Дитя погоды

Глава 8. Последняя ночь

Как только я высушил волосы и выключил фен, до слуха вновь донёсся шум дождя: стук капель раздавался по всей квартире, будто крошечные человечки изо всех сил молотили по тонкой крыше и стенам.

— В прошлом году, незадолго до смерти мамы...

После того как наш зонт унесло ветром, мы пришли домой, вымокнув до нитки. Сначала в душ пошла Хина, а потом я.

— ...Я одна поднялась на крышу того здания.

Перед маленькой раковиной стояли две кружки и две зубные щётки, средство для умывания, крем для рук, дезодорант и воск для укладки волос. Я поднял голову и уставился на своё растерянное лицо.

— И увидела большое озеро света. Толстый сноп света выглядывал из-за туч и освещал только эту крышу. Там цвели дикие цветы, пели птицы и сверкали на солнце красные тории.

В тот день Хина сложила руки в молитве и прошла через тории. Она мысленно просила бога о том, чтобы дождь прекратился, мама очнулась и они втроём снова могли гулять под ясным небом. А затем шум дождя вдруг оборвался, и, открыв глаза, она обнаружила, что оказалась прямо в синем небе. Там она и увидела всё: зелёные равнины над облаками, плывущих по воздуху рыб, мерцающих на свету.

— А когда я пришла в себя, то поняла, что лежу под тории, а надо мной — ясное небо. Давно не видела такой синевы. И знаешь, именно тогда... — рассказывала Хина, когда мы, промокшие до нитки, шли к ней домой. — Мне кажется, именно тогда и возникла связь между мной и небом.

Раздался резкий звонок, и я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Кто-то звонил в дверь. Насколько я знаю, кроме меня, к Хине домой ещё никто не приходил. В недоумении — кто мог пожаловать в такой час? — я осторожно открыл дверь ванной комнаты. Хина глядела в глазок входной двери.

— Спрячься, Ходака! — тихо приказала она, и я поспешно закрыл дверь.

Звонок прозвенел ещё раз, и из прихожей донёсся женский голос:

— Прошу прощения за поздний визит. Я из полиции...

Сердце ухнуло в груди, а затем я услышал, как Хина открывает дверь, различил два голоса: один из них, похоже, принадлежал женщине-полицейской, а второй был мужской, громкий и низкий.

— Вы, случайно, не видели этого мальчика? — спросил второй голос, и у меня в груди подпрыгнуло сердце, по телу пробежала дрожь, а ноги подкосились.

Человек говорил обо мне. Я не мог в это поверить и в то же время отчасти понимал, что ожидать иного и не стоило. Долго моя нынешняя жизнь продолжаться не могла, более того — оказывается, в глубине души я допускал, что так всё и кончится.

— Не могли бы вы посмотреть повнимательнее? Люди много раз видели поблизости этого мальчика.

— Нет, я ни разу его не видела. А что с ним такое?

— Хотели его расспросить, — слегка недовольно ответил мужчина. — К тому же он из дома сбежал, родители подали заявление о розыске.

Колени у меня задрожали будто чужие.

— И ещё одно дело, уже к вам, — заговорила сотрудница полиции. — Вы ведь живёте вдвоём с братом-младшеклассником?

— Да.

— Видите ли, то, что вы, двое детей, живёте без присмотра и опеки взрослых, тоже не очень хорошо.

— Но ведь!.. — вдруг воскликнула Хина. — Мы ведь никому не мешаем!

Наконец я услышал, как дверь закрылась. Похоже, полицейские ушли. Я медленно выровнял дыхание и вышел из ванной комнаты. Хина по-прежнему стояла в прихожей. Не оборачиваясь ко мне, она сообщила:

— Сказали, что завтра придёт сотрудник из службы опеки...

Беда нашла не меня одного, она постучалась и в двери к Хине с Наги. Я заволновался: что сказать девушке?

Хина обернулась и в отчаянии спросила:

— Что же делать... Нас ведь разлучат!

И вдруг в кармане у меня завибрировал телефон. Звонил Суга.

Я тихо открыл дверь прихожей, высунул в проём голову и осмотрелся. В тускло освещённом коридоре никого не было. В переулке — там, где всё плотнее сгущалась пелена дождя, — виднелась машина Суги, освещённая городскими огнями.

Когда я подбежал к машине, Наги, сидевший в машине, открыл дверь со стороны пассажирского сиденья и сказал:

— Всё очень плохо, Ходака! Полиция...

— Да, я знаю. Вы идите домой, — велел я ему, а сам залез в автомобиль и закрыл дверь.

Суга сидел за рулём в кепке, надвинутой глубоко на лоб, и в очках в толстой чёрной оправе. Откинувшись на спинку сиденья, он просто смотрел вперёд.

— Что это? — обратился я к нему.

— А, ты про мой прикид? — спросил Суга с привычной полуулыбкой, не оборачиваясь ко мне. — Маскируюсь.

Я не знал, что сказать. По автомобильному радиоприёмнику передавали прогноз погоды: «После заката наблюдается резкое понижение температуры воздуха. В настоящее время температура в центре города — двенадцать градусов, для августа это самый низкий показатель за всё время наблюдений...»

Суга со щелчком выключил радио.

— Полиция и ко мне приходила. Похоже, они ведут расследование о похищении подростка. Я настаивал, что ничего не знаю, но они явно меня подозревают.

— Похищение?..

— Сказали, что твои родители подали заявление на розыск. Какие заботливые, однако. — Суга усмехнулся. — А ещё... — Он вдруг понизил голос. — Говорили, что у тебя есть оружие. Это ведь неправда?

— Что?

— Мне показали снимок с камеры наблюдения. В углу парковки какой-то пацан наставил пистолет на взрослого. Изображение было увеличенное, плохого качества, но парнишка вроде похож на тебя.

У меня дух перехватило, в груди стало тесно. Я в отчаянии выпалил:

— Это... Я его просто подобрал! Думал, что он ненастоящий! Ко мне привязался какой-то бандит, и я просто хотел ему так пригрозить!.. Этот пистолет я уже выбросил!

— Да ладно? — Суга невесело рассмеялся. — Тебя подозревают в незаконном хранении оружия.

Я побледнел. Он снял кепку и нахлобучил её мне на голову.

— Вот, возьми в качестве увольнительных.

Увольнительных? Слово я услышал, но не понял его смысла. Суга по-прежнему не смотрел в мою сторону.

— К нам больше не приходи. Этак меня ещё обвинят в похищении.

Дождь неистово стучал по капоту, отбивая барабанную дробь.

— Понимаешь, я сейчас прошу, чтобы мне дочь отдали... Стыдно рассказывать, но после того как жена умерла, я пошёл вразнос. Тогда дочь забрали родители жены, и сейчас я веду с ними переговоры, чтобы получить её обратно. А для этого мне нужны приличный доход и нормальный социальный статус. В общем, ты уж прости, но такое сейчас время...

Я понимал, что Суга ждёт от меня ответа. Понимал, но не мог ничего из себя выдавить. Он еле слышно вздохнул, и меня задело то, что вздох у него получился такой тихий.

— Поезжай-ка ты завтра домой. Ведь тогда всё вернётся на свои места? Тебе-то это вообще несложно, надо просто на паром сесть.

Суга вытащил кошелёк. Пальцами он пересчитывал купюры.

— Так всем будет лучше.

Он сунул мне в руку несколько десятитысячных купюр и наконец взглянул мне в глаза. Наверное, вид у меня был такой, будто я вот-вот расплачусь, и выглядело это довольно жалко. За всю встречу он ни разу не назвал меня по имени.

— Пора уже повзрослеть, мальчик.

Я открыл дверь в квартиру, и в глаза бросился полный беспорядок. Хина и Наги запихивали в рюкзаки вещи. Хина сказала, не отрывая взгляда от своих рук:

— Мы не можем здесь больше оставаться.

— Что? Но куда вы?..

— Не знаю, но...

— Мне всё равно куда, — бодро заявил Наги. — Главное — чтобы с тобой, Хина!

Хина бросила на Наставника нежный взгляд и снова опустила глаза:

— Ходака, ты лучше поезжай домой, пока тебя не задержали. Тебе ведь есть куда возвращаться.

Хина повторила слова Суги. Дождь лил всё сильнее.

Она посмотрела на меня и ласково улыбнулась, словно успокаивая маленького ребёнка.

— С нами всё будет в порядке, — заверила она.

В груди у меня что-то сжалось. После её улыбки и этих слов в голове, распухшей от мутных мыслей, вдруг всё прояснилось.

— Я не вернусь.

Хина и Наги застыли и посмотрели на меня. Я наконец вспомнил, что должен делать. Теперь я буду защищать их двоих. Как только я так подумал, ноги перестали дрожать. Я сделал глубокий вдох и решительно заявил:

— Мы сбежим вместе!

В тот вечер дождь лил всё сильнее и сильнее, а к ночи совсем разбушевался — будто на небе лопнул водопровод и ливень, словно грязный поток, обрушился на город. По телевизору показывали подножия домов, тонущие в водяном пару, туман окутывал городские здания, и выступавшие из него верхушки небоскрёбов были похожи на руины.

«В Токио объявлено чрезвычайное положение из-за дождя, — сообщали по телевизору. — Есть опасения, что этот дождь окажется сильнейшим за последние несколько десятилетий. Просим проверять информацию о стихийных бедствиях по телевизору, радио или Интернету и следовать указаниям по эвакуации в случае её объявления».

Я переключила канал. У южного выхода станции Синдзюку репортёр, повернувшись спиной к толпе людей, кричал сквозь шум дождя: «Из-за сильного дождя, сравнимого с тайфуном, наблюдаются перебои в работе общественного транспорта! Сообщают о задержках поездов по всему Большому Токио!..»[31]

Снова переключила канал. Везде передавали прогноз погоды.

На нескольких станциях метро начался потоп, а на территориях поблизости рек Аракава и Сумида уже объявили эвакуацию. В аэропорту Ханэда отменили все рейсы. За один час выпало более ста пятидесяти миллиметров осадков, повсюду вода вытекала из канализационных люков и затапливала дороги. На станциях рядом с офисными центрами выстраивались очереди людей, ожидающих такси. По телевизору сообщали, что множеству людей, вероятно, придётся задержаться в связи с плохим функционированием транспорта, и призывали население принять меры для обеспечения собственной безопасности. Люди на экране зябко потирали руки, дышали на них, а изо рта от холода вырывались белые облачка пара.

«Для августа невероятно холодно. В настоящее время температура воздуха опустилась ниже десяти градусов...»

«В центре наблюдается приток холодного воздуха из северной части города с низким атмосферным давлением. За один час температура воздуха упала на пятнадцать градусов, вероятно её дальнейшее снижение...»

В голосах репортёров чувствовалось растущее напряжение.

«Повторяем. В Токио объявлено чрезвычайное положение из-за дождя. Есть опасения, что это окажется самый сильный дождь за последние несколько десятилетий. Просим вас проверять новости и немедленно принимать меры для своей защиты...»

«Даже после рассвета скопления кучево-дождевых облаков наблюдаются над регионом Канто, префектурами Яманаси и Нагано...»

«Резкое понижение температуры воздуха летом представляет опасность для людей со слабой физической подготовкой. Рекомендуется достать из шкафов тёплую одежду...»

«По прогнозам метеобюро, аномальная погода продержится ещё несколько недель...»

«Несомненно, это случай беспрецедентной, крайне опасной климатической аномалии...»

Мне вдруг стало тоскливо, и я выключила телевизор. Я почему-то чувствовала себя виноватой в случившемся, хотя понимала, что это полная чушь. Не знаю, в чём дело... Я упала лицом в подушку и попыталась понять, откуда взялось такое чувство.

Постойте, неужели... Да нет, быть не может. И всё же...

Я вспомнила о том, что рассказала Хине днём в парке. Я передала ей слова священника: «Небесной мико уготовано принести себя в жертву». Мне казалось, что дождь не утихает именно поэтому. Конечно, звучит как полная чушь. Но всё же...

— Эй, Нацуми, куда ты собралась в такую погоду!

На раздражённый голос отца я не обернулась, просто взяла шлем и открыла входную дверь.

Поезд линии Яманотэ, на который мы сели, остановился на станции Икэбукуро.

Кондуктор, не скрывая усталости в голосе, сообщил по внутреннему динамику:

— А... В связи с перебоями в дорожно-транспортном сообщении из-за дождя невозможно продолжить движение по линии Яманотэ. В настоящее время поезда задерживаются и отменяются на всех линиях JR[32]. Приносим извинения за неудобство. Пожалуйста, воспользуйтесь другими транспортными средствами. Повторяю...

«Так он дальше не поедет? Ну что это такое. Выходим? А дальше куда? Пусть родители нас встретят». Люди, ворча, выходили из вагона.

— Что же делать? — обеспокоенно спросила Хина, а я выдавил улыбку:

— Для начала поищем, где остановиться на ночь.

— Прошу прощения, но в настоящее время все номера заняты.

— У вас есть бронь?

— Свободных номеров нет.

— Только вы трое? А родители?

— Вообще-то необходимо предоставить удостоверение личности...

Ни в одном отеле не нашлось свободных номеров. Нам постоянно отказывали — уж не знаю, то ли гостиницы в самом деле были заполнены, то ли трое детей, один из которых на вид младшеклассник, выглядели подозрительно. Мы обратились даже в съёмные комнаты в подвале старого здания, но там сразу подумали, что дети сбежали из дома, и прогнали нас со словами: «Сообщать в полицию нам лень, просто уходите».

В поисках крыши над головой мы постоянно ходили через подземный тоннель, соединяющий восточный и западный выходы станции. Мы все несли большие рюкзаки, надев поверх них дождевики. Было до дрожи холодно, шёл ледяной дождь, будто на улице стояла зима, к тому же из переполненной дождевой канализации вытекала вода, и городские улицы превратились в мелкий водоём. Наши кроссовки промокли насквозь. Холод, мокрые ноги и тяжёлые рюкзаки доконали нас, мы ужасно устали. Я чуть не плакал от злости на себя: предложил бежать, а в итоге даже не смог найти место для ночлега.

— Эй, смотрите! — вдруг воскликнул Наги и показал на выход из подземного перехода. — Это же снег?

Мы удивились и вышли из перехода. Действительно, в свете фонарей кружился и сверкал снег. Я посмотрел на Хину и заметил страх на её лице. Вероятно, у меня был такой же взгляд, — в конце концов, на улице стоял август.

Прохожие тоже в изумлении уставились на небо. Крупные снежинки падали на затопленную дорогу и беззвучно поднимали рябь на воде. На железнодорожных путях остановились поезда, и воцарилась непривычная тишина. Температура воздуха продолжала опускаться.

«А что, если это наказание небес?» — вдруг подумал я, потирая под дождевиком руки, не закрытые короткими рукавами. Изменяя погоду, мы навлекли на себя гнев какого-нибудь божественного существа? Всё потому, что люди были недовольны дарованной им погодой и эгоистично желали ясного неба.

Я помотал головой. Быть такого не может. И всё же... Я вдруг вспомнил слова Хины: «Мне кажется, именно тогда и возникла связь между мной и небом».

Я посмотрел наверх. Над моей головой в летнем небе фейерверком плясали бесчисленные снежинки.

Неужели Хина как-то со всем этим связана?

Невероятно: к тому моменту, как я добралась до офиса Кея, вместо дождя пошёл снег.

Я оставила мопед на заднем дворе и, досадуя, что выскочила на улицу в шортах, сбежала по лестнице в офис, отворила дверь и зашла внутрь.

— Холодрыга! Кей, ты представляешь, в августе снег пошёл! — крикнула я, смахивая снежинки с плеч. — А?

Мне никто не ответил. Я присмотрелась и заметила, что Кей сидит возле работающего на минимальной громкости телевизора, положив голову на барную стойку.

«Невероятно, но в центре Токио идёт снег. Сегодня вечером все районы города пострадали от затопления, и сейчас, в девять часов вечера, дождь сменился снегом на обширной территории. По прогнозам, после полуночи должен вновь начаться дождь».

Я выключила телевизор. На стойке заметила недопитый виски, пепельницу и несколько окурков. Я гадала, что случилось, глядя на спящего Кея. Он же бросил курить и до сих пор держался. Во сне он недовольно хмурился и тихо похрапывал. Я заметила, что кожа у него сухая и грубая, а в волосах и щетине проглядывает седина. Я подумала, что он даже чуточку постарел. На стульчике рядом с Кеем котёнок Дождик спал, свернувшись клубком. На его мордочке застыло какое-то обиженное выражение, и это сходство с Кеем меня насмешило.

— Кей, проснись. Простудишься же. — Я потрясла его за плечо.

Он недовольно свёл брови и пробормотал:

— Аска...

Нечто тоскливое и щемяще беспомощное слышалось в его голосе. Я удивилась: неужели он до сих пор видит во сне жену?

Я вдруг вспомнила, что было четыре года назад, тоже летом. Я пришла на вечеринку в честь открытия компании Кея. Только что закончили переделывать закусочную под офис, и он сверкал новизной, заставленный поздравительными букетами. Моке тогда и года не исполнилось; я играла с ней, пока Кей и Аска развлекали гостей. В то время я ещё училась в старших классах и наверняка ходила в школьной форме. Кстати, после того как ушли гости, я сфотографировала всю семью. Аска держала Моку на руках, а Кей гордо приосанился на фоне окна с надписью: «К&А Planning».

— Нацуми? — Кей наконец проснулся и оглушительно чихнул. — Ух, холодно-то как. Надо включить отопление.

Пультом он включил обогреватель, и в комнате, где стоял затхлый запах, подуло тёплым воздухом.

Я подошла к стойке и сказала, разбавляя виски водой:

— Знаешь, а ты уже совсем немолодой.

— Понимаешь, с возрастом... — Кей потёр щёки, совсем как пожилой человек, — ...люди учатся расставлять приоритеты.

— А? Ты к чему это? — Я села на стул напротив него. — Кстати, где Ходака? Не вернулся ещё?

Кей сразу помрачнел.

— В смысле — выставил? Да как так-то?!

— Да говорю же, полиция ко мне приходила. Как будто я мог его оставить у себя после такого, — заявил Кей.

Когда Кею было стыдно, выражался он так, что ни у одного слушателя не возникло бы мысли встать на его сторону.

— В конце концов, своя рубашка ближе к телу, правильно?

— Чего-чего? А теперь ты, значит, сорвался и закурил, напился и грызёшь себя?

Я подняла со стула спящего Дождика и ткнула им в лицо Кею:

— «Какой унылый дядь-мяу». Вот видишь, даже Дождик так говорит.

Дождик неохотно мяукнул.

— Просто это правда уныло, ты ведёшь себя прямо как житель прошлой эпохи. Не садись рядом, а то подхвачу от тебя запах старости.

Я посадила Дождика на прежнее место и отошла к самому дальнему стулу. Теперь мы с Кеем сидели за противоположными концами стойки. Неужели он выгнал Ходаку в такую погоду, ночью?

— И вообще, ну кто так делает? Если уж ты его бросаешь, не надо было подбирать. Строишь из себя подлеца, тогда как на самом деле ты просто малодушный обыватель. Такие хуже всех.

— Что? Да кто бы говорил, сама сбежала ко мне от отца. Если тебе так тошно от обывателей, нечего ходить по собеседованиям, сочиняй стихи или путешествуй.

Я сердито посмотрела на Кея. Он отпил виски из стакана, поймал мой взгляд и заявил:

— Если уж я унылый, то ты такая же. Взять хоть девочку, как её там... Хина?

Я вздрогнула. Он всё понял. Стыдно было нам обоим.

— Ты ведь рассказала ей, что небесной мико уготовано стать жертвой? Если это правда, то девочка рано или поздно исчезнет. А ты ей всё передала и думаешь, что с тебя теперь взятки гладки?

— Ну... А что мне было делать?

— Ладно, расслабься. В конце концов, это же байка.

Посмеиваясь, Кей сунул в рот сигарету. Уходит от разговора. Он подкурил и выдохнул облако дыма.

— Но всё-таки если вдруг... — Голубоватый дым расползался по комнате, как краска в воде, и таял в воздухе. — Если вдруг можно вернуть нормальную погоду, пожертвовав кем-то, я только за. Да и не только я, ты ведь тоже? Все мы так думаем. Такое уж у нас общество — построено на жертвах. Всегда нужны люди, которым приходится страдать ради других. Хотя мы этого не видим.

— Ты о чём вообще? — недовольно спросила я.

Меня трясло от злости. Раздражало всё: и безответственное отношение Кея (он этого даже не стыдился!), и испорченная погода, и моя готовность признать его правоту. Не усидев дома, я прибежала сюда, но в итоге просто напиваюсь и поддерживаю бессмысленный разговор.

Я одним глотком осушила стакан: думать больше ни о чём не хотелось.

— Эй вы!

Кто-то вдруг схватил меня за плечо, я обернулся и вздрогнул, увидев двух патрульных.

Случилось это в тот момент, когда мы втроём шагали по торговому району.

— Вы чего ходите одни в такой час? Опасно же. Что вы тут делаете? Вы родственники? — наседали патрульные.

Я растерялся, но тут вперёд вышла Хина:

— Мы уже домой идём. Я учусь в университете, а они мои младшие братья.

— Хм, то есть ты старшая. Покажи-ка студенческое удостоверение.

— У меня с собой нет.

И тут я встретился взглядом с патрульным. На миг мне показалось, что он удивлённо вытаращился, и по моей коже побежали мурашки. Плохое предчувствие охватило меня, а патрульный повернулся ко мне спиной, сказал что-то по рации и встал прямо передо мной, загородив обзор.

— Ты старшеклассник? Большой рюкзак несёшь. — Он наклонился и принялся бесцеремонно меня разглядывать. — Ну-ка сними капюшон.

Неужели они ищут меня? Я вдруг вспомнил слова Суги: «Тебя подозревают в незаконном хранении оружия».

Я повернулся к Хине и прошептал:

— Хина...

— А?

— Беги!.. — не договорив, я сорвался с места.

Только сейчас я осознал, что Хине и Наги может навредить моё присутствие.

— А ну стой!

За спиной слышались шаги.

Я не оборачивался и бежал изо всех сил, но вскоре меня схватили за лямку рюкзака. Я резко сбросил чужую руку.

— Сопротивляется! — вскрикнул кто-то, а затем другой патрульный сгрёб меня сзади за руки и повалил на землю.

Я понял, что попался, но изо всех сил пытался вырваться.

— Ходака! — услышал я крик Хины, а затем краем глаза уловил, что она подбежала ко мне, и заорал:

— Не подходи!

Но она со всей силы ударилась телом об оседлавшего меня патрульного.

Мужчина упал на землю.

— Ах ты!.. — В его взгляде плескалась ярость, и он взмахнул дубинкой.

Хина тут же сложила руки и закричала:

— Молю!

В следующее мгновение у меня заложило уши от грохота, а перед глазами мелькнула белая вспышка. В грузовик, стоявший на обочине в пятидесяти метрах от нас, ударила молния. Машину тряхнуло; как в замедленной съёмке, она подпрыгнула, застыла в воздухе и сразу же взорвалась.

Вокруг поднялась паника. Люди бросились прочь, но некоторые зеваки со смартфонами наготове, напротив, подбегали поближе.

— Тревога!..

Оторопевший патрульный пришёл в себя и устремился к пламени.

Я бросил взгляд на Хину. Она по-прежнему стояла, сложив руки в молитве, уставившись на огонь, и не двигалась. Неужели это Хина... Я быстро отогнал нелепую мысль и схватил девушку за руку:

— Бежим, пока не поздно!

Схватив застывшего Наги, мы покинули это место и побежали в какой-то тёмный переулок. Сирены патрульных и пожарных машин выли нам вслед, а снегопад всё усиливался.

— Двадцать восемь тысяч иен за ночь.

— Что?

Женщина посмотрела на меня из узкого окошечка и назвала цену, всем своим видом выражая недовольство. Ответ меня обескуражил, и я не знал, что сказать.

— Что-что. Двадцать восемь тысяч иен, говорю. Есть деньги?

— А, да! Да, я заплачу!

Мы пришли в лав-отель[33] на окраине района. Женщина за стойкой регистрации окинула взглядом компанию промокших до нитки детей, но ничего не сказала. На старом дребезжащем лифте мы поднялись на восьмой этаж, открыли ключом тяжёлую железную дверь, вошли в номер и заперлись. Оказавшись внутри, мы тут же сползли по стене на пол, потому что от усталости уже не держались на ногах.

— Ох... — Мы дружно глубоко вздохнули.

— Всё, кажется, меня теперь уже полиция разыскивает... — мрачно проронил я.

— Так это же круто! — Наставник показал мне большой палец.

— Что? Правда?

Хина хихикнула, и тогда мы все рассмеялись.

— Я так испугалась!

— Ходаку чуть не арестовали!

— Ха-ха!

— Я правда думал, что мне кранты! А вообще-то это не смешно!

Мы хохотали всё громче, и со смехом усталость, накопившаяся в теле, куда-то уходила, а с нею рассеивалась и тревога о будущем. Я почувствовал прилив сил — будто телефон, на котором оставалось всего два процента заряда батареи, подключили к розетке.

— Какой большой номер!

— И кровать огромная!

— А ванна — вообще!

Наги ходил по номеру и бурно реагировал на всё, что видел. Стены были оформлены в приятных бежевых, чёрных и золотистых тонах. Наставник набирал воду в ванну, Хина весело заваривала чай. Я в это время поспешно прятал программку с передачами для взрослых и прочие вещи, которые нельзя было показывать Хине и Наги. Чем только я в Токио не занимался, но так, как в тот вечер в отеле, не нервничал ещё никогда.

— Хина, Ходака! — крикнул Наставник из ванной. — Давайте искупаемся втроём!

Мы с Хиной поперхнулись чаем.

— Купайся один! — крикнули мы в один голос.

— Что? Ну тогда, Ходака, давай вдвоём, как два мужика!

— Чего?!

Хина хихикнула и сказала:

— Иди.

— Как тепло... — Мы с Наставником до плеч погрузились в ванну, полную горячей воды.

— Ой? Что это такое? — Наставник нажал на кнопку на стене.

Свет в ванной комнате тут же погас, вместо этого загорелись огоньки в самой ванне, а кроме того, появилась пена. Ванна оказалась с гидромассажем.

— Ух ты! Щекотно! — загалдели мы.

— Освободить ванную!

Хина и Наги дали друг другу пять.

Пока Хина принимала ванну, мы вдвоём приготовили ужин. В тумбочке под телевизором лежали продукты быстрого приготовления и горячие закуски из автомата: якисоба, такояки[34], лапша, карри, картошка фри и караагэ. При одном взгляде на упаковки у меня потекли слюнки.

— Ух ты, как много всего! Что возьмём, Ходака? — возбуждённо спросил Наставник.

— Давайте всё вместе!

— Что? Правда можно?

— Мне дали увольнительные, так что можно!

— Ура! — Наставник повернулся к ванной комнате и громко крикнул: — Хина, у нас сегодня роскошный ужин!

— Здо́рово! — ответила Хина; её голос отдавался эхом, и почему-то от этого у меня быстрее забилось сердце.

— Я искупалась! — сказала она, открывая дверь ванной комнаты, когда мы один за другим подогревали горячие снеки в микроволновке.

— О, отлично, — пробормотал я и затаил дыхание: на Хине был белый банный халат, она откинула волосы на одну сторону и обернула их полотенцем.

Её кожа, обычно белая, теперь обрела оттенок лепестков вишни. Я вдруг осознал, что пялюсь на неё уже секунд пять, и поспешно отвёл взгляд. Хина будто бы даже не заметила этого; увидев горячие закуски на столе, она издала радостный возглас.

— Давайте есть! — сказали мы и принялись за еду.

— Якисоба — объедение! И такояки! А карри — пальчики оближешь! — восторгались мы.

В самом деле, всё было изумительно вкусно. Мы передавали коробочки по кругу, чтобы досталось каждому. В карри мы положили караагэ, получилось карри с курицей («Просто находка!» — оценили мы), лапшу приготовили за две минуты и согласились, что получилось прямо al dente и гораздо вкуснее, чем в каком-нибудь кафе.

После еды устроили караоке-конкурс, а затем — битву подушками. Кидались подушками и валиками для кровати. Неважно, попадал я, промахивался или же попадали в меня, — весело было в любом случае. Так весело и радостно, что почему-то к глазам подступали слёзы.

Я бросал подушки и думал: «Если Бог есть на свете... Пожалуйста... Хватит. Уже всё хорошо. Мы как-нибудь проживём. Пожалуйста, не давай нам больше ничего, но и не отнимай ничего больше».

Подушка попала Хине по лицу, в отместку девушка бросила свою, и та хлопнула меня прямо по носу.

«Прошу тебя, Боже... — задыхаясь от смеха, я впервые в жизни исступлённо молился. — Пожалуйста, дай нам пожить вот так ещё немного».

Когда настала полночь, часы у изголовья кровати издали электронный писк.

Мы болтали весь вечер, и я сам не заметил, как Наги уснул на постели у самой стенки. Кровать оказалась просто огромная, и мы втроём свободно на ней разместились. Мы с Хиной лежали на спине рядом друг с дружкой, я чувствовал исходящий от неё запах шампуня — такого же, каким мылся сам, — и меня почему-то охватывала гордость. Свет в номере был выключен, только торшер у изголовья тускло освещал царящий в комнате полумрак.

Похоже, вместо снега снова пошёл дождь — я слышал знакомый шум за окном. Однако дождь стучал не так яростно, как раньше. Звук теперь был мягче и нежнее, словно доносившаяся издалека барабанная дробь. Казалось, этому стуку было известно о нашем прошлом и будущем, он просто молча принимал нас такими, как есть, даже не думая упрекать за сделанный выбор.

«Живи, — слышалось мне в этом стуке. — Живи, живи. Просто живи...»

— Хина...

Ободрённый шумом дождя, я достал коробочку с кольцом:

— С восемнадцатилетием.

Я положил коробочку на простыню, и Хина удивлённо взглянула на меня.

— Оно недорогое, но я подобрал такое, чтобы подошло вам.

Хина открыла коробочку, и её лицо расплылось в улыбке — яркой, будто распустившийся цветок.

— Спасибо!

Я смущённо усмехнулся.

— Слушай, Ходака... — Хина вдруг чуть понизила голос. — Ты хочешь, чтобы дождь прекратился?

— Что?

Хина перевела взгляд с кольца на моё лицо. В её глазах с голубым отливом читалось непонятное чувство. Не в силах его разгадать, я просто кивнул:

— Угу.

В это мгновение будто само небо откликнулось на мои слова. Низко загремел гром, а торшер заморгал — похоже, куда-то поблизости ударила молния. Хина отвела от меня взгляд, легла на кровать и посмотрела в потолок. И тут я что-то осознал. Чувство, которое читалось в её глазах, — это...

— Кажется, меня должны принести в жертву.

— Что?

— Нацуми мне рассказала. О судьбе Солнечной девушки. Она должна пожертвовать собой и исчезнуть из этого мира, и тогда вернётся хорошая погода.

Вспоминая твой взгляд теперь, я понимаю, что в ту ночь уловил в нём отчаяние.

— Но... Это невозможно.

Я неловко усмехнулся.

«Чушь какая-то», — подумал я, но в то же время странное чувство утраты зародилось где-то внутри и разрасталось с каждой секундой.

— Да нет, они с Сугой ведь вечно несут всякое. Такого быть не может... Исчезнете? Ерунда какая...

Я не договорил — Хина вдруг поднялась с кровати и развязала пояс халата. Она медленно вытащила левую руку из рукава. Я смотрел, не в силах отвести взгляд, и наконец из-под халата показалась её левая грудь. Я оторопел: лампа просвечивала через её грудь. Тело Хины было прозрачным, как вода, от левого плеча до самой груди, и свет лампы, отражаясь где-то внутри него, подсвечивал кожу. Я только растерянно смотрел на девушку, не в силах осознать происходящее.

Наконец она заговорила:

— Ходака.

Я с трудом оторвал взгляд от прозрачного тела и посмотрел ей в глаза. Казалось, Хина вот-вот заплачет, но она вдруг мягко улыбнулась:

— И куда же ты пялишься?

— Никуда я не... — машинально ответил я. Но нет, нельзя. Мне нельзя плакать. Нельзя, и всё же... — На вас...

Слёзы брызнули у меня из глаз, как будто внутри что-то сломалось. Я обеими руками принялся вытирать глаза и даже прижал к ним кулаки, желая затолкнуть слёзы обратно.

— Ну ты-то почему плачешь? — мягко улыбнулась Хина.

Ты смеялась даже в такую минуту, а я плакал всё горше.

— Сначала всё было нормально. Но однажды я заметила, что с каждой молитвой о ясном небе моё тело становится всё прозрачнее.

Как же я этого не заметил? Как же я упустил из виду тень грусти, появлявшуюся на её лице каждый раз, когда она смотрела на небо, козырьком прижав ладонь ко лбу? Или же на самом деле я всё замечал, но предпочитал себя обманывать?

— Если я умру, — продолжила Хина удивительно мягко, — то, наверное, вернётся нормальное лето. Присмотри за Наги, ладно?

— Нет! — выпалил я. — Ни за что, вы не умрёте! Мы будем жить втроём!

Я и сам понимал, как наивно звучат мои слова, и чувствовал отчаяние, не в силах подобрать другие.

— Ходака... — Хина озадаченно посмотрела на меня.

— Хина, давайте пообещаем. — Я взял её за руку и надел кольцо на безымянный палец левой ладони.

Оно было серебряное с ободком в виде маленьких крылышек. Даже её палец казался прозрачным. Под кожей виднелись маленькие водяные пузырьки.

Хина посмотрела на кольцо и тихо выдохнула, ничего не ответив. Она взглянула на меня глазами, полными слёз, а я продолжил, понимая, что говорю как ребёнок:

— Я буду работать! Буду нормально зарабатывать — чтобы нам хватало на жизнь! Вы ведь уже не Солнечная девушка, поэтому скоро восстановитесь! И тело станет таким, как было!

Наконец слёзы закапали у Хины из глаз, и я почувствовал укол совести за то, что расстроил её. И тогда она вдруг обняла меня.

Хина ласково погладила меня по голове, будто желая утешить. От безысходности я только крепче обнял её в ответ, надеясь, что смогу удержать. Я в это верил, хотел, чтобы всё так и было. В конце концов, мир ведь так устроен: если сильно чего-то пожелать, то это сбудется.

Я верил, желал и молился.

Плача, Хина гладила меня по волосам, а где-то вдалеке вновь прогремел гром.