Данница

Глава 3

Глава третья

— Дорогой мой, на чем держится Мир?

— Мой дорогой, Мир держится на любви.

Из разговора двух умных магов

Ивка

Ивка проснулась на рассвете. Ее разбудил солнечный свет, беспардонно пробивающийся сквозь толстые шторы. Луч скользнул по лицу — и сна как не бывало, хотя торопиться было абсолютно некуда.

Девушка проверила, на месте ли кошель с чеканками, спрятанный под подушку, покрутилась на мягкой перине, погладила пальцами тонкую простыню, натянула на нос пуховое одеяло. Поворочалась с боку на бок и решила вставать. Прошлепала босиком к окну, крепко ухватившись за узкий подоконник, выглянула на улицу. Комнату ей дали на четвертом этаже. Ивка никогда не смотрела вниз с такой высоты. А ведь в гостинице были еще пятый и шестой. Там бы она ни за какие деньги к окну не подошла. А может, и поселиться бы отказалась.

Сквозь давно не мытое стекло были видны несколько ближайших улиц и башни королевского дворца. Центральные улицы в столице были широкие и чистые, мощеные камнем, а крыши дворца плавились золотом, сверкая на солнце.

Гостиница находилась в центре. Несмотря на ранний час, на улицы уже высыпали люди. Внизу проехала лакированная карета с нарядными лакеями на запятках — катил по делам какой-то важный вельможа. Впереди шел, раздувая щеки, мальчик-трубач с прижатой к губам деревянной дудкой. Мелодия получалась резкая, противная. Сопровождал карету отряд стражников верхом на драконах с посеребренной чешуей. Просеменила толстуха, неся в большой корзине на спине горбатого карлика с бритой головой. Пробежал человек в мундире и странной треугольной шляпе с кисточкой. Продавец в лавке напротив выложил на витрине разноцветные хлеба. Белые — из муки, зеленые — из морских водорослей, а красные и совсем непонятно из чего. Рядом лежали пирожные, блюда с кренделями и конфетами в ярких обертках. Прошли два монаха, высокие, худые, голые по пояс, с вытатуированными рунами на спине и груди, прикованные друг к другу за руки тяжелой цепью.

А вот это кто такие? Здоровые, почти с человеческий рост, то ли звери, то ли люди в рыжей шерсти, торопящиеся за повозкой, полной кадушек с солеными грибами. А, ну да, это же лисобои. Живущий в лесах дикий народец. Говорят, когда-то давно один из великих магов, развлекаясь, дал лисам своей провинции способность думать и передние лапы, схожие с руками. И с тех пор они живут в подземных поселках, в норах под корнями деревьев и иногда выходят к городам — обменять лесные дары на нужные в хозяйстве вещи. Бывает, когда на страну нападает черный мор или приходит сильная засуха, лисобоев обвиняют в том, что это именно они наслали порчу. И тогда лесному народцу приходится плохо.

Ивка еще раз подивилась на ажурные, будто вот-вот улетят, башни дворца, выглянула в коридор, попросила прислужницу принести горячей воды.

Гостиница была из дорогих. Сама Ивка никогда бы не могла себе позволить в такой остановиться. Но за все платила королевская казна.

Вчера девушка показала стражникам у городских ворот чеканки и сразу получила круглый медный жетон на кожаном шнурке и приказ после полуденного выстрела пушки никуда не уходить и ждать посланника из канцелярии верховного мага.

Ивка предъявила жетон в гостинице, на которую ей указали, и была встречена с чрезвычайным почтением.

Видно, казна платила за таких как она немалые деньги. Еще бы, ведь среди чеканок Ивки была одна особенная, редкая, королевская. Та, которая могла не только лечить, но и в десятки раз увеличивала силу магических заклинаний. Поэтому и стоила она не один золотой, а десять. Такую чеканку было под страхом смерти запрещено использовать кому-либо, кроме магов царского двора.

Королевские чеканки были редкостью. Даже самые сильные маги Милограда могли создавать не больше одной в год. А магов в Милограде было не так уж и много. В столице Данница Ивка была долгожданным гостем.

Специально для нее гостиничный повар приготовил ужин из жемчужной икры подземной рыбы Йох, языков молодых дракониц и тающих во рту лепестков огненного цветка. А на десерт из королевской кондитерской были доставлены особые пирожные, которые пекли для знатных особ на сносях.

В чистом большом номере, который отвели Ивке, на полу лежал шерстяной Регнаушский ковер, лишь слегка побитый молью, на кровати были постелены простыни с заговоренной золотой нитью, а на стене висело зеркало в человеческий рост.

Служанка принесла ведро горячей воды, медный таз и кусок коры мыльного дерева. Поставила в углу, где пол не был покрыт ковром. Спросила, не нужно ли еще чего-нибудь, и ушла.

Ивка скинула рубашку, распустила волосы, подошла к зеркалу. Вгляделась в свое отражение. Из серебряной глубины на нее смотрела знакомая-незнакомая девушка с маленькой грудью и крепкими, чуть полноватыми ногами. Дома зеркалом служил небольшой полированный кусок металла. Все в нем плыло, двоилось, щеки становились по-хомячьи толстыми, а лоб вытягивался вверх. Лицо напоминало мятую грушу. Это латунное безобразие годилось только волосы перед сном расчесать.

Ивка долго, то приближаясь, то отступая, рассматривала свое отражение, поворачивалась так и этак. И осталась в основном довольна увиденным. Все было на месте, все ладно подогнано. Кожа светлая, талия тонкая, попка круглая. Плечи, правда, широковаты, ну да это от тяжелой работы по хозяйству. Будь она худенькая и тонкая, не справилась бы.

Зубы не кривые, большие глаза серые, нос плосковатый, но аккуратный. Шрам старый на лбу почти незаметен. Волосы хороши: светлые, падают волной. Летом с такими совсем беда — жарко очень. Перед отъездом Ма Оница изрядно их укоротила, чтобы возни в дороге было меньше. Раньше волосы спускались ниже пояса, теперь едва закрывали лопатки. Подстрижены они были неровно, овечьими ножницами, одолженными у соседа. Но в косе было незаметно.

Из Милограда Ивка ушла недели четыре назад, ребенка носила уже месяца три, но живот был по-прежнему плоским. Невозможно было поверить, что внутри у нее зреет, крошечная пока еще, новая жизнь. Тошнота почти прошла. Иногда чуть мутило по утрам, но стоило что-нибудь съесть, и неприятное сосущее недомогание уходило прочь.

Ивка налила в таз воды, тщательно вымыла волосы, прошлась исходившим пеной куском мыльной коры по груди и рукам. Жалко, до спины было не достать. Дома в таких случаях ей помогала Ма Оница или Верика. Ивка брызгала на Верику водой, сестра визжала, махала руками, отряхивалась, как кошка.

При мысли о близких кольнуло сердце. Как они там справляются без нее? Кто теперь стирает белье и одежду? Наверное, Ма Уллика, а ведь у нее больная спина. Да и то только для своих. Приработок семья потеряла. Значит, стало совсем голодно. И картошку с базара теперь некому принести. Ивке-то нипочем было тащить набитый клубнями мешок. И посуду так тщательно, как она никто в доме не мыл. Верика ждет куклу с фарфоровым лицом. В столице наверняка есть лавки, торгующие игрушками. Вот только хватит ли денег.

Когда посланник из канцелярии верховного мага пришел в гостиницу, Ивка была полностью готова. Сидела внизу, беспокойно покачивая ногой в чиненом-перечиненном сапоге. Чистые волосы аккуратно заплетены в косу и перевиты новой красной лентой, щеки отмыты до блеска, передник накрахмален до хруста и отглажен тяжелым чугунным утюгом. Ма Оница всегда говорила: «Главное — это чистота». И Ивка это хорошо помнила.

Посланник оказался на редкость несолидным: щуплым, малорослым в мышиного цвета простом мундире. Лицо в морщинах. Прямо привядший гороховый стручок. Но держался строго и важно, хоть и доставал Ивке только до подбородка.

Низко склонившись, недоверчиво осмотрел медальон, сунул нос в кошель с чеканками, неодобрительно окинул взглядом Данницу, крепко взял ее под локоть и вывел вон.

Днем народа на улице столицы — непроходимая толпа. Просто не протолкнуться. Ивка столько и не видела никогда. От лиц, разноцветной поклажи и ярких одежд рябило в глазах. Без провожатого она бы точно заблудилась. А так шла чуть позади посланника, как козочка на веревке, и вертела в разные стороны головой, только что бубенчиком не звенела.

В просвете между домами выросла высоченная башня из красного камня с двурогой, как шапка скомороха, крышей. Ивка замерла в восхищении. И такое, оказывается, в силах построить люди. Провожатый остановился, сердито скривил рот.

— Это Башня Смери, с которой скидывают вниз государственных преступников? И выше которой нет в королевстве? — догадалась девушка.

Недовольный задержкой посланник кивнул головой, отругал Ивку: «После аудиенции рассматривай город сколько угодно. А сейчас нас в канцелярии ждут».

Глядя на площадку наверху башни, Ивка про себя решила, что если бы такое случилось с ней, то она бы умерла, еще только глянув вниз с такой невозможной высоты.

Ивка еще раз не удержалась, остановилась перед дворцовыми воротами. Больно уж красиво было вокруг.

За ажурными, будто кружевными, чугунными воротами цвели на клумбах невозможно алые цветы, била изо рта каменной рыбы в мраморном бассейне высокая струя воды, а над белыми башнями с золочеными крышами стояло сразу четыре радуги.

Говорили, что выходящий утром на службу дежурный маг первым делом читает заковыристое «радужное» заклинание столько раз, на сколько сил хватает. И по количеству радуг можно определить, насколько могуч этот чародей.

Около ворот и резной парадной двери застыли гвардейцы-гиганты. Каждый раза в полтора выше обычного человека. Лица страшные, только с одной бровью. Каждый в фиолетовом мундире с золотым шитьем и лихо заломленном на правую сторону бархатном берете с оранжевым пером. Большие медные пуговицы на груди и рукавах мундиров горели на солнце. Рядом с каждым гвардейцем стояло по огромному черному псу в попоне с кистями.

Над дворцом вдруг зазвучала музыка, радуги в небе переплелись и закружились, головки алых цветов несколько раз сами по себе закрылись и раскрылись. Мундиры гвардейцев поменяли цвет с фиолетового на синий, а потом на красный. Огромные собаки встали на задние лапы. С одной из башен поднялась стая белых голубей, струя в фонтане метнулась еще выше.

Ивка просто дыхание затаила. Она бы вечно так стояла и смотрела, но проводник уже тянул ее дальше в обход дворца.

Посланник провел Данницу к дальним воротам. Там не было толпы, но гвардейцы так же крепко сжимали пики, а псы скалили желтые клыки. Проводник предъявил охране амулет в виде звезды с изогнутыми лучами. Те расступились, приоткрыли тяжелые створки.

Проводник долго вел Ивку по запутанным переходам с резными потолками и обшитыми светлым шелком стенами. Мимо девушки спешили солидные мужчины в коротких штанах, белых чулках, туфлях с изогнутыми носами и шпагой на боку.

Потом Ивка долго сидела в приемной. Наконец пришел чиновник в строгом синем мундире, спросил у девушки имя, возраст и название улицы, на которой она жила. Все записал в большую учетную книгу невидимыми чернилами. Ивка хотела спросить, зачем записывать то, чего никто не увидит, но постеснялась. Может, тут у всех имеются магические очки? Чиновник ткнул пальцем на страницу, спросил, умеет ли Ивка писать, приказал поставить крестик и со стуком захлопнул обложку.

Потом Ивку проводили в кабинет мага.

За широким столом сидел немолодой, ничем не примечательный человек в белой накидке. Он поднял на девушку светлые, глубоко посаженные глаза — будто рыбку-плотвичку на крючке подержал и отпустил. Ивка моргнула, глаза резануло, как будто туда песок попал.

— Садись, Данница.

Ивка осторожно опустилась на край высокого, неудобного кресла с деревянным сидением.

— Ивкой тебя зовут?

— Да, господин.

Маг свое имя не назвал, да и кто Ивка такая, чтобы королевский волшебник ей представлялся. Маг откинулся на спинку стула, сложил руки замком на коленях, еще немного посверлил девушку взглядом, отчего она совсем сникла, и спросил: «А скажи мне, Ивка, кому ты уже так успела насолить?»

Девушка непонимающе посмотрела на мага.

— Да, вот я тоже удивился. Получил недавно послание с просьбой, а может и не просьбой вовсе, а с приказом, сообщить кое-кому, когда я назначу встречу с Данницей из Милограда. С тобой, то бишь, так как никаких других Данниц у меня уже месяц как не было. Ни просьбу, ни уж тем более приказ, я выполнять не стал. Молоко еще кое у кого на губах не обсохло, а уже туда же, королевским магом командовать. Но вот любопытно мне, что тебя так тщательно кто-то ищет. Так не знаешь, говоришь?

Ивка пожала плечами: «Может, кому чеканка срочно понадобилась».

— Не думаю. Чеканку при известных связях найти несложно, — заскучал маг. — Ну да ладно, Данница, раз ничего интересного ты мне по этому вопросу сказать не можешь — показывай свой товар.

Ивка торопливо высыпала из кошеля на стол оставшиеся восемь чеканок. Одна из них заметно отличалась от своих сестер. И больше была намного, и письмена на ней шли совсем уж замысловатые.

Маг положил чеканку на ладонь, сжал пальцы в кулак. Над столом поплыл розовый дым. Запахло хвоей, осенним дождем, горелой прошлогодней листвой.

Маг разжал руку. Чеканка раскалилась докрасна, руны обуглились и почернели.

— Кто чеканку делал? Уж не Зарев ли?

— Да, — Ивка уже ничему не удивлялась. На то маг и главный, чтобы все знать. — Господин Зарев накладывал чары, а письмена мой Па выжигал.

— Хорошая работа. Приятно с мастерами дело иметь. Давно жду такую. Прямо сейчас и в дело пущу. Известно ли тебе, Ивка, что между Данницами и чеканками за время пути образуется невидимая связь? И поэтому, если Данница рядом с чеканкой будет, когда та работает или, еще лучше, в руки ее возьмет, то волшебной силы в чеканке прибавится. Так что готовься, в помощницы тебя беру.

Маг провел Ивку в соседнюю комнату без окон с выложенными кирпичом, кое-где закоптившимися (будто огонь их лизал) стенами и множеством свечей на полу и на стоящей посреди скамье.

Снял накидку, набросил на скамью. Поставил сверху медную водомерку, налил туда сначала воды, потом молока из кувшина. Резанул по запястью каменным ножом, стряхнул в водомерку несколько капель крови.

Ивка заглянула в мутную воду, но ничего там не увидела.

— Протяни руку.

Маг проколол девушке указательный палец острием ножа. Провел им по чеканке. Накрыл Ивкину руку ладонью. Стал громко, четко выговаривая слова, читать наизусть: «Разгул, раздал, разгон…» Заклинание длилось бесконечно. Продолжая говорить, маг взял у Ивки чеканку и осторожно опустил в водомерку. Серебряный амулет начал таять, пошел пар, вода неожиданно стала кровью. Поплыл во все стороны одуряющий кислый запах.

Кровь снова стала водой, на этот раз прозрачно-родниковой. На дне возникло зеркало. Маг склонился над водомеркой. С серебряного дна на него смотрел совершенно другой человек. С черными гладкими волосами, капризно вывернутыми губами, гладко выбритыми щеками. Маг покачнулся, схватился за края водомерки, произнес хрипло, с трудом: «Великий, склоняюсь перед тобой. Разрыв ширится, Великий. Начались Проникновения. Сила уходит. Что мне нужно делать?»

Морщинистые губы, будто нехотя, разомкнулись: «Не делай ничего. Дай тем, кто должен выполнить свое предназначение. Амулет Первого Данника… Передай амулет…».

Вода пошла рябью. Изображение исказилось, потемнело. Края водомерки покрылись инеем, будто скинутая с места невидимой силой, она упала, расколовшись надвое. Свечи стали стремительно гаснуть одна за другой.

Маг без сил опустился на скамью и зажал голову руками. Пальцы его дрожали.

Он поднял на Ивку налитые кровью растерянные глаза: «Дай другим выполнить свое предназначение». Значит, я, главный королевский маг, остановивший в стране черный мор, перенесший на две данны по воздуху Мертвую башню, уже ни на что не способен? Значит, кто-то другой ему нужнее? И что мне делать с амулетом, который никто не трогал уже лет сто? Ладно, идем, я ведь с тобой еще расплатиться должен.

В кабинете маг открыл дверцы резного шкафа, блеснуло в воздухе яркой молнией потревоженное защитное заклинание. Отсчитал десять золотых. Взял в руки шкатулку черного дерева, открыл. На бархатном подстиле лежала простая серебряная цепочка с красной рубиновой каплей подвески.

Маг приподнял украшение, стал рассматривать его, словно видел в первый раз: «Ну кому, скажите на милость, надо отдать такую опасную вещь».

Неожиданно цепочка выскользнула из рук, упала на пол, слабо звякнул кулон. Ивка быстро нагнулась, собираясь подхватить творение Первого Данника.

— Не смей! — маг попытался оттолкнуть Ивку и не успел. Пальцы уже сомкнулись на тонкой серебряной змейке.

Ивка поднялась и протянула магу цепочку. Но тот даже на нее и не взглянул. Он смотрел на Ивку, и во взгляде его удивление сменилось недоумением, а потом даже испугом.

— Кто ты такая, Данница?

— Да никто, — пожала плечами девушка. — Ивка я из Милограда. Ребенком тяжелая. На четвертом месяце.

— Ивка, значит. Из Милограда. Ты знаешь, что никто, кроме посвященных магов, не смеет дотронуться до этого амулета? Он просто умрет на месте. И тело его обратится в прах. А тебе он доверился. Я думаю теперь, да что там думаю, я уверен, что Великий имел в виду тебя. Не знаю, почему. Не вижу. И пытаться докапываться до сути не буду. Иди сюда.

Ивка, с опаской глядя на украшение, подошла к магу. Тот надел цепочку Ивке на шею. Застегнул замочек. Алый солнечный зайчик, отраженный рубином, побежал по стене.

— Теперь слушай внимательно. Пока он на твоей шее, до него могут дотрагиваться чужие руки. Этот амулет — оберег. Если ты почувствуешь, что звенья цепочки нагрелись, а рубин жжет кожу, это будет значить, что тебе грозит опасность. Ночью или днем, в грозу или снегопад — немедленно собирайся и уходи. Понятно?

Ивка кивнула головой: «Понятно».

Да и что тут было непонятного-то.

Выйдя из канцелярии главного королевского мага, Ивка купила липкой сахарной ваты, потом долго глазела на дворец; дождалась смены караула, когда мимо нее, чеканя шаг, промаршировали гвардейцы, на этот раз в желтых мундирах; а потом углубилась в лабиринт узких, мощеных камнем улочек, таких чистых, будто мыли их корой мыльного дерева и поливали водой. И почти сразу обнаружила лавку игрушек. Поколебавшись немного, дернула за ручку двери. Звякнул колокольчик. Улыбчивый хозяин в расшитом яркими нитками сюртуке поспешил навстречу: «Чего изволит юная барышня?»

В лавке было на что посмотреть. Стояли в ряд игрушечные ружья, сабли и барабаны. Напротив расположились деревянные драконы для юных любителей верховой езды. Сидели на полках плюшевые зайцы, кошки и лисобои. На видном месте выставлены коробки с игрушечной посудой и мебелью. А уж кукол тут было! Просто глаза разбегались. Большие и маленькие. Разодетые в парчу и шелк и в простых ситцевых платьицах. С фарфоровыми лицами и с глиняными. Младенцы и расфранченные дамы. Ивке тут же захотелось выменять на только что полученную цепочку прелестную голубоглазую куклу в белом, расшитом розовым жемчугом, платье и золотых туфельках. И только странные свойства цепочки да страх перед расплатой главного мага удержали ее от этого поступка. В конце концов Ивка выбрала небольшую куклу в пышной тюлевой юбке и попросила подобрать к ней желтые башмачки. Получилось, конечно, недешево. Но покупка того стоила. Никто никогда в жизни не баловал Верику. А Ивке вдруг захотелось.

Ночью в гостинице Ивка проснулась оттого, что рубин сильно жег кожу на груди. Недолго думая, девушка оделась, прихватила мешок, тихо спустилась на первый этаж и выбралась в открытое окно. Нагрелась цепочка — надо удирать. Чего уж тут непонятного.

Маг-У-Терры

«Чем влюбленный отличается от невлюбленного? Что думаю по этому поводу я? Влюбленный отвечает невпопад на вопросы, постоянно улыбается, радостно встречает каждый новый день и готов поделиться переполняющим его счастьем с каждым встречным и поперечным.

Лихорадочное это состояние может не заметить либо тот, кто слишком погружен в свои мысли, либо полный эгоист, не видящий никого и ничего, кроме себя.

Обычно влюбленности подвержены люди молодые, не обремененные постоянными заботами, витающие в некотором роде в облаках, но иногда, как, например, со мной, это случается и в более зрелом возрасте.

Влюбленность может случиться даже и c практичными, серьезными, циничными и трезво смотрящими на жизнь людьми. Тогда неожиданная перемена в человеке особенно бросается в глаза. Некоторые господа презрительно скривят губы, глядя на перемену в соседе. Пусть. Нам до таких господ дела нет. Пусть себе прозябают в серости и скуке, не способные жаворонком взмыть в синее небо. Их можно только пожалеть.

Но продолжим наши рассуждения. Любовь — самое непонятное и самое бескорыстное из всех чувств. Она приходит ниоткуда и исчезает в никуда, как по мановению волшебной палочки, которой, кстати, и на свете-то не существует. Вот только что вы восхищались предметом вашего поклонения, и тут он прямо на глазах превращается в глупую тараканицу. И ничего не поделать.

Ведь если любовь исчезла — ее невозможно вернуть никакими силами. То есть можно, конечно, прибегнуть к ворожбе или заклинаниям. Только поверьте потомственному магу — не будет от этого никакого толку. И счастья тоже не будет.

Вот и сейчас, кто может объяснить, почему душа моя поет от восторга при одной мысли о Меллори, за скорейшую встречу с которой я безоглядно готов отдать несколько лет жизни и половину своих земель в придачу.

Когда я вернусь — вызову на дуэль каждого, кто осмелится сказать, что регина странна или некрасива. Я не бог весть какой боец, можно сказать — никакой. Но вызову все равно. И со шпагой в руках докажу, что я достоин моей прекрасной дамы.

И я обязательно испрошу у Меллори разрешения пригласить самого знаменитого в королевстве живописца написать ее портрет. Повешу его на самое видное место в парадной зале.

С каким умилением думаю я сейчас о дядюшке, ради которого, собственно, и собрался в путь. Просто мечтаю прижать к груди его непутевую голову с волосатыми ушами. Ведь если бы не он, не было бы моей встречи с региной.

По возвращении мы с Меллори будем вместе гулять по уютным дорожкам моего чудесного сада, держась за руки и предаваясь умной беседе. Потом склоняться над древними фолиантами в кабинете моего замка.

А потом… Потом… О нет, о том, что будет дальше, я и помыслить боюсь. Я ужасно суеверен. Злой рок только и ждет, что ты дашь слабину, чтобы вцепиться в горло зубастой пастью.

Не знаю я, как шествуют богини…

Девичий стан, шелками схваченный…

Взяла, отобрала сердце и просто пошла играть…

Сколько строчек приходит в голову. Как жаль, что я не поэт. Сколько прекрасных стихов посвятил бы Меллори.

Для кого-то мир держится на магии, для кого-то — на поворотах ключа Великого Часовщика, для кого-то — на трех глупых драконах. Какие пустяки. Для меня сегодняшнего он держится на любви.

Только на том, что влюбленные краснеют при одном лишь взгляде избранника, на том, как матери подбрасывают в руках младенцев в коротких рубашонках, на том, как гордо ведут к алтарю отцы своих дочерей, а у государей увлажняются глаза при взгляде на карту своих владений.

Кажется, у меня самого сейчас увлажнятся глаза. Все. Хватит бумагомарательства, хватит переживаний и мечтаний. Лучше взять в руки грифельный карандаш и написать регине, как мне хочется ее скорее увидеть. Как я уже успел соскучиться по ней в поездке».

Записки о любви и ее удивительных свойствах, сделанные Магом-У-Терры во время путешествия.

В эту ночь в гостинице Мага-У-Терры покусали клопы. Утром вся спина оказалась в довольно болезненных, зудящих красных пятнах. Хмут от его имени пообещал хозяина испепелить и развеять. Но тот не очень и испугался. Старый плут, наверное, каждый день слышал немало угроз от постояльцев в свой адрес.

В результате уехали рано и без завтрака. Казалось, настроение должно было быть вконец испорчено, а маг сидел в карете, насвистывал веселый мотив и улыбался. Ничто в мире не было важным, кроме регины. А клопы, да шут с ними, с клопами. Дорога и комфорт — две вещи несовместные.

Начало путешествия Маг-У-Терры спланировал очень тщательно. На его пути лежала столица, но заезжать туда маг не собирался. Было бы хорошо, конечно, снова посетить знаменитый на все государство Оперный театр, обойти Башню Смерти, прикоснуться к неприкаянным мертвым душам, выслушать их чаяния и секреты. А то и просто заглянуть в район художников и лицедеев. Потолкаться в пестрой толпе, поглазеть на жонглеров и шпагоглотателей, выбрать для Меллори искусно выделанный серебряный браслет с камнем желудин, изменяющим цвет в зависимости от настроения хозяина. Но по своему положению Маг-У-Терры должен был тогда нанести визит столичным чародеям, а ловить на себе пренебрежительные, а то и вовсе жалостливые взгляды (эко, брат, тебя угораздило. Хорошо, что нас пронесло. Так что, хоть ты и потомственный маг, а нам не ровня), было выше его сил.

А посему направлялся Маг-У-Терры, почесывая покусанную спину, прямо в родной Университет. Подышать вольным воздухом ученого братства, поговорить со знакомыми профессорами, обнять старого друга Фагосея. Вспомнить, в конце концов, такую недавнюю, но уже безнадежно ушедшую молодость с ее пылкой беспечностью и уверенностью в том, что весь мир лежит у твоих ног. Поэтому и был Маг-У-Терры так рад, когда показались на холме надежные, построенные на века кирпичные стены университетских зданий.

Хмут пристраивал в корзины купленные накануне, в предвкушении задушевной беседы, бутылки красного вина, свиные окорока и свежие хлеба. Два стражника, приставленные к магу Меллори, со скуки считали проходящих мимо симпатичных девиц, а кучер торопил уставших драконов со свешенными на бок языками, с которых падала на землю пенная слюна. Сам же маг заканчивал свои ученые записи. Короче, все были при деле.

Фагосея маг застал выходящим из учебной аудитории. Старый друг только что закончил читать лекцию о светлых созданиях: крошечных феях, собирающих дурманящую разум росу на маковых полях; медведях Локи, которые, надышавшись серных испарений, предсказывали человеческим голосом будущее в храме на вершине вулкана Ибир; птицах Коматур, исчезающих в воздухе и тут же появляющихся дальше на многие данны.

Фагосей несказанно обрадовался приезду старого друга. Они обнялись, оглядели друг друга с нескрываемым удовольствием.

— Представляешь, — сообщил магу Фагосей, — эти бандиты (взмах рукой в сторону аудитории) нагнали во время лекции море тараканов. Я чуть до потолка не подпрыгнул. Знаешь ведь, как я их боюсь. Но скрепился, собрал последние силы и отправил их в покои профессора Абросима.

— Это того, что читал нам древнюю магию и бил указкой по голове?

— Именно того, — хихикнул Фагосей. — Профессор всегда хвастается, какой он великий маг. Пусть теперь докажет свои способности на деле. Ну да пусть его. Хорошо, что ты приехал именно сейчас. Я только что вернулся из научной экспедиции на юге, где проводил раскопки древних курганов. Ты и представить себе не можешь, что я там отыскал. Идем скорее.

Фагосей провел Мага-У-Терры в одну из мастерских в подвале. Под низким потолком ярко светили Пламенные Светляки. На полу на белом полотне были разложены кости. Кто-то старательно выложил их в определенной последовательности.

— Остатки старого захоронения, — пояснил профессор светлых созданий. — Что ты об этом думаешь?

Маг-У-Терры вгляделся внимательнее.

Похожий на человеческий череп с высокой лобной костью, четыре лапы, каждая с четырьмя же когтями, позвоночник вверху человеческий, а ниже переходит в остатки драконьего крупа.

— Глазам не верю. Неужели это кенавр?

— Ты прав, мой друг! Ты прав! Похоже, я доказал, что кенавры действительно существовали в нашем мире. А, может быть, где-нибудь в труднодоходимых местах существуют до сих пор. Легенды гласят, что они никогда не были ни общительными, ни дружелюбными. Посмотри на размах несущих костей крыльев. Вполне возможно, что они умели летать.

— Это же замечательное открытие, Фагосей! И в таком молодом возрасте, — Маг-У-Терры осторожно дотронулся до сухих, отполированных временем костей. — Тебя ждет великое будущее. Вполне вероятно, что скоро ты станешь магистром кафедры, а потом, почему бы и нет, деканом Университета.

— Не будем заглядывать так далеко, — Фагосей зарделся от удовольствия. — Я, честное слово, никуда не тороплюсь. Ты, конечно, устал с дороги. Пойдем, промочим горло и заморим червячка.

Червячка «замаривали» привезенными Магом-У-Терры припасами. Хмут принес из кареты корзину красного вина, тонко нарезал ветчину и толсто — хлеб. Разложил на блюде хрусткие зимние яблоки. Расставил дорожные тарелки. Фагосей внес свою долю: пироги с ежатиной. Старые друзья сдвинули бокалы.

На огонек и вкусный запах завернули двое знакомцев: молодой преподаватель истории магии Блез-Ли-Тар и профессор математики Лансер.

Лансер в свое время учил Мага-У-Терры азам геометрии и, надо сказать, небезуспешно. Студент-заика умел логически мыслить и всегда пытался найти неординарные решения для сложных проблем. Учитель и ученик сохранили самые лучшие воспоминания друг о друге.

Блез-Ли-Тар окончил Университет на два года раньше Мага-У-Терры. Студенческая жизнь сталкивала их и в аудиториях, и в кабаках, и в шумных компаниях.

Блез-Ли-Тар был знатного рода. Его отец вот уже лет десять бессменно состоял на должности главы королевских магов, но молодой человек никак этим не чванился и не козырял к месту и ни к месту, и всегда был весел, дружелюбен и речист.

Если Блез-Ли-Тар начинал ораторствовать, то остановить его было категорически невозможно. Говорят, что он продолжал вещать после того, как последний слушатель покинул комнату, и что он вогнал своими речами в сон не одну из знакомых девиц.

Тем не менее преподавателем он оказался хорошим и страстно любил свой предмет. Вот и сейчас, после того как отправились под стол несколько пустых бутылок, Блез-Ли-Тар развернул перед друзьями длинный свиток недорогой желтой бумаги с расчетами, выполненными по его просьбе профессором Лансером. Свиток тут же залили вином и заляпали жирными пятнами, но Блез-Ли-Тар смог с карандашом в руках доказать, что еще сто лет назад магов в королевстве было на двадцать процентов больше, и были они много сильнее нынешних. Причем самые значительные изменения произошли в последнее десятилетие.

Интересно, — с горечью подумал Маг-У-Терры, — как я прохожу в этих расчетах? Со знаком плюс или со знаком минус? Ведь никто, в сущности, не знает мою силу. Включая меня. Не было возможности испытать на практике.

— Не слишком ли опрометчиво доверять математике такие тонкие материи, — осторожно спросил он.

От возмущения Блез-Ли-Тар подавился куском ветчины: «Только математике и можно доверять тонкие материи. В будущем лишь она будет определять стратегию научных исследований в любой области. Посему я бы назвал раздел математики, занимающийся этим вопросом, стратегистикой или стратистикой. Вот, например, знаете ли вы, где обитают самые сильные маги в нашем государстве? Да, это всем известно, в Милограде. Но только недавно с помощью вычислений профессора Лансера стало понятно, что так было не всегда. Триста лет назад в Милограде жили всего лишь несколько чародеев, отнюдь не блиставших способностями. И вдруг, после Великого Потепления, ситуация резко изменилась. Сильные маги стали появляться в городе, как грибы после дождя. Это единственное место в королевстве, где волшебной силы пока меньше не стало.

— И с чем же это связано? — заинтересовался Фагосей, выковыривая из зубов ежиную колючку.

— О, у меня есть теория. Думаю, что в Милограде в это время появился накопитель магии, загадочная, практически неизученная материя. Что, с одной стороны, усилило приток в город чародейской силы, а с другой — лишило его жителей возможности путешествовать. Как только закончится учебный год, я отправляюсь в Милоград с экспедицией, чтобы попробовать отыскать накопитель. Для этой цели я создал прибор магнитон, который должен улавливать энергетическое поле накопителя. Надеюсь, я его найду.

— А потом? — грустно глядя на Блез-Ли-Тара, поинтересовался порядком захмелевший Маг-У-Терры.

— Потом не знаю, — честно признался профессор истории магии.

— Может, вовсе и не надо его искать. Может, этим ты нарушишь эквилибриум в мире.

— А может, наоборот, — не сдавался Блез-Ли-Тар. — Отец сильно встревожен в последнее время. Он утверждает, что равновесие уже и так сильно нарушено. И что грядет Прорыв, про который я ничего не знаю, но о котором много знает отец. Может быть, найдя накопитель, я восстановлю равновесие.

— Или окончательно нас погубишь, — всхлипнул Маг-У-Терры. — Друзья, давайте лучше оставим грустные темы. Давайте поговорим о Любви. Ведь на ней, как я недавно понял, держится мир.

Три профессора возмущенно фыркнули. У них явно имелось на сей счет совсем другое мнение.

Блез-Ли-Тар набрал в грудь побольше воздуха: «О чем ты говоришь, друг мой. Любовь — это последнее, что может мир удержать. Никчемная, неосязаемая материя, присущая неуравновешенным, нервическим людям. В основном женщинам. А как может мир держаться на женщинах? Ты перепил красного, мой друг».

— Бери свои слова о женщинах обратно, иначе мне придется вызвать тебя на дуэль, — предупредил Маг-У-Терры.

— Ну вот, как хороший человек, так норовит тебя убить, — расстроился преподаватель истории. — Если я и возьмусь с тобой тягаться, то только в количестве выпитого, мой друг.

— Хорошо, хорошо, — поддержал Блез-Ли-Тара Лансер. — Женщины — тоже люди. Не все и не всегда, но не будем о грустном.

— Так на чем, по-твоему, держится мир?

— На трех драконах, конечно.

— На влюбленных драконах, — поправил его Маг-У-Терры.

Мих

Мих не любил драконов. Отказывался признавать само их существование. Драконы оказались последней каплей. Последней точкой в предложении «Я попался, ребята, и мне никогда отсюда не выбраться».

Пусть этот мир был безнадежно отсталый, странный, непривычный. Словом, тот еще. Пусть здесь владели магией отдельные личности. В его, Миха, мире отдельные личности владели еще и не тем.

Но увидеть на месте привычных лошадок тощих чешуйчатых тварей — это был полный привет. Окончательный.

Мих предпочел бы, чтобы драконы эти потомками птерозавров устрашающими тенями носились над землей, плевались огнем, разевали кровожадные пасти. Уносили к себе в логово принцесс, в конце концов. Или просто девушек помясистее.

И находились бы отчаянные ребята, способные этих монстров обуздать и приручить. Лихачей хватало и здесь, и в далекой России.

Но тягловые клячи с хилыми перепончатыми крыльями — то ли рудиментами, то ли атавизмами, вызывали у Миха только глухую тоску. Или тоскливую злость. В зависимости от настроения.

Вот такие невеселые мысли приходили в голову Миха, пока он трясся верхом на драконе, ухватившись одной рукой за седло, а другой за куртку сидящего впереди Данника. Было неудобно, да и страшновато, если честно. Мих и на лошади-то сидел всего раза три в жизни, а уж тут.

Но охота пуще неволи. Мих ехал смотреть на Каменную Крепость в пустыне, о которой слышал много чего интересного и даже загадочного.

Драконьи хвосты уныло свисали вниз, как мокрое белье с веревки. Судя по всему, поездка по пустыне им не нравилась. Мих от нее тоже был не в восторге. Но что поделать, раз уж решился ехать, приходилось мириться с неудобствами.

На каждом из семи драконов ехало по два человека. И еще по обе стороны каждого тощего чешуйчатого брюха висели бурдюки с водой и туго набитые мешки с товарами. Купцы везли в поселок Регнауш около Каменной Крепости разные нужные в хозяйстве вещи, от штопальных ниток до котелков и сковородок. В обмен они собирались получить сахарные сушеные финики, драгоценный камень желудин и шерстяные ковры ручной работы.

Было очень жарко. Хотя хозяин каравана, Лабус, и говорил, что зимой условия для передвижения совсем неплохие. Каково же здесь будет летом?

Миху перед поездкой выдали толстый кусок полотна: прикрыть голову, лицо и шею. Но только песок все равно летел за ворот, попадал в рот, в глаза, в нос. Вечером на стоянке лекарь долго вытряхивал его из волос.

А ночью в пустыне было холодно. Мих, подавляя отвращение, прижимался к теплому, урчащему драконьему брюху, неприятно-змеиному на вид, голому, желтоватому, в темных разводах.

Данники отнеслись к хмурому лекарю спокойно. С разговорами не приставали, болеть пока никто не собирался. За проезд он заплатил.

И кормили хорошо. Улыбчивая, хрупкая на вид женщина, единственная в караване, варила по вечерам кашу на сале, гороховую похлебку или острый суп из сушеной баранины с красным и черным перцем. Мих всегда просил добавки.

Поднимались Данники затемно, когда было еще прохладно. Мих с трудом открывал покрасневшие, припухшие глаза, заматывал голову пропотевшей тряпкой, влезал, кряхтя, на своего дракона, потерявшего где-то в драке кусок хвоста и одно убогое крыло. Впрочем, животное было смирное, ленивое, шло тихо и на многочисленные попытки переднего всадника заставить его двигаться побыстрее лишь жалобно всхрюкивало. Миху это было на руку. Гнать в «Фиате» по автобану — это пожалуйста, а драконий галоп в его планы не входил.

В пустыне Мих никогда раньше не бывал. Лишь видел в кино и по телевизору в той, прошлой жизни. Бесконечные барханы, будто покрытые желтой гофрированной бумагой, выцветшее от жары небо, прыскающие во все стороны разноцветные ящерицы, при первой же опасности старающиеся зарыться как можно глубже в песок. Иногда какая-нибудь невезучая рептилия проскальзывала перед драконьей мордой. И, хрусть и ам, исчезала в узкой зубастой пасти.

А еще миражи. Неожиданно появляющиеся и так же неожиданно исчезающие на горизонте. Тающие, как шарики мороженого, неясные картинки загадочных миров: блистающие серебром и золотом горы с деревьями в ледяных ветках, стаи белых птиц на фоне красных облаков, идущие в битву воины с копьями и щитами, высокие стены каменных фортов.

Один раз Миху показалось, что промелькнула вдалеке несущаяся прямо на него электричка. Но видение это мгновенно исчезло, заставив долго биться сердце, и больше не появлялось.

За поездку Мих поправился на жирных харчах. А еще лекарь до синяков отбил задницу, у него разболелись и загноились глаза, кожа на руках сильно высохла, а кое-где потрескалась до крови.

Поселок Регнауш показался на горизонте через неделю. Сначала Мих принял его за мираж. Но низкие, обмазанные глиной домишки, финиковые пальмы, похожие на воткнутого головой в землю страуса с голой шеей и зеленым хвостом, спешащие по делам люди не рассеялись в белесом мареве, а наоборот, все приближались и приближались, пока караван не уперся в плетеные из колючих веток ворота.

Регнауш был построен рядом с бившим из земли источником. Короче, был он оазисом. Воды здесь было вдоволь, но люди все равно выглядели так, как будто их долго и тщательно вялили на солнце.

Мих отыскал таверну, залпом выпил целый чайник травяного отвара, подремал на жесткой скамейке. Пока купцы разгружали и сортировали товары, нашел мальчишку-проводника до Каменной Крепости.

Хозяйка таверны, похожая на жаренную на углях подметку от сапога, прониклась к Миху симпатией. Сама отвела в маленькую, чистую гостиничную комнату, принесла кувшин теплой, нагретой на солнце, воды, примочки для загноившихся глаз, угостила отменными финиками. Они действительно были отменные. Сочные, сладкие, тающие во рту. Таких лекарю еще есть не приходилось.

С мальчишкой сговорились идти на рассвете, чтобы не было жарко. Пацаненок, черноглазый и курчавый, тощий до невозможности, ни дать ни взять маленький Саша Пушкин, сунул полученную от Миха монетку за щеку, вскочил на изображающую дракона палку и поскакал вперед.

— Ты много где побывал? — спросил мальчишка через некоторое время.

— Да бывал кое-где.

— А кенавров видел где-нибудь?

— Каких таких кенавров?

— Неужели не знаешь? Это такие магические создания. Сверху люди. Ну, до пупка. А ниже — драконы. Живут вроде в лесах на севере. Когда их встречаешь, они загадывают тебе три загадки, а тому, кто все три отгадает, дают золотой. Я подумал, вдруг ты кенавров встречал. Ты бы мне все загадки рассказал, чтобы я в случае чего мог на них ответить.

— Видишь как, не встречал я кенавров. Но даже если бы и видел — не помогло бы это. Думаю, у них на каждого человека припасены свои загадки. Те, на которые им важнее всего найти ответ.

— Ну, не думаю, — пожал плечами мальчишка. — Это же тогда сколько загадок надо в голове держать. Ну да все равно ты их не встречал, если не врешь, конечно.

Крепость Мих увидел издалека. Построена она была не из камня, а из цельных, похожих на бетон, блоков в человеческий рост. Высокая, с узкими окнами-бойницами, железными воротами и рухнувшим мостом, крепость стояла около рва, когда-то заполненного водой, а теперь высохшего и почти до краев засыпанного вездесущим песком.

Один из углов крепости был покрыт копотью и сильно обвалился — когда-то давно здесь случился пожар. В остальных трех стояли высокие круглые башни.

Крепость показалась знакомой, будто виденной когда-то на старых черно-белых фотографиях, своей в доску, но додумать эту мысль Мих не успел. Так как увидел перед собой танк. Громоздкий, уродливый танк Первой мировой. Будто попавший сюда из музея Яд ле-Ширьон в долине Аялон в Израиле. Выкрашенный в маскировочный желто-коричневый цвет, с кайзеровским черным крестом на корпусе.

— Бред. Не может такого быть. — Мих ущипнул себя за руку. Боль была вполне настоящая. Лекарь торопливо подошел к неожиданной находке, положил ладонь на теплую броню. От танка пахло ржавым железом. Гусеницы наполовину зарылись в песок. Одна была порвана в нескольких местах. Башенная малокалиберная пушка покосилась на бок. Люк наверху был открыт.

Невдалеке стояли три таких же чудовища. Один из танков был цел. У двух других бока были разодраны снарядами.

У Миха закружилась голова. Как военная техника попала в этот мир? И крепость тоже? Теперь он был в этом уверен. Блоки, которые он принял за бетонные, несомненно, бетонными и были. И стоять этот форт должен был где-нибудь в Германии, а не здесь, рядом с поселком Регнауш. В мире, где только-только появились первые чугунные пушки, и в бой ходили с пиками и саблями.

— Здорово, правда! — мальчишка-проводник, довольный произведенным эффектом, крутился рядом, подпрыгивая, шмыгал носом. — Хочешь залезть внутрь? Жмуриков там нету. Давно уже достали.

Мих очнулся, с сомнением посмотрел на узкий люк и стал протискиваться в кабину. В танке было тесно и душно. Пол и сиденья густо засыпал песок.

Лекарь опустился на водительское место, взялся за рычаг управления. Эта машина была сделана почти за сто лет до его рождения и все равно была ближе и роднее любой местной повозки или кареты.

— Танк, — пожаловался Мих машине, глядя в прорезь в броне на бесконечную пустыню, — знаешь, как мне здесь опостылело. Я домой хочу.

И вытер глаза ладонью.

Танк промолчал. Наверное, ему тоже было неуютно в этом мире. Наверное, он хотел обратно, на поле боя, с которого невидимая непонятная сила смахнула и его, и его собратьев вместе с испуганными людьми, рвом и крепостью. Но у машин стальные нервы. Да и прослезиться они не могут себе позволить — боятся покрыться ржавчиной.

Мих сидел на неудобном низком сидении, сгорбившись, зажав ладони между коленями. Если целое поле боя провалилось каким-то образом в средневеково-магическое государство Ашраб, может быть, и он, Мих, сможет попасть обратно в Питер. Надо только найти воронку, туннель или портал. И тогда…

— Полжизни, — пообещал Мих, — полжизни отдаю, если еще раз смогу пройти по Невскому.

Миху показалось, что он уже вдыхает влажный, пропитанный выхлопными газами воздух. Полжизни за то, чтобы снова прижать к себе Светку, обнять маму, хлопнуть по плечу Димона, половить покемонов на смартфоне. Только пока нельзя расслабляться, нельзя об этом даже думать. Иначе пропадешь, иначе тебя растопчут, раздавят, сотрут в порошок…

Мих вдруг почувствовал, что в танке стало невыносимо жарко: наступившее утро раскалило стальную броню.

— Эй, как ты там? — прокричал мальчишка снаружи. — Тут еще много чего можно увидеть.

Мих выбрался через люк, спрыгнул на песок.

— Как это все сюда попало, ты знаешь? — спросил требовательно.

— Этого всего ничего раньше не было. А потом вдруг возникло прямо из воздуха. Дед мой еще пацаном был, таким как я. Земля тогда тряслась. И небо было красным даже ночью. Грохот стоял больше недели. Потом тихо стало. Но наши из поселка туда долго идти боялись. А потом пошли потихоньку, с оглядкой. Мой дед тоже, даром что маленький. Много интересных штуковин насобирали. Говорят, эти фургоны способны сами двигаться. Когда все это только случилось, кое-кто из смельчаков, кто внутрь залез, смогли их заставить на месте крутиться и вперед ползти. Только шумели они страшно и пердели черным дымом почище драконов. К нам даже ученые из столицы приезжали, чудо такое изучать. Пытались один такой фургон забрать с собой, но не смогли — тяжелый он больно. А теперь эти повозки больше не движутся. Волшебная сила из них ушла. И теперь уже навсегда. Смотри, что еще покажу. Вон там.

Там, куда показывал мальчишка, лежал, зарывшись носом в песок, самолет-биплан с полотняными крыльями. Материал почти не пострадал, только в некоторых местах виднелись дыры от пуль. Сломанные лопасти пропеллера лежали рядом.

— Видишь какой! На стрекозу похож. Как ты думаешь, он тоже летал?

Пацаненок шустро забрался в кабину, уселся в кресло, пристегнул ремни. Ухватился за штурвал, лихо крутанул. Помахал Миху рукой.

— Летчик, — покачал головой лекарь. — Летун-пустынник. Летал, конечно. А как же иначе. А потом его из пушки сбили. Или из винтовки в мотор попали.

— Винтовки? — переспросил мальчишка.

— Не бери в голову, — отмахнулся Мих. Подумал и добавил: — Только и не думай даже мастерить крылья и сигать с ними с башни. Разобьешься. Я предупреждал.

Мальчишка выбрался из кабины, спустился, сообщил:

— Теперь идем в башню. Будем сверху на землю смотреть. Небось, ты так высоко никогда в жизни не поднимался.

Мих только хмыкнул.

В самой крепости было темно и душно. По узкой крутой лестнице мальчишка провел Миха на самый верх: плоскую серую крышу, огороженную стеной в пол человеческого роста.

Перед тем как сделать последний шаг, Мих остановился. Прямо перед ним лежал скелет в полуистлевшей синей форме и рассохшихся башмаках. Гладко отполированный череп, равнодушно глядящие провалы глазниц, длинные желтые зубы в неприятном оскале. Мих осторожно, стараясь не задеть, обошел скелет. Из-под ног метнулась крупная коричневая ящерица.

Мальчишка подул через плечо.

— Тут надо поосторожнее. Духи тех, кто здесь погиб, возвращаются иногда. Особенно по ночам. Тогда в поселке слышны крики и грохот. Странная была у них война, пусть с ними и остается. Так старики говорят.

Но Мих его уже не слушал. Он озадаченно разглядывал надпись на противоположной стене.

«Выполни свое предназначение!» — знакомая фраза была аккуратно выведена мелом и заканчивалась жирным восклицательным знаком.

— Совершу, — сообщил Мих фразе. — Как только разберусь, что ты от меня хочешь и почему за мной ходишь. И русский откуда знаешь, Штирлиц доморощенный.

Мальчишка сморщился, послюнил пальцы, попытался стереть белые буквы.

— Ходят тут всякие, хулиганят. Увижу, кто — пожалуюсь Па. Он с ним разберется.

Мих наступил на что-то твердое. Нагнулся и поднял винтовочный патрон.

— Ух ты! — мальчишка протянул тощую лапку. — Это же дуля. Целая. Чур я нашел! Целая — это редкость. Если ее в очаг кинуть, знаешь, как бабахнет! Только Ма потом голову оторвут. Давай, ты еще поищи, везучий какой!

— Патрон, винтовочный, — поправил Мих.

Мальчишка не обратил на его замечание никакого внимания.

Мих и вправду оказался везучим. Через какое-то время в ладони пацана было зажато уже пять дулей, а сам он преданно кружил вокруг лекаря, как щенок, повизгивая от счастья.

Мих и сам разохотился, прошелся по всей крыше, прощупал каждый уголок и достал из углубления в плите, присыпанном мусором, полевой бинокль с одной треснувшей линзой. Осторожно протер находку уголком рубашки, поднес к глазам. Все как надо: далекий танк сразу оказался на расстоянии протянутой руки. Мих подозвал пацана, дал ему посмотреть в окуляры.

— Это я тоже нашел! — заверещал мальчишка. — Это тоже мое! Моя стеклоглазка. Ведь я тебя сюда привел!

Мих даже спорить не стал, молча отвесил пацаненку полновесного щелбана.

Но мальчишка и так сообразил, что зарвался. Что против высокого мужика с крепкими руками шансов у него никаких. Но и не очень-то расстроился, с удвоенной энергией заскакал вокруг, предвкушая, как удивятся все в поселке. Даже угостил Миха взятыми в дорогу финиками.

Мих отошел к углу стены — по нужде. Прежде чем развязать тесемки на штанах, внимательно вгляделся в кучу нанесенного желтого песка вперемежку с пустынными колючками. И забыл, зачем он сюда шел. Из кучи торчала кобура: потрескавшаяся, запыленная, коричневой кожи. От пистолета или револьвера. А вдруг не пустая? Мих воровато оглянулся, наклонился, вытащил находку, открыл. Так и есть. Револьвер системы «Смит энд Вессон». Название было аккуратно выгравировано на металлической части рукоятки. Мих откинул барабан, высыпал содержимое на ладонь. Стреляных гильз не было. Пять латунных патронов с черными свинцовыми головками желтели в руке. Подарок. Подарок из прошлого. Теперь осторожно, чтобы не увидел мальчишка, убрать револьвер обратно в кобуру и повесить на пояс. Уж эту находку Мих никому не покажет.

Возвращались усталые, по самой жаре. Мих повесил находку на шею на хорошо сохранившийся кожаный ремень.

Мальчишка перекладывал патроны-дули из ладони в ладонь и пытался считать. Получалось плохо, так как из всех цифр он не путался только в единице.

— Одна, и еще одна, и еще одна… — тяжело пыхтел он над сложной задачей.

— Пять, — подсказывал Мих. — Пять.

Мальчишка соглашался и начинал считать заново.

По возвращении в поселок Мих повалился в тени на скамейку — отдыхать. А мальчишка, наоборот, развил бурную деятельность. Всех обегал, всем сообщил о загадочной находке, всех предупредил, что без него ну никак не обошлось. Взрослые и дети подходили к Миху, уважительно брали в руки стеклоглазку, смотрели вдаль, удивлялись. Жалели, что не оказались такими внимательными, что давно не ходили в Крепость, посчитав, что все ценное оттуда уже унесли.

— Я тебе за нее три серебряных таллена дам. Ну хорошо, пять. Ты посмотри, стекляшка-то битая, — подошел к Миху с предложением Лабус.

— Извини, — отказался Мих. — Эта вещица мне дорога как память.

Вечером в таверне Мих поужинал в одиночестве. Дочка хозяйки, ни дать ни взять носатая вобла, принесла ему постной похлебки, кусок хлеба и кружку местной самогонки.

— Из саксаула они ее гонят, что ли, — подумал Мих, недоверчиво пробуя вонючую, мутную жидкость.

Пришла хозяйка, села рядом, завела разговор.

— Ты вправду лекарь, Мих?

— Да, вправду. Кто-то хворый тут у вас?

— Нет, просто так спросила. Лекаря нет у нас в Регнауше. Хорошо бы ты остался. Не бедствовал бы. Остепенился. Женился. Хоть на дочке моей, Мольке. Первая красавица в поселке. За кого попало не отдам.

При мысли о красавицах Регнауша Мих развеселился, попросил еще самогонки, хлопнул Мольку по жесткому заду, глянул на женщин в бинокль.

— Не могу я остаться, — доверительно сообщил он хозяйке. — Мне домой надо.

— Ну и где дом-то твой?

— Если бы я знал…