ГЛАВА 42

Хотя обман воспринимается как нападение на другого, обман — это инструмент эмоционального самоубийства.

Неизвестный

РЕНАТА ВИТАЛИ

Дети с криками выбежали из класса.

Мигрень подкосила мой рассудок, и я заставила себя крикнуть:

— Не бегать, пожалуйста! Пройдитесь! Дилан, перестань толкать Энди, или я отправлю тебя в кабинет директора! — Я застонала и прижалась лбом к доске. — Почему у детей должны быть голосовые связки?

— Рен? Ты в порядке? Обычно ты такая спокойная и невозмутимая. — Тишина. — Рен?!

— Что?! — Я попятилась, глядя в ошеломленные глаза Салли. — О, Боже мой. Прости меня. Я не хотела срываться на тебе… Я в замешательстве.

— Ты учительница второго класса. Думаю, у тебя есть разрешение.

— Спасибо. Просто это была сумасшедшая неделя. — Попробуй прожить сумасшедшую жизнь. — Тебе что-нибудь нужно?

— Один из родителей принес пиццу. — Она указала жестом за спину, хотя комната отдыха находилась справа. — Она в учительской.

— Спасибо, Сал. — Моя слабая улыбка не обманула ни одну из нас. — Я сейчас приду.

— Я сэкономлю тебе пару кусочков. — Она посмотрела на мой, несомненно, изможденный вид. — Хорошо, что сегодня пятница, да?

Ага. Определенно, уморительно.

Я была благодарна, когда она ушла. Я и так едва держалась на ногах. Здравомыслие казалось таким чужим в эти дни, и я жаждала безобразного сеанса плача, как звезда реалити-шоу жаждет внимания. Я посмотрела на часы. До обеда оставалось тридцать минут. Недостаточно времени.

Я подавила слезы, но они не отступали. Одна проскользнула мимо моих ресниц и скатилась по щеке. Потом еще одна. О, Боже. Мое сердце разрывалось так же медленно, как вращается Земля. Я никогда не останавливалась, чтобы дать себе почувствовать это, но я знала, что это происходит, как бы я ни старалась это предотвратить.

Мое тело опустилось на пол. Я притянула колени к груди, уперлась в них щекой и впервые с тех пор, как влюбилась в Дамиана более десяти лет назад, позволила этому случиться. Я позволила себе сломаться. Слезы не сделали меня слабой. Они очистили меня, вытеснив плохие воспоминания, и я смогла сосредоточиться только на хорошем. На той части Дамиана, в которую я влюбилась.

В Техасе я никогда не боялась за свою жизнь. Не из-за моего имени — Анджело был склонен к безрассудным выходкам, которые могли стать опасными в долю секунды, а мое имя не давало достаточно логики, чтобы предотвратить насилие. Нет, Дамиан был моим защитником, даже когда не хотел признаваться в этом ни одному из нас.

Наши свидания в библиотеке спасли мою душу, и одиночество, которое я чувствовала всю свою жизнь, отступило перед ним. Он защищал меня, когда Лора и остальные школьники накачивали меня наркотиками. Мы влюблялись в маленькие моменты — битвы остроумия, крошечные проявления привязанности, твердая вера друг в друга.

Так много для этой веры.

Зазвонил телефон, и я заставила себя протрезветь. Я ответила на звонок, не глядя на определитель номера, и прижала трубку к уху, собирая свои вещи.

— Рената, милая…

Что за…

Мои брови сошлись вместе.

— Папа?

От волнения в его голосе у меня участился пульс.

— Мне нужно, чтобы ты сходила к маме и взяла кое-что для меня, Рената.

Я решила не вмешиваться в их дела, когда ушла от Маман. Я не хотела иметь ничего общего с мафией. Потребуется просто чудо, чтобы вернуть меня обратно — ногами и криками, разумеется.

Я покачала головой, хотя он не мог меня видеть.

— А ты не можешь ее попросить?

— Это запись, малышка. — Он никогда не называл меня так раньше. — Она использует ее, чтобы шантажировать меня. То, что на ней записано, может отправить меня в тюрьму. Ты же не хочешь, чтобы твой папа оказался в тюрьме?

— Папа, это касается только тебя и моей мамы. Я буду благодарна, если ты не будешь вмешивать меня в это.

— Делай, что я говорю, Рената. — Он перестал умолять и вернулся к своему требовательному характеру. Странно, но эта привычка принесла мне облегчение.

И все же я не собиралась терпеть его дерьмо.

— Я больше не ребенок. Ты не можешь отправить меня в Техас в качестве наказания.

Любопытная часть меня задалась вопросом, чем занималась Маман во время своей поездки в Италию. Папа говорил как человек, который держится на волоске. Это было не то, что я привыкла от него слышать. С тех пор я также ничего не слышала о Витали, хотя и не была в курсе событий.

Суровый тон папы ожесточил меня.

— Есть и другие способы наказать тебя. Я знаю, что ты ссоришься с мамой, но она тебе все равно небезразлична. Так что либо ты едешь в Хэмптон и забираешь запись из сейфа, либо я посылаю ударную группу, чтобы она сделала это за меня, и это будет некрасиво.

Должно быть, он почувствовал мою нерешительность, потому что продолжил.

— Дамиано Де Лука.

Я замерла, услышав его имя. Я не настолько заблуждалась, чтобы не понимать, что мне не все равно. Дамиан был моей первой и единственной любовью. Первая любовь — это человек, с которым ты всегда будешь сравнивать всех остальных мужчин. Это человек, которого ты никогда не сможешь забыть, даже если тебе удалось убедить себя в том, что ты уже перешагнула через это.

После Дамиано Де Лука у меня было более дюжины мужчин. Каждого из них я сравнивала с ним, и это разрушало отношения еще до того, как они начинались. Я могла бы продолжать жить дальше, жить в обычном режиме, может быть, однажды даже найти счастье без него. Но я никогда не смогу забыть его. А для этого нужно было любить его каждую секунду каждого дня.

Папа держал меня за шею. У него были все необходимые рычаги, стоило ему только упомянуть имя Дамиана. Его смех прозвучал громко и сухо.

— Ты же не думала, что я не слышал о том, как вы двое влюбились друг в друга, когда я отправил тебя в Техас? — Он насмешливо хмыкнул. — Я это сделал. Я подарил тебе любовь. — Он понизил голос. — Я могу забрать ее так же легко.

Дежавю охватило меня, вернув в коридор в Девилс-Ридж, где Анджело угрожал мне подобным образом.

— Отлично, — выдавила я.

— В сейфе есть видеокассета. Код состоит из шести цифр. Три двустишия. Дата твоего рождения, плюс четырнадцать в каждом двустишии.

Разумеется, код сейфа вытекает из даты моего рождения. У моих родителей был чертовски странный способ показать свою любовь ко мне. Папа повесил трубку, как только я хмыкнула в знак согласия. К тому времени, когда школа закончилась и я поехала из Коннектикута в Нью-Йорк, наступила ночь.

Армия, встретившая меня у подъезда Маман, поразила меня. В некоторых лицах я узнала мальчиков из моей школы в Девилс-Ридж. Они выросли в мужчин и по непонятным мне причинам собрались на вымощенной камнем дорожке Маман. Связной из семьи Романо прислонился к входной двери рядом с Бастиано Романо и Арианой Де Лука.

Я замерла, увидев, кто стоит рядом с Маман. Он стоял рядом с ней, одетый во все черное, черные тактические перчатки и бронежилет. К его телу было прикреплено несколько единиц оружия, в том числе штурмовая винтовка, перекинутая через грудь.

Когда моя машина была припаркована и двигатель заглушен, его взгляд остановился на мне.

— Дама, — прошептала я.

И хотя я знала, что на самом деле он меня не слышит, я также знала, что он все равно меня услышал.

Загрузка...