Чёрный княжич

Пролог. В котором княгиня шалит, Вика нервничает, а покойница обретает имя.

Май 2019

Темникова Галина Ивановна выглядела вполне себе бодрой старушенцией и лихо сервировала стол к чаепитию. Викины неуверенные попытки отказа напрочь игнорировались, развёрнутое удостоверение осталось незамеченным, а она каким-то непостижимым образом оказалась в кресле. Причём, как это произошло и когда Вика успела вымыть руки, в памяти не отложилось.

Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему бабуля так обрадовалась гостье — подумала журналистка, обозревая открывшуюся ей картину. На стеклянном столике располагались коньячные бокалы в количестве двух штук, дольки лимона, присыпанные сахаром, шоколад, оливки и белый козий сыр. Царствовала над всем этим великолепием початая бутылка армянского коньяка. Видать, старушка не любительница бухать в одиночку, а душа праздника требует.

— Я на работе, да и рано ещё, — вяло запротестовала девушка.

Вяло потому что осознала всю тщетность попыток сопротивления. И то верно, Темникова возражений не слушала или попросту не слышала. Буркнув — за знакомство — она лихо тяпнула коньяк, пренебрегая условностями и ритуалами, а после вопросительно уставилась на Вику.

— Что, — смутилась та и неуверенно отпила из бокала.

Галина Ивановна, одобрительно кивнув, снова плеснула из бутылки и задумчиво протянула, — ну и?

— Что? — повторилась Вика и смутилась ещё больше.

— Ну как что? — Удивилась бабуля. — Ты корреспондентка же, из этой, как его холера, «Ляфемы». Ну так и говори, чего хотела.

— «La Femme», — поправила Вика, — это журнал для женщин.

— О! — Возрадовалась Темникова. — Это ты, дочка, по адресу зашла. Значится, записывай — рецепт «Штруделя». Тесто магазинное лучше не бери…

Вика выслушала подробную инструкцию приготовления десерта и ещё парочку похожих, прежде чем сумела вставить: — Мы не совсем про это пишем.

— Эпиляция зоны бикини в домашних условиях, — ничтоже сумняшеся перешла к следующей теме Галина Ивановна.

— Нет, — взвыла Вика и самостоятельно хряпнула коньячку, — вы нас с журналом для домохозяек путаете. Мы о другом пишем.

— Это о чём же? — Удивилась Темникова.

— Карьера, юридические вопросы, интересные истории, — только начала перечислять девушка, как снова была перебита оживившейся старушкой.

— О истории это точно ко мне. Я тут всё про всех знаю. Вот Фарида, к примеру, наша дворничиха. Знаешь, что с ней приключилось?!

— Что? — обречённо выдохнула Вика.

— В тягости она, — доверительным шёпотом сообщила Галина Ивановна, — каково, а?

— Действительно, ужас что творится, — уныло согласилась журналистка.

— А муж-то в Фергане. Или вот Ляксандровна с семнадцатой квартиры…

Вика откровенно затосковала под нескончаемый монолог подвыпившей бабки.

«Вот и за что мне это, за какие такие грехи? Не иначе как Рогулина, стерва блондинистая, мне эту бодягу сосватала. Уникальный шанс проявить себя, интересная неизбитая тема, журналистское расследование, — передразнила она Королькову — их главреда. А в итоге что? А в итоге у нас старушка, божий одуванчик, со словесным поносом».

Вика уныло оглядела комнату и вдруг отчётливо ощутила некоторое несоответствие. И верно, как же она раньше не обратила внимания на явный диссонанс между тем, что она видела, и тем, что слышали её уши.

Ну вот не бабкина это квартира, хоть стреляй, не бабкина. Нет эдакой захламлённости, нет коллекции вещей, накопленных за годы, с которыми вот прямо никак расстаться нельзя. А мебель?! Вместо диванов и пуфиков, накрытых покрывалами, чтоб не истирались, небольшая кушетка у стены да кресла, перед журнальным столиком. И ещё рабочий стол с вертящимся стулом у окна.

На светлых оливкового цвета стенах вместо расписных тарелочек и фотографий в рамочках развешано оружие. Ножи какие-то, сабли — Вика в этом не особо разбиралась. А на кушетке ноутбук, открытый не на странице с «Одноклассниками» или сериалом каким-то, а на чертежах и схемах чего-то стреляющего и явно смертоубийственного.

Да и запах. Ну совсем не старушечий — лекарственно-пыльный. В комнате пахло хорошим табаком, дорогим алкоголем и горьковато-свежим ароматом неизвестных духов.

Темникова явно заметила прояснившийся взгляд девушки, но бред нести не прекратила, каким-то непостижимым образом перейдя от сексуально распущенных работниц ЖКХ к рассказу о кассиршах в соседнем супермаркете. Эти, по мнению Галины Ивановны, морально разложившиеся гражданки опустились до того, что по ночам выковыривают павидлу из круассанов, а днём продают её на развес.

«Павидлу?! — опешила Вика, — она что, на полном серьёзе сказала эту «павидлу»?! Да бабка же просто издевается, — осенило наконец девушку, — ах ты ж самка суслика, а где моя наблюдательность была, блин, профессиональная? Она же перед каждым словом просторечным паузу делает, словно вспоминая, как это говорится. Чёртова старушка прям с порога голову заморочила да так, что меня вообще выключило. Какая к бесам бабуля будет у себя дома днём разгуливать не в халате и шлёпанцах, а в светлом брючном костюме да ещё и с макияжем на лице. Не вульгарном старушечьем, а почти незаметном, благородном, что ли. Вот именно. Благородство — то самое слово, что полностью описывает Галину Ивановну и с этой квартирой, и с этой манерой одеваться и с этой сервировкой стола, в конце концов. А этот треп, стилизованный под подъездную бабушку, — так скучно барыне. Оне развлекаться изволят. Да нет, не барыне. Кем была бы Темникова, не случись постановления семнадцатого года [1]? То-то же, княгиней [2]. Да и плевать, кажется, ей на всяческие постановления. Княгиня — она и в Африке княгиня».

Ну да бог с ним, с постановлением, Вике нужно беседу в свою сторону разворачивать, а то так и до вечера не управится. Вот не интервьюер она ни разу, да и это не интервью. И ещё не известно выйдет ли толк из визита, хотя с другой стороны, кому и знать о загадочной могиле, как не потомственной княгине Темниковой.

«Ладно, как там учили на журфаке повернуть разговор резкой сменой тональности?».

— Ваша светлость, а не могли бы вы ответить на некоторые вопросы? — проникновенно поинтересовалась Вика.

Фокус не удался. Вернее, удался частично: тональность сменилась, но разговор всё также остался под управлением хозяйки дома. Ни на секунду не смешавшись и не сбавляя темпа, Галина Ивановна переключилась из режима «соседка пенсионерка» в режим «аристократка на отдыхе».

— Голубушка, Виктория Дмитриевна, послушайте старуху, если вам что-либо нужно от человека, то, готовясь к беседе, уделяйте внимание мелочам. Ну, немного углубляйтесь в тему, если угодно.

— А? — хлопнула глазами Вика.

— Я это к тому, что раз уж взялись титуловать, так делайте это правильно. Темниковы — сиятельные князья, а потому обращение «светлость» не уместно.

В голове у журналистки крутилось дурашливое «Вашсиясь». И ещё она отметила, что Галина Ивановна опустила слово «были», и похвалила себя за проницательность. Действительно, плевать ей и на постановление, и на весь семнадцатый год. Земля круглая, вода мокрая, Темниковы сиятельные князья, остальное — тлен.

— Простите ваше сиятельство, — потупилась Вика.

— Пустое, — отмахнулась княгиня. Ну вот княгиня, и всё тут! — Давайте уж как прежде, по имени-отчеству. Двадцать первый век как-то не располагает к политесам. Согласны?

— Да, разумеется, — кивнула девушка, — Галина Ивановна я бы хотела…

— Простите, Виктория Дмитриевна, что перебиваю, но давайте для начала проясним один вопрос. Вы, голубушка, к кому пришли?

— Как это? — растерялась Вика, — к вам.

— Да, это понятно, — улыбнулась Темникова, — а к кому мне? Ко мне — пенсионерке или ко мне — военному историку? Или, — она понизила голос, — КГБ рассекретил архивы и вы пришли ко мне — секретному агенту безопасности?

— А вы, что? — Вика нервно оглянулась, — действительно?..

— Шутка, — улыбнулась Галина Ивановна и, дождавшись облегчённого выдоха, добавила, — комитет не стал бы сливать своих агентов, даже бывших.

— «Вот же, гадская старушка», — подумала Вика, а вслух произнесла:

— Нет, я к вам как к Княгине Темниковой.

— Ух ты! — впервые за весь разговор Галина Ивановна показала настоящие эмоции, — на моей памяти это-о, — протянула она, — ну да, впервые это. И чем же, простите, патриархальный и ретроградный род Темниковых заинтересовал ваше феминистское издание?

— Почему это феминистское? — обиделась Вика.

— Так, а какое же?! — деланно удивилась княгиня, — просматривала я ваш журнальчик как-то. Вот прям бойцовский клуб, а не женский журнал — борьба со стереотипами, борьба за права, борьба за карьеру. Ужас что такое.

— Ну, номер такой попался, наверное. Да и потом, согласитесь, что женщина имеет право…

— Женщина имеет право на всё, — отрезала Темникова, — равно как и мужчина. Только к чему за это бороться торжественно и напоказ. Просто берёшь и делаешь. Разумеется вы сейчас назовёте сотни причин почему так не получится. А я вам скажу одно, если не делаешь значит оно тебе не сильно-то и нужно. Впрочем, бог с ним. Так чем обязана?

«Берёшь и делаешь, — хмыкнула Вика, — наверное это легко если ты Темникова, если тебя с рождения учат жить над обществом и вниз снисходительно поглядывать. А если ты просто человек? Если твоя жизнь сплошные дедлайны (университет — 22 года, свадьба — 25, первый ребенок — 27) вот тогда как? А тебе хочется карьеру, хочется жизнь интересную, как это всё совместить, разместить? Втиснуть то, что нужно тебе, в длинный список того, что ожидают от тебя другие. Ну да, гусь свинье не товарищ, эта княгиня, военный историк и, возможно, секретный агент попросту не поймёт, как трудно жить под постоянным давлением общественной морали. Да вот и бес ним, с обществом, оно ж у тебя внутри сидит — зудит беспрестанно, надо, надо, надо. Тебе уже двадцать пять — осталось хрен да маленечко. Вот же бля! А может, так и надо? Может, вот эта самая Темникова и есть выродок неправильный — ошибка природы? Недаром же родовой аристократии в мире почти не осталось».

— Галина Ивановна, — собравшись с мыслями, начала Вика, — а не сохранилось ли у вас случайно каких-либо записей или писем, ну, или иных свидетельств о жизни ваших предков в восемнадцатом веке. Я понимаю, конечно, войны, революции, другие катаклизмы там. Но, может быть, всё-таки…

— Что значит «может быть» и что значит «случайно»? — приподняла бровь Темникова, — это же архив рода. Естественно, всё в сохранности. Причём здесь революции и прочие, как вы выразились, катаклизмы? Всё, что могли, — сберегли, что не получалось, — скопировали. Мои племянники перевели архивы в электронную форму, но и бумажная версия никуда не делась. Это же память рода — как её потерять?

— Великолепно, — воодушевилась журналистка, — а можно на них посмотреть?

— Разумеется, нет, — просто ответила Галина Ивановна.

— А-а, — Вика несколько зависла. Когда она шла на эту встречу, то предполагала, что Темникова вообще ничего не знает о своих предках или что архивы безвозвратно утрачены. Только почему-то ей не пришло в голову, что бабка возьмёт и откажется показывать документы. — Но почему?

— Как это, почему? — Галина Ивановна с каким-то даже умильным восхищением взглянула на девушку. Мол, вот ведь какая дурочка, просто прелесть что такое, — это же семейные архивы, а вы, простите, вот ни разу не Темникова.

— Что, вообще никак? — не теряла надежды журналистка, — мне ведь только одну информацию глянуть нужно и всё.

— Голубушка, — Темникова посуровела, — конечно же, никак. Но вы не отчаивайтесь, просто скажите, что вас так заинтересовало, и если ничего особо секретного нет, я отвечу. На память пока не жалуюсь, да и профильное образование, так сказать, располагает.

— Ну, это длинная история.

— Так и у меня в ближайшие лет пять срочных дел не предвидится. Вы вот что, Виктория Дмитриевна, разлейте-ка нам ещё коньячку, а я пока сварю кофе, да и поговорим уж серьёзно, без шалостей.

Галина Ивановна довольно легко для своих лет поднялась из кресла и отправилась на кухню, давая тем самым Вике время, чтобы собраться с мыслями. Зашумела кофемашина. Странно, к образу Темниковой больше подошла бы классическая джезва и чашечки тонкого фарфора. А впрочем, разговор предстоял деловой и эдакая утилитарность была вполне уместна. Кофе оказался вкусен, коньяк мягок, а Галина Ивановна внимательна и молчалива. Всё это несколько расслабило Вику, успокоило, что ли, и она, уже не дёргаясь, медленно и с подробностями изложила все детали редакционного задания.

А история и впрямь вышла интересной.

Маргарита Львовна Королькова — главред «La Femme», она же — королева Марго, в далёком восемьдесят шестом была просто Ритой, студенткой филфака. И дружила она с Валериком из историко-архивного. Ну, как дружила? А впрочем, неважно. Так вот, Валерик этот, живо интересовался историей российского дворянства. Хобби такое у парня было, что тут скажешь. И, как полагается увлечённому человеку, при каждой встрече, считай — свидании, он фонтанировал датами, именами, интересными фактами. Рита всё это стоически выслушивала, тем паче Валерик был неплохим рассказчиком. Историй было много, но вот одна Рите почему-то надолго запомнилась. Вернее, даже не история, так, любопытный казус.

Обсуждая падение морали дворянства, приведшее к его дискредитации, Валерик, в числе прочего, упомянул об одной нелепице. Дескать, на каком-то родовом кладбище то ли княжеского, то ли графского рода, похоронена собака. Рита усомнилась было, как же так, освящённая земля, православные ценности, ну и всё такое. Валерик на это скривился, мол, имели графья эти ценности вместе с православием. А на фамильном кладбище действительно находится могила с памятником в виде собаки и надписью: «Память за верность». Ну и кто там может лежать? Ясно же, что любимая борзая охреневшего барина. Рита спорить не стала, во-первых, да и пёс с ними, с князьями этими, ну или графьями, неважно. А во-вторых, она как раз обдумывала, как бы поудачнее намекнуть Валерику, что пора бы уже от научных диспутов и прогулок по набережной переходить к поцелуям, да вот хотя бы в подъезде для начала.

С Валериком, увы, (а может, и к счастью, кто знает?) так и не сложилось, но история почему-то запомнилась. И когда лет через тридцать с гаком главный редактор Маргарита Львовна на какой-то светской тусовке случайно встретила Валерия Фёдоровича, доктора наук и какого-то члена чего-то там, то среди радостных «а помнишь!» зашёл разговор и о пёсьей могиле. Валерик, что удивительно, сей казус тоже не забыл. Возбудился как в молодости, пухлыми ручками заразмахивал. Оказывается, ликвидировали то кладбище, развязка федеральной трассы там теперь. Но перед тем выяснилось, что памятник в виде собаки оказался работой какого-то жутко знаменитого итальянца и место ему, этому самому памятнику, в музее.

Народ расценил здраво, что раз такое наверху находится, то стоит и под землёй пошарить, а ну как у этой псины ошейник с бриллиантами. Собственно говоря, так и вышло, почти. Могилу вскрыли аккуратненько, специалисты археологи работали, а не похмельные бульдозеристы, и на экспертизу всё, что найдено, отправили. А найдено было женских украшений в количестве изрядном, все из драгметаллов да с каменьями, пара кремневых пистолетов (тоже не из дешёвых) с гравировкой собачьей головы на рукояти. И, собственно, владелец всего этого добра, вернее, владелица — эксперты определили, что останки принадлежат молодой женщине. Да и ещё одна деталь: один из перстней в могиле был опознан, как принадлежавший Елизавете Петровне, императрице всероссийской, подаренный ей английским послом. На этом и всё — ценности разошлись по музеям, останки где-то прикопали безо всякой ажиотации и больше эта история никого не интересовала.

Никого, кроме Корольковой. Вот не выходила у неё из головы неизвестная покойница. Расспросив Валерика, узнала, что кладбище принадлежало княжескому роду Темниковых, напросилась поглазеть на памятник и всласть налюбовалась оскалом бронзовой псины, но и только. Впрочем, положа руку на сердце, Маргарита Львовна не сильно заморачивалась с поисками сведений об усопшей. Ей больше нравилось фантазировать, рисовать в воображении личность неизвестной девушки. Какой она была? Почему такой памятник и подобная эпитафия? Откуда пистолеты и перстень? Валерик посмеивался над её теориями, мол, всё одно: тайна останется тайной. Слишком много времени прошло, слишком много в стране было потрясений, слишком часто чистили и переписывали историю. На удивление и о князьях Темниковых информации сохранилось немного, только что был такой род, а кто, откуда и чем известен — неведомо.

Но вот три дня назад Валерий Фёдорович позвонил сообщить, что в Ростове, оказывается, проживает прямой потомок тех самых Темниковых. Впрочем, — предупредил он, — на что-либо конкретное рассчитывать не стоит. А так, ну мало ли, вдруг что и узнаешь. Однако, даже испытывая искреннее любопытство, ехать в Ростов Маргарите категорически не хотелось. Но так на то она и начальник, чтобы нежеланной работой подчинённых озадачивать. Так и появилась идея статьи «Бла-бла-бла и удивительные женщины восемнадцатого века», или что-то в этом роде. Ну, а кого на трудовой подвиг отправить, тут и вопросов нет.

Конечно же, Викторию, ибо она без году неделя работает в журнале — раз, и два — очень не любима стервой Рогулиной, являющейся лучшей подружайкой Маргариты Львовны. И ведь за что нелюбима — за правду. Конечно, о том, что жопа кадровички и на два стула не влезет, можно было и потише говорить, дык кто ж знал, что она сзади шла. Да ещё и бесшумно так. И вообще, Вика никого обидеть не хотела, просто по телефону делилась с подругой впечатлениями от первого рабочего дня. Рогулина ничего тогда не сказала, но зло явно затаила. Вот и вышло, что в Ростов окромя Вики ехать некому. Приехала. И вот сидит теперь, вопросительно-нервно на старушку смотрит.

Галина Ивановна слушала спокойно, не перебивая, только кофе аккуратно прихлёбывала. На лице никаких эмоций, так, лёгкая заинтересованность.

— Ну, — не выдержала Вика, — что скажете?

— Да что тут можно сказать, голубушка, — доброжелательно проворковала Темникова, — с жопой это вы да, обмишурились, прямо скажем. Очень, с вашей стороны, неосмотрительно.

— С какой жопой? — опешила девушка, — а, нет, я о другом...

— Лизкину могилу, стало быть, раскопали, — голос Галины Ивановны неуловимо изменился. Исчезла ироничная дурашливость, наигранное скоморошничанье. Появилась задумчивая серьёзность. И взгляд изменился. Темникова будто бы в глубину заглянула, в память.

— Ага! — обрадовалась Вика, — значит, вы что-то об этом знаете.

— Голубушка Виктория Дмитриевна, вы помните, что на надгробии написано? — Галина Ивановна даже в кресле выпрямилась и как-то сверху вниз глянуть исхитрилась, — Вот именно — «Память за верность». Это Лизке было обещано, а Темниковы свои обещания всегда выполняют.

"Вот и что это сейчас было, — смутилась журналистка, — столько пафоса, высокомерия, но как-то настолько натурально, естественно, что даже не обидно. Вот интересно, это у них в генах заложено? Какая-то селекция особенная?«

— Значит, её звали Елизавета Темникова? — поспешила вернуться к интересующей её теме Вика.

— Паф-ф, — фыркнула княгиня, — с чего вдруг Темникова? Не слишком ли жирно будет?

— А кто тогда?

— Синица. Лизка Синица — сенная девка князя Александра Игоревича.

— Как это — сенная? — не поняла Вика, — В смысле, от слова «сено»?

— В смысле от слова сени, — поморщилась Галина Ивановна, — ну прихожая, если вам угодно.

— А сенная девка — это кто?

— Пусть будет горничная, — махнула рукой Темникова.

— Горничная, — разочаровано, — протянула Вика, — а я думала...

— Именно так, — кивнула Галина Ивановна, — но, я надеюсь, вы понимаете, зачем молодому и холостом княжичу нужна симпатичная горничная.

— Понимаю, — подтвердила девушка и отчего-то смутилась.

— Да будет вам, Виктория Дмитриевна, дело-то — житейское.

— Угу, — согласилась та, конечно. А почему тогда её похоронили на семейном кладбище и откуда перстень? Это ведь перстень Елизаветы, правда?

— Правда, — подтвердила Темникова, — перстень это подарок.

— От кого? — вытаращилась Вика.

— Ну так от императрицы же. Лизке.

— Офигеть! — заключила журналистка, — подарок от императрицы служанке!

— Не совсем так, — возразила Галина Ивановна, — Лизка не служанка была, а крепостная, просто взяли её в «люди» прислуживать в поместье, вернее, молодому княжичу. Но она заслужила, уж поверьте. Да и потом, голубушка Виктория Дмитриевна, у вас есть собака?

— Нет, у меня кошка, — растерялась журналистка.

— Не суть! — отмахнулась Темникова. — так вот, вашей кошке я куплю противоблошный ошейник, красивый, розовый, — с удовольствием проговорила княгиня. — Так как вы думаете, голубушка, кому это подарок будет, вам или кошке?

— Мне? — неуверенно предположила Вика.

— Разумеется вам, моя милая. Поскольку на вашу кошку мне откровенно говоря... Впрочем, ладно.

Ну, а в могиле это добро оказалось, поскольку Лизка все эти стекляшки блестящие страсть как любила. Ей нужно было с фамилией Сорока родиться, а не Синица. Холопка, что с неё взять?

Вику покоробило некоторое высокомерное пренебрежение, прозвучавшее в словах Темниковой. Подумалось, что и о ней при случае княгиня выскажется подобным образом. Но она быстро отогнала деструктивные мысли и вернулась к интересующей её теме.

— А пистолеты зачем, она что, стрелять любила?

— Не то чтобы любила, но стреляла, да, было такое. А зачем они там? Так, Темниковы, всё же Чингизиды. И хоронить воина с оружием древний обычай. Наш род иногда ему следовал, несмотря на принятие православия.

— А Чингизиды — это кто? — запуталась Вика, — Вы же — Темниковы, вроде?

— Вот же, — Галина Иванова даже руками всплеснула, — поколение ЕГЭ! — и добавила что-то неразборчиво. То ли упаси Господь, то ли горите в Аду.

— Чингизиды, голубушка, это потомки Чингисхана, может, приходилось слышать о таком? Ну, а вдруг, случайно.

— Конечно, — решила не обижаться журналистка. — Только ведь от ига вроде избавились, праздник не так давно ещё был.

— Был, — согласилась Темникова, — как же без праздника. Только многие рода здесь остались и титулы от русских князей получили. А уж Чингизиды то и подавно. Те же Аничковы, Касимовы. Да что там, даже Иоанн Васильевич Грозный, наш царь, по некоторым данным тоже Чингизид [3].

— Да бог с ним, с Иваном Васильевичем, — затрясла головой Вика, — я так и не поняла, кем на самом деле Елизавета Синица была? Горничной, воином или попросту любовницей князя?

— Да всем вместе и ещё много чего в довесок. Скажем так, нечто среднее между секретарем, личным помощником ну и попросту доверенным лицом.

— Однако... — Вика отхлебнула из чашки и поморщилась — остывший кофе неприятно горчил. К тому же страшно хотелось курить, но она не рискнула прерывать беседу.

— Знаете что, голубушка, а пойдёмте-ка мы с Вами на кухню. Там и разговор душевней и перекурить можно, — от Темниковой, похоже, не укрылись гримасы девушки.

Кухня оказалась под стать комнате и также гармонировала с хозяйкой — светло, просторно, функционально. Галина Иванова запустила кофемашину и поставила перед Викой прозрачную пепельницу.

— Спасибо, — искренне обрадовалась журналистка, выуживая тонкую сигарету из пачки, — думала, у Вас не курят.

— Так, всегда ведь можно спросить. Правда?

К удивлению журналистки, себе Темникова достала сигару из деревянного ящичка и, клацнув изогнутыми ножницами, привычно раскурила её.

— Что? — почему-то смущённо, будто оправдываясь, пробормотала она, — это же настоящие «Cohiba» — просто не могу удержаться.

Вика не стала заострять внимание — предчувствие говорило ей, что иначе существует риск получить развёрнутую лекцию о том, почему «Cohiba» лучше остальных сигар и чем настоящие отличаются от ненастоящих.

— И всё же что там насчёт Елизаветы, — поинтересовалась она.

— Вы, голубушка, мне вот, что скажите, — Галина Ивановна не торопилась отвечать, — о чём, собственно говоря, будет Ваша статья?

— Ну, если в общем, то о роли женщины в восемнадцатое веке.

— Давайте, всё же не в общем, давайте в частности.

— Господи! — Вика наконец-то поняла, что от неё хотят услышать. — Да, о Лизке статья будет, только о Лизке.

— Добро, — согласилась Темникова, — о Лизке можно. Только учтите, голубушка, одно упоминание нашей фамилии и я привлеку за клевету и вас, и ваше издание. Поверьте, ресурса у меня на это хватит.

Вика поверила. Очень уж княгиня была убедительна.

— Знаете, — продолжала Галина Ивановна, — а ведь забавно выходит — Темниковых вспомнили только из-за того, что мы пообещали помнить Лизку.

Вика покивала — дескать, да, забавно.

— А надгробие, так, а какой ещё символ верности придумать можно?

— Лебедь, — зачем-то брякнула девушка, на что получила скептический взгляд, — Ну да, простите, не подумала. Значит, князь Темников так отблагодарил её за службу.

— Не он, — покачала головой княгиня, — его жена — Ольга Николаевна.

— Жена поставила памятник любовнице мужа? — удивилась Вика, — тогда скульптуру собаки можно и по-другому воспринимать.

Темникова лишь развела руками — мол понимай как хочешь. Посидели в тишине, покурили. Галина Николаевна ещё кофе сварила.

— Невозможно рассказать о Лизе, не рассказывая об Александре Игоревиче, о том, каким человеком он был и чем известен.

Вика всем телом попыталась изобразить предельное внимание.

— Знаете, если задаться целью и тщательно перерыть архивные записи, официальные я имею в виду, то вполне можно сложить мнение о личности князя. Начать с того, что в возрасте тринадцати лет, Саша, как тогда говорилось, взял первую кровь. Убийство, имеется в виду, — видя недоумённый взгляд журналистки, пояснила Темникова. — На карету, где он ехал с матерью и сестрой, напали. Людмила Михайловна — его мать и Арина Игоревна — соответственно, сестра, погибли. Александр же был ранен, однако смог застрелить одного из нападающих и помочь подоспевшему князю расправиться с остальными.

Князь Игорь, вероятно, был очень привязан к супруге, поэтому, несмотря на то, что был ещё далеко не стар, так больше и не женился. И в отношении сына повёл себя странно. Нет, мальчик ни в чём не нуждался и учителя ему нанимались лучшие из тех, что были на тот момент. Но вот в родительской любви он, скажем так, был ограничен. Игорь Фёдорович приставил к нему дядьку, воспитателя, имеется в виду, да и отослал в родовое имение. Управление имением, вот, кстати, тоже было передано сему недорослю. То есть мальчик в своей вотчине творил, что хотел. Именно тогда он и подобрал себе Лизку и из прихоти взялся обучать её, как дворянку. Ну и как телохранительницу заодно.

Где-то в семнадцать лет его своеобразное заточение закончилось и княжич Александр Игоревич Темников был вызван в столицу и представлен ко двору императрицы Елизаветы Петровны. Там же он сошёлся c компанией таких же высокородных оболтусов — золотой молодёжью, если угодно. Ну, а развлечения у подобных групп одни и те же во все времена — кутежи, дуэли, любовные интрижки с благородными (и не очень) дамами. Учиться дальше Александр не пожелал, служить не пошёл, хотя уж для кого, но для него место в лейб-гвардии, благодаря папеньке, всегда бы нашлось.

Несколько раз его отлучали от двора из-за громких скандалов, но он всегда возвращался. Во время своих отлучений продолжал куролесить в провинции, там и женился, как принято сейчас говорить, по залёту. Женился на девице из рода, не то чтобы захудалого, просто Барковы ничем особенным и не выделялись никогда. Обычные русские баре — среднего достатка и влияния далеко ниже среднего. Впрочем, на сей мезальянс в Петербурге внимания не обратили — привыкли к эпатажу княжича. Так, руками развели, мол, что выросло, то выросло. Папенька, опять же, не возражал да и благословил молодых.

Беременную жену княжич, уже по традиции, отослал в имение, а сам продолжил развлекаться в столице, ну и в Москву наведывался, не без этого. А Лизка всегда была при нём: и на ассамблеях, и в дороге, и в дому. Вот так вот, как-то, — закончила княгиня свой рассказ и вопросительно взглянула на Вику.

— Э-э, — протянула та неуверенно, — то есть получается, княжич воспитал Елизавету как забавную зверушку, эдакая «говорящая собачка», чтоб перед друзьями похвастаться?

— Разочарованы, — улыбнулась Темникова, — чего-то иного ожидали?

— Ну да, — согласилась Вика, — чего-то такого… Может, не знаю, романтической истории.

— Голубушка Виктория Дмитриевна, помилуйте! Какая романтика меж сиятельным князем и крепостной крестьянской. Мы же не в дамском романе находимся и, слава Господу, не в украинском сериале [4].

— Стоп, — сообразила Вика, — вы сказали «в официальных архивах»? А если в частных?

— Во-от, — благожелательно протянула Галина Ивановна, — вы поняли. Дело в том, что все Темниковы, начиная с родоначальника и до сего дня, всегда служили московским князьям. И без разницы, как они назывались — царь, император, генсек или, вот, президент как сейчас. Всегда. Так пообещал наш передок, а Темниковы…

— Да, я помню. Всегда держат слово.

— Именно, — подтвердила княгиня.

— Расскажите?

В этот раз Темникова говорила иначе. Не отстранённо-фактически, а как-то даже вкусно, азартно и увлекательно. Наверное, она была бы (или была) великолепным лектором, подумалось Виктории. Галина Ивановна рисовала перед журналисткой удивительное полотно восемнадцатого века. Века великих свершений, великих женщин и великих авантюристов.

И на фоне этого полотна гармонично разматывалась история Елизаветы Синицы — крепостной крестьянки, чудным образом влетевшей в княжеские палаты. Ну и, конечно, Темников Александр Игоревич, куда ж без него. Впрочем, надо отдать княгине должное, на фигуре княжича внимание она не заостряла. Даже невзирая на то, что при упоминании предка, голос её наполнялся гордостью.

Вика поражалась памяти Галины Ивановны. Она сыпала датами и событиями, будто студент-отличник, пересказывающий написанный ночью реферат. Темникова не только рассказывала — на своём довольно-таки современном ноутбуке она продемонстрировала фотокопии некоторых документов. К примеру, переписку Ольги Николаевны Темниковой с неким маэстро Франческо[5] по поводу изготовления надгробной скульптуры в виде бронзовой суки, дорогое, надо заметить, удовольствие.

Или вот, судя по всему, финансовый отчёт от некоего Кузьмы Власенко, в котором он плакался, что «девка сия зело косорука и от того зелья огненного порохом рекомого жгёть без меры», собственно, из-за этого, по его словам, перерасход и случился. Ниже была резолюция, начертанная рукой самого княжича, — «сечь дурака на конюшне, покуда не поумнеет, а буде сие невозможным окажется, так до тех пор, как в воровстве повинится». Темникова пояснила, что юмор ситуации заключается в том, что Александр Игоревич лично обучал стрельбе Елизавету и уж точно знал, сколько пороха она «жгёть».

Вике это не показалось таким уж забавным, но она всё же вежливо похихикала. А что? С неё не убудет.

Единственное, о чём умолчала Галина Ивановна, а Вика не стала заострять внимание, так это то, как умерла Лиза и почему её похоронами занималась Ольга Темникова. «Впрочем, — решила журналистка, — княжич был тем ещё самодуром и вполне мог попросту заставить жену позаботиться о мертвой любовнице».

День уже давно превратился в вечер, когда Темникова закончила рассказ. Была выпита не одна чашка кофе и не одна сигарета выкурена, но статья получалась. Вика это прямо нутром чувствовала, удивительно хорошо получалась. Рогулина, стерва, утрётся. Галина Ивановна выглядела уставшей, но всё также бодро двигалась, помогая собрать разбросанные по комнате заметки.

— Интересно, — уже собираясь прощаться, пробормотала Вика — какой она была?

— Кто? — не поняла Темникова.

— Лиза, — пояснила девушка, — знаете, когда я пишу о человеке, то всегда стараюсь его представить. Так выходит более естественно, реалистично, что ли. Но о внешности Лизы, вряд ли сохранились какие-то записи.

Княгиня стояла молча, разглядывая стену, будто раздумывала, стоит ли говорить то, что на языке вертится.

— Галина Ивановна?! — забеспокоилась Вика. — Вы в порядке?

Ну, а что? Старушке лет уже немало, а она, вон, кофе с коньяком целый день накатывает да ещё и сигара эта. Благо, что одна.

— Всё нормально, — опомнилась Темникова, — нормально. И вы правы, Виктория Дмитриевна, записей таких не сохранилось. Да, наверное, их и не было вовсе. А Лизка…

Лизка — была рыжей.

Примечания:

[1] — Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов — декрет, утверждённый Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих и солдатских депутатов в заседании 10 (23) ноября 1917 года и одобренный Советом Народных Комиссаров 11 (24) ноября 1917 года. Опубликован 12 (25) ноября 1917 года в Газете Временного Рабочего и Крестьянского правительства.

[2] — Князья Темниковы - вымысел автора. И боярский род Темниковых не имеет никакого отношения к героям книги.

[3] - Вполне возможный вариант. Нужно лишь выяснить кто из жён хана Мамая является матерью бека Мансура.

[4] — «Крепостна́я» — украинская костюмированная телевизионная драма Феликса Герчикова и Макса Литвинова.

Не торопитесь осуждать. Ну посмотрела княгиня пару серий. Ну, может, не пару, так что же?! Она на пенсии и имеет право.

[5] — Может быть, даже Ладетти. Об этом история умалчивает.