Черные Шипы

Глава 9

НАОМИ

Громкий скрип закрывающейся за мной двери потряс меня до глубины души.

Смелый фасад, который я выставляю перед Себастьяном, трескается и рушится вокруг меня.

Я солгала.

Все будет не так хорошо.

Это будет что угодно, только не хорошо.

Мой подбородок дрожит, и я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

Я хочу вернуться туда и прижаться к Себастьяну. Я хочу держать его за руку и заботиться о нем. Неважно, заперты мы, похищены или что-то еще, пока мы вместе.

Но я видела его.

Я видела, как его рана превратилась в гневные оттенки фиолетового и синего. Не говоря уже о его лихорадке, которая то повышалась, то понижалась, то снова повышалась без какой-либо четкой закономерности.

Он похудел, и его гордые плечи поникли. Его некогда завораживающие глаза впали и потускнели, как будто он готовится к смерти.

Если бы я не согласись на это, то потеряла его.

Это только для того, чтобы спасти его, говорю я себе. Чтобы спасти нас обоих. Я имела в виду то, что сказал на днях. Если он уйдет, у меня больше не будет интереса к жизни.

Глотая слезы, я смотрю вверх и дрожу. В коридоре, в котором я нахожусь, еще холоднее, чем в комнате, которую я только что покинула. Я обхватываю себя руками, чтобы защититься от пронизывающего холода на моей обнаженной коже. Я все еще в одном спортивном лифчике, несмотря на бесконечные лихорадочные попытки Себастьяна заставить меня надеть его куртку.

Я слаба и голодна. Через некоторое время мой желудок перестал требовать еды и теперь просто сжимается от своей пустоты.

Единственное, что придавало мне сил и бодрости, — это необходимость спасти Себастьяна и вытащить его отсюда.

Я позабочусь о том, чтобы он был в безопасности, даже если это будет последнее, что я сделаю.

Кроме приглушенного света, вокруг ни души.

Надежда расцветает у основания моего живота. Может быть, я смогу найти выход и получить помощь.

— Я хотел, чтобы Квотербек смотрел, но он потерял сознание.

Я вздрагиваю от звука, доносящегося прямо позади меня, и оборачиваюсь, мое сердцебиение учащается.

Рен стоит в тени недалеко от двери и, должно быть, был там все это время. Или, по крайней мере, с тех пор, как я вышла. Ухмылка растягивает его губы, когда он отталкивается от стены и подходит к тому месту, где я стою.

Рен в точности такой, каким я его помню с первой встречи в нашем доме несколько недель назад. Высокий, худощавый, носит черный костюм без галстука, а из-за его шеи выглядывают татуировки в виде змей, как тонкий перевод гнева, которым он может обладать. Его серьги с черными точками придают ему бунтарский образ, который противоречит всему остальному.

В то время он казался озорным человеком, который хочет неприятностей, как дети, которые замышляют бунт, а затем прячутся, чтобы посмотреть, как он разворачивается.

Меня снова охватывает то же чувство. Только на этот раз, похоже, он хочет быть там и сам стать свидетелем происходящего.

Он кружит вокруг меня, как будто я его последняя добыча. Мои конечности напрягаются, а дыхание становится тяжелее.

В прошлом мне нравилось, когда со мной обращались как с добычей, но только в рамках моих игр с Себастьяном. Только потому, что это было на наших обоих условиях. Я ни разу не почувствовала, что нахожусь в опасности, независимо от того, насколько он выходил из-под контроля или как грубо обращался со мной.

Потому что он Себастьян, и в глубине души я знала, что он никогда не причинит мне вреда.

Эта ситуация совершенно иная.

С тех пор как я встретила Рена, все, что он делал, — это причинял мне боль. Тот факт, что я понятия не имею о его мотивах и целях, держит меня в напряжении.

— Может быть, я могу облить квотербека водой, чтобы он мог смотреть, как ты прыгаешь на моем члене, — он усмехается. — Что ты об этом думаешь?

Я сглатываю комок в горле и перехожу на свой твердый тон. — Ты сказал, что найдёшь ему врача.

— Властная. Почему я не удивлен? — у него легкий акцент, когда он говорит по-английски, похожий на мамин. Что, вероятно, означает, что он родом из Японии.

Но это почти ничего не говорит мне о нем.

Я выпрямляюсь и смотрю ему в глаза. — Ты обещал вызвать врача.

— Только после того, как я трахну тебя, пока ты будешь стонать и кричать. Особенно последнее.

Больной ублюдок улыбается при мысли о том, что заставит меня кричать.

Он протягивает руку, и когда он касается пряди моих волос, я вздрагиваю, как будто меня ударило током. — Почему ты ведешь себя так отвратительно, когда мы собираемся повеселиться?

— Я не буду этого делать, пока вы не вызовете ему врача.

— Мы так не договаривались.

— Теперь да, — я скрещиваю руки на груди. — Откуда мне знать, что ты не оставишь его умирать после того, как получишь то, что хочешь?

— Ты этого не сделаешь, и в этом весь смысл, — у Рена тонкая резкая манера говорить. Он делает это медленно, почти методично, с постоянной ухмылкой на губах.

Как будто цель его существования — действовать людям на нервы и провоцировать их злую сторону.

— Я не буду этого делать, пока ему не окажут медицинскую помощь.

Он приподнимает плечо. — Тогда он просто сгниет и умрет.

Разочарование бурлит в моих венах, а сердце сжимается за грудной клеткой. Если я этого не сделаю, я не сомневаюсь, что Рен оставит Себастьяна умирать. Если я это сделаю, нет никакой гарантии, что ему помогут.

Я делаю глубокий вдох через нос и выбираю единственный вариант, который у меня есть. — Хорошо, я согласна.

Он облизывает губы. — Ты уверена? Я позабочусь о том, чтобы квотербек получил отснятый материал в какой-то момент своей жизни. Может быть, через неделю или две. Через год или несколько. Но он увидит, как ты трахаешься с кем-то другим, пока он сам валяется в соседней комнате, как слабая маленькая сучка.

Я не могу контролировать влагу, которая собирается на моих веках, но я использую это как силу, а не как слабость. — Единственная слабая, маленькая сучка здесь ты, засранец. Ты пристрелил его, чтобы он стал беззащитным, а теперь используешь манипуляции, чтобы засунуть свой вялый член. Делай что хочешь, но я позабочусь, чтобы мой отец узнал об этом. И когда он хладнокровно убьет тебя, я получу видеозапись и буду смотреть ее долгие годы.

Я дрожу, мои руки сжаты в кулаки по обе стороны от меня. Я полностью ожидаю, что Рен повалит меня на землю и изнасилует, а потом убьет. Или, может быть, наоборот.

Вместо этого он разражается смехом, запрокидывая голову назад. Звук такой громкий, что я подпрыгиваю.

— В конце концов, ты Хитори, — говорит он, закончив психотический приступ смеха, слегка качая головой. — А теперь давай.

— Куда идти?

— Увидишь.

Я упираюсь ногами в землю. — Я никуда с тобой не пойду, пока ты не скажешь мне, зачем и куда.

Он наклоняется так быстро, что я не успеваю оттолкнуться. Затем он хватает меня за руку и смотрит на меня сверху вниз, его лицо всего в нескольких дюймах от моего. — Теперь ты действительно не имеешь права голоса, не так ли? Следуй за мной тихо и без вопросов, если только не хочешь раздвинуть эти ноги здесь и сейчас.

Я хмурюсь. Значит ли это, что если я пойду за ним, мне не придется раздвигать ноги? Или, может быть, я слишком много вникаю в суть вещей.

Выкручивая руку, я пытаюсь вырваться от него, но он сжимает ее крепче, пока не перекрывает мне кровообращение.

— Отпусти меня! — я напрягаюсь.

Звук открывающейся двери заставляет меня замереть. Я смотрю в противоположном направлении и совершенно забываю о Рене и его дикой хватке.

Человек, который небрежно прислонился к дверному косяку, — последний человек, которого я ожидала увидеть в этом месте.

Хотя теперь все это имеет смысл.

Это он разговаривал со мной через дверь несколько дней назад. В то время я не могла точно его идентифицировать, потому что он звучит более аристократично и сдержанно, когда говорит по-японски, чем по-английски.

— Ты слышал принцессу, — говорит он Рену по-японски. — Отпусти ее.

Одзё-сама.

Еще раз. Он называет меня принцессой, и теперь я еще больше уверена, что встречалась с ним до этого года.

Может быть, когда я был маленькой…

— Она сопротивляется, — говорит Рен на том же языке, и это звучит смертельно скучно.

— Или ты слишком долго выполняешь простую задачу, Рен.

— Ты называешь меня бесполезным?

— Твои слова, не мои.

— К-Кай…? — я запинаюсь, прерывая их бессмысленные разговоры.

Мужчина, которого я приняла за частного детектива, переводит взгляд на меня. В отличие от насмешливого присутствия Рена, присутствие Кая безмятежно, спокойно, почти успокаивающе.

Я всегда чувствовала с ним какую-то безопасность и даже желание поговорить с ним обо всем и ни о чем.

Во всяком случае, именно такой образ он и создавал. Своего рода старший брат.

Опора.

Манипулятор.

Потому что теперь я еще больше уверена, что все это не было простым совпадением. Не то, как я впервые связалась с ним, не то, как я помню, как он называл меня Одзё-сама в какой-то момент моей жизни, и определенно не черный фургон и участие Рена.

Все это связано с моим отцом. Тот самый отец, которого я никогда не знала и от которого мама защищала меня, потому что он опасен.

Кай улыбается, и это тепло, маняще. Это то, что заставило меня попасться в его ловушку в первую очередь. Его чертовски приветливая улыбка.

Теперь я понимаю, что он ничем не отличается от дьявола, когда тот выполняет миссию заманивания своих жертв.

— Еще раз здравствуй, принцесса.

Я вырываю руку из хватки Рена, и он, к моему удивлению, отпускает меня. Все мое внимание сосредоточено на Кае. — Что все это значит?

— Я сказал, что отведу тебя к твоему отцу, и я всегда выполняю свои обещания.

— Ты не мог бы сделать это, не похищая меня?

Он один раз качает головой. — Я же говорил, тебе нужно пережить потерю.

Я указываю пальцем на Рена. — Он обещал, что вызовет Себастьяну врача.

— Это не поможет. У него неприятная инфекция, и она, должно быть, распространилась на его легкие, потому что он едва может дышать. Ему нужна больница и отделение интенсивной терапии, и чтобы получить их, он должен уехать примерно через… — он смотрит на часы. — Пять минут, ни больше ни меньше.

Боже, нет.

Я знала, что он ужасно себя чувствует, но я надеялась, что это не так критично.

— Сделай это! — я рычу на Рена. — Трахни меня и сдержи свое слово.

— Я оскорблен, — он кладет руку себе на грудь. — Ты действительно думаешь, что я закончу за пять минут? Мне нужно хотя бы… тридцать?

— Ты чудовище.

— В какой-то степени, — он усмехается.

— Секса не будет, — прерывает наш разговор голос Кая.

Моя голова резко поворачивается в его сторону. — Не будет?

— Нет. Это было испытание, и ты его прошла.

Я снова смотрю на Рена, и он снова усмехается, обнажая ровные зубы. — Ты права. Твой отец будет пытать и убьет меня, если я прикоснусь к тебе. Хотя мы всегда можем сделать это за его спиной?

Ой.

Значит, за всем этим действительно стоит мой отец.

Я не могу избавиться от привкуса предательства, который собирается у меня в горле. Мои маленькие девичьи мечты сгорают, оставляя после себя кучу пепла и несбывшиеся желания. Все эти годы я цеплялся за далекую мечту о воссоединении со своим отцом. Я никогда не думала, что это произойдет при таких обстоятельствах или что Себастьян может поплатиться за это.

— Чего он хочет? — я спрашиваю Кая, потому что по какой-то причине он, кажется, главный.

— Это очень просто, — Кай поворачивает голову в мою сторону. — Тебя.

— Меня?

— Да. Видишь ли, он хотел воссоединиться с тобой так же долго, как и ты.

— Он мог бы просто появиться, вместо того чтобы выкидывать этот трюк!

— Не с тем, как Рико отравляет твою голову о нем, нет. Все требует правильного выбора времени.

— Например, как ты притворялся чертовым детективом?

— Я не мог позволить тебе пойти к какому-то незнакомцу, когда у нас есть внутренняя информация, Одзё-сама.

— Что теперь?

— Ты согласишься на наши условия и примешь свое настоящее имя. Наоми Хитори.

Я уверена, что их условия равносильны продаже моей души дьяволу. Иначе они не зашли бы так далеко, чтобы похитить меня, морить голодом и стрелять в Себастьяна.

Они должны знать, как сильно я забочусь о нем и что я сыграю им на руку, если его жизни будет угрожать опасность.

И это правда.

Мне все равно, что мне придется делать, лишь бы он был в безопасности. Если это означает продать мою душу по частям, пусть будет так. Он — тот, кто заставил меня хорошо осознать эту душу в первую очередь. Мне кажется уместным пожертвовать этим ради него.

Часть меня раскалывается и разлетается на куски повсюду вокруг. Я понятия не имею, что меня ждет, но что-то подсказывает мне, что это будет тяжелее, чем все, через что я когда-либо проходила.

В том числе и "красная ночь".

Я должна оставаться сильной, хотя все, чего я хочу, это свернуться калачиком в объятиях Себастьяна, сломаться и заплакать в его объятиях. Но я не смогу этого сделать, если он умрет.

Я ничего не смогу сделать, если он умрет.

Решение кристально чистое звучит в моей голове, даже когда я борюсь со слезами, пытаясь сбежать. — Я согласна. Но сначала окажи Себастьяну необходимую помощь. Если с ним что-нибудь случится, я покончу с собой и лишу своего отца дочери, которую он так сильно хочет.