проклятую ведьму.

— А когда я от своего отступался? Сказал моя, значит так и будет.

— Она же тебя опозорила… — Теплые мозолистые пальцы сжали локоть. Голова Дмитрия коротко дернулась в сторону гайдуков, веля им отойти — уставшие мужики не подумали шелохнуться. Вот она, собачья верность лишь одному хозяину. Самуил резко махнул рукой в их сторону, позволяя разбрестись по деревне, выкрадывая время на дрему и еду. — Не сочти за труд, пожалуйста, прислушайся к моему доброму совету: забудь. Отряхни руки и выкарабкивайся из этого болота. Возьми пример с Зецена — прошлой зимой от него нареченная сбежала, он забыл, партию лучше по лету нашел…

— А до этого его на смех поднимали все губернии, до которых слух дошел.

Дмитрий расхохотался, закинул другу на плечо руку, едва не свалив на землю. Самуил недовольно рыкнул, сбрасывая ее, наклонился ко второму сапогу. Его уже воротило от запаха стоялой воды и тины.

— Так смеялись все над тем, что он опростоволосился. Помнишь историю знакомства с его сударыней? Книжицу ее подобрал, сам решился отнести. Так дневник-то был, любовные признания к конюху, с которым она бежать решилась. Считай, в руках держал свою судьбу и благородно не взглянул. Дурак. Потом об этих дневниках ее распущенные служанки пересуды вели, так он и узнал. Все узнали, у домовых девок языки, что метлы.

В голове громко щелкнуло. Так сильно, что мир вокруг повело, Брусилов пошатнулся, его успел подхватить растерянно запнувшийся на полуслове друг по военному делу.

— Ты уже словно барышня кисейная с ног валишься. Брусилов, бросай гиблое дело, тебя столица заждалась. Да и кто бы осмелился против тебя слово сказать? Все знают, что рука у тебя не дрогнет и язык вызвать на дуэль повернется. Тебя сестрицы Карамышевы уже заждались, все глаза высмотрели, тебя выискивая.

В ушах плотный слой ваты, мир вокруг становится мутно-серым, выцветшим.

Дурак. Потом об этих дневниках служанки ее пересуды вели…

Варвара, прячущаяся по ночам за тяжелой дверью в ванную. Низенькая курносая девчонка, прижимающая руки к пухлому животу, прядь ярко-рыжих волос выскользнула из-под косынки, ярким росчерком упала на серую неприметную рубашку…

Слепой глупец.

— Жербин, не сочти за наглость, мне нужно… — Широким шагом, почти бегом до лошади, вскакивая под возмущенный вопль отшатнувшегося от взлетающих копыт друга.

Она должна знать. Служанка, принесшая записи, наверняка она расскажет, о чем переживала хозяйка, что планировала. Всю землю перевернет, а дневники найдет. Он накажет всех виновных.

Дорога до поместья Глинки пролетела незаметно — ветер скользил по разгоряченной коже, бил в глаза, насмехаясь.

Недальновидный идиот…

Соскакивая у порога, он ринулся вверх по лестнице под суетливый визг дворовых девок и грубые мужицкие окрики. Не время, быстрее, почуяв неладное жалкая крыса могла сбежать.

Мать Варвары бегством дочери была глубоко потрясена, неловко приносила публичные извинения в его поместье. Сокрушалась о своей растоптанной чести, а последние дни жила затворницей. Самуил видел присылаемых ею людей — тихие, почти незаметные, они бродили вдоль болот, срывали незнакомые травы, перешептывались, ежась. Стоило ему заговорить — мямлили и уводили глаза в сторону. Казалось, судьбою ее дочери он озабочен куда больше нерадивой матери.

— Настасья! — Его рев разносится по поместью, вибрирует, раздирает глотку. Не останавливаясь, Брусилов летит по лестнице второго этажа, распахивает одну комнату за другой. Где-то должна предаваться вечернему отдыху барыня. — Настасья!

Не отзывается, очередная дверь поддается резкому рывку, с громким ударом ручки о стену отскакивает обратно, он отталкивает ее ногой.

На полу, среди круга свечей и дымящихся трав женщина. Осоловевший пустой взгляд, дрожащие губы, растрепанные волосы. Она растерянно поднимает голову:

— Почему дар молчит, неужели не крупицы не досталось даже на такое смешное дело… — В ее ломком голосе слышится изумление, но ему сейчас все равно. Рывком поднимает ее за острые, как и у дочери, плечи, встряхивает так, что на мгновение голова запрокидывается и ему кажется, что вот-вот хрустнет шея.

— Где служанка ее? Низкая девка с рыжими волосами где?!

Настасья Ивановна растерянно смаргивает, постепенно возвращается в нынешний мир, лопочет бессвязное:

— Ведьма сказала, ждать даров будет, с меня ей нечего взять, не взялась за работу. Сколько я ей всего пообещала, жизнь в достатке, земли… Дура… Отказалась, а иных я не знаю, деревенские бабок-шептух своих, что зеницу ока берегут, боятся, не выдают. Не чувствую, дара нет, не нахожу…

Злость плавит легкие, поднимается клокочущим рычанием в горле. Он не слышит, встряхивает снова, вбивается пальцами в тонкие кости, приподнимая над землей. Носки домашних туфель барыни раскачиваются, не касаясь богато отделанного пола.

— Служанка где ее, не испытывай моего терпения!? Что за дневники были у Варвары, что она постоянно написывала? Ты мать, ты должна знать о своей дочери хоть что-нибудь!

Стоило упомянуть дневники, Настасья крупно вздрогнула, дернулась всем телом и тут же обмякла. Взгляд, до краев наполненный ужасом, вцепился в его лицо. Она нервно засмеялась, дрожащими пальцами зажимая рот, даже не пытаясь высвободиться.

— Соврала мне Авдотья, значит. Принесла своей подружке бабкины дневники… Колдовство там, Самиул Артемьевич. Страшные обряды, пойми она, как распоряжаться ими — мы все пропали. Мы Варвару уже не найдем.

Пальцы разжимаются сами собой, старшая Глинка падает к ногам, опустив голову, шумно дышит и хохочет. Хохочет так, что закрадывается мысль о ее слабоумии.

Ведьмы. Проклятые ведьмы, отравившие его существование. Самым ужасным было то, что без Варвары он уже не сможет — зачахнет, сойдет сума. Так нужно… Любовная горячка, проклятие, такая яростная жажда, что с ней невозможно бороться.

А мелкая грязная девка у него эту возможность выкрала. Позволила хозяйке сбежать, развязала проклятый дар, дала в руки оружие.

— Где, я спрашиваю… — В его голосе горячим потоком бурлит чистая злоба.

Настасья не поднимает головы, говорит одним выдохом:

— На кухню служить отправила.

Короткий миг. Всего несколько секунд отделили его громко хлопнувшей дверью от сидящей на полу разрушенной изнутри барыни.

Кочка, следующая, нога предательски подвернулась, лодыжку обожгло болью и Варвара коротко вскрикнула, начиная заваливаться на бок. Самым обидным в такие моменты были не вспышки острой трусости, не замирающее сердце или боль в ноге — его руки на загривке, цепко сжимающие ткань рубашки. Хозяин не щадил ее чувств, показательно встряхивал, заставляя сжиматься, перебирая ногами в воздухе, пытаясь добраться до почвы. Глинка ненавидела, когда он подносил ее так близко, что носы едва не стукались, внимательный взгляд черных глаз затягивал, гипнотизировал.

В этот раз иначе не было.

Тонкие губы сливались с бледностью кожи, казались невыразительными нитками, когда нечисть насмешливо осклабилась. Тонкий длинный язык выскользнул наружу, коснулся уголка губ, когти больно царапали натянутую у шейных позвонков кожу.

— До козы бы уже дошло, а до солнышка никак не доберется… Высоко так, тяжело снисходить до простых указаний? Кому говорю: не глазами смотри, магией щупай. Сотворенные колдовством кочки только взором увидеть можно, природу твою они не обманут. Стоит, мнется, думает. Что ты думаешь, Варя? Тебе сказано уже, как поступать нужно, когда до тебя доберется озарение?

Каждая фраза сопровождалась встряхиванием, она молчала. Как и ее дар.

Сколько бы ни учил болотный Хозяин, сколько бы ни объяснял — она не чувствовала. Не ворошилось внутри ничего, не появлялось то зрение, о котором он говорил. Больше не слышался внутренний тонкий голосок. Лишь взгляд ровно шагающей даже по болотным бочагам нечисти колко проходился по лопаткам и позвоночнику. В любой момент он был готов ее подхватить.

«Одежды не наберешься на тебя, скудоумную. Утопишься, вонять будет хлеще привычного, а жрать уже как-то горестно».

И она молчала. Четвертый день послушно шагала, пытаясь обойти коварно подставленные под ногу колдовские кочки. Словно намеренно издеваясь над ним, с каждым днем все хуже. А он зверел, швырялся чахло тянущимися к солнечному свету тонконогими мухоморами, сбивал ногами неровные круги поганок и голосил так, что с истеричным хлопаньем крыльев вздымались над болотами длинноногие цапли.

Варвара почти уверилась: через пару дней не будет никакого договора, он ее сожрет.

— Бестолковая. Как младенец неспособный. Хуже… — С протяжным стоном он волочет ее на вытянутой руке к земляной косе на противоположном от землянки берегу. Не сбежать, на усталость не сослаться. — У тебя были магические выбросы? Хоть что-то помимо неудавшегося обряда?

На землю он ставит ее на удивление бережно. Под пальцами золотой пылью искрится воздух, пока перед ними появляется неказистая лавка, усеянная занозами. Хозяин опускается на нее, а Варвара остается стоять напротив, виновато сцепив руки в замок у живота.

— Было. — Коротко, голос дрожит. Он чует напряжение, поддается вперед, упираясь локтями в широко разведенные колени.

— Что ты в тот момент испытывала? Точно все расскажи, не юли. Мне нужно дар из тебя вытянуть, а ты жмешься, как девица лешему на выданье.

И она рассказала. Запинаясь, сминая в пальцах ткань грязной юбки, поднимая лицо к небу, смаргивая так быстро, что у глаз права слезиться просто не оставалось. Он слушал молча, закусив внутреннюю сторону щеки нахмурился, а черный взгляд скользил по болотной глади, ничего не отмечая. На какое-то время повисла тишина, уставшая Варвара опустилась прямо на землю — подходить к нечисти по собственной воле она еще не решалась, больно колючий у него взгляд и крутой нрав.

— Значит по другому пути идти придется, несладко, совсем несладко, солнце мое брусничное… Что поделать, глубоко в себе ты силу с болью запрятала, выдирать с кровью придется.

Его слова пустили волну мурашек по коже, теперь она почувствовала, насколько же сильно замерзла в мокрой обуви за время их тренировки. Болотный Хозяин резво поднялся, с громким хлопком за его спиной исчезла лавка, на ее месте осталась скукоженная шляпка раздавленной поганки. Он нетерпеливо хлопнул в ладоши.

— Ладно, давай к землянке, на сегодня хватит с тебя. Отоспись перед завтрашним, выведу тебя на прогулку подальше, выгуляю.

Выгуляю.

Перед глазами мигом возник образ пушистой мелкой собачонки, какой пристало хвастаться знатной даме на прогулке в пышноцветущем парке. Собственная ничтожность глубоко прочувствовалась. Задела.

Так сильно обидело, что Варвара совсем не заметила широкой улыбки, растянувшей губы нечисти, не увидела пристального взгляда, брошенного на кочку у самого берега. И когда она сделала на нее шаг, под водою все забурлило, забеспокоилась потревоженная вода. Варвара отшатнулась, зажала пальцами губы, чтобы не дать крику вырваться.

Не кочка…

Из-под воды поднялась облепленная тиной голова — волосы из пшеничных давно обратились зелеными, покрылись слизью, слиплись. Водянистые невидящие глаза, с каждым словом выливающаяся по подбородку зловонная жижа. Мертвяк улыбался, обнажая перегнившие осколки зубов, он смотрел на нее, по-паучьи вскарабкиваясь на берег. А говорил с потешающимся Хозяином:

— По берегу последний ходит, на подступах. Зовет, так кричит, клянется богом, Хозяин, твоим именем молится, пощады просит. — Он смеется, в глотке булькает, а Варвару начинает тошнить. Глинка не замечает, как ныряет за узкую спину Болотного Хозяина, судорожно сжимая его ладонь ледяными пальцами.

То, что было человеком, теперь ползло на брюхе, заискивающе глядя на царствующую на болотах нечисть снизу вверх.

— Прикажи утопить — утоплю. Последний. Последний… Близко, дважды почти в воду сунулся. Плачет, бьется лбом об землю и плачет. Последний. Последний… Дай мне, дай же его мне, мое…

Раздельные слова превращаются в неразличимое бульканье, в собственном голоде и жадности мертвяк давится, скребет землю разбухшими переломанными пальцами. Утыкается осклизлой одутловатой головой в босые ноги болотного Хозяина, тот даже не вздрагивает.

— Нет.

И с этим «нет» с плеч Варвары падает огромная глыба, срывается в пропасть. Облегчение такое опьяняющее, что она готова еще с версту проскакать по проклятым кочкам. Он пощадил деревенского. Отказал.

И на мгновение ей поверилось, что все будет хорошо, что болотный Хозяин переменится, прекратятся смерти, нападки на село. Он насытится тушками из силков, переборет жажду крови.

Поверилось.

— Я сам.

Ее сердце упало в пропасть вслед за камнем. Подкосились колени, когда нечисть выдернула свою руку из ее пальцев, не глядя пошла по воде.

— Ступай в землянку, Варвара. Упадешь — спасать теперь будет некому. Иди и закрой поплотнее уши.

Мир теряет свои очертания, Глинка судорожно всхлипывает, не обращая внимания на жадно тянущуюся к лодыжке зеленую руку. Пробегает мимо ползущей твари, не глядя становясь на протянувшиеся слишком близко пальцы. Хрустит мизинец. Та даже не вздрагивает.

В последний миг ее рука успевает ухватиться за развивающуюся за хозяином тонкую прядь. Будто это сможет остановить его — жалкий клочок спутанных волос с одиноко-застрявшим березовым листиком.

— Погоди, не нужно. Хочешь, я весь день с кочками заниматься стану? Я правда не устала. А давай сегодня меня выгуляешь? Не уходи, не бросай меня…

Он едва поворачивает голову, краем зрения цепляясь за ее, напряженно замершую у водного края. А затем волна холода в нежном голосе почти сбивает ее с ног, морозит нутро.

— Иди в землянку, иначе станешь следующей.

Локон выскальзывает из онемевших пальцев, кисть безвольно падает.

А затем тянутся минуты, в которые она напряженно мечется по берегу, заламывает руки. Его тонкий силуэт исчезает за деревцами, растущими у землянки, и Варвара решается. Быстрее, с кочки на кочку почти не думая. Внутренний голос проснулся, завопил так громко, что это почти глушило. Она находила твердь даже в самых топких местах. Он бы гордился ею.

Эти три дня он незаметно ускользал из землянки вечерами. Скрипела протяжно дверь, а затем темная тень сноровисто удалялась к другому берегу, опустившись на четвереньки. Варвара была почти уверена — с той стороны была деревня, попавшая в немилость болотного Хозяина. Каждую ночь он возвращался, когда ее уже унес тяжелый беспрерывный сон, а по пробуждению она всегда видела направленный на нее серьезный взгляд. Он вообще мог спать?

Стоило обогнуть землянку, выбираясь к противоположному берегу, Варвара замерла, обреченный стон вырвался из легких, осел на опавших ягодах брусники: все вокруг пестрило островками — сплошная земля, ни намека на глубокий бочаг или вязкую топь. Он обманул ее глаза. Ступать можно всюду, но безопасно — некуда.

Пытаясь прорваться вперед, Глинка отошла назад, разгоняясь, а затем стрелой метнулась к виднеющемуся подлеску. Ноги несли сами.

Она успела пробежать не меньше двух саженей, когда кочка под ногой взорвалась разноцветными искрами и она, оглушенная холодом воды, рухнула в глубокий бочаг. В легких не было воздуха, быстрый бег вытянул все без остатка, организм попытался сделать рваный вдох и круги перед глазами взорвались болезненными черными вспышками. Сдавило грудь.

Выплыть, вперед, к спасительному воздуху, руки загребли воду, она попыталась вытолкнуть тело, когда сзади за ногу что-то зацепилось. Опуская взгляд, она увидела того самого мертвеца — виновника новой смерти. Болезненно широкий оскал, выломанные пальцы пытались плотнее перехватить ее ногу, утянуть на дно. Изо рта крупными пузырями поплыл воздух, растягивая прозвище, данное ей болотным Хозяином в первую встречу.

«Соо-о-олнышко»

Она ударила не думая. Впечатала потрепанный лапать в глазницу, но вода сгладила движение, не позволила вложить силы. Голова существа мотнулась, но оно не расцепило хватки. Паника накрыла с головой, сделала шум в ушах плотнее. Второй раз Глинка била не наугад — в запримеченное уродство, распухший локтевой сустав левой руки. Даже под водой она почуяла, как сочно он хрустнул, отделяя кости друг от друга.

Яростный визг поднял новую стайку пузырей, снова ударила нога и барыня потянулась к заветному воздуху. Подтягиваясь на руках, закинула тело на узкую тропинку, из носа и рта хлынула болотная вода, ее вырвало.

Торопиться, сзади поднимался живой мертвец, а волшебство болотного Хозяина не развеялось — он перекрыл все безопасные тропы к спасению.

Можно было не отпускать его волос. Может, тогда гибель от его руки была бы более благостной? По старой дружбе.

Над болотным небом разнесся пронзительный мужской крик, полный боли и страха. Он кричал, заходился, спугивая стайки птиц:

«Прости меня, Господи!»

Варя заплакала. Уткнувшись носом в склизкую корягу, приютившуюся на тропе, она давилась водой и рыданиями, легкие горели огнем, оцарапанные мертвяком ноги жгло. Как же ей отсюда выбраться…

И здесь произошло чудо. Из груди тонкой нитью вырвалось золото. Испуганное испуганным вскриком всколыхнулось, прочертило тонкую нить полукругом у разросшегося брусничника. И растаяло. Барыня поднялась на четвереньки, оскользнувшись, вновь упала и едва успела перекатиться вбок, наполовину вваливаясь в новый бочаг: на то место, где только что лежала ее лодыжка, с тяжелым ударом р землю выбросился из воды мертвец. Попытался подняться на ноги, но одно из колен оказалось вывернуто, стопа не становилась, как положено. И тогда он пополз. Подтягиваясь одной рукой, волочась оскаленной мордой по влажной земле, втыкая в помутневший глаз наломанные тонкие брусничные веточки.

— Сюда-а-а, сюда-а-а солнышко. Хо-олодно, жра-а-ать…

Страх разогнал кровь в венах, позволил подняться, высоко перепрыгивая ползущую нечисть, чтобы резво припустить по указанной волшебством дороге прямиком к дому. В себя она пришла только захлопнув за спиной дверь.

Варвару колотило. Трясло так, что лавка не сразу придвинулась к запертой двери, а дрова выпадали с очага, не желали ложиться ровно.

Раньше она просила болотного Хозяина открывать двери, когда они разжигали огонь, теперь бы она ее замуровала. Хватит, хватит ей и узкой дыры под крышей, дым найдет куда выскользнуть.

Она почти поверила, что удастся спрятаться в тепле от страшных мыслей, когда поняла — огонь разжигала нечисть, она ничего не сумеет. А над болотом все разносились, взлетали к небесам истошные вопли. Она опустилась на землю у очага, зажала трясущимися руками уши, зажмурила веки. Провалиться. Сквозь землю и ниже, лишь бы не слышать, как мучительно болотный Хозяин расправляется со своей жертвой.

Опустились сумерки, в землянке стало темно, крики стихли.

Варя не знала, сколько времени прошло, прежде чем она решилась открыть глаза, опустить дрожащие от напряжения руки. Скамья рассыпалась щепками, дверь была широко распахнута.

Он вернулся. Сердце трусливо рухнуло вниз: трепыхающийся алый комок, измазанный в болотной грязи. Его словно с хрустом из реберной клетки выдрали. Слишком больно стало, на глаза навернулись слезы. Глинка помнила его жестким. Но не жестоким.

С горящим взглядом, все лицо измазано густыми алыми разводами. Принадлежи кровь нечисти, Варвара испугалась бы меньше? Он молчал, крупно трясся, растворяясь в безудержной жажде, в гневе. Одним коротким рывком болотный Хозяин оказался рядом с ней, когти врезались в запястья, скользнули к земле, сорвались с бледных пальцев тонкие капли крови. Он дернул ее на себя, едва не вбил в разодранную перепачканную рубаху. Пахло страхом и смертью.

«Посчитала меня человеком? Забылась? Запоминай. Впитывай.»

— Идем, Варвара.

Она попыталась выскользнуть из хватки, отстраниться, вжимаясь всем телом в холодный очаг. Страх сжал горло, перехватил дыхание. Сейчас она поняла, что значит бояться по-настоящему, не как с мертвяком на болотных просторах, отбиваясь, надеясь на лучший исход. По-животному. Без единой мысли о сопротивлении или надежды на выживание. От него не сбежать, не спастись.

Не хотелось идти. Забиться бы в дальний угол, найти спасение от давящих мыслей…

Губы нечисти медленно потянулись в злобном оскале, разворачиваясь, он почти силой поволок ее за собой.

— Я сказал идем.

Ноги упирались в пол, а он тянул ее за собой играючи. Прежде чем грозный рык не разодрал воздух тяжелой вибрацией. Он замер. Вот-вот повернется, вцепится в горло. Глинка стала сопротивляться отчаяннее. Плакать не хотелось, мольбы бы не помогли. Так в чем ей каяться?

Не вцепился, кожу не обожгло режущими когтями. Он просто по-свойски перехватил ее поперек живота и зашвырнул на плечо, мокрая юбка тут же облепила ноги, обдала новой волной сырого холода. Нос уткнулся в шершавое бордовое пятно на пояснице — кровь успела подсохнуть. И она закричала, принялась брыкаться, из глаз наконец-то хлынули слезы, давая освобождение, смывая горечь и разочарование.

Она-то почти поверила… Забыла, как она могла забыться?

Не вздрогнул, ничего не сказал, перехватил так, что искры брызнули из глаз, от цепкой хватки сперло дыхание. И побежал. Ровно, размеренно, ни разу не сбилось дыхание, ей пришлось упираться ладонями в перепачканную спину нечисти, чтоб не отбить себе ребра о его плечо.

Видит Господь, как же сейчас она его ненавидела.

Дорога окончилась резко, он просто встал. Как вкопанный. А Варя почувствовала ощущение полета, в уши гулким шумом ударила вода, она плотно зажмурилась, задерживая дыхание. Утопит? Так просто?

Она рванула вверх и, с удивлением открывая глаза, поняла, что его давно рядом нет. Вода чистая, что родниковая, но от нее рваными клочьями в ночной воздух поднимается горячий пар. Разве может существовать такое место?

Нервно проводя руками по волосам, она убрала прилипшие к лицу пряди, крутанулась волчком, пытаясь отыскать нечисть. Он оказался в пяти саженях от нее — вода там доходила выше груди, болотный Хозяин стягивал перепачканную кровью рубаху. Лениво отшвырнул в сторону берега и поплыл. Уверенные, резкие движения толкали тело все дальше от берега.

Они оказались в маленьком горячем пруду. Ни рыбешки, ни тины или водорослей — пронзительная голубая пустота. Горячая. А на берегу, удобно рассевшись на длинной осоке лениво перемигивались сотни светлячков, им было все равно на человеческие переживания или страдания. Зашелестел над головой широкими крыльями филин, где-то пронзительно запищала мышь. Сердце билось на корне языка, в горле пересохло.

Силуэт хозяина угадывался на противоположном берегу — саженей десять, не больше. Раньше она, смеясь, назвала бы это озерцо лягушатником, а теперь оно казалось ей самым чудесным местом на всей земле.

Не убить. Он просто хотел отвести ее в место, где можно вымыться, избавиться от запаха трупного яда мертвеца и промыть тину с волос. Озябшая, до подбородка она опустилась в воду, принялась стягивать юбку, а следом и рубашку.

Всплеск воды рядом заставил ее дернуться.

Он лежал на мирной водной глади, широко раскинув руки, вокруг летали любопытные светлячки, пускали блики на пустые черные глаза и острые скулы. Взгляд упирался в вышедшую на небосвод луну. И ее не видел.

— Чудно, как легко ты разбиваешь мир на своих и чужих, солнышко. Деревенского пожалела? Себя загнать готова была? — Нежный голос скользил у водной глади, но теперь он не вызывал дрожь — чистый ужас, неприязнь и страх. Варвара повернулась к нему спиной, неловкие пальцы попытались выстирать пятна земли с рубахи.

— Никто не заслуживает смерти, тем более такой.

Глаза печет, она упрямо смаргивает. До сих пор в ушах стоит истошное «Господи, помоги! Избави меня, Господи!». Ей представилось, как когти, придерживающие ее над бочагом, чтоб спасти от падения, вспарывали чужую плоть. Как он наслаждается.

— Не убила бы своего мучителя, если б было возможным? Не за этим ты шла сюда? — Ласковый голос ударяет оплеухой, она пошатывается, закусывая губу. Что ей ответить? Что другое это? Сама ведь сказала, что никто подобной участи не заслуживает. И соврала. Не нужно было заглядывать в глубину души — все было на поверхности. Если б не пригрозил болотный Хозяин ненужными смертями, она молила бы убить Брусилова. Медленно. Наслаждаясь каждым мигом его страданий. Она бы не устояла. Увидев слабину, он продолжал, вливал яд сомнений. — А если я скажу, что мужик этот в смертях повинен? Что женщин на тот свет извел. Кого родильной горячкой, кого вилами, кого беспричинным доносом, вынуждая твою мать продавать в другие губернии? Что, если душа его гнилая, ни единого доброго дела от него не увидела деревня. Если он вор, душегуб и обманщик, тогда чего он будет достоин, Варвара?

Глинка молчала. Всплески стали ближе, дыхание обожгло влажную макушку, тело покрылось гусиной кожей несмотря на горячую воду. Проникновенный шепот раздался у самого уха, она не дернулась, не попыталась сбежать. Зачарованно слушала, следя за брачным танцем летящего светлячка, к концу ночи он должен найти свою половину.

— Даже самое милое лицо, самые льстивые восторженные слова могут в человеческом обличье прятать монстра. Чудовища живут глубоко внутри нас, вопрос лишь один — позволишь ли ты им вырваться на волю?