Чужая свадьба

Глава 7

Боже, укрепи мое слабое сердце.

Если она не леди Агата Уайт, то кто же она?

Зачем кому-то было нужно подменить ее?

Эллиот задумчиво провел рукой по волосам. Прошло столько времени с тех пор, как женщина производила на него такое впечатление… Он сжал руку — и тотчас же увидел свои смуглые пальцы лежащими на ее кружевном платье. Он чувствовал в ладонях ее талию, как и тогда, когда снимал ее со стены. Он слышал ее смех, видел улыбку на ее губах, наслаждался благоуханным теплом, исходившим от ее кожи…

Эллиот встряхнул рукой, словно пытался сбросить ощущение ее присутствия. Она не могла быть самозванкой, грязной мошенницей.

Он лихорадочно искал какое-то другое объяснение ее странному поведению.

Возможно, эта женщина заключила пари. Он хорошо помнил дни своей молодости и знал, что в свете такое вполне вероятно, от скуки или из озорства, а может, того и другого, кто-то поспорил, что она не сможет изобразить леди Агату. Возможно, этим кем-то была сама леди Агата. Или она действительно была леди Агатой, неисправимой оригиналкой. То, что ему приходилось слышать о ней, подтверждало

Это. И могло бы объяснить, почему временами светская дама вдруг переходила на уличный жаргон. Но не объясняло, почему она не сменила платье.

Даже самые странные из знакомых ему женщин предпочли бы умереть, нежели оставаться после приезда в дорожном платье.

А как объяснить ее молодость? Ибо никакие на свете мази и помады не могли придать легкости походке старой девы, фарфоровой белизны белкам ее глаз или блеска ее волосам.

И наконец, самое убедительное — как объяснить то, что леди Агата явно не знала, что ее родная бабушка, восьмая дочь простого ирландского землевладельца, благодаря разумному браку и безупречной репутации стала одной из фрейлин королевы Виктории?

Было очевидно, что гостья подумала о каком-то позорном поступке, совершенном ее бабушкой…

Чего никогда не было.

Он упомянул о ней, потому что, несмотря на то что она начинала с такого же скромного положения, как и Анжела, бабушка леди Агаты достигла того, что не только была принята, но и стала весьма влиятельной фигурой в высшем обществе. Не было даже намеков на какой-либо скандал. Она славилась своей добродетелью. В ее жизни не было ничего, что можно было бы назвать «чем-то страшным».

Итак, приехавшая к ним дама не могла быть леди Агатой. Она самозванка.

Разве нет?

С застывшим лицом сэр Эллиот направился от конюшен к дому. Завтра он телеграфирует в Лондон и начнет наводить справки. Он понимал, что ответа придется ждать. Тем временем он будет безотлучно находиться рядом с этой леди.

Кем бы она ни была.

Широко раскинув руки, Летти упала на постель и утонула в пуховой перине.

Фейген, которого так грубо разбудили, заворчал, но тут же снова улегся.

Летти взглянула на каминные часы. Два часа ночи, а она только что закончила распаковывать вещи леди Агаты. После вечерней прогулки с сэром Эллиотом она была слишком возбуждена, чтобы думать о сне. Она удовлетворенно оглянулась вокруг.

По всей комнате были разбросаны платья и ткани, некоторые еще в рулонах, другие завернуты в папиросную бумагу: тончайший батист, толстая гладкая парча, переливающийся шелк, плотный блестящий атлас, шуршащий крепдешин и воздушный муслин, ткани с золотыми нитями и тафта, муар и тюль. Разнообразие потрясало. А оттенков и не пересчитать!

Летти даже не подозревала, сколько существует оттенков белого цвета. Она развернула жесткий блестящий жемчуж-но-белый шелк и белый, мягкий, как голубиное перышко; сверкающий, как алмаз, снежно-белый и белый цвета старой слоновой кости.

Плотный шелк — белый, как мел, и тонкий белый, как молоко. Серебристо-белый и белый с холодным алебастровым оттенком.

После тканей она принялась за сундуки. Она извлекла из них множество аксессуаров — все, что только могла пожелать женщина. Там были лайковые перчатки разного цвета с четырьмя или шестью пуговками, шелковые чулки, такие тонкие, что казались прозрачными, шелковые кисточки для шляп и птичьи перья для причесок, боа и шарфы, пояса и ленты.

На нижнее белье леди Агата тоже не поскупилась. По всей комнате были расставлены открытые коробки с богато расшитыми интимными частями туалета; подушечками и турнюрами для бедер, сорочками и корсетами, подчеркивающими грудь. И еще там были нижние юбки, прелестные, с мягкими складками, созданные разжигать воображение тех, кому удалось увидеть украшенный рюшами и оборками подол.

Мать Летти упала бы в обморок от восторга. Вейда всегда говорила, что остается в распоряжении ее милости потому, что за ее талант хозяйка разрешает Летти учиться вместе с собственными детьми. Но Летти подозревала, что причина, по которой Вейда мирилась с грубым обращением и жалким жалованьем, скрывалась в другом: леди Фоллонтру предоставляла ее матери полную свободу воплощать идеи, возникавшие в ее голове.

Несмотря на все ее недостатки, а их было множество, леди Фоллонтру обладала двумя достоинствами: она сразу понимала, что перед ней гений, и ей хватало ума не мешать ему. Кто бы еще позволил такому ничтожеству, как Вейда, шить из дорогих тканей то, что ей хотелось? Уж точно не хозяева мюзик-холлов с их дешевым хлопчатобумажным бархатом и еще более дешевым ситцем.

Но именно этим и кончила Вейда — как костюмерша-швея второсортного мюзик-холла. Хотя театр и его актеры не всегда были второсортными, из чувства солидарности подумала Летти. Когда леди Фоллонтру наняла «Потрясающего Алджернона» в качестве дивертисмента на один из своих «домашних вечеров», он был на вершине своей карьеры — красивый, гибкий очаровательный фокусник.

Леди Фоллонтру оказалась не единственной, кому он понравился. Вейда, едва взглянув на Потрясающего Алджернона (настоящее имя — Альфи Поттс), влюбилась второй раз в своей жизни. На этот раз с более удачным результатом.

Вейда всегда говорила, что дочка была радостью ее жизни, — а Вейда Поттс во всем была искренней, — и, честно говоря, Летти оказалась единственным подарком судьбы, который она получила от отца Летти, виконта Нэпира.

Через двадцать четыре часа после представления Альфи, — что это было за представление, Летти так никогда и не решилась спросить, — Вейда ушла от леди Фоллонтру.

Что было дальше, как любят говорить рассказчики, принадлежит истории. Альфи и Вейда поженились, и мистер Поттс с готовностью взял на себя роль отчима. Все трое переехали в Лондон, где с тех пор и жила Летти, выросшая за кулисами, позади сотни красных занавесей, где ее убаюкивали скабрезными песенками и обучали множеству хитростей театральной жизни, как законных, так и не очень.

Потом, шесть лет спустя, Вейда простудилась, и простуда перешла в пневмонию. Она умерла. Альфи, сломленный горем, ушел со сцены. Вейда это не одобрила бы. Вейда Поттс ненавидела слабость и мягкосердечие. «Лучше сильная спина, чем мягкое сердце», — говорила она и, даже лежа на смертном одре, прохрипела: «Не плачь, Летти. Слезы — для слабых, а слабые не выживают».

Летти отказалась покинуть Лондон вместе с Альфи. Она была неплохой певицей и, что бы ни говорили невежественные критики, неплохой актрисой. Ее стали замечать те, кто мог бы помочь девушке.

Например, Ник Спаркл…

Летти перевернулась на живот, отгоняя прочь мысли о Нике и своей ошибке, связанной с ним. Она задумчиво смотрела на это море дорогих тканей. О, какие вещи могла бы сделать из них ее мать!

Летти улыбнулась.

Вейда не была святой, и, видит Бог, Летти тоже. Но мат! и дочь были близки друг другу.

Особенно с той поры, когда в их жизни появился Альфи. Он связал их, они стали семьей.

Прошло слишком много времени с тех пор, как она навещала отчима. Может быть, когда она избавится от Ника, то сможет приехать к нему в его маленький деревенский домик. Альфи сказал, что дверь для Летти всегда открыта. С другой стороны, она не собиралась появиться в доме отчима со всеми своими бедами. Можно уехать куда-нибудь в другое место. Скажем, во Францию…

Для этого нужны были деньги. Их можно было получить за несколько этих платьев и побрякушек. Если найти покупателя. Летти села.

Прежде всего было необходимо, чтобы эти люди продолжали верить, что она — леди Агата. В особенности сэр Эллиот. А это означало, что надо показать себя. Она взглянула на свое когда-то красивое платье. Кружево вытянулось, на чехле появились пятна. Его больше нельзя было носить. Летти вздохнула. Нет покоя для недобрых людей.

Она посмотрела на безмятежно спящего Фейгена. Бедный дурачок как забрался на кровать, так и не слезал с нее. Уж лучше бы ему не привыкать к роскоши, подумала она.

Хотя вряд ли кто-то из собачьего племени заслуживал хорошей жизни больше, чем он.

Она не могла бы сказать, как они с Фейгеном подружились. Наверное, судьба свела их. Однажды ночью после своего выступления Летти вышла из третьеразрядного мюзик-холла в темный переулок и увидела, как несколько мальчишек мучают собачонку. Они загнали песика в угол. Больше всего на свете она ненавидела, когда какое-то существо загоняли в угол.

И тогда Летти, размахивая кулаками и, главное, крича во всю силу своих необычайно развитых легких, накинулась на них. Опасаясь появления полицейского, мальчишки разбежались. Собачонка вбежала вслед за своей спасительницей в мюзик-холл. С тех пор Фейген всегда был с ней. Летти не считала себя его хозяйкой, не чувствовала особой ответственности за него. Он просто был рядом, и все.

— Ладно, — проворчала она. — Пока мы не вернулись в Лондон, можешь считать, что ты официально в отпуске. Но не очень-то привыкай к хорошему, паренек, потому что все это временно.

Она встала и взяла корзинку для рукоделия, найденную в одном из сундуков.

Покопавшись в ней, извлекла ножницы, иголки и нитки. Затем оценивающим взглядом посмотрела на платья, выбирая то, которое требовало наименьшей переделки для ее менее высокого роста и более пышной фигуры.

Она остановилась на белом муслиновом платье с юбкой в горошек и корсажем, отделанным черным бархатом. Приложив его к себе, посмотрела на свое отражение в большом трюмо. Очень мило. По самой последней моде. Или будет таким, когда она ушьет талию. Увидев ее в этом платье, сэр Эллиот и не взглянет на свою бывшую невесту.

Ну, она допускала, конечно, что он взглянет на Кэтрин Бантинг. И скажет несколько слов. Пригласит на один-два танца. Ибо он джентльмен, а джентльмены всегда уделяют одинаковое внимание всем знакомым дамам. И даже, если бы он этого и хотел, джентльмен никогда не позволит себе монополизировать какую-то одну даму.

Но, улыбнулась Летти, кружась в развевающихся юбках, будет захватывающе интересно, если он это сделает!