Бывшие. Цыпленочек от босса (СИ)

Пролог.

Звонкий удар молотка судьи расколол тишину зала, и этот звук эхом разнесся в моей груди, словно похоронный марш по всем моим надеждам. Я вздрогнула, пальцы побелели, сжимая измученный платок. Он пах моей тревогой, запахом летнего луга, где мы с Марусей собирали ромашки, и теперь этот запах стал невыносимым напоминанием о счастье, которое ускользает. Воздух в зале, спертый и тяжелый, был пропитан смесью страха и горечи – запах, который въелся в меня, как едкий дым, проникая в каждую клетку тела.

Я окинула взглядом зал суда, словно пытаясь отыскать в этих стенах хоть каплю сочувствия. Ряды строгих, невыразительных лиц, приглушенные шепотки, брошенные в мою сторону оценивающие взгляды… Все казалось чужим и враждебным, словно я попала в лабиринт, где каждый угол скрывает новую опасность. Мои пальцы, дрожа, продолжали судорожно перебирать шероховатую ткань платья, единственную нить, связывающую меня с реальностью. В этом простом хлопке я пыталась найти спасение от этого кошмара, в котором я оказалась, от этой бездны, готовой поглотить меня вместе с моей дочерью.

На скамье напротив, в дорогом костюме, сидел Игорь. Мужчина, которого я когда-то любила до безумия. Теперь – противник. В его глазах – сталь и решимость, ни намека на теплоту, сочувствие или даже простое человеческое сожаление. Лицо – каменная маска. Он смотрел на меня, как на опасную угрозу, как на врага, которого нужно уничтожить, а не на мать его дочери. Мать нашей дочери. Маруси. И в этом взгляде я видела только холодный расчет, и ни грамма раскаяния о том, что он творит.

– Уважаемый суд, – голос Игоря, поставленный, уверенный, звучал властно, наполняя зал своей значимостью, своей властью. Он словно специально говорил громче, чтобы подчеркнуть разницу между нами. – Я считаю, что моя дочь нуждается в специализированной медицинской помощи. Ей необходима помощь логопедов, неврологов и других узких специалистов.

Мое сердце сжалось от невыносимой боли, словно его сдавили ледяной рукой. Слова Игоря – приговор. "Маруся – совершенно здорова!" – хотелось закричать во весь голос, чтобы он наконец услышал мою правду, чтобы все эти люди услышали, что они пытаются сломать не просто ребенка, а целую вселенную, наполненную любовью и светом. Но я сдержалась, стиснув зубы. Крики здесь бесполезны, они только навредят.

– В четыре года Маруся не говорит, – продолжал Игорь, и каждое его слово, как гвоздь, вбивался в мою душу, вонзаясь острыми осколками стекла. – Несмотря на то, что со слухом и голосовым аппаратом у нее все в порядке. Это свидетельствует о задержке развития, требующей немедленной коррекции. Если мы будем медлить, может стать поздно.

Он говорил о Марусе, как о сломанной игрушке, как о бездушном механизме, требующем ремонта, а не о живом, чувствующем, любящем и любимом ребенке. Ярость вскипела во мне, обжигая изнутри. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Хотелось вскочить, закричать, возразить, сказать им всем, что Маруся просто особенная, что она чувствует этот мир по-другому, видит его ярче и чище, чем они все вместе взятые. Что ей нужно не лечение, а понимание, принятие и безграничная любовь.

Но адвокат Игоря, словно хищник, ждущий своего часа, тут же перехватил инициативу.

– Мы располагаем заключением экспертов, подтверждающим необходимость медицинского вмешательства. Условия, которые может предоставить госпожа Ларионова… Не соответствуют потребностям ребенка, – его голос звучал презрительно, словно он заранее знал, что мои доводы ничтожны.

– Не соответствуют?

Мой адвокат, молодая женщина с отважным взглядом, взглянула на меня с беспокойством и надеждой. – Моя клиентка – любящая и заботливая мать. Она обеспечивает Марусе достойный уровень жизни и создает благоприятную среду для ее развития.

– Любовь – это, безусловно, прекрасно, – ледяным тоном парировал адвокат Игоря, и от этого холода у меня мурашки побежали по коже. – Но любовь не заменит квалифицированную помощь, которую может предоставить специализированный центр. Господин Новиков готов обеспечить Марусе все необходимое для ее полноценного развития.

Я почувствовала, как подступает отчаяние, как волна накрывает меня с головой, лишая воздуха. Они были сильны, уверены в своей правоте, вооружены деньгами и связями, купленными экспертами и возможностями. А у меня была только моя любовь к Марусе, моя нерушимая вера в нее. И вера в то, что этого достаточно, что моя любовь – сильнее любых денег и связей.

Судья, седовласый мужчина с усталым взглядом, окинул нас строгим взглядом.

– Сторона защиты, вам есть что добавить?

Я глубоко вздохнула, собираясь с последними силами. В голове – хаос, в сердце – боль, но я должна говорить.

– Я… Я люблю свою дочь, – прошептала я, и голос дрогнул, – и я верю, что она чувствует мою любовь. Ей не нужны дорогие клиники и врачи. Ей нужна я.

В зале повисла мертвая тишина. Все взгляды были прикованы ко мне, словно я – экспонат под микроскопом. Я видела в глазах Игоря… Сомнение? Неуверенность? Или это просто очередная игра, очередная манипуляция? Я уже не могла отличить правду от лжи.

– Суд удаляется на совещание, – объявил судья, поднимаясь со своего места.

Звон молотка снова оглушил меня, раздавшись в голове набатом, оставив один на один со своими страхами, со своим отчаянием. Что они решат? Кому поверят? Судьба Маруси, моей маленькой девочки, моей вселенной, – в руках этих незнакомых, безразличных людей.

Я закрыла глаза, в отчаянии шепча имя дочери. Маруся… Моя девочка… Вернись ко мне… Не дай им отнять тебя…