Глава 2

Баррет МакКлэйн сидел в одиночестве в южном внутреннем дворике на ранчо Тьерра дель Соль. Он подозвал молчаливую служанку-мексиканку, которая стояла возле стола:

— Подай мне только кофе, Делорес, и можешь идти, пока мисс Эмили не присоединится ко мне.

— Si, — сказала с улыбкой на темнокожем лице Делорес и, часто кланяясь, скрылась в гасиенде.

Солнце только-только взошло. Баррет МакКлэйн вставал каждое утро до восхода. Так было с детства, и так будет, пока он жив. Годы упорного труда, ранний подъем и ранний отход ко сну — это уже стало привычкой. Трудно было бы это изменить. Богатый и сильный, Баррет МакКлэйн уже не работал так тяжело, как раньше, но он все еще железной рукой вел управление огромным ранчо, расположенным на юго-западе Техаса, и ничто не могло ускользнуть от его пытливого взгляда. Пятьсот тысяч акров земли, стада скота численностью в сорок тысяч голов, табуны в семьсот лошадей, сто наемных погонщиков-вакеро и ковбоев, пятнадцать домашних слуг и садовников и внушительно раскинувшаяся гасиенда, крытая красной черепичной крышей, — все это создавало настоящую империю, одну из самых крупных во всем Техасе.

Баррет МакКлэйн любил сидеть в южном внутреннем дворике тихим утром, мысленно окидывая взглядом свои огромные владения. Его тонкие губы под белыми усами, всегда аккуратно подстриженными и ухоженными, растягивались в довольную улыбку при мысли, что все это богатство принадлежит ему. Все. От многомильного пространства земель до откормленного быка чистых кровей, от опытнейшего погонщика до тяжелой резной мебели. Все и вся принадлежит ему.

И вот сейчас он имеет возможность прибавить еще одно сокровище к своей коллекции. Баррет МакКлэйн отхлебнул кофе и оглянулся кругом, чтобы удостовериться, что он находится в полном одиночестве. Улыбнувшись, он отодвинул чашку в сторону и сунул руку в нагрудный карман. Двумя пальцами достал оттуда маленькую фотографию. С грубоватой нежностью Баррет положил ее перед собой на белую льняную скатерть.

Улыбаясь, на него смотрела одна из самых прекрасных девушек, которую он видел за свою долгую жизнь. Ее волосы были степенно убраны тяжелым узлом на голове, что могло бы заострить черты любой другой женщины. Но не этого дитя. Строгая прическа только подчеркивала точеные черты ее лица, огромные сияющие глаза, маленький, слегка вздернутый, носик, подбородок с очаровательной ямочкой, полный цветущий рот, длинную лебединую шею. Она сидела, сложив руки на коленях, в платье, закрывающем ее маленькие ножки, узкие плечи, тонкую талию и округлую полную грудь.

Глуповато улыбаясь, Баррет МакКлэйн провел пальцами по фотографии, пробормотав низким, полным страсти голосом:

— Ах, мое дорогое, сладкое дитя. Интересно, знаешь ли ты сама, как хороша? Не могу дождаться минуты, когда буду наслаждаться твоим юным телом. Это был знак свыше, что я поддерживал дружеские отношения с твоим отцом все эти годы. Теперь, в час нужды, я смогу помочь и тебе, и ему. — Баррет усмехнулся и добавил: — И я помогу тебе! Насколько я знаю моего друга, Джереми Уэбстера, он воспитал тебя в послушании; ты чиста, как невинный младенец. Не бойся, милая Анжи, я хочу большего, чем просто превратить тебя в женщину.

Эта мысль была столь приятна, что Баррет МакКлэйн ощутил в широкой груди укол совести. Но это быстро прошло, и он раздраженно пробормотал:

— В этом нет никакого греха! Эта девушка будет моей женой, и мой долг заботиться о ней так, чтобы она избежала искушения сделать что-нибудь такое, что могло бы погубить ее прекрасную душу. — Баррет покачал седой головой, и его глаза весело блеснули. Как всегда, он был уверен, что совершает правильный и святой поступок. А если этому правильному и святому поступку будут сопутствовать еще и земные радости — ну что ж, это вовсе не так уж и плохо.

— Доброе утро, Баррет, — мягкий голос свояченицы пробудил его от сладких мечтаний. Виновато убирая фотографию со стола, Баррет, поднявшись, засунул ее обратно в карман.

— Доброе утро, Эмили. — Он приглашающе улыбнулся, усаживая ее в кресло, перед тем как вновь опуститься в свое.

— Здесь был кто-нибудь еще, Баррет? Мне показалось, что я слышала голоса, — сказала Эмили Йорк, беря со стола серебряный колокольчик и подзывая им слугу.

— А… Нет, нет. — Баррет без нужды прокашлялся. — Делорес была здесь минуту назад.

Он надеялся, что не покраснел.

— Я так и думала, — кивнула Эмили. Делорес в разноцветной юбке, обвивающейся вокруг ее полных ног, скользила по каменному полу с подносом в смуглых руках, на котором были искусно разложены свежие фрукты.

— Доброе утро, Делорес, — милостиво сказала Эмили. — Надеюсь, сегодня утром я смогу позавтракать горячей овсяной кашей?

Поставив поднос с фруктами в центре стола, Делорес налила кофе из серебряного кофейника и подала чашку своей госпоже:

— Si. С медом и изюмом?

Эмили поднесла дымящуюся чашку к губам:

— Нет, только масла и ложечку сахару, и ничего больше.

Когда Делорес исчезла в доме, Эмили повернулась к своему зятю:

— Баррет, ты ничего больше не хочешь мне сообщить по поводу приезда Уэбстеров?

Баррет МакКлэйн уже сказал сестре своей умершей жены, что собирается помочь своему другу в беде. Все эти годы он часто говорил о Джереми Уэбстере, хотя не видел этого человека, который жил в Новом Орлеане, более двадцати лет, с момента окончания войны между штатами. Эти два человека встретились и подружились во время кровавой четырехлетней трагедии. Баррет, который был на десять лет старше Джереми, служил в то время офицером в знаменитом Третьем Луизианском полку, а Уэбстер был его подчиненным, и вместе они участвовали в кровавых баталиях, делились мечтами о будущем и разговаривали о Боге. Именно Джереми Баррет доверил сокровенные и печальные мысли о том, что красивая голубоглазая темноволосая женщина, которая ждала его возвращения в Техасе, была не так благочестива, как должна была бы быть, так как часто ленилась посещать воскресные службы, и что их единственный сын, Пекос, рос мальчиком, слишком любящим земные удовольствия. Казалось, что сын перенял все худшие черты матери, и было просто необходимо строго наказывать его за неправильное поведение.

Сочувствуя другу, Джереми согласно кивал головой, выказывая полное понимание. Джереми был твердо убежден, что нет ничего худшего, чем пасть жертвой женщины отнюдь не безупречных моральных устоев, и убеждал своего страдающего друга, что ему было бы лучше оставить эту неблагочестивую женщину.

— Ах, именно это я и хотел бы сделать, — сказал тогда Баррет МакКлэйн, глядя в добрые голубые глаза Джереми, — но не могу. Ведь у нас есть ребенок.

Правда, тогда Баррет не упомянул, что есть еще одна причина, почему он не хочет оставить жену. Так случилось, что техасское ранчо, о котором он рассказывал своему другу, находилось в полной ее собственности. Тринадцать лет назад после преждевременной смерти своего отца миловидная Кэтрин Йорк стала одной из самых богатых женщин Техаса. В то время за ней ухаживал Баррет МакКлэйн, и через месяц после смерти Джона Йорка Баррет и Кэтрин стали мужем и женой.

— Ты хороший человек, Баррет МакКлэйн, — говаривал Джереми Уэбстер с искренним восхищением. — Я буду молиться за тебя и за грешные души твоей жены и сына.

— Спасибо, Джереми, — Баррет был тронут. — И я буду молиться, чтобы, когда тебе случится полюбить, твоя избранница была столь же благочестива и чиста сердцем, как и ты.

— Только такую женщину я и смогу полюбить, — отозвался Джереми, не зная еще, что жена Баррета МакКлэйна будет казаться ему святой по сравнению с той, которая судьбою была предназначена ему в жены в недалеком будущем.

— Баррет, — снова спросила Эмили, — что еще кроется за приездом Уэбстеров?

— Я получил вчера телеграмму. — Баррет покрутил седые усы, стараясь скрыть нотку возбуждения, зазвучавшую в его голосе. — Джереми сообщает, что он и его дочь отплывают в Галвестон на корабле в следующий вторник, а оттуда отправятся поездом до Марфы. Если судьба будет благосклонна к ним, Уэбстеры благополучно прибудут сюда к первому мая.

Потягивая кофе из чашечки китайского фарфора, Эмили спросила:

— Баррет, сколько лет этой девушке? Она примерно одного возраста с Пекосом или старше? — Она посмотрела ему прямо в глаза.

Баррет достал из кармана сигару.

— Что ты имеешь в виду, Эмили?

— Да ничего особенного. Продолжай. — Она сладко улыбнулась. — Ты часто рассказывал мне о ней все эти годы, но я так и не имею четкого представления о том, сколько ей лет. — Она продолжала пристально смотреть на него.

— Мисс Уэбстер очень молода, к несчастью. Но этому вряд ли можно помочь, не так ли? Она нуждается в моей помощи, и я помогу ей.

— Так все-таки, сколько ей лет?

— Восемнадцать! — Он начинал терять терпение и готов был крикнуть, что это не ее ума дело, но сдержался. Они с Эмили жили все эти годы в некоем шатком перемирии. Она была нужна ему, чтобы было кому заботиться о маленьком сироте Пекосе после смерти Кэтрин, а Эмили, старая дева-бесприданница, нуждалась в крыше над головой и покровительстве. То, что они никогда не испытывали особой приязни друг к другу, было правдой, о которой не говорилось вслух. Все эти годы, что Эмили и Баррет прожили рядом, она в глубине души ненавидела его. По ее мнению, дом, в котором она жила, принадлежал ей. Она родилась в огромной спальне наверху сорок три года тому назад и никогда нигде больше не жила. Она была моложе своей сестры Кэтрин. Эмили было всего четырнадцать, когда умер ее отец; мать девочки умерла при ее родах. Эмили предполагала, что ее слишком юный возраст стал причиной того, что все наследство отца было оставлено Кэтрин. Эмили же не получила по завещанию ничего, но оно предписывало Кэтрин обеспечить младшую сестру. Джон Йорк также указал в завещании, что после совершеннолетия Эмили Кэтрин должна будет выделить сестре определенную долю наследства.

Возможно, так оно и было бы, если бы Кэтрин не вышла замуж за Баррета МакКлэйна. К тому времени, когда Эмили повзрослела и могла потребовать причитающуюся ей часть отцовского наследства, всем уже владел Баррет МакКлэйн.

Эмили заметила, что он всегда старался обойти все вопросы, касающиеся ее денег, заверяя, что все, чего бы она ни попросила, будет ей предоставлено, и она не слишком беспокоилась, полностью доверяя ему. Ведь все в юго-западном Техасе знали, что за человек был Баррет МакКлэйн! Разве не он посещал церковь каждое воскресенье? Разве не он посвящал себя постоянным молитвам? Разве не он настаивал на том, чтобы его жена, сын и Эмили сопровождали его во время воскресных служб, читали Библию, были послушны Богу и чисты сердцем?

Эмили никогда даже и предположить бы не могла, что Баррет МакКлэйн настоит на том, чтобы Кэтрин переписала все на его имя в своем завещании. Но случилось именно так. Когда Кэтрин в возрасте тридцати семи лет умерла, ее одиннадцатилетний сын Пекос и двадцатисемилетняя сестра остались без гроша. Баррет МакКлэйн унаследовал все, и при оглашении завещания изобразил крайнее изумление. Заявив, что на то воля Божья, Баррет заверил Эмили, что Тьерра дель Соль всегда будет ее домом. И Эмили, никогда не бывшая независимой, не умея зарабатывать на жизнь и обожая своего племянника, словно это был ее родной сын, осталась жить под одной крышей со своим зятем.

С годами горечь о потерянном наследстве притупилась. Ее успокаивала мысль о том, что после смерти Баррета все останется ее обожаемому племяннику. Все перейдет к нему, только это имело теперь значение. Но намечающийся новый брак Баррета после стольких лет вдовства наполнил Эмили беспокойством. Ведь наследство Пекоса может оказаться теперь в опасности. Сидеть и слушать разглагольствования зятя о женитьбе на восемнадцатилетней девочке было невыносимо. Эмили почувствовала, как волоски на ее шее встали дыбом, когда она мысленно нарисовала себе картину гнева Пекоса, после того как он услышит о предстоящей свадьбе. И все же она сказала спокойно:

— Баррет, я понимаю, что ты только стараешься помочь твоему старому верному другу. Тем не менее, я думаю, что брак — это уж слишком. Восемнадцать лет! Она же еще ребенок, Баррет. Ты не можешь жениться на такой юной девочке.

Чувствуя жар под воротничком рубашки, Баррет затянулся сигарой и медленно выдыхал дым, как будто слова Эмили его ничуть не огорчили:

— Эмили, она конечно, молода, но Джереми сказал мне, что она очень способная; она вела хозяйство в его доме всю свою жизнь после того, как сбежала ее мать. А ведь она была тогда еще младенцем. Джереми сказал, что Анжи… ну, эта девушка… умеет прекрасно готовить, убираться в доме, и…

Эмили прервала его. Она быстрым отрывистым движением отодвинула блюдо с овсянкой в сторону и теснее придвинулась к столу.

— Готовить, убирать? — возмущенно воскликнула она. — У тебя полон дом слуг, Баррет. Вряд ли ты позвал ее сюда, чтобы она выполняла обязанности прислуги, разве не так?

— Ну, нет… просто…

— Баррет, почему бы тебе не пригласить этого ребенка сюда просто так и не оставить ее жить на ранчо вместе с нами? Тебе вовсе нет необходимости жениться на бедной…

— Я поражен, Эмили Йорк! — Он придал своему голосу такое же возмущение, как и у своего обвинителя. — Ты серьезно полагаешь, что молодая незамужняя девушка может жить здесь со мной без церковной церемонии? Представители духовенства придут в ужас, и они будут абсолютно правы.

— Это просто смешно, и ты знаешь это. Я-то ведь живу здесь; и она будет находиться под моим присмотром. Ничего нет плохого в том, что бедное дитя будет жить под твоим кровом. Никто и не помыслит ничего плохого…

Бронзовые щеки Баррета запылали, он, ломая сигару, бросил ее в недопитую чашку кофе и тоже придвинулся к столу.

— А как насчет Пекоса?

— А что насчет Пекоса? — спросила она, прищурившись.

— Он тоже время от времени живет здесь. Он может… Его может охватить соблазн… люди будут говорить Бог знает что!

Эмили положила локти на стол, скрестив тонкие пальцы под подбородком:

— Баррет, ты хорошо знаешь, что Пекос гораздо больше времени отсутствует, чем живет здесь. Кроме того, он не обратит на нее особого внимания, конечно, если девушка не слишком… красива. — Она замолчала и потерла подбородок тыльной стороной ладони. — А она… она хорошенькая?

Откинувшись от стола, он скрестил руки на груди и посмотрел на Эмили:

— Откуда я знаю, красивая она или нет. Я никогда не видел ее прежде, ты же знаешь.

— Гм… — пробормотала она, обдумывая его ответ. — Я подумала, что, может, ее отец описывал ее в своих письмах или… посылал тебе фотографию.

Почти теряя самообладание, он был уже готов соврать. Но все же не сделал этого.

— Вообще-то Джереми послал мне как-то довольно блеклую фотографию дочери. Она выглядит здоровой и довольно симпатичной.

Эмили медленно опустила руки на колени. Она догадывалась, почему Баррет не говорит ей, что девушка хороша собой. Страх наполнил ее сердце. Если девушка красива и выйдет замуж за Баррета, почему бы ей не склонить глупого влюбленного старика к тому, чтобы он оставил ей все богатство?

Как только Баррет взял себя в руки, Эмили снова попыталась разубедить его жениться, стараясь придать своему голосу задушевную интонацию:

— Баррет, я знаю, что ты по-настоящему добрый человек. Я знаю также, что ты хочешь сделать богоугодное дело. Но, пожалуйста, не думай, что ты должен жениться на этой девочке. Вполне достаточно того, чтобы взять ее в дом и заботиться о ней. Я помогу тебе в этом, обещаю. Люди Марфы знают, какой ты хороший человек, Баррет. Никто не заподозрит ничего плохого в том, что ты приютишь дочь старого друга после смерти ее отца. Разве ты этого не понимаешь? Никто не увидит ничего дурного в этом. Разве ты не можешь просто позволить ей приехать и пожить здесь вместе с нами в течение шести месяцев, перед тем как жениться на ней?

Баррет поднял горящие глаза на свояченицу. Он играл серебряной ложечкой, как будто его заинтересовала ее форма.

— Ты получала какие-нибудь известия от Пекоса в последнее время? — спросил он.

Застигнутая врасплох, она пробормотала:

— Нет, ничего за последние несколько недель. Ты же знаешь Пекоса, он просто появится здесь в один прекрасный день без всякого предупреждения.

— Вот именно. И до того как он свалится как снег на голову, я собираюсь жениться на Анжи Уэбстер. Я не хочу, чтобы Пекос…

— Кто это меня зовет? — донесся с противоположного конца двора смеющийся голос.

Эмили и Баррет обернулись одновременно. Высокий мужчина направлялся к ним. Его иссиня-черные волосы поблескивали под лучами палящего солнца, длинное сильное тело с кошачьей грацией двигалось по каменному полу, а серебряные шпоры позвякивали при каждом шаге. Белая полурасстегнутая рубашка наполовину обнажала загорелую грудь, на которой вились черные волоски. Ружейный ремень из гладкой черной кожи перепоясывал стройные бедра. Начищенная рукоятка ружья отражала солнечные лучи, на какой-то миг ослепив остолбеневшего Баррета МакКлэйна.

Подойдя ближе, высокий мужчина с ослепительно сверкающими на смуглом лице зубами продолжал смеяться глубоким низким смехом. Он остановился за креслом Эмили Йорк, нежно положил длинные смуглые пальцы ей на щеки и откинул ее голову назад. Наклонившись, он крепко поцеловал ее и весело спросил:

— Ну, как поживает моя любимая тетушка?

Тонкие, покрытые кружевом руки Эмили потянулись к нему, и она просияла:

— Пекос! Ты приехал домой!

Загрузка...