Десять причин для любви

Глава 17

Себастьян последний раз видел Аннабел прошлым вечером после ее танца с дядей. Взгляд ее был непроницаем, и она выглядела притихшей, однако ничто не предвещало ее сегодняшних переживаний. Сейчас она рыдала так, словно весь мир обрушился ей на плечи, стремясь раздавить.

У Себа возникло ощущение, что его крепко ударили под дых.

— Господи Боже! — обратился он к Оливии. — Что случилось?

Оливия поджала губы и ничего не сказала. Она лишь наклонила голову в сторону Аннабел, но у Себа создалось впечатление, что она его выругала.

— Ничего особенного, — рыдала Аннабел.

— Что-то произошло, — сказал он и снова посмотрел на Оливию, настойчиво и раздраженно.

— Ты прав, — подтвердила Оливия.

Себ выругался про себя.

— Что сделал Ньюбери?

— Ох, — тихо вздохнула Аннабел. — Он ничего не сделал, потому что… потому что…

Себастьян нервно глотнул. Ему совсем не нравилась тошнота, подступавшая к горлу. Его дядю никогда не обвиняли в нечестности или жестокости, но ни одна женщина и не назвала бы его деликатным. Ньюбери принадлежал к тем людям, которые причиняли боль по небрежности или, скорее, из эгоизма. Он, нисколько не стесняясь, брал то, что хотел, так как считал, что вполне заслуживает этого. А если его потребности вступали в противоречие с чьими-то еще, ему было на это наплевать.

— Аннабел, — повторил он, — я настаиваю — вы должны рассказать, что произошло.

Но она продолжала плакать, громко глотая слезы и задыхаясь, а ее нос…

Он передал ей свой носовой платок.

— Спасибо, — кивнула она. И высморкалась в него. Дважды.

— Оливия, — рявкнул он, оборачиваясь к кузине, — может, расскажешь мне, что тут стряслось?

Оливия подошла к нему и скрестила руки на груди с видом оскорблено-негодующим, какой могут принимать только женщины.

— Мисс Уинслоу решила, что твой дядя собирается сделать ей предложение. А она не в восторге от такой перспективы.

Он испустил глубокий облегченный вздох. Его это известие не удивило. Аннабел являла собой все, чего дядюшка ждал от своей невесты. Особенно сейчас, когда он уверился, что Себастьян тоже ей небезразличен.

— Ну-ну, — произнес он, стараясь, чтобы это прозвучало успокоительно. Он взял в руку ее пальчики и бережно сжал. — Все образуется. Я тоже расплакался бы, если б он попросил меня выйти за него замуж.

Она подняла на него глаза и попыталась улыбнуться, но тут же снова расплакалась.

— Неужели вы не в состоянии сказать ему «нет»? — спросил он и повторил, обращаясь к Оливии: — Разве она не может отказать ему?

Оливия снова скрестила руки на груди.

— А вы как думаете? Пораскиньте-ка мозгами.

— Если б я знал, что думать, я не задавал бы этого вопроса. Не так ли? — почти рявкнул он, поднимаясь на ноги.

— Она старшая из восьми детей, Себастьян. Из восьми!

— Ради всего святого, — взорвался он, — может быть, ты скажешь прямо, что имеешь в виду?!

Аннабел подняла на него глаза, на миг затихнув.

— Теперь я полностью понимаю и разделяю ваши чувства, — сообщил он ей.

— У нас совсем не осталось денег, — робко объяснила Аннабел. — Сестрам пришлось отказаться от гувернантки. Братьев должны будут отчислить из школы.

— А как насчет ваших деда и бабки? Ведь у Викерсов наверняка хватит денег оплатить несколько счетов за образование.

— Мой дед не разговаривал с моей матушкой на протяжении двадцати лет. Он так никогда и не простил ее за то, что она вышла замуж за моего отца. — Она замолчала, стремясь выровнять дыхание, и еще раз воспользовалась носовым платком. — Он принял меня сейчас в свой дом только потому, что бабушка настояла. А она согласилась на это потому… ну не знаю почему. По-моему, она решила, что это будет забавно.

Себ перевел взгляд на Оливию. Она все еще неподвижно стояла на месте, скрестив руки на груди, и выглядела как воинственная наседка.

— Извините, — пробормотал он, обращаясь к Аннабел, затем схватил Оливию за руку и увлек в дальний конец комнаты. — Что вы хотите, чтоб я сделал? — тихо спросил он.

— Понятия не имею.

— Да перестаньте вы, ей-богу! Вы гневно смотрите на меня с той минуты, как я сюда вошел. Значит, считаете виноватым.

— Она расстроена.

— Я и сам это вижу, — кивнул он.

Оливия ткнула его пальцем в грудь:

— Ну так сделайте что-нибудь!

— Здесь нет моей вины! — И это было правдой. Ньюбери пожелал взять ее в жены до того, как Себастьян невольно вмешался в эту историю. Она пребывала бы в том же состоянии, даже если бы он никогда ее не встретил.

— Ей необходимо выйти замуж, Себастьян.

О, ради всего святого!

— Вы предлагаете, чтобы я сделал ей предложение? — осведомился он, прекрасно понимая, что она именно этого и хочет. — Я знаком с ней меньше недели.

Кузина смотрела на него как на последнего негодяя. Черт побери, он и чувствовал себя таким. Аннабел сидела в другом конце комнаты и всхлипывала в платок. Надо было обладать каменным сердцем, чтобы не захотеть ей помочь. Но как это сделать?

Женитьба?! Кем нужно быть, чтобы жениться на девушке, которую знал — сколько времени прошло с их первой встречи? — восемь дней? Свет может считать его глупцом и легкомысленным человеком, но так было лишь потому, что ему нравилось так себя вести. Он поддерживал этот облик, потому что… потому что… да, черт его знает, почему он так поступал. Возможно, потому что это его забавляло.

Но он полагая, что Оливия знает его лучше.

— Мне нравится мисс Уинслоу, — прошептал он. — Правда. И я сожалею, что она оказалась в такой ужасной ситуации. Я лучше кого бы то ни было знаю, каким несчастным будет ее существование рядом с Ньюбери. Но не я это придумал. И не моя это проблема.

Полные разочарования глаза Оливии буквально сверлили его.

— Вы же сами вышли замуж по любви, — напомнил он ей.

Она стиснула зубы, и Себастьян понял, что его удар попал в цель. Он не мог понять, почему это заставило его почувствовать себя виноватым, но он тем не менее продолжил:

— Неужели вы откажете мне в такой же судьбе?

Разве что…

Он перевел взгляд на Аннабел. Она потерянно уставилась в окно. Ее волосы растрепались, выбиваясь из прически, и один локон упал на спину, слегка ниже плеч.

«Когда он намокнет, то станет еще длиннее», — подумалось ему.

Но он никогда не увидит ее мокрых локонов.

Он с трудом глотнул.

— Вы правы, — внезапно промолвила Оливия.

— Что? — Он растерянно посмотрел на нее.

— Вы правы, — повторила она. — Было бы несправедливо ждать от вас, чтобы вы подхватили ее на руки и спасли. Она не первая девушка в Лондоне, которой приходится ходить замуж за того, кто ей не нравится. — Не первая, — согласился Себастьян, глядя на нее с подозрением. Она, кажется, что-то придумала. Она такая. Он терпеть не мог, когда не понимал, что у женщины на уме.

— Ведь не можете же вы спасать всех и каждую.

Он покачал головой, но без особой убежденности.

— Ладно, — бодро проговорила Оливия, — мы можем выручить ее по крайней мере на один день. Я сказала ей, что она может оставаться здесь до вечера. Наверняка у Ньюбери еще до этого срока лопнет терпение, и он отправится домой.

— Он сейчас в ее доме?

Оливия коротко кивнула.

— Она возвращалась домой от… Ну я не знаю точно откуда. Наверное, из лавок. И увидела, как он вылезал из экипажа.

— Аннабел уверена, что он приехал делать ей предложение?

— По-моему, ей не захотелось находиться в доме, чтобы убедиться в этом, — язвительно откликнулась Оливия.

Он медленно кивнул. Было трудно поставить себя на место Аннабел, но он полагал, что поступил бы так же.

Оливия бросила взгляд на каминные часы.

— У меня назначена встреча, — проговорила она.

Он ни на секунду не поверил ей, но все-таки заверил:

— Я останусь с ней.

Оливия испустила глубокий вздох.

— Полагаю, что нам следует послать записку ее бабушке и деду. В какой-то момент они могут ее хватиться. Хотя, зная ее бабку, за это нельзя ручаться.

— Напишите, что пригласили ее на чай, — предложил он. — Они не могут возражать против вашего общества. — Оливия была одной из самых популярных молодых матрон Лондона, и любой был бы рад отпустить дочь или внучку под ее крылышко.

Оливия кивнула и направилась к Аннабел. Себастьян решил выпить и затем, опорожнив рюмку одним глотком, налил себе еще. И прихватил еще одну для Аннабел. К тому времени как он отнес ее к ней, Оливия распрощалась и направилась к двери.

Он протянул напиток Аннабел.

— У меня назначена встреча, — объявила еще раз во всеуслышание Оливия.

Себастьян кивнул.

— Возьмите, — произнес он. — Может, вам этого не захочется… а может, захочется.

Она взяла рюмку и сделала крохотный глоток, потом поставила ее.

— Моя бабушка пьет слишком много, — проговорила она тоскливо.

Он ничего не ответил, просто сел на ближайший к дивану стул и пробормотал что-то невнятно-успокоительное. Неумел он общаться с грустными женщинами. Не знал, что им говорить. А может, догадывался?

— Она не делается пьяной. Просто немножко глупеет.

— И настраивается на любовь? — улыбнулся он краешком рта. Это было непристойное замечание, но он не мог смотреть на печаль в ее глазах. Если он этим сможет заставить ее улыбнуться… оно того стоит.

И она улыбнулась. Чуть-чуть. И все же он ощутил победу.

— Ах, это. — Она прикрыла рот ладошкой и покачала головой. — Мне очень жаль, — с чувством добавила она. — Правда. Я никогда не чувствовала такой неловкости. И никогда не видела, чтобы она делала такое раньше.

— Ее смутило мое обаяние и красивое лицо. Бывает…

Она с укором посмотрела на него.

— Надеюсь, вы не собираетесь сказать что-нибудь о моей скромности и сдержанности? — пробормотал он.

Она качнула головой, но в глазах ее снова засверкали лукавые искорки.

— Мне никогда не удавалось убедительно солгать. Вы все равно не поверите.

Он фыркнул.

Она сделала еще маленький глоток из рюмки, потом поставила ее на столик, но не выпустила из рук. Ее пальцы забарабанили по стеклу, проходясь вдоль ободка. Она не умела сидеть неподвижно… его Аннабел.

Он удивился, почему это ему нравилось. Это было на него не похоже. Он всегда предпочитал держаться неподвижно. Вероятно, поэтому и был таким хорошим стрелком. На войне ему иногда приходилось часами сидеть неподвижно в снайперском окопе, дожидаясь идеального момента, чтобы спустить курок.

— Я просто хотела, чтобы вы знали… — начала она.

Он молча ждал. Чтобы ни пыталась она сказать, это явно давалось ей с трудом.

— Я просто хотела, чтобы вы знали, — снова начала она, и было видно, что она сейчас собирает воедино все свое мужество, — что все происходящее не имеет к вам ни малейшего отношения. И я вовсе не жду…

Он покачал головой, стремясь избавить ее от трудного объяснения:

— Ш-ш-ш… Вам ничего не нужно говорить.

— Но леди Оливия…

— Эта добрая женщина любит вмешиваться в чужие дела, — прервал ее он. — Давайте мы с вами просто притворимся на минуту… — Он вдруг оборвал себя на полуслове. — Это что? Одна из книжек Горли?

Аннабел, растерянно заморгав, опустила глаза вниз. Она совершенно забыла, что держит ее на коленях.

— Да. Леди Оливия одолжила ее мне.

Он нетерпеливо протянул руку:

— Которую она вам дала?

— Э-э… — Она поторопилась прочесть название: — «Мисс Сейнсбери и загадочный полковник». — Она передала ему книгу. — Полагаю, что вы ее читали.

— Разумеется. — Он раскрыл книгу на первой странице. «Косые лучи восходящего солнца…» — прочитал он про себя. Он ясно помнил, как написал эти слова. Нет, не со всем так. Он вспомнил, как придумал их. Он придумал весь начальный абзац, прежде чем записать его. Он столько раз повторял его мысленно, уточняя и переделывая, пока не добился того, чего хотел.

Эго был судьбоносный момент. Точка перелома его жизни. Момент, разделивший его жизнь на «до» и «после». Момент, решивший его судьбу. Та ночь в его комнате… Она не отличалась от предыдущей и той, что была еще раньше. Он не мог заснуть. В этом не было ничего нового или особенного. За исключением того, что по какой-то причине… необъяснимой, чудотворной причине он вдруг начал сочинять книжку.

А потом и всерьез взялся за перо.

Теперь он должен был жить в этом «после». Он посмотрел на Аннабел.

— Хотите, я вам ее почитаю? — спросил он неожиданно громким голосом. Но ему было необходимо каким-то образом изменить направление собственных мыслей. И кроме того, это могло ее отвлечь… и даже развлечь.

— Хорошо, — неуверенно улыбнулась она. — Леди Оливия говорила, что вы замечательный чтец.

Никак не могло случиться, что Оливия высказалась именно так.

— Она так сказала? Неужели?

— Ну-у, не совсем так. Но она вспомнила, что вы заставили плакать служанок.

— Добрыми слезами, — успокоил он ее.

Она весело — в самом деле весело — хихикнула. Он тоже рассмеялся… и сам этому удивился.

— Итак, слушайте, — произнес он. — «Глава первая». — Он откашлялся и начал: — «Косые лучи восходящего солнца просочились сквозь оконное стекло, и мисс Энн Сейнсбери, съежившись под изношенным одеялом, задумалась, как теперь не раз бывало, над тем, где достать денег на очередную трапезу».

— Я могу это ясно себе представить, — вздохнула Аннабел.

Он посмотрел на нее удивленно… и с удовольствием:

— Вот как?

Она кивнула:

— Я всегда рано просыпалась. До того, как приехала в Лондон. По утрам у нас там свет совсем другой. Более золотистый. Я всегда думала… — Она оборвала себя, склонила голову набок и нахмурила брови. Это было прелестное выражение лица. Себастьян почти решил, что если вглядеться повнимательнее, можно увидеть, как текут ее мысли. — Вы точно знаете, что я хочу сказать, — проговорила она.

— Почему вы так решили?

— Ну как же… — Она выпрямилась, и в глазах ее мелькнуло воспоминание. — Помните, как я встретила вас на вечере у Троубриджей?

— На пустоши, — вздохнул он. Случившееся там уже превратилось в далекое милое воспоминание. Этакую сагу.

— Да. Вы сказали что-то насчет утреннего света. Сказали, что вы… — Она замолчала, отчаянно покраснев. — Впрочем, это не важно.

— Должен заметить, что теперь я действительно хочу знать, что же тогда сказал.

— О… — Она быстро покачала головой. — Нет.

— И все-таки? — настаивал он.

— Вы сказали, что вам хотелось бы в нем купаться, — залпом выпалила она и смутилась.

— Я так сказал? — Странно. Он не помнил, что говорил такое. Конечно, иногда он погружался в раздумья, и звучало это, будто он мыслил вслух.

Она кивнула.

— Хм-м… Что ж, полагаю, я мог сказать нечто в этом роде. — Он наклонил голову к ней, как делал, если собирался сострить. — Но думаю, что я предпочел бы делать это в одиночестве.

— Разумеется.

— Хотя, возможно, неплохо было бы разделить это одиночество на двоих, — после небольшой паузы пробормотал он.

— Прекратите, — не слишком уверенно возразила она. Он бросил на нее быстрый взгляд, когда она думала, что он смотрит в другую сторону. Она улыбалась сама себе, видимо, вспоминала о чем-то приятном. Молодчина! Умеет держаться в трудных обстоятельствах.

О чем, черт побери, он думает? Все, что она себе позволила, — это не устроила ему взбучку за несколько рискованное замечание. Вряд ли это стоило называть трудным обстоятельством.

Нет, ему следует быть осторожнее в своих высказываниях, а то он вообразит, что перед ним настоящая героиня. А так ли это? Ведь чем он занимался каждую ночь с пером в руке и бумагой? Создавал, выдумывал характеры. Если сейчас он позволит своему воображению разыграться, то скоро превратит Аннабел в идеальную женщину. Что было бы несправедливо по отношению к ним обоим. Так чего ради стараться?

Он еще раз откашлялся и указал на книжку:

— Мне читать?

— Пожалуйста.

— «Она опустила глаза на своего любимого колли…»

— У меня есть собака, — выпалила она.

Он с удивлением посмотрел на нее. Его удивило не то, что у нее имеется собака: она явно принадлежала к тем людям, у которых она должна быть. Но он не ждал, что его снова перебьют. Словоохотливая у него слушательница.

— У вас есть собака?

— Борзая.

— Она участвует в гонках?

Аннабел покачала головой:

— Ее зовут Мышь. Какие могут быть гонки?

— Вы жестокая женщина, Аннабел Уинслоу.

— Боюсь, что это имя ей подходит.

— Значит, ваша Мышь не выиграла титул «Самая быстрая Уинслоу в погоне за индюком»?

Аннабел фыркнула:

— Не довелось.

— Но вы сказали, что в другом состязании пришли третьей, — напомнил он ей.

— С собаками мы не соревновались, но между собой иногда выясняли, кто быстрее. — И добавила: — Двое моих братьев считаются самыми быстроногими.

Он снова взялся за книгу.

— Хотите, чтобы я продолжал?

— Я скучаю по своей собаке, — вздохнула она.

Видимо, читать дальше не стоило.

— А у ваших деда и бабушки нет собак? — поинтересовался он.

— Нет. Только у Луизы ее нелепая собачка.

Он вспомнил толстую маленькую сосиску на лапках, которую видел в парке.

— Очень крепкий песик.

Аннабел фыркнула:

— Кто может назвать собаку Фредериком?

— Э-э…

Она перепрыгивала с темы на тему, как воробьишка. Потом уселась попрямее.

— Луиза называет своего песика Фредериком! Вам это не кажется нелепым? — спросила она.

— Не очень, — признался он.

— Моего брата зовут Фредерик.

Он не мог понять, почему она сообщает ему все это, но, казалось, воспоминания отвлекают Аннабел от ее неприятностей, так что он не стал возражать.

— А Фредерик — один из быстроногих?

— Вообще-то да. Он к тому же «Уинслоу, меньше других способный стать викарием». — Она указала на себя: — В этом я точно бы его обогнала, но девиц не берут в священники по религиозным соображениям.

— Ну конечно, — пробормотал он. — Еще заснут в церкви и тому подобное. — Затем ему пришло в голову уточнить. — Вы и вправду это сделали? Заснули во время проповеди?

Она испустила усталый вздох:

— Грешно.

Он не удержался от смешка.

— Из нас вышла бы чудная парочка.

— Вы тоже не лучшим образом вели себя в церкви?

— Как вам сказать… Я, правда, никогда не засыпал. Меня выгоняли за плохое поведение.

Она наклонилась вперед. Глаза ее засверкали.

— Что же вы такое делали?

Он проказливо усмехнулся:

— Пусть это останется тайной.

Аннабел откинулась на спинку.

— Это нечестно.

Он только пожал плечами:

— Теперь я просто туда не хожу.

— Никогда?

— Никогда. Хотя, говоря по правде, я наверняка там бы заснул.

И он не кривил душой. Церковные службы начинались слишком рано для человека, не спавшего всю ночь.

Она улыбнулась, но улыбка ее была несколько тревожной. Она поднялась на ноги, он тоже начал вставать, но она махнула рукой:

— Пожалуйста, ради меня не торопитесь.

Себастьян смотрел, как она подошла к окну и уперлась лбом в стекло.

— Как вы думаете, он все еще там? — спросила она.

Он не стал притворяться, что не знает, о ком она говорит.

— Возможно. Он очень настырный. Если ваши родичи сказали ему, что вы скоро вернетесь, он будет дожидаться.

— Леди Оливия сказала, что проедет мимо Викерс-Хауса после своего свидания и посмотрит, там ли еще его экипаж. — Аннабел обернулась к нему и, не поднимая глаз, уточнила: — У нее ведь не назначено никакой встречи. Не так ли?

Он было собрался солгать, но не стал этого делать.

— Думаю, что нет.

Аннабел медленно кивнула, затем ее лицо сморщилось, а он лишь успел подумать: «Только бы не заплакала!» — потому что не знал, как вести себя с плачущими женщинами. Особенно с плачущей Аннабел. Но прежде чем придумал подходящее утешение, вдруг понял…

— Вы что, смеетесь?

Она покачала головой, но смеха не сдержала.

Он поднялся на ноги.

— Что тут смешного?

— Ваша кузина, — с трудом выговорила Аннабел, борясь со смехом. — По-моему, она старается вас скомпрометировать.

Это была самая нелепая мысль, которая только могла прийти в голову… но, пожалуй, самая верная.

— Ох, Аннабел! — произнес он, направляясь к ней грациозной походкой хищника. — Я давным-давно скомпрометирован.

— Мне очень жаль. — Она все еще смеялась. — Я не хотела ни на что намекать…

Себастьян подождал, но окончание ее фразы потонуло в новом взрыве смеха.

— Ох! — Она прислонилась к стене, держась за живот.

— И это было совсем не смешно, — сказал он, но, говоря это, сам улыбался. Когда она смеялась, нельзя было не улыбнуться.

У нее был необыкновенно чудесный смех.

— Нет-нет, — задыхалась она, — не в том дело. Извините, я о другом подумала.

Он выждал немного, но объяснения не последовало. Наконец он промолвил:

— Может быть, объясните мне, что все-таки имеете в виду?

Она фыркнула и зажала обеими руками рот.

— У вас такой вид, словно вы плачете, — покачал головой он.

— Вовсе нет, — прозвучал приглушенный ответ.

— Знаю. Я просто решил сказать вам это, чтобы вы не удивились, если кто-то войдет сюда и сочтет, будто я довел вас до слез.

Она взглянула на него сквозь пальцы:

— Простите.

— Так что же вас так насмешило? — Потому что теперь ему действительно захотелось узнать, в чем дело.

— О… просто… прошлым вечером, когда вы говорили со своим дядей… — Он откинулся на спинку дивана и терпеливо ждал. — Вы сказали, что хотели вернуть меня в чуткие объятия света.

— Не самый элегантный оборот речи, — согласился он.

— Я только и могла подумать… — У нее был такой вид, словно она вот-вот снова взорвется смехом. — Я не уверена, что мне нравятся эти объятия. Лучше бы обойтись без них.

— Для меня это тоже не самые привлекательные объятия, — вздохнул он, стараясь не смотреть на ее грудь.

Но его слова заставили ее снова смеяться так сильно, что грудь ее бурно затрепетала. Что произвело не менее бурное воздействие на некоторые иные части его организма.

Он застыл и смущенно закрыл глаза.

— Поверить не могу, что я сказал такое.

Себ перестал дышать. Он мог только смотреть на нее, на ее губки — сочные, розовые, все еще растянутые в улыбке.

Ему захотелось ее поцеловать. Ему хотелось ее целовать даже больше, чем дышать. Наверное, это вряд ли можно было признать разумным желанием, потому что если бы он рассуждал разумно, то отступил бы… Выбежал из этой комнаты… и направился принимать очень холодную ванну.

Вместо этого он шагнул к ней. Положил руку поверх ее рук, бережно придерживая их там, где они лежали.

Ее губы приоткрылись, и он ощутил ее нежный выдох. Он не знал точно, был ли это именно выдох или тишайшее «ах»… и ему это было уже все равно. Он хотел, чтобы ее дыхание слилось с его дыханием.

Себ наклонился вперед. Медленно. Он не мог торопить этот момент, не мог потратить впустую ни единой секунды. Он хотел все запомнить. Хотел, чтобы каждый миг навсегда был запечатлен в его памяти. Он хотел знать, что чувствуешь, когда находишься всего в двух дюймах, а потом в одном, а потом…

Он сомкнул свои губы с ее губами. Сначала одно крохотное летучее прикосновение… и отпрянул. Он хотел смотреть на нее, точно знать, как она выглядит после поцелуя. И как она выглядит, ожидая следующего.

Он сплел пальцы с ее пальцами и медленно оттянул ее руку от лица.

— Посмотри на меня, — прошептал он.

Но она потрясла головой, не открывая глаз.

И тогда он больше не смог ждать: обнял ее, притянул к себе, прижался губами к ее губам. Но происшедшее между ними оказалось чем-то большим, чем просто поцелуй. Его ладони скользнули вниз по ее спине на крутую попку и сжались. Он не сознавал, пытается ли теснее привлечь ее к себе или просто наслаждается пышностью ее плоти.

В его руках она была богиней, нежной и сочной, и ему хотелось поглощать ее… ощущать каждый ее дюйм. Он хотел касаться ее форм, гладить их и мять… Господи, он почти забыл, что целует ее… Ах, это ее прекрасное тело! В его объятиях заключалось какое-то волшебство, и когда он оторвался от ее рта, чтобы передохнуть, то уже не мог сдерживаться. Со стоном он перешел поцелуями к ее подбородку, потом шейке. Ему хотелось не ограничиваться ее губками, а покрыть поцелуями ее всю… целовать ее повсюду.

— Аннабел, — простонал он, а пальцы его торопливо расстегивали пуговички сзади на платье. Он умел делать это ловко, прекрасно знал, как раздевать женщину. Обычно он делал это медленно, наслаждаясь каждым моментом, каждым дюймом обнажаемого тела, но с ней… он не мог ждать. Как безумный, он протискивал пуговицы в петельки, пока не расстегнул их достаточно, чтобы спустить платье с ее плеч.

Ее сорочка была очень простой: никакого шелка, никаких кружев, только тонкий белый ситец. Но он обезумел от этого. Она не нуждалась в приукрашиваниях. Она сама была совершенной.

Дрожащими пальцами он перешел к завязкам на ее плечах и потянул их, едва дыша, когда тонкие полоски материи спали прочь. Себ прошептал ее имя… Потом повторил его снова и снова. И услышал ее стон, нежный, еле слышный стон, который стал еще более низким и хрипловатым, когда его рука скользнула по ее плечу к пышному изгибу ее груди. На ней был легкий корсет, но он все же слегка приподнимал ее груди, делая их невероятно высокими и округлыми.

Он едва не потерял самообладание тут же и сейчас. Наверное, все-таки следовало остановиться. Прекратить это безумие. Она была приличная молодая леди, а он обращался с ней как с…

Он прижался к ней прощальным поцелуем, вдохнул ее жаркий аромат, с трудом оторвался от нее.

— Мне очень жаль, — задыхаясь, прошептал он. Но ему вовсе не было жаль. Конечно, ему, как порядочному человеку, следовало принести извинения, но он и думать не хотел, что когда-нибудь пожалеет о том, что касался ее так интимно.

Себ начал отворачиваться, так как понимал, что не сможет смотреть на нее и не прикасаться к ней снова. Но прежде чем сделал это, заметил, что глаза ее по-прежнему закрыты.

Сердце его ухнуло куда-то вниз, и он бросился к ней.

— Аннабел! — окликнул он ее, касаясь девичьего плеча, потом щеки. — Почему твои глаза закрыты?

— Я боюсь.

— Чего?

Она судорожно глотнула.

— Себя. — И открыла глаза. — Того, чего я хочу. И того, что мне предстоит сделать.

— Разве ты не хочешь, чтобы я… — Господи, разве она не хотела его? Он пытался соображать. Разве не отвечала она на его поцелуи? Он никак не мог вспомнить. Он был так переполнен ею, своими переживаниями, своей потребностью в ней, что не мог вспомнить, что делала она.

— Нет, — мягко ответила она. — Я хотела тебя. В этом-то вся загвоздка. — Она снова закрыла глаза, но лишь на мгновение. У нее был такой вид, словно она пытается возродить в душе нечто добродетельное. А потом она снова их открыла. — Ты можешь мне помочь?

Он открыл рот, чтобы сказать «да», убедить, что он ей непременно поможет. Что сделает все, что в его силах, чтобы защитить ее от своего дяди, спасти ее семью и сохранить пребывание ее братьев в школе. Но вдруг заметил, что Аннабел указывает на свои бретельки, и понял: она просит его помощи, чтобы одеться. Все гораздо проще.

И он ей помог. Завязал все тесемки, застегнул пуговицы и не сказал ни слова, когда она уселась у окна, а он — на стул у двери.

Они ждали. Никто не понимал, чего именно. Наконец спустя, казалось, несколько часов Аннабел встала и объявила:

— Она вернулась.

Себастьян поднялся на ноги, наблюдая за Аннабел, которая смотрела в окно на Оливию, выходившую из экипажа. Она обернулась, и у него само собой вылетело:

— Вы выйдете за меня замуж?