Брусничное солнце

Глава 14

Лошадь под ним тяжело дышала, взмыленные бока ходили ходуном, с губ пышными хлопьями падала пена. А Брусилов не мог остановиться — гнал вперед, будто это могло прямо сейчас вернуть Варвару. Мощеная дорога к центру уезда становилась шире, дома Суздаля делались выше, богаче. У крылец разрастались жасминовые, аккуратно подстриженные, кусты, возвышались арки, усеянные мелкими, ныне популярными в Англии и Франции мелкими розами Liberty Bell. Не такого он ожидал, когда ехал за прославленной ведьмой. Самуил натянул поводья лошади и сжал коленями ее бока, та замедлилась и вскоре остановилась перед нужным домом.

Выкрашенный в белый, он удивительно неприметно сливался со своими соседями — те же аккуратные розы, небольшая калитка и тяжелые гардины, закрывающие окна от любопытного взгляда зевак. Брусилов спешился.

Сюда он приехал без сопровождения, ни к чему тащащийся следом хвост, косые взгляды и пересуды шепотом. Ныне мужики стали, что бабы — развязанный язык и полное отсутствие здравомыслия. Порка за поркой, они повторяли одни и те же ошибки, это утомляло, а избавиться от глупых крепостных претил закон. Убийства ныне не в чести.

Стоило ступить под своды пышно цветущей арки, ведущей к дверному порогу, ноги вмерзли в землю, внутренности дернуло вниз, едва не опустив его на колени. Зрачки Самуила расширились — моментальное узнавание — так чуялась та ночь, когда магия Варвары опрокинула его на постель. Ведьма. Все-таки ведьма… Шаг за шагом, словно через липкую приторно смердящую розами паутину. На скулах проступили желваки, упрямо сжались челюсти.

Если ведьма способна так беречь свой дом, то и остальное ей будет под силу… Стоило ноге в запыленном ботинке ступить на порог, как дверь с тихим стоном приоткрылась. Сама. Ни дворовых девок, ни дворецкого рядом не было. А глаза Брусилова уже привыкали к вечернему сумраку, сгустившемуся в углах. Свечи не горели, не было слышно ни единого шороха. Из темноты проступали силуэты вещей, с картин смотрели томно изогнувшиеся в объятиях любовников грешницы. Слишком вызывающе, подобное подверглось бы критике в любом из приличных столичных домов. Красный бархат на стенах давил, черные провалы распахнутых дверей будоражили. Он не звал — тихо, крадущимся шагом двинулся дальше. Не нужно голосить, ведьма о его приходе наверняка знает.

Комната за комнатой, Самуила встречали изящные скульптуры, высокие фарфоровые кадки с пышно цветущими растениями, под потолком в широких позолоченных клетках вяло переговаривались сонные канарейки. Господи, откуда же столько добра у простой безродной колдуньи… Как он раньше о ней не слышал?

Брусилов помнил лицо Аксиньи, когда та влетела в кухню, в которой он успел зажать мерзкую лживую девку. Помнил, как та пронзительно резко завизжала, пошатнулась, падая на грубо сколоченный кухонный стол. Как разлетелись из миски спелые алые яблоки. В память врезалось, как старшая Глинка с широко распахнутыми от ужаса глазами цеплялась за его одежды трясущимися пальцами, молила забыть о Варваре, не ехать к ведьме. Настасья предрекала ему гибель, пророчила потерю разума от рук хитрой Лады… Что проку, если он давно утонул в вязкой тьме? Иного выбора у него и не было.

И ту, от рук которой ему пророчили смерть, встретила его на верхних ступенях, ведущих к личным покоям.

И снова удивление. Густое, перекатывающееся на кончике языка, отдающее приторной сладостью. Он ожидал увидеть зрелую женщину, какой описывал ее посыльный. Ждал острых черт и огромных ведьмовских глаз. Подобие Варвары. Нет. С ней никто не сравнится… Жалкая выцветшая и изъеденная временем копия.

Она оказалась иной. Длинные золотистые волосы спускались мягкими волнами до округлых бедер, в пронзительно-голубых глазах отражался его нависающий силуэт. Низенькая, хрупкая и мягкая, казалось, сомкни на ней руки и она сломается, фарфоровой крошкой опустится к сапогам. Пухлые губы изогнулись в понимающей улыбке, Лада молча потянула Брусилова следом за собой за лацканы мундира. И он пошел. Ошарашенно моргающий, не способный развязать прилипший к небу язык, выдавить хоть слово.

В ее комнате так густо пахло иссопом и базиликом, что воздух застревал вязким комом в глотке. Мир перед глазами плыл густым маревом. Зашел ли он в дом на самом деле? Может он так и остался стоять, задыхаясь, в тени густых роз? Не понять, явь ли, сон ли. Весь мир сузился до кончиков теплых девичьих пальцев, до опустошающей все мысли синевы. Небрежно, играючи Лада толкнула его в обитое темным бархатом кресло, ноги подкосились сами.

А Брусилов возненавидел эту игру, ему помнилась другая, где девичьи пальцы скользили по горячей коже, где Варвара опускалась на него, каскадом черных волос закрывая от мира. И он помнил конец. Самуил зарычал, взбухли вены на напряженных руках, вцепившихся в подлокотники, он попытался встать. Под чарующий смех моложавой ведьмы пошатнулся, упрямо тряхнув головой, отстраненно заметил, что пальцы Лады заскользили сквозь собственные светлые пряди, снисходительно погладили голову.

— Расслабься, молодой граф, ты не воевать со мной пришел, а просить помощи. В моем доме лишь на моих условиях будет. Кровь твоя горяча, шумит и ревет так, что за версту слышно. Я лишь обезопасила себя, не посчитай оскорблением.

Снова легкий толчок, а в груди вспыхнуло, обожгла пламенем ярость. Как хлипкого желторотого юнца, как бесполезную рохлю… Он тянул свою гордость за глотку, а та хрипела и бесновалась в сжимающейся удавке… Брусилов медленно опустился в кресло и прикрыл глаза, изнутри вырвался хриплый выдох.

— Ладно.

В мареве, в плывущем мире Лада опустилась напротив кресла на корточки, поставила локти на его колени и уперлась в сцепленные пальцы подбородком. Глядя серьезно, заискивающе.

— Тебе нечего мне предложить, Самуил, душа такая черная и глубокая, что яд тот вовек не вычерпать, не насытиться… Пусто, нет для меня ни единого светлого огонька. И брать с нее нечего. — Лада разочарованно покачала головой, острые локти нажали на мышцы, принялись разъедать нервы ядовитыми импульсами. Брусилов чувствовал ее касания так ярко, словно не руки на его ногах — раскаленные ножи. И они медленно вбивались в плоть, не просто разрезая — алчно вкручиваясь, оставляя за собой кровавое месиво. Бисерины пота выступили над верхней губой и на лбу, упавшие пряди волос прилипли к коже. Ведьма оценивающе прищурилась. — Раз души твоей не забрать, а крест нательный на груди что украшение, что ж. Я могу предложить тебе сделку иного рода.

Полуприкрытые одурманенные глаза хищно распахнулись, Брусилов подался вперед, навис над рассматривающей его снизу вверх девушкой. Играючи, она потянулась к нему навстречу. А в глазах такой голод… Волчица, готовая вцепиться в свою добычу. Рвать и грызть, перемазавшись в чужой крови.

— Услуга за услугу.

Коротко. Сказала, как отрезала. А он, влюбленный глупец, даже не думал спорить. Скажет убить? Он убьет. Скажет сжечь — сожжет. Что угодно, как угодно. Еще никто и никогда не тревожил его сердце, не наносил столько оскорблений безнаказанно. Глинка должна быть рядом.

— Клянусь.

Губы Лады растянулись в волчьем оскале, ведьма отпрянула так резко, что он едва не свалился с кресла на пол, лишенный равновесия и опоры. Ошалело мотнул головой, стараясь сфокусироваться.

— Помни, что теперь ты мне должен, а значит и вреда причинить не сможешь. В ту же секунду, как не сдержишься и высвободишь гнев, ты упадешь к моим ногам замертво. Клятва за клятву. Я сдержу свое слово и ничего не дрогнет.

Она плавно опустилась за высокий круглый стол, тонкие руки взлетели над бархатным свертком, ловко разворачивая. Перед ведьмой на столе развернулась карта Российской Империи. Губерния за губернией, идеально четко вычерченные незнакомыми бурыми чернилами на обработанной телячьей коже.

Ведьма низко наклонилась, шумно принюхалась. Взгляд мгновенно нашел Костромскую губернию.

Он попытался объяснить, рассказать обо всем, что от нее требуется, но стоило Самуилу открыть рот, вверх взлетела тонкая рука, одергивая.

— Без твоего участия справлюсь. Ты мешаешь.

От дерзкого жеста он дернулся, как от пощечины. Сжимая челюсти, вновь попытался встать. Не для того, чтобы наказать или одернуть, нет — условия их договора выжгли ровные грязно-серые полосы в памяти. Казалось, язык разбухал во рту, стоило лишь помыслить об ответном оскорблении. Брусилов просто желал видеть каждый миг поисков собственными глазами.

Лада даже взгляда не подняла, потянулась на ощупь к потрепанному холщовому мешочку. Неприметному и дешевому, в такие свои жалкие медяки прятали крепостные, мечтая о свободе. И в тусклом свете сиротливо горящей свечи он увидел белоснежные тонкие кости.

Полилось по воздуху напевом заклинание, голос ведьмы стал гулким, низким и грубым. Словно ее губами заговорил кто-то другой. Не вязался этот бас с мелкой хрупкой женщиной. Напев набирал силу, свеча вместе с бронзовым подсвечником взмыла в воздух, вспыхнул ярким столбом пламени, затрещал фитиль, полился на разложенную по столу карту ручьями горячий воск.

И когда песнь ее оборвалась, Лада бросила кости. Наотмашь, дико и зло, как швыряют откуп проклятому бесу. Они разлетелись по столу, отскакивая от телячьей кожи россыпью усеяли комнату. Чтобы ожить. Приподняться и скользнуть на карту, свиваясь меж собой, перекладываясь, замирая. По ним пульсирующими жилами скользили светящиеся алые нити, густо размеренно мерцали, будто копировали чужое сердцебиение. Восторженно, безумно захохотала девушка.

— На болотах она, нахалка какая, ворожить пытается. Ничего, мы потянем, поползет на коленях, как миленькая.

А Самуилу захотелось закричать, вскочить с места, потушить этот дикий жадный огонь, сбросить алую пелену с прозрачных голубых глаз. Он снова почувствовал себя сокрушенным и униженным, из горла выжался лишь хрип, пока Брусилова вжимало порывами чужой силы в кресло.

— Не навреди…

Лада мелком взглянула на него, а затем презрительно сморщилась, вновь впиваясь взглядом в карту. Скрюченные пальцы царапнули по коже, словно пытаясь стереть само болото.

— Колдушка… Ничего, красавец, я ее нежненько…

Сила, пожирающая его разум и волю, ослабла, переметнулась, подняла кости в воздух, закружила стремительным вихрем вокруг стола. Вокруг Лады. А она замерла, запрокинув голову, широко раскрытые глаза закатились, оставляя пугающие бельма, рот приоткрылся. Обе руки уперлись в участок, на котором раскинулись топи, закрыли собой жалкий клочок опасной земли.

Увидит, она не может упустить. Самуил подался вперед, пальцы хищно вцепились в подлокотники, взгляд вгрызался в хрупкую фигуру, едва заметную за безумным вихрем.

И здесь что-то пошло не так.

На несколько невероятно долгих секунд резко застыли в воздухе кости. А затем ринулись к ней. Засыпая горой, ударяя в лицо, метя в глаза. Тонкое надломленное ребрышко вбилось в руку, пригвоздив к столу. Лада заверещала. Громко, так пронзительно, что на мгновение Брусилову показалось, что он лишится слуха.

Майор метнулся к ведьме, хрустя кошачьими позвонками, попадающими под подошвы сапог. Резким рывком выдрал ребро из прибитой ладони, хлынула кровь, брызнули в разные стороны крупные капли — кость удачно пробила крупную голубоватую венку.

Ведьма тут же отпрянула от стола, споткнулась, едва не падая на пол. Расширенные от ужаса и злости зрачки поглотили небесно-голубую радужку. Нежные губы поднялись, обнажили зубы в дрожащем оскале. Лада зашипела, ее голос пропитала ярость и досада:

— Скрыли ее. Неужели снова болотные ведьмы обосновались в тех краях? Плотная защита, не пробить, не взглянуть. Не сама твоя барыня в болотах своевольничает. Спасают ее, не сдохнет…

Он подался вперед, пальцы жадно вцепились в предплечья Лады, сердце тут же зашлось, запульсировало, качая плавящий огонь по венам вместо крови. Боль едва не лишила его сознания. Брусилов отдернул руки.

— Где она? Точное место укажи, как достать ее с болот? Может матерью выманить?

Пылающий взгляд переметнулся от стола к его лицу, обескровленные губы задрожали еще сильнее, всю ведьму трясло. Будто телом за доли секунд овладел жар.

— Не пойдет она оттуда, ничем не пронять. Мать свою винит, а тебя ненавидит. Кровь мне ее нужна, на худой конец пойдет и волос. Вытяну или тебя проведу, я тебе слово свое дала? Значит исполню. Мне бы обойти вскользь защиты все… Злая ведьма там сидит. Черная, кровью напитая. Сильная.

Мгновение. Упоминание крови. И в голове стало так тихо, так чисто. Губы сами потянулись в победной улыбке. Плевать, сколько ведьм сидит на болоте, сколькими чудищами они управляют и сколько деревень вырежут. Если удастся вытянуть Варвару при помощи крови — он уже победил.

— Собирай свой пожитки, ведьма Лада, жить будешь пока в моем поместье, за это отплачу помимо уговора сполна. Есть у меня кровь. Очень много Варвариной крови…

Желание жадно лизнуло глотку, приподняло волоски на загривке. Он снова почувствовал вкус жизни. Чахнущая надежда разрослась, пустила глубже корни. Брусилов вновь почувствовал будоражащее предвкушение. Он ее достанет.

А за спиной уходящих из комнаты людей брызги крови складывались, тянулись к друг другу, образуя ручейки, извивались тонкими алыми дорожками. Пока не выстроились в ровный круг у болот. Круг, за который не попасть. Ведьмины бесы жаждали скользнуть за барьер защиты.

Этой ночью ей снился Грий. Такой же ошеломляющий искренностью и открытостью, он запрокидывал нежное лицо к рассветным лучам солнца и смеялся. Игриво щурились пронзительно-голубые глаза, когда за ухо Варвары он аккуратно пристроил цветок полевой ромашки, а затем повалил в цветущий, ярко пахнущий медом луг… И этот сон был бы прекрасным, позволил бы ей забыться, оставить в сердце последним воспоминанием возлюбленного таким — ярким, живым.

Но все обратилось кошмаром.

Светлые глаза блеснули холодной сталью, мягкие, оглаживающие ключицу пальцы вцепились в подбородок, заставляя повернуть на бок голову. Касающиеся шеи губы принадлежали Брусилову. И Глинка задохнулась в ужасе, попыталась выбраться из-под прижимающего к земле тела, пока вокруг разрастался ровный жженый луг. Она вся была в крови. Недалеко от них лежало тело Саломута, пустой взгляд устремился к безграничному небу. Страх сковал глотку, не позволил выдавить ни слова, а Варя все пыталась сражаться. Пока грубые руки задирали платье, тянули нелюбимый корсет, пока жесткие пальцы разрывали шелк легкого исподнего.

Из ужаса барыню вырвал грубый рывок вперед. Словно с размаху в ледяную воду запустило. И она наконец закричала. Надрывно, горько, кругом ярким столбом взвилось алое пламя, осветило силуэт рядом с ней и тут же схлынуло, подавляемое чужой волей. А Варвара все не понимала, где находится. Отпрянула, забилась в угол на краю лавки, обхватывая плечи, давясь рыданиями.

Тень растерянно замерла, окаменела.

А потом стремительно метнулась вперед, прижала к ледяной груди, покрытой мурашками. В нос ударил запах можжевельника и болота. Острые когти царапнули кожу головы, утешающе скользя по волосам.

Нечистый сидел рядом с ней до рассвета. Не говорил совсем ничего, просто гладил по волосам, пока она отмораживала подушечки пальцев, цепляясь за его предплечья. Пока шумно дышала, утыкаясь носом в мерно приподнимающуюся грудь. Сон. Всего-лишь сон. Но она видела мертвого Грия так ясно, так ярко… Боль пожирала, а когда от Вари остался маленький пульсирующий комок отчаяния, страх попытался завершить это дело, попытался с наскоку вгрызться в спину. И тогда Болотный Хозяин подал голос. Выдернул из мыслей привычно-сварливой манерой разговора.

— Мне теперь и в болоте не утонуть, гляди, какой коркой соли покрыла. Прекращай, соплями подавишься и умрешь, не отомстив своему мучителю.

Всхлип застрял где-то в глотке, и она нервно рассмеялась, поднимая на него заплаканное лицо. Не худшая из смертей. По крайней мере его бы это повеселило.

Он смотрел на нее серьезно, в полумраке горели кошачьими огоньками два блестящих глаза. Брови свелись у переносицы, нечисть недовольно щурилась. Еще бы, кому радость такое времяпрепровождение доставит? Поймав ее взгляд, он мигом расцепил руки, отшатнулся, со стоном отвращения сморщился.

— Ну давай-ка все, ну какое из тебя теперь солнышко… Нос распух, как слива, очи упыриные, вся в красных пятнах от рева… Солнце… Ежели только брусничное — кислая настолько, что зубы сводит. Ай как я не люблю плачущих дев, ай как отвратительно…

Плюясь и ругаясь, он соскочил с кровати, кося на Варвару недовольным взглядом вынырнул за дверь. Она и сама не заметила, как стала улыбаться. Тяжесть соскочила с груди, а когда за дверью причитания продолжились, а нечистый принялся громко, с надрывом жаловаться утопленнику, она уже смеялась, растирая соленые дорожки по распухшим щекам.

Чудо, да и только.

А потом, ничего не объясняя, он повел ее по выросшей среди топи дорожке до грабового леса. Впервые Варвара видела подобное. Тонкие грабы тянулись в небо, лишь у самых верхушек разрастаясь зеленым морем листьев. И в ослепительно яркий день здесь царили сумрак и прохлада. Смело пролетали над самыми головами мелкие птахи. Так отчаянно пахло лесной свежестью, будто вокруг не разливалось болото.

В последние дни с болотным Хозяином стало словно на пуд легче. После разговора в пруду он больше не выходил к деревне, а она никогда эту тему не поднимала — страшилась сглазить. Были ли те люди плохими? Варвара не знала, а в слово его неожиданно легко поверила: когда она сама врала, что чувствует волшебные кочки, нечистый неизменно презрительно щурил глаза и громко цокал кончиком длинного языка по зубам.

«Ни один дар ложь не любит. Начни лукавить и сама себя впросак загонишь, язык запечатаешь. Нравится со мной на болотах жить? Ври, ври больше, Варя, тогда мы здесь подзадержимся»

И она виновато сжималась. А затем продолжала лукавить снова, просто для того, чтобы не видеть высоко вздымающуюся волну досады в глазах Болотного Хозяина.

Он всегда смотрел на нее снисходительно. И во взгляде этом виднелась затянувшаяся, хроническая усталость. Словно многовековой старик, на попечение которого скинули маленькую правнучку, Болотный Хозяин закатывал глаза, пробегался сквозь свои спутанные длинные пряди растопыренными пальцами и с укором смотрел на подкинувшее ему Варвару небо.

Она правда старалась, почти неделю поднимаясь с рассветом и укладываясь лишь тогда, когда луна серебрила стоячую воду. Но этого было недостаточно… Дар спал.

В грабняке нечистый выбрал полянку у самого берега, где корни высоких деревьев приподнимались над влажной землей, вальяжно развалился у первого попавшегося ствола, взмахом руки опуская корзину с собранной в дорогу провизией.

— Отдохнем сегодня. Ложись, здесь спаться лучше будет, чем в задымленной землянке.

Он расслабленно хлопнул по земле рядом с собой, поерзал, устраиваясь удобнее и закрывая глаза. Выглядел в этот момент Болотный Хозяин презабавно: волосы сбились в космы, ворот большой рубахи оттянулся на бок, обнажая одну ключицу, часть груди и проступающие ребра, из вальяжной позы он перекатился на бок, поджимая колени к плоскому, лишенному даже намека на жир животу и подпер ладонями остроскулую щеку. Уже в таком положении раздались его следующие слова:

— Захочешь поесть — в корзине заяц, и подарок тебе… Выглядишь так, будто я тебя уже пережевал да выплюнул.

Варвара удивленно вскинула брови, не мигая уставилась нечисти в спину.

— С чего бы такая милость? Разве я заслужила?

— Нет. Но смотреть на это больше нет сил…

Ожидая подвоха, Глинка сделала аккуратный шаг к корзине. Указательным пальцем вытянутой руки приподняла тряпку и вытянула шею, заглядывая внутрь издали. Чтобы уже через мгновение сделать шаг вперед, откинуть тряпицу полностью, с удивлением глядя на аккуратно вырезанный из дуба гребень.

В центре обушка было выжжено солнце и… Варвара почти рассмеялась, проводя пальцами по неровностям брусничных ягод.

«Кислая ты, что брусника. Зубы сводит».

Зубчик к зубчику, так ровно и изящно… Глинка не заметила, как перехватило дыхание, когда она коснулась кончиков волос, зачарованно по ним проводя. На болоте гребня у нее не было, да и нашелся бы он где? Каждое утро девушка тратила на то, чтобы бегло прочесать непокорно путающиеся волосы пальцами, цепляясь и ругаясь, когда подушечки натыкались на очередной мелкий колтун и больно натягивали кожу.

Приглядываясь к подарку, Глинка не сразу заметила, что нечисть повернулась на другой бок и теперь внимательно наблюдала за ней из-под полуприкрытых век. Болотный Хозяин заговорил только тогда, когда она с удовольствием расчесала волосы и заплела их в тугую косу, наклонилась за длинной травинкой осоки, чтобы перетянуть кончик.

— А вот это не подойдет? — Ироничный голос заставил вздрогнуть, Варвара подняла глаза. В руке Хозяин держал мягкую нежно-фиолетовую ленту, игрался, перебирая пальцами. Она выпрямилась.

— Где нашел?

— Листик обратил. Хочешь, могу зайку серой сделать? — Насмешливо сверкнули черные глаза. Отрицательно мотнув головой, Варя сделала несколько шагов и опустилась рядом с нечистью на траву, принимая ленту из прохладной руки.

— Спасибо.

Он лишь коротко кивнул и снова прикрыл глаза. Тонкие солнечные лучи, сумевшие пробраться через плотную листву грабняка маленькими пятнышками, легли на кончик острого носа и резкие линии скул. Один устроился прямо на ресницах и нечисти пришлось поерзать, устраиваясь по-другому, чтобы жалкие крохи света перестали досаждать. Здесь полумрак был не таким, как в землянке — он казался волшебным. И в этом чарующем мире руки сами собою потянулись к черной спутанной гриве нечистого, выцепили пару листков. Видно было, о волосах своих он совсем не заботился, работы здесь непаханое поле.

— Ты бы поспала, брусничное солнце, ерундой занимаешься, мне и так чудесно.

— Просто позволь отблагодарить… — Гребень удобно улегся в руку, она аккуратно прошлась им у самых кончиков, неожиданно зацепилась за мелкий колтун и потянула, тут же охнув.

Черные глаза распахнулись.

— О, настолько дурной подарок получился? Мучать собираешься?

Горячая волна стыда залила щеки и шею, Варвара нервно облизала губы, встречаясь со взглядом болотной нечисти. Слова вязкие, не желали срываться с немеющего языка. До чего же чудно преображалось все в этом грабовом лесу. Каждая веточка, листок или спрятавшийся гриб казался красивым. Он казался красивым.

— Нет, что ты, нет слов, чтобы выразить мою благодарность. Впредь я буду аккуратнее.

Хозяин промолчал, улыбнулся и прикрыл глаза, пока Глинка принялась за работу. Непослушные волосы оказались на удивление гладкими — стоило убрать из них сор, разобрать колтуны и хорошенько прочесать — прядь за прядью они ложились в пальцы жидким шелком.

Варя не знала, сколько времени провела за успокаивающим занятием — внутри стало спокойно и тепло, страхи растворились. А Хозяин пригрелся и мирно засопел. Когда ее пальцы осторожно принялись разбирать волосы у самой кожи головы, со спины он перекатился на бок, возмущенно заворчал, обнажая удлиненные крупные клыки и… уткнулся носом ей в бедро. Глинка окаменела. Потрясенно моргнула раз, другой, гребень в пальцах налился свинцом, стал неподъемным, когда рука с длинными когтями по-собственнически закинулась ей на ноги, огладив коленку вялой лаской.

Испугалась. Не опасной близости к клыкам доверчиво посапывающей нечисти, нет. Она испугалась собственной реакции — Варя не почувствовала отвращения, ни капли напряжения не стиснуло нутро. Просто… Прохлада рук. Он казался таким мирным. Совершенно не способным на жестокие расправы, которые творил в соседней деревне. Сколько сейчас она ни старалась, Варвара не могла вспомнить злого оскала и бешено блестящих глаз, с которыми он вернулся после расправы над прибредшим к болотам крестьянином. Это будто стерлось — остались тени, устроившиеся на ресницах, остался мелкий черный паучок, самовольно перебегающий щеку, заставляющий нечистого недовольно морщиться сквозь сон.

Дура. Забылась, совсем растеряла жалкие остатки разума. Сидит и расчесывает существо, способное свернуть ей шею в одно мгновение.

Варвара не заметила, как, вглядываясь в лишенные привычной презрительности заостренные черты, склонилась над нежитью.

Если вглядеться, если пустить воображение в сознание, он кажется почти человеком. Золотые искры заскакали по скулам, лишая их остроты, воображение двинулось дальше, по длинным черным ресницам и к поглощающим свет зрачкам…

Зрачкам!

Болотный хозяин широко улыбался, наблюдая за тем, как вглядывается в его лицо задумавшаяся Варвара. Рука выписывала на колене круги уже не в дреме — осознанно.

— Нравлюсь?

Прямо сейчас она пойдет и утопится в болоте. Просто нырнет и не захочет выныривать.

— Я не… Это…

Мучительные попытки найти себе оправдание прервались вынырнувшей у самого берега утопленницей. Мертвая дева резко вскинулась из воды, абсолютно счастливо щерясь.

— Приказывал предупреждать, так я предупреждаю: с ночи твои границы выламывают. Нет-нет, да брешь прорвется, искрят щиты, что костры на Купалье.

Он взлетел на ноги так стремительно, что Глинка увидела лишь смазанную рябь движений. Вот лежал у ее колена, а вот несется к тропе.

— Варя, к дому! А ты своему хозяину скажи, чтоб слово сдержал. Почему сразу не доложила? Я что говорил?!

Утопленница зашипела уже в быстро отдалявшуюся спину, зло прищурилась:

— А не бил бы наших из-за какой-то девки, может я порезвее была бы. Ради костей да мяса голову склоненную сгрызть…

— Не забывайся! — Его голос разнесся над грабняком, суетливыми стайками взвились вверх птицы. — Варвара, к дому, я сказал! Живо в землянку!

И отмерев, барыня вскочила с земли. Забыла о корзине, рванув к дорожке так отчаянно, будто та грозила исчезнуть под водой без повеления хозяина. Ее перехватила цепкая рука утопленницы, больно сжала. В глотку тут же забился смрад гниющей воды и разложения, лишенные радужки, затянутые пеленой глаза вцепились в ее лицо. Жадно. Голодно. Нечисть расцепила бесцветные губы.

— Сдохнешь, проморгает тебя Хозяин, уж я-то постараюсь. Зря сунулась сюда, девка, живому место среди живых. Достаточно этого… А ты перебаломутила все наше болото. Ненавижу.

Глинка с отвращением дернула рукой, попятилась. Утопленница не собиралась ее преследовать. Высказавшись, она замерла у края тропы, щеря сгнившие зубы в неровном оскале. И тогда Варя побежала. Быстро, взлетала вверх длинная юбка, девушка подхватила ее, задрала выше, чтобы ткань не путалась в ногах.

Был бы рядом Болотных хозяин — было бы не так страшно. Сумей она себя защитить — она бы не неслась так стремительно.

Когда до заветной землянки оставалось меньше десятка метров, тропинка под ногами покрылась трещинами, жадно всколыхнулась вокруг тина. Болотник вылетел из воды слишком резко, Варвара не успела отскочить, громко закричала, подпрыгнула, становясь на осклизлую огромную голову, чтобы перескочить, продолжить бег.

Сердце уже билось высоко под глоткой, заходилось испуганной птицей с переломанными крыльями. Легкие горели.

Господи, хоть бы суметь добежать…

Не успевала. Обернулась, глупая, убеждаясь, насколько близко чудовище. И тут же упала на тропинку.

Точно болотник. Его невозможно не узнать. Именно таким описывала бабка нечисть в страшных сказках. Заглатывающий детей целиком, играючи разрывающий пополам людей. Он напоминал огромную неказистую жабу — зеленый, покрытый бородавками, с широкой массивной челюстью и маленькими бусинами блеклых белых глаз. Бугрящиеся руки заканчивались человеческими пальцами и были длиннее ног. Отталкиваясь ими от земли, он вскидывал вверх грузное жирное тело. Каждый раз после приземления на тропу, та обламывалась, крошилась грязью, ее пожирало болото.

— Стой! Именем Хозяина заклинаю, стой!

Существо на мгновение застыло, изнутри полился булькающий, отвратительный смех. Хлынула черная жижа из широко открывающегося рта.

— Не-е-ет его здесь, далек-о-оо, я успе-е-юю.

Нечисть снова взвилась в воздух. Так близко… Глинка с ужасом поняла — опустится он прямо на нее, раздавит весом тела.

Она чудом метнулась вбок, поднялся ворох брызг, когда барыня прыгнула в воду. Следом полетела грязь, куски сухой земли, взвилась пыль. Теперь Варвара не оборачивалась, быстро гребла в другую сторону, к мелкому ряду кочек напротив землянки — она доберется по ним. На тропе ждет верная смерть.

За спиной раздался громкий всплеск, в бочаге стремительно двигалась следом черная тень. Нагоняла.

Крик застрял в горле, горели напряженные мышцы, когда Глинка выбросила себя на тонкую полоску берега одним рывком. Наглотавшаяся воды, обезумевшая от страха, она быстро вскочила на четвереньки, а затем и на ноги, путаясь в мокрой юбке рванула по кочкам, загорающимся золотым.

Ну же, где же тот знаменитый дар, который передавала ей бабка? Где возможность себя спасти?

Его хватало лишь на то, чтобы отпустить разум, позволить интуиции подсветить нужные кочки. Как она уничтожит болотную нечисть этими жалкими крохами? А болотный хозяин далеко. Он не в силах помочь…

Очередной всплеск, в ногу пытается вцепиться громадная рука, но барыня ловко ее перепрыгивает. Обломки когтей оставляют длинную рваную борозду, Варя не слышит боли. Всю ее, без остатка, пожирает черный беспросветный страх.

Землянка оказывается рядом в мгновение ока, как преодолела последние десять метров Варвара так и не поняла. Обернувшись, чтобы быстро захлопнуть за собой дверь, она с ужасом увидела, что болотник снова прыгнул. Еще немного и он будет у порога. Оставалось надеяться на то, что он побоится разрушать дом своего Хозяина.

Громко ухнул засов, Глинка суматошно дернулась, рванула к столу, подтягивая его к дверному проему. Сознание пыталось достучаться, объяснить: не пролезть нечисти через узкий дверной проем. Погоди. Остановись.

Он полезет через крышу.

Запыхавшаяся, она отбежала от двери и плашмя свалилась на лавку, зажимая грудь ладонями. Казалось, в них вот-вот выскочит испуганно трепыхающееся сердце.

И в этот миг весь мир утонул в громком треске, ворохе пыли и дожде из щепок. Болотник упал сверху, она едва успела откатиться из-под рухнувших на голову остатков крыши. Забилась в угол. Отступать было не куда.

Барыня оказалась зажата в угол, сверху нависала болотная нечисть, обдавая смрадом гниения. Медленно, ужасающе медленно его рот потянулся в широкой улыбке. Болотник понял, что ей некуда деться.

А Варвара обреченно пыталась найти в себе жалкие крохи колдовства, хоть что-нибудь, но мысли сбивались и путались, она отчаянно надеялась, что сейчас весь ужас закончится. Просто появится Болотный Хозяин и остановит подвластную ему тварь.

А он не появлялся. Грубые руки схватили ее поперек живота, затрещали сжимаемые ребра. И она завизжала, вцепилась в него ногтями, попыталась вывернуться. Внутри пусто — нет в ней дара, нет времени что-то искать… И последним, что она увидит перед своей смертью, будит кусочек светло-голубого утреннего неба с кружащим по нему черным вороном. Вспомнились светлые глаза Грия, стремительно сменились черным шелком волос в руках…

В глазах потемнело, сознание покидало измученное тело. И неожиданно в легкие ворвался воздух, стало немного легче.

Ослепленная болью, она почувствовала осторожное касание к собственной скуле, играючи царапнули когти. И голос. Голос Болотного Хозяина был пропитан такой громадой разочарованности и сожаления, что ей впору бы устыдиться, попытаться открыть глаза. Постараться встать.

— Если и это твое колдовство не пробудило, мне тебе помочь нечем. Прощай, Брусничное солнышко. Без дара и уговора нет.

Ее поглотила темнота.