Бывший. Сжигая дотла (СИ)

Глава 33

Демон

— Зверь тогда получил по морде заслуженно. Он сам это признал, — холодно отзываюсь я.

Выплыв из дерьмовых воспоминаний, вижу, что сигарета почти истлела без моего участия, и делаю последнюю затяжку, Рэм метким пинком посылает мне пустую пивную банку, которая заменяет здесь пепельницу.

Стеклянные вещи у меня долго не живут.

Пепельницы гибнут раз в неделю.

— Да. И даже извинился. В конце концов, у нас у всех есть сестры, за базаром следить надо, — соглашается Рэм. — Но мне вообще не понравилось, что это все прозвучало. Что у трезвого на уме…

— Не врубаюсь, за каким ему это хером, вся эта канитель с подставой, — говорю, а у самого дергает внутри. — Да, он — айтишник, но сейчас, чтоб создать сайт, ума не надо. В интернете полно инструкций для любого дебила.

Я поворачиваю эту мысль и так, и эдак.

Мудаческие пятьдесят на пятьдесят. Или Зверь, или нет. Блядь, до последнего мозг сопротивляется, что эту грязь накидал кто-то из своих. Мы никогда не были Д’артаньяном и тремя мушкетерами. У каждого своего дерьма в загашнике до хрена. Ангелочков в нашей компании отродясь не водилось. Но мы с детства стояли друг за друга…

Сука… Я же взял и поверил, что Инга…

А теперь не хочу смотреть правде в глаза, получается?

Какой же я мудак.

Черная дыра засасывает меня, подсовывая мне под нос истину. Я просрал самое ценное, что у меня было, потому что я, блядь, не мог поверить, что мне досталось наконец что-то чистое, светлое… И я сделал выбор в пользу мрази, которая осталась где-то рядом и, как гиена, скалилась, видя, во что превратилась жизнь Инги и моя жизнь без нее.

Рэм сверлит меня взглядом.

— Этого не делала Инга, не делал ты и не делал я. Какие варики? Каримов, Зверев, Маська.

— Кравцова отпирается, говорит, не она. Ей врать тоже смысла нет. Она уже наговорила больше, чем достаточно. Я склонен ей верить.

— Маська — всегда была сукой, — спокойно признает Рэм. — Мне проще поверить, что это ее рук дело. И вообще все это как-то по бабьи.

Есть такое дело.

Исподтишка подосрать — неуважаемо. Есть претензии — давай разбираться. Это по-пацански.

А тут, блядь, тайны Мадридского двора.

— Разберемся. Больше я на слово никому не верю.

— Поедем? — с полуслова понимает меня Рэм.

— Прокатимся, — подтверждаю я. — Я в душ. Быстро. Выпить хочешь?

Он мотает головой:

— Я с дядей столько кофе выпил, что у меня сейчас изо всех щелей кофеин покапает, аж потряхивает.

— Ок. Выясни пока, где Зверь. Забейся.

Рэм достает мобилу, и я оставляю его стыковать беседу.

Свой телефон я предусмотрительно куда-то зашвырнул, потому что хрен меня удержишь от звонка Инге. Блядь, просто голос ее послушать. Только она трубку не возьмет, и я могу слететь с катушек и рвануть за ней, чтобы заставить говорить ее лично, а еще лучше стонать.

Только ее нежные хриплые стоны способны стереть, звучащие в голове рефреном слезные просьбы ее выслушать. Но мне нельзя к ней пока прикасаться своими грязными руками. Лапами бездушной скотины. Я должен заслужить право брать мою девочку.

Никакой ледяной душ не может затушить желание в закипающей крови, стоит мне представить подо мной Ингу. Монстр рвется наружу с диким криком: «Мое».

Нежное тело, розовые следы от моих губ на сливочной коже, бьющаяся венка на горле — все это заставляет меня дуреть, сгорать в своей похоти, круто замешанной на нежности.

Наваждение. Я пропадаю в Инге стоит мне только на нее посмотреть, мой бермудский треугольник. Прикоснувшись раз, я не могу остановиться.

Черные гладкие ведьмины волосы… Я представляю их, разметавшимися по подушке или струящимися по точеным плечам, кончиками, качающимися острых темных сосков.

Никакой разницы — живьем или в воображении.

Контроль летит к чертям, я хочу лишь одного присваивать ее. Меня скручивает в болезненной судороге, стоит представить ее с другим, что она не вернется. И кровь топит по венам с электрическим гулом.

Я без Инги сдохну. И нет во мне ни хуя благородства.

Блядь, прости, девочка. Я — не лучшее, что у тебя может быть, но другого не будет. Я не дам тебе шанса от меня отказаться.

И плевать, даже если это — Зверь, Кравцова или Каримов. Они заплатят за каждую твою слезинку, за каждую мою секунду без тебя.

Завернув вентиль, вытираю запотевшее зеркало.

Кругом зеркала, отражающие только меня. Без нее.

Где-то там на правом плече татуировка в виде крыла из Ингиных инициалов. Летящая латинская «W», где мастер выделил жирнее только половину, сделав «V», и «ING» под ней.

Я набил ее после нашей первой ночи. Я так ошалел, что был первым, что сутки не знал, как выплеснуть переполнявшие меня эмоции. Меня штормило и бросало из крайности в крайность. От жгучей ревности, что кто-то еще может позариться на мою девочку, до блаженного состояния любви ко всему миру и всепрощению. Я тогда даже с матерью поговорил по телефону.

Я ощущал себя крылатым.

Икар, блядь. Спаливший свои крылья.

Рэм — дебил, если думает, что вывести тату — равно избавиться от зависимости. Инга сидит у меня в печенках, подталкивая своим тонким пальчиком мое сердце, чтоб оно не забывало биться.

И сейчас меня ломает. Как ломало все полгода, даже когда отец промывал мне мозги. Только сейчас все изменилось.

Застегиваю молнию на джинсах, натягиваю свежую футболку.

Что ж. Поговорим со Зверем.

Рэм ждет меня в гостиной, бесцельно переключая спутниковое.

— Он на треке. Будет гонять еще часа полтора, — оповещает меня он, бросая в меня ключами от порше.

— Вот и посмотрим, будет ли он способен добраться на своих двоих до дома.