После той ночи, когда Хелена разорила нашу клумбу с нарциссами, всё вдруг стало не таким, как прежде. Словно её несчастный ритуал погасил во мне любовь к жизни. Ничто меня больше не радовало, ничто не было важно. Моего брата я видеть не хотела, жалобы Виви на новую работу действовали мне на нервы, как и жалобы Тони на бессонную семейную жизнь. Соня и Карла нервировали меня диетическими советами, а один только вид моей матери вызывал у меня желудочные спазмы.
Меня больше не интересовал даже Борис. Наше знакомство вдруг показалось мне смешным и лживым. То, что началось с такого количества лжи, не могло закончиться хорошо. Я перестала отвечать на его письма.
Неделя медленно ползла вперёд, и я как могла сконцентрировалась на работе. Но даже ею я перестала заниматься с душой. Уже несколько дней я не писала статей. Было такое ощущение, что жизнь внезапно утратила все свои забавные стороны.
– Как раз сегодня Ханна пойдёт обёртываться, – сказала Марианна во вторник на редакционном совещании. – Посмотрите ещё раз на её бёдра! Если верно то, что написано в проспектах, то половина их останется на целлофане! – она засмеялась, и Кордула вместе с ней, а остальные посмотрели на мои бёдра, словно увидели их впервые. Я, однако, даже не покраснела – до того мне это было безразлично. Есть вещи и похуже моих бёдер.
Марианна не унималась.
– Смотрите внимательно, – сказала она. – Потому что завтра у Ханны будут бёдра как у меня.
– Так плохо стать всё же не должно, – ответил Бирнбаум и, нахмурившись, перешёл к следующему пункту заседания.
– Что с вами такое? – спросил он, встретив меня позднее в коридоре, когда я шла к парковке. Меня там ждал фотограф, с которым мы должны были ехать в Бергишес Ланд, и я торопилась. Поэтому я просто пожала плечами. Это окончательно разбудило Бирнбаумово любопытство.
– Я уже пару дней не встречаю вас на пробежке, и у вас угнетённый вид, – сказал он. – У вас горе?
– Может быть, весенняя депрессия, – ответила я.
Бирнбаум ухмыльнулся.
– Да, да, – откликнулся он в попытке меня ободрить. – Этот солнечный свет и щебетание птиц выведут из равновесия кого угодно.
– Вы это сказали, – пробормотала я и улизнула в лифт. Прошли времена, когда я избегала лифтов и послушно добиралась по лестнице, потому что так было написано на одной из карточек. Зачем же мне сейчас себя мучить? У меня достаточно неприятностей и без лестниц.
Фотограф, сопровождавший меня на спа-хутор, был старый друг нашего арт-директора Блюме, примерно такой же старый и такой же болтливый. Он звался Клаус Бекер и имел аллергию на цветение. За примерно полчаса пути он чихнул раз семьдесят и поведал мне всё о сенной лихорадке и коньюктивите, что меня абсолютно не интересовало. Использованные носовые салфетки он просто забрасывал на заднее сиденье, а к моим ногам периодически падала сопля. Ко всему этому он ещё и ужасно водил. Он мучил сцепление, тормоз и газ так, как будто у него было два деревянных протеза.
Когда мы в конце концов приехали, я ничего не имела против замеров в помещении, куда господину Бекеру доступа не было.
Я была достаточно закалена пребыванием в студии Басти для прохождения ещё одной процедуры измерения, на сей раз без одежды. Руководительница спа-хутора, персона неопределённого возраста со своеобразно застывшими чертами лица, произвела измерение с огромным почтением, ведь я как редактор «Анники» была в некотором роде ВИП-персоной.
– Я вам обещаю, что это станет для вас незабываемым спа-событием, – сказала она елейным тоном. – И, пожалуйста, зовите меня Клэр.
Хотя я на сей раз была без одежды, мой обхват бедра составил пятьдесят девять сантиметров, на сантиметр больше, чем у Басти. Я сразу заподозрила обман.
– Мне это кажется многовато, – сказала я.
– Вы увидите, по концу процедуры оно станет на несколько сантиметров меньше, – ответила Клэр.
Я сразу ей поверила. В конце концов, клиентки платили многие сотни евро за эту процедуру, и за такие деньги они были вправе получить на пару сантиметров меньше. Бирнбаум хотел юмора? Он получит историю с разоблачениями.
После измерения меня без церемоний обмазали с ног до головы зеленовато-серой тиной, состав которой Клэр ни за что не хотела выдавать.
– Это тайна нашего предприятия, – сказала она. – Вы должны понимать: если вы опубликуете рецептуру у вас в журнале, то подражатели начнут конкурировать с нами. Потому что до сих пор мы были первыми и единственными, кто применяет этот особенный метод. – Она говорила, заворачивая меня во многие слои целлофановой плёнки. Когда она закончила, я выглядела как – ну, как некто измазанный грязью и замотанный в целлофановую плёнку. Я могла лишь как робот сместиться в сторону, где легла на магнитный коврик под инфракрасную лампу и получила болотно-зелёный напиток для расшлаковывания организма. Ароматическая лампа отравляла воздух какими-то сладковатыми миазмами («это иланг-иланг, он будет способствовать вашему расслаблению», сказала Клэр), а из спрятанных динамиков лилась дальневосточная расслабляющая музыка, причём того сорта, при котором всё тело начинает чесаться, а жажда насилия растёт от звука к звуку.
Господин Бекер, увидев меня, разразился смехом. Он не знал, какой опасности подвергает себя.
– Не смейтесь, делайте ваши снимки, – сказала я, протянув к камере декорированный соломинкой и кусочком манго болотный напиток. Естественно, я глубоко пожалела, что Клэр не мазнула мне грязью лицо. Ведь на фотографиях будет сразу видно, кому принадлежит это тело в виде сардельки.
Когда Бекер достаточно наснимал меня, топчан и напиток, я сделала глоток – брррррр, и вылила остаток в фикус рядом с собой. Поскольку он выглядел чудесно здоровым и расшлакованным, я предположила, что я не первая клиентка, которой пришла в голову эта мысль.
Далее Клер подвела меня и господина Бекера к трамплину.
– Полчаса мягких прыжков, – распорядилась она. – Это будет способствовать кровоснабжению, и действующие вещества препарата глубоко проникнут в вашу жировую ткань.
На действующие вещества, глубоко проникающие в мою жировую ткань, господин Бекер потратил целую плёнку, а я тем временем вместе с целлофаном и тиной прыгала как робот. В мыслях я сформулировала пару ядовитых предложений, чтобы расплатиться с Клэр за те унижения, которым она меня подвергла.
– Чудесно, – наконец сказала она. – Теперь мы можем развернуть вас и подготовить к первому походу в сауну.
В сауну господину Бекеру хода не было, хотя Клэр сказала, что ничего против не имеет. Ну, хоть мне моя судьба и стала немного безразлична, но всё же не настолько, чтобы позволить господину Бекеру снимать меня в сауне. У него и так было достаточно возможностей сфотографировать меня в унизительных ситуациях: я была снова обмакнута в грязь, Клэр обработала меня щётками, потом я села на эргометр, выглядя при этом как целлофановая фрикаделька, а затем меня, прикрытую одним полотенцем, положили в постель из кубиков льда.
Когда я уже во второй раз пошла в сауну, зазвонил мой мобильник. Это был Алекс, мой бывший друг, которого я хотела свести с Карлой – до того, как мне стало всё безразлично.
– Где тебя черти носят? – спросил он. – Я с точностью до минуты пришёл к тебе на работу, а тебя нет. Твоя коллега сказала, что ты как раз предпринимаешь что-то против своих бёдер. Что это значит?
– Ох, я совершенно забыла о нашей договорённости, – ответила я, но по сути дела мне это было совершенно безразлично, потому что сейчас мне было безразлично абсолютно всё. – Извини, пожалуйста!
– От твоих извинений никакого толку, – недовольно сказал Алекс. – С кем я теперь пойду обедать?
– Как насчёт Карлы? Её бюро через две двери от моего.
– Нет, у меня нет никакого желания обедать с кем-то, кто будет всё время поглядывать на соседний стол.
Ну нет так нет. Меня всё это не касается. Пускай люди сами заботятся о своей личной жизни.
– Алекс? Здесь плохой приём. Наверное, из-за температуры.
– Я ещё здесь, – сказал Алекс. – Слушай, проблема решена. Твоя коллега Марианна любезно вызвалась показать мне милый ресторанчик по соседству.
– Нет! – закричала я, и на короткий миг ко мне вернулась вся моя энергия. Так безразличен Алекс мне всё же не был. – Только не Марианна! – кричала я, нисколько не беспокоясь, что она, возможно, слышит каждое слово. – У неё герпес. И сифилис. И спид. И отвисшие груди. Она может спокойно закинуть их за плечи.
– Я, собственно, хотел с ней только пообедать, – напомнил Алекс.
– Последний, кто с ней пообедал, сейчас платит колоссальные суммы на её содержание, – сказала я. – Алекс, поверь мне, это анаконда. Пригласи Карлу.
– Окей, – сказал Алекс. – Ты победила. Я спрошу твою подругу Карлу. Но если она опять начнёт флиртовать с типом за соседним столом, я просто встану и уйду.
Я выползла из сауны с чувством некоторого облегчения, несмотря на то, что с Марианной я, похоже, разругалась до конца жизни.
Клэр настояла, чтобы я выключила мобильник до окончания процедуры.
Трамплин, эргометер, сауна, ледяное ложе и постоянное раз- и завёртывание меня хотя и не расслабили, но зато совершенно истощили, да так, что в самом конце я попросту заснула на своём магнитном коврике, запеленатая в километры белой ткани.
Когда я проснулась, Клэр снова меня обмерила. И смотрите, сейчас моё бедро было всего лишь пятьдесят два сантиметра в обхвате. И обхват бёдер ужался до ста четырёх. Ну что, разве это не сенсация? Клэр была вне себя от радости и удивления.
– На семь сантиметров меньше, – вскричала она. – Я уверена, что ваших читательниц это ошеломит так же, как и вас!
– Да, совершенно точно, – сказала я. А как была бы ошеломлена сама Клэр, прочитай она, что я перед этой встречей собственноручно измерила себя и что мои результаты серьёзно отличались от её первых измерений!
Но она не догадывалась, и мы расстались по-дружески.
– Рекомендуйте нас, – сказала Клэр, на что я ответила:
– Ну конечно же! – как лживая змея.
По дороге в город я решила сегодня опять не бегать, а вместо этого позволить себе большую порцию картошки фри с майонезом. Я решила, что честно это заслужила. Кроме того, я пережёвывала каждый кусок тридцать раз.
Когда я наконец пришла домой и тихо пробиралась по коридору, до меня донёсся запах ароматических палочек, которые мама зажигала здесь ежедневно, чтобы очистить атмосферу. Она действительно не жалела усилий, чтобы на свой лад убрать все следы пребывания Хелены. Она жгла ароматические палочки, расставила повсюду розовый кварц и горный хрусталь, освещала комнаты лампадками, и, по всей вероятности, обрызгала все углы святой водой. Но ничего не помогало. Атмосфера была безнадёжно отравлена, и впервые в жизни я не чувствовала себя призванной вернуть в дом гармонию. Меня оставило равнодушной и то, что впервые за двадцать лет в браке мамы и Йоста назревал кризис. И я абсолютно не злилась из-за того, что Филипп после происшествия в пятницу продолжал сидеть в своей комнате, полный раскаяния и жалости к себе, а мама квохтала вокруг него как наседка.
Мне надоело быть ароматической палочкой нашей семьи – улаживающей ссоры, решающей проблемы толстой молодчиной Ханной – с этим было покончено. С матерью я все эти дни говорила только в самых необходимых случаях, а с Филиппом вообще не разговаривала. Дверь в его комнату была открыта нараспашку, и когда я пробиралась к себе, я невольно бросила туда взгляд. Это было ошибкой, потому что они, казалось, только этого и ждали: с кровати на меня большими, грустными глазами смотрели мои брат и мать.
Это почему-то переполнило чашу моего терпения.
– Снова провёл утешительный день в постели, Филипп? Тебе удалось с маминой помощью дотащиться до туалета? И можем ли мы тебя поздравить за то, что ты почистил зубы? Но – ох! Что я вижу? Ты действительно себя преодолел и смог втиснуть в себя кусок шоколада? Чудесно! Мама наверняка ужасно тобой гордится!
Взгляд Филиппа стал ещё печальнее, если такое возможно, а мать протянула ко мне руку в драматическом жесте.
– Ханна, – сказала она. – Подожди… – но я уже вышла и с треском захлопнула за собою дверь.
В моей комнате за компьютером сидел Йост. Он периодически выходил отсюда в интернет. У него самого компьютера не было, поскольку эти «чёртовы аппараты», по маминым словам, перегружали атмосферу помещения своими лучами. Ха-ха-ха, какая шутка!..
– Ну, хороший был день?
– Наверное, лучший, чем у тебя, – ответила я. – Но тем не менее довольно поганый.
– Через три недели начинаются выпускные экзамены, – сказал Йост. – Я им сказал, что если мой сын до выходных не выберется из постели и не начнёт учить, то я перееду в гостиницу.
– Отлично, теперь у них на одну причину больше жалеть себя.
– Я серьёзно, Ханна. Я больше в этом не участвую. – Йост поднялся. – На этот раз всё зашло слишком далеко. Кстати, тебе пришло письмо от некого Бориса. Я, конечно, его не читал.
– Мог бы спокойно прочитать,. – В письмах Бориса содержалось в основном одно и то же: он беспокоится, что я уже несколько дней не пишу, и не случилось ли чего. Я ни разу не ответила. Было неплохо, что для разнообразия кто-то беспокоится и обо мне.
– Если ты уедешь, то я тоже буду искать себе квартиру, – сказала я. – Может, будем искать вместе?
Йост улыбнулся.
– Я всё ещё надеюсь, что до этого не дойдёт.
Когда он ушёл, я села за стол и открыла письмо Бориса.
Создано: 03.04 13:29
Получатель: <Фея33а>
Отправитель: <Борис68>
Тема: Это не шутка
Фея,
кое-что произошло, и мне надо непременно поговорить с тобой лично. Пожалуйста, объявись, если ты жива.
Что-то в его словах затронуло моё очерствевшее, завёрнутое в целлофан сердце. Бедный Борис. Он же не виноват во всех тих ужасных вещах, которые произошли. Я вздохнула и кликнула на «Ответить».
Создано: 03.04 20:15
Получатель: <Борис68>
Отправитель: <Фея33а>
Тема: Re: Это не шутка
Я жива, Борис, прости, что так давно не давала о себе знать. Но у меня были действительно серьёзные причины. Что случилось?
Создано: 03.04 20:18
Получатель: <Фея33а>
Отправитель: <Борис68>
Тема: Re:Re: Это не шутка
Я влюбился в тебя, вот что случилось!
Мне нужно срочно с тобой увидеться, чтобы прояснить пару основополагающих вещей. Как можно быстрее.
Б.
Я уставилась на дисплей. Снова проблема, которую я не могу решить. Но разве у меня из-за этого должно быть чувство вины? Нет, с этим покончено навсегда.