Девичник

ГЛАВА ПЯТАЯ

На большой перемене в понедельник Зейди не могла выкинуть из головы вопрос Хелен, не боится ли она, что будет плакать во время церемонии. В смысле, плакать по-настоящему. Зейди не плакала на протяжении всего своего душераздирающего позора. Она дождалась, пока не доберется домой, и там ее прорвало. Грей был свидетелем. Тот факт, что Хелен думала, будто ее собственная драгоценная свадьба выведет Зейди из себя, бесил ее. Нет, черт возьми, она не станет плакать. Она, может быть, блеванет, но плакать она не станет.

Как это похоже на Хелен — заставить Зейди снова ее ненавидеть как раз в тот момент, когда она так сильно старалась полюбить ее.

У Зейди никогда не было проблем с Хелен — по крайней мере серьезных проблем — до старших классов. Когда Хелен достигла половой зрелости, у нее выросли самые что ни на есть шикарные груди. Не слишком большие, не слишком маленькие. Сиськи Феб Кейтс, примерно как в «Веселых деньках в Райджмонт-Хай». И они по-прежнему были таковыми. В отличие от Зейди, щеголявшей грудью размера С, гораздо более отвислой, чем ей бы хотелось. Иногда они, кажет ся, ощущали на себе притяжение земли больше. Например, в августе. Когда бы она ни надела бикини, ее сиськи, казалось, висели четко в южном направлении. И левая — на добрых полдюйма ниже, чем правая. «Тайна Виктории» не занимались такими проблемами. Если б ей понадобилось сексуальное белье, — возможно, ей бы пришлось писать письмо. То обстоятельство, что в настоящее время она по выходным скрывалась в своей квартире, позволяло ей плевать на это. Кроме тех моментов, когда она видела сиськи Хелен.

Но не только физическое превосходство Хелен злило Зейди, а еще ее неиссякаемые жесты доброй воли. Однажды она подарила Зейди котенка. На шестнадцатилетние. Она всегда дарила ей подарки на день рождения. Зейди с трудом могла вспомнить, когда меняла свой фильтр «Брита», не говоря уже о подарках для двоюродных сестер. Дениз, кажется, не возражала. Они никогда не дарили друг другу подарков. А Хелен, черт возьми, посылала ей что-нибудь каждый год, как чума. Напоминая Зейди, что она слишком неорганизованная и черствая, чтобы ответить тем же.

Иногда Зейди казалось, что у Хелен были хорошие манеры только для того, чтобы указывать другим на то, что у них таких хороших манер нет. Не говоря о том, что в заботливости Хелен крылась мстительность. Котенок описал каждый квадратный дюйм на стеганом одеяле Хелен. А прекрасное настенное зеркало в раме из итальянской плитки, которое Хелен подарила ей на тридцатилетие, служило только для того, чтобы Зейди стало стыдно за то, что она так часто выходит из дома без косметики. Зачем дарить людям подарки, которые напоминают им, как они несовершенны? Почему бы Хелен просто не послать ей собственную фотографию в рамочке с надписью: «Ты неудачница, а я — нет»?

К тому времени как закончилась большая перемена, у Зейди зверски болела голова, и она была искренне уверена в том, что Хелен заслуживает того, чтоб ее мучили рассерженные пчелы. До помолвки Хелен ее безупречное совершенство было всего лишь шипом в боку Зейди. А теперь создавалось такое ощущение, словно ей прямо в задницу воткнули сосну.

Когда Тревор пришел на шестой урок, на его попке была отчетливо видна ложбинка между ягодицами. Крепкая попка у мужчины средних лет была пищей для программы «Прямой эфир в субботу вечером», но очертания этой ложбинки у восемнадцатилетнего мальчика, чьи круглые булочки-ягодицы были ничто по сравнению с вышеупомянутой ложбинкой, могли стать предметом поклонения. Зейди однажды стояла за ним в очереди к аппарату для кока-колы, представляя себе, каково это — прикоснуться губами сзади к его шее, такой гладкой, такой загорелой, такой мягкой. Вздохнет ли он? Повернется ли он и поцелует ее в губы? Станет ли ему неловко? Она отвернулась в другую сторону. Вид ложбинки между его ягодицами вгонял ее в краску. Нет, нет, нет. Тревора нельзя облизывать. Возможно, он даже неприятный на вкус.

Когда она пыталась отвлечься, занявшись журналом посещаемости, Тревор подошел к ее столу.

— Мисс Робертс, скажите, а вы можете свести меня с кем-нибудь, кто мог бы помочь мне попасть в Стэнфорд? Меня занесли в список ожидающих поступления.

Зейди подняла глаза, стараясь не смотреть прямо на него.

— Вы говорили об этом со своим классным руководителем?

— Он никого не знает.

— А почему вы думаете, что я знаю?

— Вы такая классная. Вы наверняка кого-нибудь знаете.

То обстоятельство, что ее студенты думали, будто она классная, потому что была помолвлена с Джеком, было ей совершенно неизвестно. Но теперь ей пришло в голову, что Тревор может посчитать ее круче благодаря этому обстоятельству. Драматичность и радость этого открытия застучали у нее в мозгу, еще больше усиливая ее головную боль.

— Я попытаюсь кого-нибудь найти, но ничего не могу обещать.

Он улыбнулся ей:

— Спасибо. Вы — супер.

О да, она могла бы проявить себя такой. Она бы перевернула, черт побери, его мир. Он бы уехал в Стэнфорд с совершенно новыми понятиями о клиторе. На самом деле она бы оказала ему услугу. И женщинам Стэнфорда. Однако ей пришлось бы жить с сознанием того, что она совратила подростка, а это было бы слишком грустно осознавать. Как бы безумна она ни была, у нее имелась совесть.

Нэнси помахала ей рукой во время ленча из-за столика на улице, но Зейди продолжала идти дальше, направляясь к своей машине: у нее было дело. Она поехала по бульвару Вентура и остановилась перед «Спортсмэнз-Лодж», припарковавшись у входа. Она вычитала в «Дайджесте мыльных опер», что там состоится ленч для фан-клуба «Дней нашей жизни». Она не собиралась входить внутрь. Боже, не настолько же она безнадежна. Она просто хотела посмотреть на него. Просто удостовериться в том, что больше не переживает. Ей вообще не следовало читать «Дайджест мыльных опер», но ее подписка была бесконечной. Их приносили снова и снова. Она случайно увидела на обложке заголовок: «Отведайте киш [7] с ребятами из «Дней»!» Она приехала сюда не для того, чтоб выслеживать его. Она просто хотела получить доказательство того, что он козел вонючий, который теперь носит кожаные штаны.

В тот день, когда Зейди поняла, что влюблена в Джека, лил проливной дождь. Дождь Эль Ниньо, казавшийся более мокрым, чем обычный дождь. Джек лежал на животе в грязи, на обочине, в каньоне Лорел, меняя колесо на ее машине. Автомобили проносились мимо, вода стекала по горе потоком, готовым через десять минут превратиться во внезапное наводнение, а Зейди было тепло и сухо в машине, пока Джек откручивал гайки со шпилек. Большинство парней позвонили бы в «Трипл Эй». По крайней мере, большинство лос-анджелесских парней. Большинство парней стали бы орать на нее за то, что она стукнулась о край тротуара и черканула шиной по краю решетки. Джек просто сказал: «Сиди тут, я все сделаю», — и пошел менять колесо. То обстоятельство, что он умеет это делать, было плюсом. А то, что он хочет это сделать, — четырехзвездочным бонусом. Зейди в этот момент охватил такой порыв любви к нему, что она опустила стекло и высунула голову под дождь, чтобы сказать ему об этом. Он поднялся на колени, поцеловал ее и сказал, что тоже ее любит. К этому времени они встречались уже два месяца.

Зейди посмотрела на часы. Она ждала вот уже тридцать минут. Если она сейчас не уедет, то опоздает на восьмой урок. Едва включив зажигание, она увидела, как у тротуара останавливается «порше». Джек вылез оттуда и неторопливой походкой вошел в ресторан, помахав рукой визжащим домохозяйкам, устроившим бурное ликование за его спиной.

Он надел солнечные очки, хотя было облачно. Никакого света, от которого ему нужно было бы защищать глаза.

Зейди завела машину и уехала. Она ничего не чувствовала. Только затопляющую тошноту и слепящий приступ ярости.

Вернувшись на бульвар Вентура, она увидела пьяного бомжа, сидящего под навесом пончиковой, держащего чашку в протянутой руке. Она подъехала к тротуару и остановилась, опуская стекло.

— Эй. У меня для вас работа.

Бомж поднял на нее глаза, не зная точно, радует его или пугает такая перспектива.

— Какая?

Зейди вытащила двадцатидолларовую банкноту и отдала ему.

— Видите вон там парковку? В последнем ряду стоит серебристый «порше-бокстер». Я хочу, чтоб вы на него пописали.

— Вы хотите, чтоб я пописал на машину?

— Обязательно попадите на ручку водительской двери.

— Чья это машина?

— Усамы Бен-Ладена.

— Черт, правда? Надо кого-нибудь вызвать.

Проклятие! Алкаш с чувством ответственности.

— Это мой бывший жених.

— Он плохо поступил с вами?

— Из-за него я очень-очень долго плакала.

Бомж нахмурился, затем кивнул:

— Я ваш, леди.

Он положил двадцатку в карман и, расстегивая на ходу штаны, направился к «Спортсмэнз-Лодж».

Зейди поехала дальше, веря в то, что он хорошо сделает свою работу.