Глава 19 Зак

Недели летят за неделями, вопреки всем моим первоначальным опасениям о визите к Рэнделлу, я наслаждаюсь времяпрепровождением в Джорджии. Я был занят все эти дни, Мойра показывала мне достопримечательности. Также она про многое рассказывала, водила во всякие места, показывала мне то, что я бы никогда не увидел, если бы жил в Карайке.

Мойра старается успеть показать мне как можно больше за оставшееся время. В один из дней она взяла меня на профессиональную Бейсбольную игру. Именно там я познакомился с замечательным вкусом разливного пива и горячими хот-догами, а также понял ценность таких мелочей, насколько они могут быть наполненными радостью и счастьем. В следующий раз мы вчетвером ходили в театр на мюзикл «Отверженные». Было бы намного лучше и интересней, если бы Клинт и Кара не пошли с нами. Я должен был заботиться о Каре, которая сидела рядом со мной. На протяжении всего спектакля она поворачивалась, невольно касаясь меня, то невзначай прижималась грудью к моей руке, то клала мне на колено ладошки. Нет, не скажу, что это не было приятно, прикосновения женщины не могут быть неприятными. Но было лишь одно «но», она не была той, от кого я хотел этих прикосновений. Я хотел интимности и нежности только от Мойры. Когда действия Кары не отвлекали меня, как и ее глупые разговоры, я пристально наблюдал за Мойрой. Клинт прижался к ней слишком близко, что полностью выходило за рамки ее личного пространства. Я сжимал кулаки до боли, впиваясь ногтями в ладони, в попытке заглушить непреодолимый гнев, чтобы не подойти и не врезать по его загорелой физиономии.

Наиболее запоминающаяся вещь, которую мы с ней сделали на данный момент, конечно кроме того, чем мы занимаемся в постели, это посещение открытой лекции ее коллеги из университета Эмори. Тема лекции была мне близка: использование лекарственных растений шаманами в коренных племенах на территории Амазонки. Мне очень понравилось.

То, что сделала Мойра, показалось мне очень трогательным, она подарила мне кусочек, ценное воспоминание о моей культуре и культурном наследии, пока я пребывал здесь в современном мире. Когда лекция закончилась, я под влиянием смешанных чувств подошел, прижавшись к ней, и поцеловал ее в шею, прошептав:

— Спасибо, это было великолепно.

Она покраснела и, немного смутившись, протянула мне руку и пожала ее в знак благодарности, затем мы вернулись в дом Рэнделла и не вылезали из кровати весь вечер, занимаясь диким сексом, словно сумасшедшие животные.

Как и обещал, Рэнделл привез нас с Мойрой в главный офис Кэннон корпорейшн, который находился в самом центре Атланты. Мы отправились туда сразу же, как только испытали с Мойрой все прелести позы шестьдесят девять, которая, к слову, очень понравилась нам обоим. Стоит ли говорить, что мы повторили ее в ту же ночь. После ужина я забрал Мойру к себе в комнату и вообще не хотел никуда отпускать. Я никогда не мог представить, что ощущение женского ротика на моем члене будет так чертовски потрясающе, или сладкая киска Мойры будет так восхитительно чувствоваться на моем языке.

В тот день все было очень интересно, но меня преследовало ощущение, что Рэнделл тратит слишком много усилий, чтобы все показать мне. Он долго рассказывал о своем бизнесе, о том, что они делают ставку на отличный сервис клиентов, о хорошей продукции, что продается в его супермаркете и о приемлемой цене. Он очень гордится свое работой, но это совершенно невозможная затея, чтобы и я от его рассказа почувствовал ту же гордость. Я внимательно его слушал, задавая вопросы и удовлетворяя свое любопытство. Когда вечером мы ужинали, наконец, все стало на свои места, и я понял, к чему склонял весь день Рэнделл. В тот момент, когда мы разговаривали о его дальнейших планах, он проговорился, что хотел бы иметь такого приемника, как я. Кому бы он в один день отдал все бразды правления его делом.

Именно те слова и стали для меня знаковыми. Он смотрел на меня и воспринимал как своего приемника, которому он в один день все передаст. Я не тот человек, он ошибался.

Мойра быстро посмотрела на меня взглядом, полным тревоги. От нее тоже не ускользнули его слова.

Но я решил пресечь такие мысли с его стороны, чтобы в последствии он не чувствовал, что я предал его надежды, я твердо, но по-доброму сказал:

— Я ценю и уважаю все, что ты чувствуешь, дядя Рэнделл, но это не интересует меня.

Как вообще это могло интересовать меня, когда моя душа и мое сердце были уже на пути в тропические леса.

Тем не менее, я не могу отрицать, что начал задумываться над тем, чтобы остаться здесь. Нет, не ради денег, выгоды или работы, что сулил мне Рэнделл, а ради Мойры, чтобы иметь возможность видеть, слышать, наслаждаться ею. Значило ли это, что я хочу полностью посвятить себя только одной женщине, делать с ней все, чему она меня учила, просто жить, любить ее, и, конечно, иметь удовольствие трахать ее по ночам, ну можно и в течение дня.

У меня не было ответа на этот вопрос.

У меня не осталось ни единого сомнения, что Рэнделл был более добр ко мне, чем я мог представить. Но его доброта вызывала в моей душе гнев. В тот день, когда мы поехали в дом моих родителей, он улучил момент и сказал, что завел банковский счет на мое имя и положил энную сумму денег, поэтому я могу ими пользоваться, пока нахожусь здесь. Затем он вручил мне кусочек пластика, объяснив мне, что это кредитная карта.

Я попытался отдать ему ее обратно, категорически отказываясь принимать его подачки и всякий намек на благотворительность. Но затем слово взял Рэнделл и терпеливо пояснил мне, что я уже принял его «благотворительность», когда вернулся в штаты, когда воспользовался помощью Мойры, когда питался с его стола и оставался в его доме.

Нет, он не сказал мне это в укор, он просто напомнил по-доброму, что я больше, чем просто гость, я — его семья. Эти слова вызвали во мне странный трепет эмоций, но я тут же подавил их, я боялся чувствовать схожие чувства, так как они прямая нить, которая связывает меня с современным миром. Рэнделл также сказал мне, что у него денег просто куры не клюют, и если я не возьму и не воспользуюсь этой картой, я обижу его. Он сказал, что это не более чем просто благодарность, дань заботы и уважения моим родителям, которые подарили ему самые радостные минуты в жизни, когда были с ним.

Это заставило почувствовать себя полнейшим куском дерьма. Поэтому я не стал больше упиваться своей гордостью и все-таки взял карту, положив ее в карман. Я ненавидел зависеть от Рэнделла. Я все время жил жизнью мужчины, который не сидит, сложа руки, который делает все, чтобы прокормить и облегчить тяжкое бремя существования своего племени, а он вручал мне то, что я не заработал, да еще и предлагая пользоваться мне этим.

На следующий день мы пошли с Мойрой в торговый центр, где было просто бесконечное море маленьких отделов. Там я купил ноутбук для своего пользования. Мне нравилось проводить свободное время, читая книги, слушая музыку, и да... узнавая много нового о сексе. Если я и хотел воспользоваться достоинствами пребывания здесь, то я буду делать все возможное, чтобы провести как можно больше времени с Мойрой.

Я сижу на кровати в своей комнате и рассматриваю разнообразные товары на Амазоне — это интернет-магазин, как вы уже догадались, а не область в тропических джунглях. Из своей комнаты я могу видеть Мойру, которая занята работой. Она сказала, что ей необходимо проверить почту. Я чувствую необходимость заниматься с ней сексом и обнимать ее, когда она находится в непосредственной близости от меня.

И даже когда она не находится рядом, меня все равно не покидает это чувство.

Я вижу, как она сидит за маленьким столиком у восточной стороны возле окна, и что-то очень сосредоточено читает на экране ноутбука.

— Ты все еще работаешь? — спрашиваю ее я, когда обхожу вокруг и останавливаюсь у нее за спиной.

Она немного пугается, но затем разворачивается с улыбкой.

— Нет, я все сделала. Теперь сижу и читаю письмо от моей сестры.

— Сестры?! — ну и как я мог знать, что у нее есть сестра? Может, потому что за все время так и не спросил ее ни разу об этом.

— Да, Лиза. Она живет в Северной Каролине, мы пытались договориться о моем визите к ней, пока я тут.

— А могу я с ней познакомиться? — спрашиваю я, потому что сейчас мне становится интересно все, что ее касается. Она посвятила все время мне, когда я не выказывал большего внимания к ней, кроме как в интимном плане.

Она улыбается и поднимается, затем прижимается ко мне и выгибает спинку, вжимаясь в мои мышцы груди твердыми сосками, и сразу же во мне появляется желание оттрахать ее сильнее, чем я планировал до этого.

— Конечно, можешь. Мы можем вместе съездить к ней, если Рэнделл не запланировал ничего важного на эти выходные.

Я вытягиваю руки и прижимаю ее сильнее к себе, заключая в объятья, склоняю голову и вдыхаю аромат, который исходит от ее волос. Они пахнут яблоками и теплым рассветом.

— Ты близко общаешься со своей сестрой?

Наклоняясь, чтобы спокойно и мягко прижаться к моей груди щекой, она делает это настолько мило и любовно, что у меня перехватывает дыхание.

— Да, мы очень близки с ней. Она растила и воспитывала меня с того времени, как наши родители умерли.

Я резко отодвигаюсь назад и смотрю на личико Мойры, которая ничего не понимая, растерянно поднимает на меня глаза, в которых стоит немой вопрос.

Так мы смотрим друг на друга в течение некоторого времени, затем я все-таки решаюсь и спрашиваю:

— Твои родители погибли? — сейчас мне стыдно в тысячу раз больше, чем когда я узнал о сестре, я практически не знаю о ней ничего.

— Да, мои родители умерли. Отец, когда мне было тринадцать. От сердечного приступа. А мама два года спустя от рака. Лиза же на пять лет старше меня, поэтому она стала моим официальным опекуном.

— Я... прости меня, — говорю ей искренно. — Я не знал об этом.

— Все хорошо, не переживай, — говорит она мягко и крепко обнимает меня, затем отступает от меня на пару шагов назад и разрывает наши объятья, от чего мне хочется еще крепче прижать ее к себе. — Между нами есть кое-что общее, не находишь? Наши родители погибли, когда мы были детьми, нас растили другие близкие нам люди.

Я мгновенно подумал о Парайле, о том, как он окружил меня заботой и лаской, когда я узнал, что мои родители погибли. Я был полностью растерян, несчастен, внутренне разбит и потерял всякую надежду. Но он не бросил и не оставил меня, он принял меня как своего сына и стал родителем мне во всех отношениях. Столько же, как я предполагаю, Лиза сделала и для Мойры.

В эту секунду меня затопили все те забытые ощущения. Я пытаюсь снова понять и переоценить все, что почувствовал, когда узнал, что мне придется покинуть мое племя. Мой устоявшийся, спокойный мир перевернулся с ног на голову, потому что в прошлом я уже имел дело с этим. Я прошел не один раз через такие переживания, и поверьте, не хочу этого снова. Я отчетливо помню тот день, когда Парайла сказал, что мне необходимо уехать.

Воздух был раскаленным от жары… тяжелым… когда я шел через джунгли. Мои ноги легко скользили по дороге, которая была покрыта сгнившими листьями, я ловко обходил сплетенные корни деревьев и ветки виноградной лозы, которые покрывали узкую дорожку. Тропа, по которой я шел, была не больше узкого коридора из прорубленных мачете листьев, которые безжизненно свисали с веток. Именно по этой дороге я шел ранее днем. Я проделал такой длинный путь от деревни до реки Песайпан, в надежде убить каймана или аллигатора, я знал, что это вызовет улыбку на покрытом глубокими морщинами лице старика. Он был уже слишком стар, чтобы самому обеспечивать себе пропитание, поэтому он полагался в этом вопросе на меня и других членов племени, обеспечивать его столь необходимой для него белковой пищей. Его жена была так же стара, как и он. Она кормила его большим количеством хлеба и бананов, но ведь ему требовалась более сытная пища, чтобы поддерживать силы, потому что он становился с каждым днем все слабее и слабее, старость не щадит.

Мне не посчастливилось убить каймана, но я не вернулся с пустыми руками. Мой мачете был закреплен на спине, чтобы руки были свободными. В одной я нес лук, колчан и стрелы, в другой — пальмовую корзину. Я убил двух змей, и в корзине было проще всего их донести до дома. Они будут отличным ужином для Парайлы.

Дорога домой не заняла у меня много времени, потому что я до этого полностью прорубил ее, когда поднимался к реке. Я остановился лишь раз, когда почувствовал накатывающую усталость, чтобы сделать пару глотков из дождевой лужи и съесть кусочек хлеба — лепешки, который положил мне Парайла перед тем, как я уходил на охоту. Его жена за день до этого пекла их на большом глиняном диске. Мне как всегда не было предложено ничего ни во время того, как она готовила, ни после того, но Парайла дал мне большой кусок, когда она отвернулась, подмигнув.

Если бы я не был принят Парайлой в их карайканское племя, я бы давно уже умер. И не только от анаконды, когда мне было двенадцать. Я бы просто погиб от голода, когда мои родители умерли. Я был белым человеком в их темном туземском мире, всегда был чужаком, никогда бы я не был принят на уровне соплеменника, если бы не Парайла. Я очень отличался от них: цвет кожи, цвет глаз. Мне пришлось приспосабливаться, подстраиваться под них. Я научился поклоняться их богам, духам, оставив позади учения моих родителей.

Я бы никогда не выжил, если бы не доброта Парайлы в первые несколько недель после смерти моих родителей. Он делил со мной все наполовину, кормил меня из своей тарелки, потому что мне отказывали в еде, даже когда его жена ворчала, что еды и так не хватает. Его сыновья все выросли и взяли себе уже по несколько жен, но в племени не было отчетливого лидерства, там уважали старика, поэтому он был вроде главы в племени. В то время большинство людей его племени были за то, чтобы бросить меня умирать. Парайла отказался и взял меня в свой маленький дом, где жил он и его единственная жена, потому что все другие умерли: кто от малярии, кто от укуса бушмейстерской змеи, а остальные просто от старости.

Первое время я был под защитой Парайлы, поэтому все было хорошо, но ведь он не мог всегда быть рядом и защищать меня, поэтому мне пришлось самому налаживать контакты с членами племени. Первые два года я очень переживал, что отличаюсь от них от макушки до пят, но со временем все успокоилось, и различия сгладились. Кроме того, иногда неприязни добавлял тот факт, что я был сыном миссионера, а они пытались изменить языческие взгляды на веру карайканцев. И естественно, это не делало меня популярным.

Я не сомневаюсь, что к моим родителям в племени относились более хорошо только потому, что они приехали не с пустыми руками, а привезли чудеса современного мира. Оружие для более легкой охоты и бытовых нужд: мачете и ножи. Ножницы, чтобы подстригать волосы, казанки для еды, чтобы можно было кушать горячую пищу. Эти дары были с радостью приняты племенем, а взамен люди слушали отрывки из Библии на португальском. Христианство никогда толком не воспринималась серьезно в языческих племенах, в Карайке также, люди слушали их с забавными выражениями на лицах, а многие с усмешкой. Некоторые члены племени даже выучили парочку слов на английском языке, которым их пытались научить мои родители. Но сейчас я могу вам сказать абсолютно точно то, что принесли мои родители, никогда не воспринималось хорошо.

Мне было всего семь лет, когда мои родители решили все за меня и подумали, что я готов ехать с ними по делам миссии в Бразилию с целью приобщить коренное население к христианской вере. Во-первых, я был не очень принят детьми, которые жили в племени. Сначала был немного поражен, что они ходили голыми, а они высмеивали и дразнили меня, потому что я был одет в шорты и в рубашку. Мои маленькие походные ботинки тоже были встречены насмешками, они называли меня r’acha, потому что я не умел ходить голыми ногами в джунглях.

Я выглядел неуместно и странно по сравнению с темнокожими и темноволосыми индейцами, хотя мои волосы и были цвета горького шоколада, мои глаза были голубыми, словно небо. Теперь я все вспомнил, я был точной копией моей матери. Я хотел быть похожим на остальных детей, хотел, чтобы они меня приняли, настолько сильно, что однажды я подбежал к матери полностью голым и попросил у нее разрешения идти играть с детьми из племени в джунгли.

— Мама… могу я пойти вместе с другими детьми поиграть к реке? — спросил я у нее.

Она посмотрела на меня в удивлении, затем спросила, где же моя одежда.

Я ответил ей честно и прямо, что я хочу быть как остальные дети, а они не носят одежды. Она посмотрела озадаченно на моего отца, на что он просто пожал плечами. Он был очень занят постройкой нашей бамбуковой хижины, отчищая землю, сооружая крышу из пальмовых листов, чтобы как можно теснее вступить в контакт с племенем.

— Хорошо, Закариас. Иди играй, но будь аккуратен.

Я запрыгал от радости, и мы все вместе сорвались с места и побежали к реке. Наша деревня была расположена в сорока пяти метрах от реки Амазонки на тот момент. Ходили слухи, что чем ближе подбирались к месту стоянки племени лесорубы, тем дальше мы уходили. Карайканское племя было очень уединенным племенем, туда никто не принимался, они, конечно, приняли подарки от моих родителей: мачете, ножи, лезвия, котелки, лекарства, но они были абсолютно против вмешательства в их культуру современного мира.

Мы играли на мелководье, толкая, визжа и крича, там, где водные растения только доставали до наших щиколоток. Хоть мы были маленькими, мы прекрасно осознавали, какие опасности нас подстерегают в воде: пираньи, аллигаторы, змеи, поэтому мы не горели желанием забираться глубже в воду.

Один из детей толкнул меня, и я упал на задницу, немного захлебываясь в воде. Когда я поднялся, он указал на мой пенис и начал смеяться. Другие дети тоже подошли к нам и начали смеяться, они показывали на маленькую, интимную часть меня, которая делала меня отличной от девочек.

Поначалу мне было непонятно, почему они смеются. Конечно, мой пенис отличался от их достоинств. Из-за цвета кожи, их был темнее, затем тоненький кусочек кожи покрывал их головку, лишь иногда обнажая. Моя головка на пенисе, была совершенно открытой, обнаженной, без кусочка кожи, который бы скрывал ее. Спустя пару лет, я подошел к одному из священников миссионеров и узнал от них, что это называлось обрезание. Он объяснил мне, что когда я был еще ребенком, кожа, которая покрывала головку, была срезана по просьбе моих родителей. Это делалась из медико-санитарных соображений, как позже выяснилось, карайканцы не практиковали такой обычай.

Надо мной смеялись долго после этого, но я тайно усмехался. Мой член был чище, чем их, когда я достиг возраста полового созревания, и мог взять первую свою женщину, я понял, что им больше нравился мой обрезанный член, чем парней из племени. Не только потому, что мой был намного чище и красивее, но он еще был намного длиннее, и я так думаю, ощущался намного лучше.

Наконец, я добрался до деревни, когда уже солнце стало скрываться за горизонтом. Мы находились на этом месте в течение шести месяцев, старательно вычищая от растительности эту часть джунглей, чтобы было легче возвести здесь наш новый дом. Мы переезжали каждые два года на новое место, потому что почва истощалась от выращиваемых культур, или потому что к нам приближались лесорубы. Если честно, нам было все равно, насколько мы были далеки от реки, нежели другим племенам, потому что мы собственно не были заинтересованы в обмене товарами с исследователями.

В деревне было тихо, насколько я знал, вся остальная часть мужчин племени ушла охотиться на тапира, значит, вернется только через несколько дней. Я не пошел с ними, потому что Парайла чувствовал себя плохо, а я не хотел оставлять его одного и уходить далеко. На протяжении долгих лет, что я проживаю в племени, мое мастерство как охотника превзошло большинство других, и меня постепенно начало принимать племя, у меня даже завязались дружеские отношения с некоторыми соплеменниками. После того, как я пошел на мою первую охоту и рискнул жизнью ради них, я был полностью признан всеми, как часть племени. Конечно же, кроме Самайры, которая была последней женой Парайлы, и ненавидела всех без исключения.

— Парайла, я вернулся, — позвал я, когда подошел к его хижине. Во временной хижине, в которой сейчас находился Парайла, не было стен, лишь только крыша из огромных листьев растений, не толще ладони, чтобы проливной дождь, который мог начаться внезапно, не мог потревожить его. Рядом с хижиной Парайлы была моя собственная, но она была гораздо меньше, там был только гамак, но так мы могли лежать рядом и переговариваться.

Я не увидел его жены рядом, поэтому подумал, что она, скорее всего, на поле ухаживает за урожаем. Парайла лежал в гамаке, его усталые глаза улыбались, приветствуя меня.

— Какой подарок ты принес сегодня старику? — проговорил Парайла на португальском. У карайканцев был свой собственный язык, который уже давно считался мертвым, потому что они приняли в разговорное обращение португальский диалект почти семьдесят лет назад. Но некоторые слова все еще использовались, Парайла научил меня некоторым из них, но большинство времени мы говорили на простом португальском языке.

— Две маленьких кобры. Ты голоден? Я могу приготовить их.

— Нет, мой cor’dairo (прим.пер сын). Пусть Самайра приготовит еду. Тебе нужно отдохнуть, ты целый день охотился.

Мое сердце наполнилось счастьем, когда он использовал, обращаясь ко мне, слово cor’dairo. Он называл меня так с тех самых пор, как усыновил.

Я аккуратно бросил корзину рядом с еле тлевшим огнем и сел на землю около его гамака. Он стал настолько стар, что большинство своего времени проводил, лежа в нем, что омрачало мое сердце.

Говоря мягко на португальском, я спросил заботливо:

— Как ты себя чувствуешь сегодня, отец? Может тебе что-нибудь принести?

Он потянулся ко мне рукой и погладил по-отечески по голове.

— Ты делаешь меня счастливее, Закариас. Я не нуждаюсь в большем, чем ты нас обеспечиваешь с этой крикливой женщиной, даже если эта глупая курица не желает этого признавать.

Я легко рассмеялся и поддержал его шутку, чего бы мы не смогли сделать в ее присутствии. Самайра не выносила меня и неохотно принимала мои съестные подарки для нее, но позже, как могла, пыталась укорить старика за его любовь ко мне.

— Мы должны с тобой поговорить как мужчина с мужчиной, — проговорил напряженно Парайла. — Отец Гоуль скоро вернется, и мне нужно кое-что рассказать и пояснить тебе до его прихода.

Мое сердце затопило радостное волнение, потому что Отец Гоуль был очень интересным человеком. Он начал приходить к нам в деревню с тех самых пор, как мне исполнилось четырнадцать лет. Как раз в то время я был на стадии взросления и полового созревания, превращения из мальчика в мужчину, по карайским меркам. Они с Парайлой научили меня, что значит быть мужчиной — Парайла по обычаям Карайцев, а Отец Гоуль пояснил это с современной и религиозной точки зрения.

Например, когда мне исполнилось пятнадцать, мне было дано разрешение старших взять женщину. Парайла научил меня, как это нужно сделать по карайским обычаям, поясняя, какие девушки мне доступны. Отец Гоуль научил меня, что значит, воздержание и как избежать нежелательной беременности, но я тогда отреагировал ироничным смешком на его слова. Парайла же заверил меня, что девушки не смогут забеременеть, потому что принимают древесный напиток, который блокирует их детородную функцию. Вот тогда над нами иронично рассмеялся отец Гоуль, который сказал мне, что лучше уж воздержаться, чем тешить себя такими заверениями.

Я тогда тихо посмеялся над его словами за спиной, потому что когда я впервые испытал на себе, что такое секс, то я понял, что это самое потрясающее чувство. И я не собираюсь прекращать этим заниматься. Конечно, я никогда не посмел бы так сказать в лицо отцу Гоулю.

— Отца Гоуля не было уже долго у нас, — размышлял я. Карайканцы стали спустя некоторое время довольно открытым племенем к восприятию христианской религии, хотя поклонялись своим собственным языческим богам и духам. Отец Гоуль всегда приходил и проводил с нами около пары месяцев, затем он направлялся к другому племени. Он собственноручно учил меня и помогал не забывать мои знания по английскому языку, он разговаривал со мной на английском, чтобы я не забывал свой родной язык. Приносил мне большое количество книг для чтения, рассказывал исторические факты, учил и знакомил с географией нового и старого мира. Он всегда мне говорил, что однажды мне пригодятся мои знания, хотя на тот момент я вообще не понимал, почему он мне так говорит. Я был вполне грамотным человеком, так что мог вести спокойную и уединенную жизнь в пределах племени.

— Да… он ездил в соединенные штаты по важному делу, — проговорил приглушенно Парайла.

— Я уверен, что могу к его приезду поймать что-нибудь сытное и хорошее, — ответил я, придвигаясь немного ближе, опуская голову к нему на руки.

— Закариас, он приведет с собой еще одного человека, — ответил Парайла, но его голос почему-то звучал нерешительно.

Пожимая плечами, я сказал:

— Без проблем, я смогу обеспечить всех наших гостей ужином.

— Эти люди придут за тобой, — ответил он мягко, я уверен, что в тот момент я даже не понял его.

Вскочив на ноги, я посмотрел на него сверху вниз, в его глазах стоял страх, печаль и сожаление.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что придут за мной? — проговорил я. Страх заполнил мой голос, сердце билось так, словно готово выпрыгнуть из груди.

Парайла встал из гамака, вытянул руку и погладил меня по голове. Затем он похлопал меня по плечу и стиснул его. Его взгляд был печальным, но уверенным.

— Пришло время возвращаться домой...В то место, к которому ты принадлежишь

Моргая, я открываю глаза и смотрю на Мойру, на ее красивое и милое лицо, пытаясь пробудить ярость и боль, которую я чувствовал в тот момент, когда Парайла мне сказал уезжать.

Все ушло. Абсолютно ушло. Я не могу почувствовать даже немного горечи. Но другие эмоции все еще находятся во мне, они только усилились. Тоска по моему дому и огромная любовь к моему приемному отцу. Это не уйдет никогда. Я понимаю, что очень благодарен ему за этот шанс. Зеленые глаза Мойры смотрят на меня с интересом, и я знаю... что чувствую так, только из-за нее.



Загрузка...