Бунтари не попадают в рай

Глава 15

Глеб

Сегодня опять проспал. Просто безумие какое-то: не могу проснуться и все. Веки тяжелые, будто свинцом облиты. Будильник только раза с десятого услышал. Пипец, короче.

Когда я наконец соскребаю себя с кровати и впиваюсь мутным взглядом в настенные часы, то понимаю, что на первую пару безбожно опоздал. Поэтому моя программа максимум – успеть ко второй. Хотя до нее тоже меньше получаса осталось.

По-быстрому заглотив приготовленный мамой завтрак, я стягиваю с сушилки постиранные шмотки и, забив на такое понятие как «глажка», вылетаю на улицу. Новый колледж находится в нескольких кварталах от дома, поэтому приходится перейти на бег. Иначе я и семинар по математике профукаю.

В итоге моя расторопность приносит плоды, и в здание я вхожу аж за десять минут до начала второй пары. Закидываю куртку в гардероб и пулей устремляюсь на второй этаж. Если еще успею списать у Аськи домашку – будет вообще зашибись. Я так-то в алгебре и сам неплохо шарю, но вчера из-за работы на задачки совсем не было сил.

Приближаюсь к кабинету математики и тут же чую атмосферу тревожности, повисшую в воздухе. Она неосязаема, но уловима. Колким морозом бежит по коже, напрягая внимание и обостряя слух. Что тут, черт возьми, происходит?

Протискиваюсь сквозь толпу сгрудившихся у туалетов одногруппников и непонимающе кручу головой по сторонам:

– Слышь, Ванек, а че случилось? Че за сборы у толчка?

– Я Вася…

– Да пофиг. Вопрос тот же, – поворачиваюсь к нему лицом и угрожающе хмурю брови.

Будет выпендриваться – получит в хлебальник. Подумаешь, одну букву в имени перепутал. Я ж его не Иннокентием назвал.

– Там Романова опять нарвалась, – нехотя отзывается он.

– В смысле нарвалась? На кого нарвалась? – окончательно запутавшись, спрашиваю я.

Я-то думал, там трубу прорвало или что-нибудь в этом роде…

– На Стеллу, блин! – Ванек раздраженно дергает плечом.

Как Ася может на кого-то нарваться? Она же паинька, в натуре. Тихая, мирная, даже мухи не обидит.

– Где они? – допытываюсь я.

– Где-где… Кац со свитой ее в толчок потащили, – огорошивает меня одногруппник. – Щас твоя подружка опять люлей отхватит…

Что этот дебил мелет?! Я ни хрена не врубаюсь! Кац потащила Романову в толчок? Чтобы навешать люлей? Ну это просто сюр какой-то, из разряда фантастики… Чем моя соседка-домовенок насолила местной королеве?

Когда в начале недели Стелла швырнула Аськины вещи с парты, я не придал этому особого значения. Ну повздорили девки и повздорили, с кем не бывает? А тут, получается, все куда более серьезно…

– И че? Вы здесь как стадо баранов просто стоите и ждете? – недоумеваю я, оглядываясь на окружающую меня толпу.

В ответ тишина. Ребята продолжают выжидательно стрелять глазами в сторону туалетов и полушепотом переговариваться между собой.

Нормально вообще?

– Дайте пройти, – принимаюсь работать локтями, чтобы вырваться из тесного круга зевак.

Подбираюсь к уборной, однако вместо Аси мой взгляд находит ту самую симпатичную татарочку Амину, которая повсюду таскается за Стеллой, будто хвостик. Она стоит у закрытой двери и всем своим решительным видом демонстрирует, что дальше прохода нет.

– Сама отойдешь или подвинуть? – мрачно интересуюсь я, становясь напротив.

– Это женский туалет! Чего ты там забыл? – артачится она.

– На голые попки хочу посмотреть, – ерничаю я и вместе с этими словами оттесняю Амину в сторону. Не грубо, но довольно убедительно.

– Туда нельзя! – не унимается эта психованная, пытаясь удержать меня за толстовку.

Но мне ее агрессия – как слону укус комара.

Дернув на себя дверную ручку, решительно шагаю внутрь и… Офигеваю.

В жизни мне доводилось видеть много всякой жести: и беспощадные драки за гаражами, и людей, харкающих кровью, и раздробленные кости, и переломанные носы… Но то, что я наблюдаю прямо сейчас, в разы хуже. Ведь мне всегда казалось, что воевать и ненавидеть – это в мужской природе. А в женской – принимать и любить. Но, походу, я глубоко заблуждался…

Лицо Аси перекошено от боли, а теплые зеленые глаза полны слез. Она елозит коленями по грязной плитке, тщетно пытаясь уловить равновесие, в то время как Стелла, возвышающаяся над ней, тягает ее за волосы туда-сюда. Мутузит, будто провинившуюся шавку, вынуждая Асю сдавленно всхлипывать и скулить.

Ярость, клокочущая где-то на дне, вспыхивает мгновенно, застилая взгляд красной пеленой. По натуре я совсем не герой и сам творил много чего такого, что вызывало осуждение приличного общества… Но вот слабых никогда не травил. Потому что это, по-моему, зашквар. Зачаточная форма фашизма, понимаете?

– Отпусти ее! – рявкаю я, подлетая к Стелле.

Была бы она пацаном – вломил бы, не задумываясь. Но баб бить нельзя, какими бы оторвами они не были. Этот урок я усвоил еще в третьем классе, когда жирная Настя Артюхина поставила мне знатный фингал под глазом, а по итогу виноватым оказался все равно я. Потому что она, мать вашу, девочка.

Я приближаюсь к Стелле почти вплотную, стремясь своим напором задавить ее враждебный настрой, погасить безумство, плещущееся в ее глазах, укротить безудержную энергию ненависти. Но девчонка не отступает, не повинуется, не боится. И, что самое ужасное, не отпускает Асю. А если я начну выдирать домовенка из пальцев Стеллы, то лишу ее половины волос, которые и так не блещут густотой.

– Отпусти, сказал, – повторяю я, вкладывая в свой голос как можно больше угрожающей убедительности.

– А то что? Ударишь меня? – ведьма растягивает губы в наглющей улыбке и подается лицом вперед.

Так близко, что я чувствую ее мятное дыхание, перемешанное с ароматами ванили, источаемыми ее кожей. Она пахнет восхитительно, и что-то животное помимо воли начинает шевелиться у меня в паху. Я ощущаю испепеляющий жар, там, где не должен. И смотрю туда, куда не следует, – на ее приоткрытые розовые губы, в которые так и хочется впиться зубами…

Да, в эту секунду Стелла мне противна, я почти ненавижу ее… Но в то же время зверски хочу. До помутнения рассудка, до странного дребезжания в груди. Она как отрава, проникающая в кровь. Отупляет, сбивает ориентиры, безжалостно сушит мозг.

Умом понимаю, что должен наорать на нее, оттолкнуть, сделать все, чтобы освободить бедную Аську, но вместо этого я просто стою и тону в бездонном омуте холодных голубых глаз. Стелла парализует мою волю, наматывает мои нервы на катушку своих флюидов и упивается этой властью с поистине садистским наслаждением.

Дрянь! Чертовски красивая дрянь!

– Я настучу кураторше, – кое-как собравшись с мыслями, отвечаю я. – Поверь, никто из преподов не станет смотреть на буллинг сквозь пальцы. Сейчас это жестко карается.

Я знаю, о чем говорю. И Стелла знает. Беспредел можно творить с молчаливого согласия сверстников, но взрослые не будут молчать. Особенно, если раскрыть им глаза на происходящее.

– Настучишь? – тон девчонки полон презрения. – Фу, как это мерзко.

Я понимаю, к чему она клонит. Стукачество не уважают. Нигде. Без понятия, почему, но в подростковой среде лучше быть подонком, чем крысой. Стукачей гнобят. Их презирают и бойкотируют. С ними не хотят общаться.

Я знаю это не понаслышке, потому что сам много раз отравлял жизнь стукачам. И рожи чистил, и морально унижал. Должно быть, именно поэтому я понимаю, что для любого беспредельщика стукачество – самый эффективный сдерживающий фактор. Вряд ли, конечно, кто-то открыто в этом признается, но страх быть разоблаченным реально отрезвляет. Даже самых отмороженных из нас.

– Руки убери! Сейчас же! – цежу я, боковым зрением замечая, как Ася цепляется за ладони Стеллы, пытаясь разжать ее мертвую хватку.

– Да пожалуйста! Держи свою ущербную!

С этими словами Кац толкает Романову головой вперед, так что та почти вписывается лицом в стоящий неподалеку умывальник. Если бы не вовремя вытянутые руки и моя поддержка, Асина кровь была бы повсюду: и на раковине, и на кафеле, и на зеркале.

– Сука! – гневно выплевываю я, аккуратно ставя на ноги заплаканного домовенка.

В ответ на мое оскорбление Стелла лишь самодовольно ухмыляется, а затем обращается к своим подружкам-шестеркам, безмолвно выстроившимся вдоль стены:

– Пошлите, девочки. Пусть наш рыцарь спокойно подотрет сопли своей трусливой принцессе!