Цветом света

– Женька, – услышал он за спиной ее тихий голос и обернулся.

Девушка снова чуть не плакала:

– Живой.

Он поцеловал ее:

– Живой, живой, родная… Прости, нам надо поспешить.

– Мне все не верится.

– Знаешь, я тоже до конца еще это не осмыслил.

– Как же тебе удалось?..

– Давай, я потом расскажу, – промычал он, ощупывая пальцами каждый из листков у подножия.

– Ты перекупил Майка?

– Что? Э-э, нет, детонька! Майк – это, пожалуй, самый таинственный момент в нашей истории. Более того: он настрелял у Яна еще денег и отдал их нам с тобой.

– Не может быть!..

– Может.

Один из трилистников, что ближе к стене, утонул в плоти шкафа, но ничего не произошло. Придерживая его носком ботинка в утопленном состоянии, художник снова попробовал нажимать на желуди у крышки бюро. Седьмой от стены провалился. Дубовая масса легко отъехала в сторону, открывая доступ к сейфу. Евгений опешил и не смог вымолвить ни слова перед здоровенным стальным ящиком – реликвией мировой скупости и осторожности, существующим, но неживым преданием старины.

– Женька, ты – гений! – ахнула девушка.

– Но…

– С этим антиквариатом я разберусь. Буква «е» в алфавите какая по счету?

Лесков взял с конторки лист бумаги и написал на нем всю азбуку, проставив против каждой буквы порядковый номер:

– Шестая.

– Теперь «вэ» – третья, потом – четыре, снова – шесть… – Женя выставляла в каждом окошке сейфа известное число шифра. – Что дальше?

Сообразив, что она делает, Лесков подсказал:

– Пятнадцать, десять, тридцать три.

Но дверца сейфа не открывалась.

– Черт! Он поменял шифр, – Женя закрыла лицо руками.

– Успокойся. Вряд ли он это сделал. Он же любил тебя?..

– Он испачкал мне душу! – вспыхнула Перчик. – Он превратил меня в станок! В автомат с газировкой!.. Он мне деликатно напомнил, кто я такая!..

– Подожди, милая… – художник обнял ее. – Этот парень – скотина, ничтожество, ну и черт с ним. Для нас он – мертв. Но подумай: он действительно испытывал какие-то чувства?

– Да, – всхлипнув, согласилась Женя.

– Значит, пока искал тебя – был невменяем, а с тех пор, как нашел – прошло не так много времени…

– Немного?! – не успокаивалась Перчик. – Я успела состариться!..

– Тихо, тихо, девочка! Прошу тебя!

– Извини, – Женя уткнулась лицом в его грудь.

– Он собирался в Москву – малая вероятность, что вспомнил о шифре.

– Может, он иначе крутил мое имя? «Женя», например, а остальное забил нулями… или… «Перчик»?..

– Не думаю, – Лесков вернулся к конторке и теперь напротив цифр проставил буквы латинского алфавита. – Давай-ка.

Он сам принялся крутить колесики, выставляя в окошках: пять, двадцать один, семь, пять, четырнадцать, девять, один. Дверца подалась и без скрипа отворилась.

– Вот так-то, Юджиния!

– Мама моя!

Внутри сейфа было два отсека. Верхний – маленький – там лежало несколько папок с бумагами, страшно элегантный, в отличном состоянии «Парабеллум» и Женин паспорт. Нижний – тут был снят весь ряд полок и поставлен на попа, а освобожденное пространство занимали два рубенсовских габаритов передвижных чемодана. Девушка схватила паспорт.

– Мой! – счастливо воскликнула она. – Смотри-ка – вторая фотография уже есть. Но без прописки. Черт с ним! – девушка покрутила документом в воздухе. – Сколько за него отвалили Гумбольдту?.. А вот Грек меня не выкупил. Тоже мне: «бензиновый король»!..

– «Бензиновый король»?

– Так Хеллер его называет.

– Точно… Помню: он со старикашкой каким-то разговаривал и обронил… Нет, старикашка обронил. Забавный такой. Как-то его звали… Леонидом Степанычем, кажется…

– На лягушонка похожий?

– Или на Берию.

– И что? – спросила Женя.

– Да нет, – пожал плечами Лесков. – Просто вспомнил. Я вздремнул тогда, они вошли, меня не заметили и трепались о драгоценных камнях…

– О камнях?

– Да, об опалах. Они, я так понял, хотели их откуда-то выкачать, то ли из банка… Ян спрашивал старикашку о человеке из банка… А потом говорили о деньгах какого-то Тушкана… Ташана! Или до этого говорили?.. В общем, что-то такое.

– Про опалы?.. – задумчиво переспросила Женя, – или опалу?

– Не понял…

– Угу. Идем. Хватай картину.

Лесков сдернул с окна занавеску и завернул в нее портрет, а когда обернулся – увидел, что Женя выкатила один чемодан из сейфа.

– Тяжелый, гад!

– С ума сошла? – вскричал Евгений. – Что там?

– Кощеева смерть…

– Что там?

– Послушай, родной, мне задолжали за десять лет. Проценты неимоверно выросли… Если ты не поможешь мне спустить чемодан, я не тронусь с места.

– Женя… – попросил Лесков, но увидел в ее лице полную отрешенность и ничего хищного.

Он подал девушке портрет, выхватил из ее рук чемодан и потащил из кабинета вниз по лестнице:

– Господи!.. У нас и так полно денег!

– Это не деньги, Женя, – сказала она вдогонку, – это страховой полис!

– Страховой?!. Да нас искать теперь вдесятеро упорней будут!

– Будут, – согласилась Женя, – но не нас.

– Черт!

– Я потом объясню…

У выхода ждал Майк:

– Где вы шляетесь? А это что? – он со злостью ткнул пальцем в черный пластмассовый корпус. – Грязное белье?

– Да, – бросила Женя.

– Килограмм на пятьдесят?

– Не меньше, – раздраженно кивнул Лесков.

Майк совсем помрачнел и перекинул взгляд на бархатистый коричневый сверток в руках девушки:

– А там?

– Это тоже мое…

– Дай сюда! – он выхватил у нее картину и размотал тряпку, но, увидев, что там внутри, замер, с минуту простоял немым столбом, потом бережно завернул полотно и возвратил Жене.

– Кажется, теперь я понял тебя, художник.

Искоса взглянул на девушку, и она почувствовала, что этот холодный, страшный человек впервые смотрит на нее не враждебно.

– Идите, – сказал он. – Если вас кто и увидит, то после не вспомнит, какой именно мужчина выходил с женщиной – будут ссылаться на Владика.

– А где он? – оглянулся Лесков.

– В машине.

– Что с ним будет?

– Автокатастрофа… Не все ли равно? Идите, такси ждет. Помнишь, куда сначала ехать? – спросил он Лескова, все еще глядя на девушку.

– К Циммерману… Майк, – окликнул художник. – Спасибо.

Капитан потрепал его за рукав:

– Счастья в личной жизни. Проваливайте.

Евгений выкатил чемодан на лестничную площадку. Девушка обернулась. Прежде, чем двери захлопнулись, перед нею мелькнули не этого мира, беззлобные глаза лесного мальчика, сына егеря.