Бывшие. Цыпленочек от босса (СИ)

Глава 9.

Солнце, наглое и беспощадное, будто решило выжечь Заречье дотла. Август в этом году словно взбесился, превратив обычную жару в настоящий адский зной. Липкий пот струился по спине, одежда противно прилипала к телу. Я чувствовала себя вареной в собственном соку. Решив, что Марусе все-таки полезнее подышать хоть каким-то воздухом, нежели сидеть в душном доме, я, скрепя сердце, вытащила ее на детскую площадку. Хоть какое-то развлечение для ребенка, да и мне смена обстановки не повредит. Дома эти стены уже давили, словно саркофаг.

Площадка выглядела сиротливо – почти пуста. В такую пекло только самые отчаянные родители решались вылезти из своих прохладных укрытий. Лишь несколько мам с колясками, словно выцветшие тени, лениво переговаривались в тени старого, раскидистого клена, чьи листья поникли от жары. Маруся, как выпущенная на волю птица, сразу рванула к горке. Она обожала с нее съезжать, заливисто смеясь и размахивая своими тонкими ручками. Ее звонкий смех – это был тот редкий звук, который мог пробиться сквозь броню моей усталости и тревоги.

Я, стараясь не думать ни о чем, кроме настоящего момента, опустилась на обшарпанную, выцветшую скамейку. Просто смотреть на Марусю, на ее счастливое личико, наслаждаться ее детской непосредственностью, ее беззаботным смехом. Это был мой маленький островок спокойствия, моя тихая, хрупкая гавань, где я могла хоть ненадолго забыть обо всех навалившихся проблемах, об Игоре, о школе, о неопределенности будущего.

Но, как оказалось, даже в этом укромном уголке, даже за стеной детского смеха, от прошлого и от страха не спрячешься.

Я увидела его издалека. Он стоял у покосившейся калитки, словно не решаясь войти. Я сразу узнала его высокую, немного сутулую фигуру, его привычную позу – руки в карманах брюк, плечи чуть опущены. Игорь.

Сердце, словно испуганный зверек, болезненно забилось в груди, пропустив удар. Дыхание перехватило. Меня словно парализовало неведомой силой. Я не могла ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Просто застыла, как изваяние, и смотрела на него, как зачарованная, словно ждала, что будет дальше, словно предчувствовала надвигающуюся бурю.

Он смотрел на Марусю. На мою маленькую, беззащитную Марусю, которая сейчас, не подозревая ни о чем, увлеченно карабкалась на горку, не замечая ничего вокруг. И в его взгляде, в его застывшей, напряженной позе я увидела… узнавание. Понимание. Осознание. Как будто пелена спала с глаз, и он увидел правду, которая все это время была у него перед носом.

Он понял. Он понял, что эта девочка с косичками, заливисто смеющаяся на горке – его дочь. Его плоть и кровь. Его продолжение.

Внутри меня все оборвалось. Словно кто-то выдернул пробку, и все чувства, все эмоции хлынули наружу, смешавшись в один бурлящий, хаотичный поток. Меня захлестнула волна паники, первобытного, животного страха за своего ребенка. Хотелось схватить Марусю на руки и бежать, бежать без оглядки, как загнанный зверь, спрятаться от этого человека, который одним своим появлением мог разрушить всю нашу налаженную, такую хрупкую жизнь.

Я видела, как меняется его лицо. Как сменяются эмоции, словно кадры старого кино – шок, смятение, неверие, замешательство. А потом – раскаяние. Глубокое, искреннее, всепоглощающее раскаяние, которое отразилось в каждой черточке его лица, в каждой морщинке вокруг глаз. Он выглядел так, словно ему только что сообщили о смерти близкого человека.

Он сделал неуверенный шаг в нашу сторону.

Я не могла этого допустить. Не сейчас. Никогда.

Собрав остатки воли в кулак, я поднялась со скамейки, словно пружина, подбежала к Марусе и резко схватила ее за руку.

– Пойдем, Маруся, – сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее, как можно ласковее, хотя внутри меня все дрожало, как осиновый лист на ветру, а сердце бешено колотилось, словно пытаясь вырваться из груди. – Нам пора домой. Уже поздно.

Маруся удивленно, даже немного обиженно посмотрела на меня своими большими, наивными глазами.

– Ма, – только и произнесла она, явно не желая уходить с площадки.

Не слушая ее протестов, я подхватила ее на руки, прижала к себе и быстро пошла к выходу, стараясь не смотреть на Игоря, не видеть его страдающего лица.

Он окликнул меня. Голос звучал глухо и отчаянно.

– Арина. Постой. Пожалуйста.

Я не остановилась. Я шла, не оглядываясь, словно запрограммированный робот, чувствуя, как его взгляд, тяжелый и обжигающий, прожигает мне спину.

Мы вышли с площадки и направились к дому. Я всем своим существом ощущала, что он идет за нами. Держится на расстоянии, но не отстает.

Вдруг я услышала его голос. Он обратился к Марусе. К моей дочери.

– Привет, малышка, – сказал он. Голос звучал мягко, ласково, непривычно для меня. – Как тебя зовут?

Я замерла, словно вкопанная в землю. Дыхание перехватило.

Маруся испуганно посмотрела на него своими большими, доверчивыми глазами и крепче прижалась ко мне, спрятав лицо у меня на плече. Она всегда была немного пугливой и недоверчивой к незнакомым людям.

– Мама, – прошептала она, дрожащим голосом, прячась за моей спиной, словно за каменной стеной.

Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна ярости, обжигающего гнева, ядовитой злости. Он не имел права. Он не имел никакого права приближаться к моей дочери, пугать ее, разрушать ее маленький, беззаботный мир.

Собрав всю свою ненависть, всю свою боль, все свое отчаяние в один кулак, я развернулась к нему лицом.

– Уходи, Игорь, – сказала я, стараясь говорить как можно тверже, как можно увереннее, хотя внутри меня бушевал настоящий ураган эмоций. – Оставь нас в покое. Не смей больше приближаться к нам.

В его глазах стояла невыразимая боль. Мука. Страдание.

– Я просто хотел познакомиться, – сказал он, запинаясь. – Я… я просто хотел увидеть ее. Увидеть, какая она. Увидеть мою дочь.

– Ты видел, – отрезала я, стараясь не выдать дрожь в голосе. – Теперь уходи. И больше никогда не появляйся в нашей жизни.

Я крепче сжала руку Маруси и пошла дальше, не обращая на него внимания.

Я чувствовала, что он стоит и смотрит нам вслед. Что он не понимает, что происходит. Что он растерян, подавлен, раздавлен открывшейся правдой.

Но мне было все равно. Я должна была защитить Марусю. Это было единственное, что сейчас имело значение. Никакие его страдания, никакие его раскаяния не могли сравниться с тем, что я чувствовала сейчас – с ужасом за будущее моего ребенка.

Детская площадка, с ее скрипучими качелями и покосившейся горкой, осталась позади. Символ упущенного времени, несбывшихся надежд, разрушенного будущего, которого нас лишили.

Войдя в дом, я с облегчением захлопнула дверь и закрыла ее на все замки, засовы и щеколды. Но я прекрасно понимала, что это не поможет. Что от Игоря не спрячешься. Что рано или поздно мне все равно придется с ним поговорить.

И что рано или поздно мне придется рассказать Марусе правду об ее отце.

Эта мысль ужасала меня больше всего. Она словно ледяной иглой пронзила мое сердце.

Я смотрела на Марусю, которая, немного успокоившись, сидела на диване и молча играла с любимой куклой. Ее лицо было спокойным и безмятежным. Она еще ничего не понимала. Она еще не знала, что в ее жизни только что произошли кардинальные изменения.

Но я знала, что скоро все изменится. Что скоро ей придется узнать правду, которая, как я боялась, разрушит ее маленький, наивный мир.

Впервые за долгое время я почувствовала себя по-настоящему потерянной, одинокой и беззащитной. Как будто земля ушла у меня из-под ног, и я повисла в пустоте.

Самое страшное, что теперь я должна была рассказать правду Марусе, а это, как я чувствовала, неминуемо нанесет ей рану. И как бы я ни старалась смягчить удар, рана эта будет глубокой и болезненной.