Владислав
Перед глазами сплошная пелена и теряющая сознание Мирослава.
Вздрогнул, резко открывая глаза.
Больничная палата, писк мониторов и приглушённый света от ночника. Когда очнулся, то, дергаясь, задел правой рукой рядом стоящее кресло и тем самым содрал кое-как прилепленный к костяшкам лейкопластырь. Это один из докторов – придурков хотел меня домой отправить без Ягодки.
Ага. Через мой труп. Но дебил упорствовал и пришлось сломать ему нос.
Потёр щёки, разгоняя остатки сна. Осторожно поднялся и подошёл к кровати. Мирослава мирно спала.
Едва вернулся в кресло, как завибрировал мобильник.
Мама и её пятнадцатый пропущенный мною звонок.
Снова прокрался как мышь по палате, заворачивая в ванную комнату.
– Я слушаю, – начал я, как только прошло соединение.
– Влад, как у вас дела? – явно обрадованная моим звонком мама без приветствия перешла к делу.
– Нормально. Оставили на всякий случай до утра.
– Ты в больнице? Нам приехать?
– Я здесь. Приезжать не надо, ночь на дворе. Мира тоже спит.
– Влад … – начала мать и, запнувшись, замолчала. – Мне жаль.
Мы поняли друг друга.
Я, едва Ягодке полегчало, тут же позвонил упрямой родительнице и всё высказал. В том числе, чтоб духа её рядом с моей семьёй не было. Она же клялась и божилась, что встретила Берсеньеву случайно и лишь попросила ту не бросать меня.
Охуешительно!
– Мне тоже, мам! Но прошу, давай больше не будем мне помогать. Вот только не с ней! Хорошо?
– Да. Я поняла. Я просто волнуюсь.
– Волнуйся лучше за Костика. Мужику сорок два, а всё один. Вон ему спутницу поищи.
Мама только громко вздохнула – это её больная тема.
– Она милая девушка, – миролюбиво вставила родительница, желая сменить тему разговора.
На мою больную.
– Мира-то?! – вперемешку со смехом изумился я.
– Ну да. Очень тактичная. Хотя я понимаю, что знакомство вышло не самым образцовым.
Стараясь не ржать в полный голос, прикрыл рот ладошкой. Моя Ягодка милая! Берсеньева может быть какой угодно, но только не милой.
– Мам, это она от неожиданности и в результате краткосрочности вашего общения. У Мирославы только имя мирное, а в остальном она сплошной огонь и лезвие. Милую я бы даже не заметил, ты же понимаешь? Мне с такими общаться опасно.
– Ты снова про Клаву? – печально и почти шёпотом спросила она.
– Клавдия, спасибо ей, стала моим горьким опытом и наукой на будущее.
– Но сынок … ты не виноват, что у вас не сложилось.
– А кто виноват!? Мама, давай не будем прятаться в иллюзиях. Пусть красивые отговорки будут для общественности, но мы-то знаем, что я буквально сломал девочку своей необузданностью. Клава, лишённая нормальной семьи, пришла в нашу с надеждой на светлое и доброе будущее, буквально молилась на меня и в рот заглядывала, желая предугадать моё желание. А что получила взамен?
– Владислав, не надо себя истязать, – всё тем же шёпотом попросила моя сердобольная женщина, но я, наверное, впервые говорил с ней столь откровенно о своей старой боли.
– Почему нет?! Надо. Пора взглянуть правде в глаза. Я измучил её своими перепадами настроения, своей шизофренией и желанием поменять. Нет, чтобы просто отпустить девчонку, а не мучить, ломая под себя.
– Она могла и сама уйти.
– Не могла. Она была слабая против меня. Совсем мне не пара.
– А сейчас? Пара? Ведь ты тоже держишь, не отпускаешь Мирославу.
Теперь вздохнул я, упираясь горячим лбом в прохладу зеркала над раковиной.
– Держу, мам. Твой сын хреново учится даже на своих ошибках.
– Она выдержит?
Хороший вопрос.
– Не знаю. Мне казалось, что только Мира меня и вынесет. Я поэтому так долго терпел, надеясь, что мои чувства угаснут, но устал. А теперь … – я замолчал, ощущая своё поражение. – Теперь, мам, я не могу без неё. Без них.
На том конце провода раздался громкий всхлип и следом другой.
– Мам, ты плачешь? – выплывая из собственного мира, я понял, что крайне расстроил женщину.
– Прости, сынок, – она снова громко шмыгнула носом. – Просто ты со мной таким откровенным был в последний раз лет в девять. Прости, я знаю, что сама виновата. Совсем тобой не занималась – муж, карьера и столько возможностей для развития моего творчества.
Да, живопись заменила ей меня. Мне не повезло, мама писала в основном пейзажи, так что я даже в качестве натуры не подходил.
– Мам, прекрати. Так сложилось, чего теперь… Сама меня учишь отпускать прошлое.
– Охх, Владик! Ты не представляешь, как я надеюсь на Миру. Я на всё готова, лишь бы она сделала тебя счастливым. Каждый день молю бога, чтобы то, что я не смогла, вышло у неё.
– Ну ты же потом попыталась всё исправить.
– Ох, да, Влад. Лучше бы и дальше свои картины писала.
На душе было так тяжело, что хотелось волком выть. Мы с моей родительницей столько дерьма настряпали, а теперь везём этот груз по жизни.
– Я уже давно не виню тебя, но прошлое не изменить. Единственное, я точно сын своей матери. Копирка по ошибкам.
Женщина моя даже усмехнулась сквозь всхлипы и шмыганье.
– Спасибо, сын. И я всё поняла. Постараюсь всю нашу заботливую родню взять на себя. Ты только хоть иногда сообщай о своих делах.
– Хорошо. Костика там займи чем-нибудь.
– Ага. У меня давление снова поднимется. Поедем на озёра мои любимые.
– Договорились. Я буду на связи. Не переживай.
– Спасибо, мой милый, – и, снова ударяясь в плач, отключилась.
Убрал телефон в задний карман брюк, чувствуя что-то сродни облегчению. Наверное, зря раньше с матерью по душам не говорил. А сегодня меня после происшествия с Мирой так торкнуло, что захотелось вылить этот груз первосортного дерьма на кого-то. Очиститься что ли…перед миром.
– И кто такая эта Клава?
Тихий и уверенный голос Ягодки буквально разрезал тишину ванной комнаты.
Слегка повернул голову в сторону, разглядывая женский силуэт через зеркальное отражение. Спокойная как удав она подпирала плечом дверной проём. О недавней слабости говорила только чрезмерная бледность её лица, тут даже испанский загар не помогал.
– Клавдия – моя жена.
Она усмехнулась, продолжая смотреть на меня в упор. И я знал у неё этот взгляд, когда противнику Берсеньевой в случае неправильного ответа лучше сторониться.
Можно было бы и соврать, но желание расставить грёбанные точки стало в приоритете.
– Так значит ты женат?
А вот и вопрос.
– Не совсем. Я вдовец.