— Вот его и хотел вам показать! — глаза Эмиля прямо-таки светились от восторга и предвкушения чего-то интересного. Хару с трудом заставил себя оторвать взгляд от портрета:
— Это какая-то шутка?
— Вообще-то нет, — покачал головой «художник». — Этот портрет тут уже давно, ещё с тех пор, как бабушка выкупила это здание.
— Постойте-ка, так вы — не потомки прежних владельцев? — удивился Хару. Как же, очередной непорядок, и всё снова стало таким не похожим на какой-нибудь фильм. А если и похожим, то режиссёр этого фильма явно был большим оригиналом.
— Нет. А ты этого ещё не понял? — удивился Эмиль. — Этот дом и близлежащую деревню собирались целиком сносить, но бабушка выкупила землю. А потом подумала и вместо того, чтобы сносить старые здания и строить новые, перестроила под нужды академии уже имевшиеся. Вот только теперь постоянно то одну часть здания закрывают на реставрацию, то другую… Всё уже жутко старое, даже мебель, пусть и отреставрирована, но стоит ещё с тех времён.
— А картины-то откуда? Получается, их просто бросили в этом здании — вместе с дорогой мебелью, со всеми этими вещами… — Хару окинул окружающее пространство задумчивым взглядом. — И никто не попытался украсть всё это? Ведь, наверное, одну такую картину можно продать за огромные деньги!
— Гаэтейн Альдкруа не была профессиональной художницей, — отрицательно покачал головой Эмиль. — С точки зрения культурной ценности, это просто мазня, пусть и очень красивая и старая.
— И все эти картины — её?
Вопрос был не лишним: галерея уходила вдаль, и в полумраке терялось ещё множество картин. Она их что, по несколько штук в день рисовала, что ли?
— Большинство — да. Часть изображена её дочерью, Гвеневер, часть — внучкой, Элинор… А часть принадлежит неизвестному художнику. Как, например, вот эта картина, — и Эмиль указал на пугающе походящего на близнецов юношу с портрета.
Хару медленно протянул руку, дотрагиваясь до рамы. На пальцах остался пыльный отпечаток, и мальчик с отточенным множеством детективных книг и фильмов умом легко сообразил: Эмиль не врёт, картина висит на стене давно, иначе бы она не успела так запылиться. Да и когда старший из близнецов Хигаши осторожно заглянул за картину, обнаружился гораздо более светлый, не потемневший от времени участок стены. Нет, она здесь очень, очень давно.
— И что, никто даже не может сказать, кто этот художник и кого он изображал?
— Ну… — тут уже Эмиль задумался, почесал подбородок, после чего зафонтанировал идеями:
— А что, если этот художник — брат Элеонор и Эржебет?! И это он на портрете! Тогда ведь понятно, почему к вам пришла Эржебет — она приняла одного из вас за своего брата! Всё сходится! — чуть не прыгал от радости племянник директрисы. Он напоминал Хару маленького ребёнка, у которого неожиданно сошлась давно не поддававшаяся головоломка.
— Ты смеёшься? — покачал головой Хару. — Он же не похож ни на кого из этой семьи. У всех светлые волосы, да и они — типичные европейцы, в конце концов! Как у них мог родиться кто-то вроде… — старший из близнецов неопределённо пошевелил рукой, но Эмиль вполне понял его сомнения.
— Да, пожалуй, ты прав. Но ведь такая хорошая была версия! Хотя… погодите!
Хару, уже не надеясь услышать что-то адекватное от доморощенного охотника за привидениями, безнадёжно вздохнул и кивнул, показывая, что слушает.
— А что, если Гвеневер изменила своему супругу? Ну, ведь её выдали силой за этого человека, вдруг она его не любила? И родила потом ребёнка от любимого человека…
Фильм ужасов стремительно превращался в бразильскую мелодраму. Нет, Эмиль неисправим.
— А её супруг вот так взял, и спокойно продолжил жить с женой и чужим ребёнком, даже видя, что у родившегося сына совершенно не его черты. Тебе не кажется, что это глупо?
— Мало ли, какие там были причины, — не смутился Эмиль: похоже, вместо того, чтобы выдвигать адекватные новые версии, он предпочитал подгонять факты под уже имеющуюся. И нельзя сказать, чтобы Хару это нравилось.
Тем временем отцепившийся от брата Йори стоял чуть в стороне, у стены: ему не хотелось говорить ни с Эмилем, ни с Хару. В какой-то момент ему показалось, что что-то шевельнулось в дальнем конце галереи — и, парализованный страхом, он уставился в темноту. Движение повторилось — и, сбросив с себя оцепенение, кинулся в сторону. Заскрипел и затрещал под ногами проваливающийся пол, и Йори понял, что падает. Младший близнец беспомощно зажмурился, обхватывая себя руками, но был перехвачен в четыре руки и втащен за шкирку обратно.
— Ничего себе дырочка! — присвистнул Эмиль, глядя туда, куда едва не провалился Йори. — Нет, тут однозначно нужен ремонт.
Йори не ответил, лишь снова посмотрел в темноту. Больше там ничего не шевелилось, но младший из близнецов Хигаши готов был жизнью поклясться: ему не показалось.