Бывшие. Цыпленочек от босса (СИ)

Глава 13.

Зал суда давил. Каждый вдох казался тяжелым, наполненным пылью и предчувствием неизбежного. Скамьи были жесткими, словно специально созданными для того, чтобы ты чувствовал свою уязвимость. Я сидел, вцепившись в деревянный край, как утопающий в соломинку. Мои пальцы побелели, а в висках пульсировала тревога, отбивая ритм приближающейся катастрофы.

Арина… Она казалась маленькой и потерянной на другом конце зала. Её глаза, обычно яркие и живые, сейчас были тусклыми, словно в них погас свет. Вокруг глаз залегли темные тени, выдавая бессонные ночи, полные страха и отчаяния. Рядом с ней сидела адвокат – женщина в строгом костюме, с непроницаемым лицом. Она говорила что-то Арине, но та, казалось, не слышала. Она смотрела в пустоту, словно уже смирилась со своей участью.

Мой взгляд скользнул к Марусе. Она сидела на коленях у матери, маленькая и беззаботная, словно рисуя пальчиками какой-то замысловатый узор ткани платьица. Наверное, ей казалось, что она на каком-то важном представлении. В этот момент меня пронзила острая, невыносимая боль. Я ведь затеял все это ради неё, чтобы дать ей шанс на нормальную жизнь, вырвать из этой глуши, где ее талант увядает. А сейчас она здесь, в этом зале, полном чужих людей и невысказанных обвинений, такая маленькая и беззащитная. И именно я, человек, который больше всего на свете хочет ей помочь, делаю ей больно.

Адвокат Арины… Змея в юбке. Она говорила о моем нестабильном характере, о моих корыстных мотивах, о моей якобы жажде мести. Она умело передергивала факты, выставляя меня эгоистом, который хочет разлучить мать и дочь ради удовлетворения собственного самолюбия. Она плела паутину лжи, в которой я чувствовал себя все более и более запутанным. Я слушал ее, чувствуя, как кровь стучит в висках, как ком подкатывает к горлу. Я старался сохранять спокойствие, не поддаваться на провокации, но с каждым ее словом во мне нарастала злость и бессилие.

И вот пришла моя очередь говорить. Я встал, чувствуя, как дрожат колени, как предательски подгибаются ноги. Кажется, я никогда в жизни не испытывал такого страха. Я говорил искренне, от всего сердца, стараясь донести до судьи правду. Я рассказывал о Марусе, о ее удивительном таланте к рисованию, о ее добром сердце. Я говорил о том, что ей нужна специализированная помощь, что ей необходимы занятия с логопедом, психологом, дефектологом. Я говорил о любви, о долге, об ответственности. Я говорил не для того, чтобы очернить Арину, а для того, чтобы убедить судью в том, что вместе, в нашей нынешней ситуации, мы не сможем дать Марусе того, что ей необходимо. Я говорил, как чувствовал, надеясь, что мои слова найдут отклик в сердце судьи.

Наступила тягостная, мучительная пауза. Судья, женщина с суровым, но справедливым взглядом, внимательно изучала документы, поочередно бросая взгляд то на меня, то на Арину. Ее лицо было непроницаемым, словно она старалась не выдать ни единой эмоции, не дать ни малейшего намека на то, какое решение она примет. Я затаил дыхание, ожидая приговора, как смертник ждет казни. Секунды тянулись как часы, и каждая из них отдавалась болезненным ударом в моем сердце.

Наконец, она заговорила. Ее голос был ровным и бесстрастным, лишенным каких-либо эмоций. Она перечислила факты, взвесила аргументы обеих сторон, подвела итоги. И потом, словно гром среди ясного неба, прозвучало решение: "Суд постановил передать опеку над несовершеннолетней Марусей Сергеевной Ларионовой, ее биологическому отцу Игорю Сергеевичу Новикову …".

В ушах зазвенело. Я почувствовал облегчение, огромное, всепоглощающее облегчение, словно с меня сняли непосильный груз. Я выиграл. Но какая же это победа? Я видел, как Арина побледнела, как ее плечи поникли, как слезы градом покатились по ее щекам. Она выглядела раздавленной, сломанной, уничтоженной. В этот момент я почувствовал себя самым мерзким человеком на земле.

После заседания я подошел к ней, робко коснулся ее руки.

– Арина, – сказал я тихо, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче, – я не хотел причинить тебе боль. Я правда не хотел. Я просто хотел помочь Марусе.

Она молчала, глядя на меня сквозь слезы взглядом, полным ненависти и обиды. Я видел в ее глазах такую боль, такое отчаяние, что у меня сердце разрывалось на части.

– Пожалуйста, – продолжил я, – давай поговорим. Я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело, но я хочу, чтобы ты знала, что ты всегда сможешь видеть Марусю. Я не хочу разлучать вас. Я хочу, чтобы ты была частью ее жизни. Пойдем ко мне, поговорим спокойно. Там нет посторонних, и мы сможем все обсудить.

Арина молча кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Я почувствовал облегчение. Может быть, еще не все потеряно. Я осторожно взял Марусю на руки, она доверчиво прижалась ко мне. И мы втроем вышли из зала суда, оставив позади горечь обид, страх и слезы.