Бывший. Сжигая дотла (СИ)

Глава 36

Демон

В доме стоит непривычная тишина.

Рэм знает, что я не столько люблю вечеринки, сколько ненавижу тишину. Только в шуме голосов, грохоте музыки затыкается одиночество, которое всегда со мной.

Он вызывается составить мне компанию, но я отказываюсь.

Сегодня мне надо переварить все, что происходит в моей жизни. Понять, как я это допустил.

— Ты как? — скупо спрашивает Рэм у ворот, уже пересаживаясь в свою тачку.

Я зло ухмыляюсь:

— Да так же, как и ты, брат.

Он понимающе кивает и хлопает дверцей машины. Отсалютовав мне за стеклом, отчаливает, а я остаюсь со всем этим дерьмом.

Мозг лихорадочно пытается отложить мысли на тему того, что я узнал, в долгий ящик, предчувствуя, что ковыряния приведут к новому витку бешенства, гремучей ярости и злости на себя.

На автоответчике несколько сообщений от Кравцовой. Нахер.

Гребаная тишина звенит в ушах.

Только с Ингой было по-другому.

Когда она выключала весь звук, для меня наступало время рая. Мне хватало того, что она может мне дать, чтобы забыть обо всем. И дело не в сексе.

Один раз она притащила какую-то херь, вроде штуки для пускания мыльных пузырей. Ее так тащило с этого, что я готов был заниматься этой херотой вечно.

Она трогала и душу, и тело.

Задристая и острая на язык, Инга все равно делилась своим теплом и светом, в котором я грелся, как уличный кошак в солнечном пятне на крыльце чужого дома.

А когда, смущаясь ласкала, прикасалась ко мне, вот тогда у меня срывало крышу. На чисто. Папаху рвало, как в ураган.

Это долбанный тоннель, где я не видел ничего, кроме нее. Жрал глазами, боясь упустить хоть отблеск эмоций. Все имело значение, каждая деталь. Закушенная губа, влажный блеск глаз, опущенные ресницы — все имело смысл.

Я рвался в нее, желая навечно прорасти в ней, стать, блядь, сиамским близнецом и никогда не разделяться. Стараясь сдерживаться, я все равно не мог контролировать себя до конца и оставлял следы на нежном теле Инги.

Я стискивал упругие ягодицы, направляя ее, когда она была сверху. Упивался ее стонами. Вколачивался в нее, подминая под себя ее хрупкость. Это все давало мне иллюзию обладания.

Дебил.

Я знал, что никак не могу повлиять на Ингу, что она со мной, только потому что этого хочет. И я сам своими руками разорвал нашу связь в клочья.

Рэм, когда мы с ним отъезжали от трека, оставляя верещащего Зверя, пытающегося подняться, держась за ребра, спросил меня:

— И что ты будешь теперь делать?

— Ты про Зверя? Есть пара идей, но надо отшлифовать.

— А… с Ингой?

— Какие тут, блядь, варианты? Возвращать.

Рэм с сомнением смотрит на меня:

— Ты считаешь, что получится? Я не знаю, что там у вас и как, но тогда у «Эгоиста» мне не показалось, что у тебя есть шансы…

Резко вдав по тормозам, я останавливаюсь.

— Ты думаешь, я не понимаю! — ору я на Рэма, будто в том, что происходит, есть его вина. — Она сто пудов пошлет меня на хер, и будет права! А я сдохну! Я уже загибаюсь!

— У тебя план-то есть?

— Какой, ко всем чертям, план? Я даже думать не могу, потому что понимаю, что шансов ноль целых хрен десятых! Я, блядь, последние двадцать четыре часа занимаюсь сраным аутотренингом: убеждаю себя, что я смогу как-то вывернуться на изнанку, чтобы она была рядом. Мне такая дурь в голову лезла, ты не представляешь. И когда я дошел до мыслей запереть ее в доме, я понял, что я слетел с катушек.

— Брат, охолони. Инга меня бесит, но если все так, как ты говоришь, она тебя любила… Может, поймет, что ты был не в курсе, что тебя вообще в стране не было…

— Что значит любила? Я не позволю ей перестать! — снова срываюсь, потому что прошедшее время в этом ублюдочном глаголе — это как пинок по яйцам. — Я нутром чую, она меня не забыла, только это нихуя не облегчает всю это дерьмовую ситуацию! Что с того, что я не знал? Это может что-то исправить? Сотрет из ее жизни эти месяцы? Все будет заебись, и по лавандовому полю запрыгают радужные единороги?

— Диман, тебя колотит, пересаживайся, я поведу, — мрачно на мою тираду отвечает Рэм, потому что нечего сказать. Ничего не изменится. Всего, что произошло, не отменить. Никакой долбаный Морфиус не предложит нам красную и синюю таблетку!

От души шарахнув дверцей порше, я выхожу из машины.

Молча закуриваю.

Рэм встает рядом и, засунув руки в карманы, смотрит бесцельно на горизонт. Молчит.

— Ты не знаешь, о чем говоришь… Кроме того, что она видела, как я драл какую-то шмару, хотя я уже этого и не помню…

— Вы тогда расстались, — пытается найти моему скотству оправдание Рэм.

— Блядь, я облажался. Как не назови. Я облажался в ту ночь, когда поехал к ней. Я не знаю, как отмыться, — я пялюсь на тлеющую сигарету и вижу, что руки дрожат. — Но главное, я поверил не ей.

— Я…

— Не надо ничего говорить. Этому нет оправдания. Поехали, — я выбрасываю едва прикуренную сигарету и плетусь на пассажирское. — Она меня казнит, я заслужил. Но перед этим ответят все.

И сейчас, когда я сижу один в пустом доме, глотая горечь во рту, как мазохист раз за разом прокручивая ту ночь, все, что я могу, это сделать шаг на тропу мести.

Месть — какое пафосное слово. Назовем это раздачей по-гореловски.

Достаю мобильник и набираю номер.

Добро пожаловать в мой ад.