Буря в песках (Аромат розы)

Глава 14

Лупа распахнула дверь маленькой, бедно обставленной хижины, которую она делила со своей сестрой Джорджиной. Взяла Пекоса за руку и повела его по узкому проходу мимо закрытой двери, из-за которой раздавался громкий храп, вырывающийся из открытого рта спящего Рено Санчеса.

— Иисус, надеюсь, он не обрушит дом на наши головы, — хрипло пробормотал Пекос.

Лупа хихикнула. Вцепившись в руку Пекоса, она провела его в свою маленькую спальню. Дверь скрипнула, когда она закрыла ее за ними, и Пекос, слегка покачнувшись, тоже засмеялся.

— Где эта чертова кровать, Лупа? Ты ее передвинула? Поднялась луна, и ее яркий свет проник через открытые окна в неприбранную спальню Лупы.

— Она на том же самом месте, глупый ты мужчина, — засмеялась Лупа и обвела его вокруг кресла, на котором лежал ворох измятой одежды. У кровати она прошептала:

— Садись, Пекос, — и подтолкнула его в широкую грудь. Он тяжело упал на постель, покрытую ярким покрывалом в желтые и зеленые цветочки, и повалился на спину. Кровать жалобно заскрипела под ним.

— Иди сюда, женщина, — хрипло пробормотал он и протянул руку к Лупе.

— О, si, любовь моя, — счастливо сказала она и не стала противиться, когда Пекос притянул ее к себе своими ногами и повалил к себе на грудь.

— Поцелуй меня, Лупа.

Вдавливая его все глубже в скрипящую кровать, Лупа положила обе руки на лицо Пекоса и жадно прижалась к нему губами. Порывисто вздохнув, она шире приоткрыла рот и страстно поцеловала его, а ее груди при этом тяжело прижались к нему. Наконец, глотнув воздуха, она подняла голову и бесстыдно пробормотала:

— Ты хочешь, чтобы Лупа занималась с тобой любовью, Пекос? — В ее темных глазах вспыхнул огонь, и она начала торопливо расстегивать пуговицы на его рубашке.

— Конечно, малышка, — ответил он. Его серые глаза немного потускнели, а голова кружилась от обильной выпивки.

— Это будет очень хорошо, Пекос, — уверенно заявила молодая женщина и распахнула края белой рубашки, чтобы можно было целовать его покрытую вьющимися волосками мускулистую грудь. Приподнявшись, Лупа раздвинула колени и села на него верхом, пробормотав:

— Ты так долго был вдали от Лупы, мой прекрасный возлюбленный. Я скучала о тебе. Ты останешься со мной на всю ночь, si?

— Конечно, Лупа… — Ее нетерпеливый рот остановил его, и она наклонилась, захватив ладонью горсть его иссиня-черных волос и прижав пылающий рот к его губам.

— Лупа знает, как сделать тебе приятно.

Она снова поцеловала его, игриво покусывая полную нижнюю губу Пекоса. Он же с досадой почувствовал, что ему приходится сознательно прилагать усилия, чтобы помочь страстной женщине возбудить его и доставить ему удовольствие. Он обхватил ее руками и жарко поцеловал. Восхищенная тем, что ее желание быстро возрастало и стало почти болезненным, Лупа была уверена, что и ее любовник чувствует то же самое.

После страстного поцелуя Лупа приподнялась, проворно расстегнула белую блузку и нетерпеливо распахнула ее. С трудом сосредоточившись, Пекос взглянул на смуглые качающиеся над ним груди и внезапно совершенно протрезвел. Спрашивая себя рассеянно, не сошел ли он с ума и не утратил ли мужественности, Пекос повернул голову, когда Лупа прильнула к нему. Целуя его в шею, она возбуждающе начала водить бедрами из стороны в сторону и пробормотала:

— Что случилось, Пекос? Ты не хочешь Лупу? Ты не хочешь даже посмотреть на меня?

Но Пекос, закрыв глаза, видел другую девушку. Прекрасную тоненькую девушку с золотистыми волосами и молочно-белой кожей. Девушку, которая еще сегодня ранним утром лежала полураздетой в его спальне. Это была Ангел. Он хотел, чтобы она сейчас сидела на нем; она, которой он страстно мечтал обладать; она, чьи совершенные белые, словно фарфоровые, груди он жаждал ласкать. Это была Ангел, с которой он хотел заниматься любовью этой лунной ночью.

— Лупа, малышка, — извинился он, — должно быть, я выпил слишком много виски. — Он открыл глаза и поцеловал ее в щеку, проведя рукой по спине. — Сердце мое, боюсь, ничего путного со мной этой ночью не выйдет. Прости.

— Это неправда! — Она подняла голову и посмотрела на него. — С тобой всегда все было в порядке. — Она снова настойчиво прильнула к нему губами. Но не получив ответа, ее губы, в конце концов, выпустили его рот. Она села чуть в стороне, и ее обнаженные груди затрепетали от быстрого дыхания, а темные глаза сузились. — Это другая женщина! — выпалила она ядовито.

— Черт, вовсе не…

— Это другая женщина! — повторила она, и ее голос стал пронзительным. — Никогда раньше ты не забирался в постель Лупы без того, чтобы не сделать ее счастливой! — Она легла рядом и посмотрела на его пах, печально покачав головой.

— Я сказал тебе, котенок, я выпил слишком много, чтобы…

— Вздор, — возражала она с сарказмом. — Ты бывал здесь даже слишком пьяный, чтобы говорить, и все же ты был в состоянии оставаться мужчиной! — Она посмотрела ему в глаза и положила руку на грудь, наматывая густые волоски на пальцы. Наклонившись ближе, прошептала:

— Почему бы тебе просто не лежать здесь, закрыть глаза и позволить Лупе посмотреть, может ли она… — Ее рука дразняще начала двигаться вниз по его плоскому животу.

Но Пекос поймал ее руку и сел. Поднеся ладошку к своим губам, он ласково поцеловал ее и покачал головой:

— Котик, ты самая сексуальная девушка в мире, но это бесполезно. Я устал, Лупа. Ты понимаешь?

Вырвав руку, она отвернулась и начала застегивать блузку, ругаясь по-испански. Пекос устало застегнул свою рубашку и прикусил губу, чтобы сдержать усмешку. Он говорил по-испански, и она знала это. Он понимал каждое слово из ее гневной тирады. Он уверял ее, что все, что она говорит, — неправда. Положив руку ей на шею, Пекос ласково притянул рассерженную женщину в свои объятия.

— Послушай меня, Лупа, — его щекотал ее теплый затылок, — дело не в другой женщине. Ты должна понять…

— Ложь! — настаивала она. — Лупа не тупица! Она видела, как ты смотрел на ту бледную девушку с золотистыми волосами. — Лупа спрыгнула с кровати и встала напротив него, уперев руки в бедра и наклонившись ближе к лицу Пекоса. — Ты просто истощил свои силы в ее кровати!

— Господи, Лупа, не говори глупостей. Эта девушка должна стать женой моего отца, я говорил тебе это. — Пекос вздохнул и провел рукой по своим взъерошенным волосам.

Покачав пальцем перед его носом, Лупа холодно сказала:

— Мне плевать, чьей женой она будет. Если ты не спишь с ней, то страстно этого хочешь; это все равно, что спать с ней. Я думаю, что…

Слишком близкие к правде слова Лупы вонзились в грудь Пекоса как острый нож. В гневе поднявшись с кровати, он крепко схватил ее рукой за талию и сжал так сильно, что она вздрогнула.

— Лупа! У тебя слишком горячая кровь, и ты думаешь, что и у других так же. Неужели с тобой никогда не случалось, что ты ни с кем не хотела заниматься любовью?

Вырвавшись из его объятий, она стремительно пробежала через комнату и распахнула дверь.

— Убирайся, гринго. Тебе не удастся одурачить меня! Ты хочешь эту худосочную маленькую блондиночку! — Она отбросила волосы с лица и злобно засмеялась. — Это очень забавно, Пекос! Ты желаешь девушку, которая проведет свою жизнь в постели твоего отца!

Сжав зубы, Пекос пошел к двери, сдерживая желание свернуть смуглую шею Лупы.

— Увидимся в другой раз, Лупа, — сказал он отрывисто и пошел обратно по узкому коридору наружу.

Немедленно раскаявшись в содеянном, Лупа поспешила за ним.

— Пекос, Пекос, — молила она, обвивая руками его шею, — прости меня, я не хотела тебя обидеть. Пожалуйста, любовь моя, не покидай меня. Останься здесь, и я…

Ласково, но твердо расцепив ее руки, Пекос ответил:

— Лупа, уже поздно. — Он поднял седло с крыльца и пошел к своему коню.

И вновь она бросилась за ним, в отчаянии цепляясь за его талию.

— Нет! Лупа не хотела говорить такие глупые вещи. Не сходи с ума, не уходи. Я не вынесу, если ты уйдешь. — Она стояла, вцепившись в него, пока он седлал коня.

Повернувшись, Пекос приобнял ее и поцеловал в щеку.

— Я вернусь, Лупа. Ты знаешь, я вернусь, но сегодня я поеду домой. Мне надо поспать. — Он улыбнулся ей, и Лупа, готовая расплакаться, подняла руки и сжала ладонями его красивое лицо, точеные черты которого купались в серебряном лунном свете. Наклонив голову своего возлюбленного, она в отчаянии поцеловала его, прижимая горячий влажный рот к его губам. Но Пекос, к которому она прижималась так страстно, был непреклонен. Наконец Лупа печально оторвалась от его рта, и ее руки упали, а голова поникла.

— Доброй ночи, Лупа, — сказал он мягко и поцеловал макушку ее опущенной головы. Отступил от нее и вскочил на коня. Слезы потекли по смуглым щекам молодой испанки, и Лупа молча смотрела, как он пришпоривает коня и уезжает прочь.

— Я вернусь, — бросил ей Пекос через плечо, но оба знали, что этого не будет.

Длинная дорога и свежий ночной воздух протрезвили молодого МакКлэйна окончательно. К тому времени, когда он подъехал к высоким воротам Тьерра дель Соль, Пекос почувствовал, что очень устал и смертельно хочет спать. Было поздно; на гасиенде не светился ни один огонек. Пекос тихо пробрался в свою комнату через дверь, выходящую во внутренний двор, и сбросил в темноте одежду. Шлепая босыми ногами к своей большой кровати, он вдруг наступил на что-то острое. И тут же разразился потоком проклятий. Прыгая на одной ноге, он потер раненую подошву, нащупал и вытащил оттуда колючку. Нахмурившись, осторожно опустил ногу на пол и нагнулся около кровати.

В лунном свете хорошо была видна увядшая и раздавленная им роза. Пекос осторожно поднял растоптанный цветок. Благоухание сохранилось, сладкий аромат живо напомнил ему образ прекрасной девушки. Вновь она стояла перед ним, и ее длинные прекрасные волосы сияли в солнечном свете утра, а роза была заколота над ухом. Вновь она была здесь в своем новом розовом платье, расстегнутом до талии, а ее прекрасные груди, трепещущие и теплые, были так близко к его горящим глазам и страстному рту.

Вновь он слышал ее чудный голос, в котором звучала мольба: «Ты позоришь меня, Пекос. И себя».

Пекос устало поднялся и сжал розу в руке. Зная, что ведет себя глупо, он откинул покрывала на кровати и ласково положил розу на подушку. Медленно залез под прохладные простыни, перевернулся на живот, а руку положил на подушку, ласково прикасаясь к бархатным лепесткам чудесного цветка.

— Ангел, — пробормотал он, и грудь его сжалась от чувства, которого он не мог до конца понять.