Вылетаю с кухни пулей. Лёд в мисочке немного подтаял, но менять на новый я не стала. Все так увлечены праздником, что даже не обратили внимание на наше долгое отсутствие. Только жена Антона смотрит на меня как-то странно. Мысленно радуюсь, что он не зашёл в гостиную следом за мной и сажусь за стол.
Евочка в восторге от детского шампанского. Сидит довольная с бокалом, прям как взрослая. А мама рассказывает ей, как правильно загадывать желание под бой курантов. Помню, мы тоже с сестрой в детстве жгли бумажку на которой писали желание, кидали в детское шампанское или газировку и пили залпом этот пепел. Дочке я такого ещё не позволяла, считая вредным. Но как теперь запретить, если Ева убеждена, что её мечта исполнится только так?
Становится интересным, что она такого загадать собирается. Её письмо Дедушке Морозу я видела. Она настойчиво требовала от того котёнка, страшненькую мягкую игрушку Хаги Ваги и подушку-обнимашку Кот Батон. Пришлось покупать. Кроме котёнка конечно же. Если я не против животного дома, Егор на дух не переносит как собак, так и кошек. Максимум на что он был согласен это рыбки в аквариуме. Но рыбок дочка не жалует.
Антон появляется в гостиной минут через пять после меня. Садится каким-то образом так близко, что его нога прижимается к моей. До боя курантов полчаса. Папа решает сказать первый тост, проводить старый год. И как только он начинает говорить, отвлекая всё внимание на себя, я чувствую это…
Руку неродного брата, ложащуюся на моё колено под столом. Дёргаюсь от неожиданности. Скатерть, конечно, достаточно длинная, чтобы скрыть это действо от гостей. Но всё как-то неправильно. С другой стороны от Антона его жена. Возле меня дочка. Я пытаюсь спихнуть его тёплую ладонь, при этом искренне улыбаясь и кивая тосту отца, чтобы ничем не выдать того, что Жуковский начинает мягко скользить по моему чулку своими пальцами.
Выше и выше. Доходит до края чулка, касается голой кожи, сдвинув вверх платье. Сглатываю ком в горле и гляжу выразительно на Жуковского, всем своим видом показывая, что он перегибает палку. Но мужчине всё равно, он только ухмыляется и продолжает игру.
Тянусь за бокалом вина, чтобы отвлечься, потому что в голове всё туманно, а внизу живота сладко тянет. Тем временем его проворные пальцы ныряют между моих бёдер, оглаживая внутреннюю сторону. И эта ласка тягучая, мучительно медленная.
Я готова убить его после ужина. Закопать в сугробе, пока все будут любоваться салютом. За то, что творит под носом моего поддатого мужа и его не менее выпившей жены. За то, что я так непозволительно реагирую на его прикосновения. За то, что я хочу его так сильно. За то, что мой голод годами сдерживаемый вспыхивает адским пламенем.
Его рука оказывается на влажной ткани моих трусиков. Пальцы поглаживают возбуждённую плоть через кружевную ткань. А я чуть ли не давлюсь вздохом, и сразу же пытаюсь замаскировать его под покашливание.
— Прекрати… — наклоняюсь так чтобы никто не заметил и шепчу Антону на ухо.
— Не сопротивляйся, Ксю, будь послушной. Так намокла. Моя сладкая, мокрая девочка. А ещё говоришь, что не хочешь.
В его глазах дьявольские огоньки и меня это ужасно выбешивает.
— Да что б тебя! — не выдерживаю я.
— У вас всё нормально? — спрашивает вдруг мама.
И я замечаю внимательный взгляд и вскинутые брови сестры, которая точно уже что-то подозревает.
— Всё отлично, тётя Лена. Антону просто не понравился мой оливье, — вру и не краснею.
— Да нет же, Ксюшин оливье как всегда на высоте, — вступает в игру Жуковский. — Но немного пересолен. Влюбилась, видимо, — смеётся он.
— Скажете с Егором тост, дочур? — мама ни о чём не догадывается, как и всегда.
— Нет, мамуль, давай лучше ты, — прошу я.
Мама торжественно встаёт и начинает говорить о том, какой хороший был год, как много они с отцом успели и как она рада что вся семья наконец-то в сборе.
Тем временем, Антон задирает моё платье ещё выше. И я не знаю, чего хочу больше: чтобы он остановился или чтобы продолжал. Теоретически я могу сдвинуть ноги, но практически я раздвигаю их сильнее. Выпрямляю спину, немного подаюсь вперёд, тем самым усиливая эффект от его касаний. А Жуковскому мало, он безжалостный изверг, отодвигает край трусиков, раздвигает нежные складочки, нажимает на жаждущий ласк бугорок так верно, правильно. Скользит по скопившейся влаге, слишком медленно, дразняще. Он помнит, как меня нужно ласкать. Заводит до умопомешательства, так что хочется почувствовать его пальцы в своей мокрой дырочке.
Пусть делает что хочет. Уже нет ни единой мысли сопротивляться. Какой в этом смысл? Будь мы тут вдвоём, я тут же оказалась бы под ним, придавленная к столу и с радостью приняла бы внутри себя большой и красивый член.
— Ты такая хорошая девочка, Ксю, — хриплым голосом шепчет Антон, наклонившись в мою сторону, чтобы для всех создать видимость, как он берёт бутылку коньяка и подливает себе в стакан.
— Остановись. Могут же увидеть!
— Мне плевать. Я хочу тебя, как бешеный. Каждый сантиметр твоего тела хочу. Если желаешь, чтобы я сейчас закончил, пообещай мне продолжение.
— Хорошо, я приду.
Рука Антона мгновенно исчезает из-под платья. И с моих губ слетает разочарованный выдох. До боя курантов десять минут. А я хочу только его.
Пусть нельзя, пусть мы в браках. Пусть мы снова обожжёмся и потерям себя. Я этого хочу. И он хочет тоже.