Дитя трёх стихий. Щит истинной любви (СИ)

Глава 21. Драконья мама

Я сижу в ожидании удара, стараясь ни о чём не думать, наслаждаясь теплом, исходящим от маленького комочка, последними мгновениями любви и счастья. Если принять смерть, то всё пройдёт быстро. Тут главное не выставить инстинктивно защиту, которая не спасёт, а только продлит наши мучения.

Но время идёт, и ожидание становится невыносимым. Отсветы пламени, упавшие на лицо сына, будят малыша, и он открывает глаза. Они больше не пустые: в янтаре чернеет вертикальный зрачок. Я вздрагиваю и поднимаю голову: меня окружает огонь. Но он не обжигает. Пламя держится на расстоянии вытянутой руки, не пересекая невидимую границу ни своими мечущимися языками, ни жаром.

Что это? Предсмертный бред? Если такова смерть, то она не самое страшное. Сын со мной. А Роу? Сердце сжимается от тоски. Роу пусть живёт. Как бы я хотела увидеть его напоследок, обнять, но забирать с собой в Поток — нет. Он вернётся в крепость и будет жить.

Отвлекают меня от праведных мыслей крики, раздающиеся за огненной стеной.

Оглядываюсь, всё ещё плохо соображая. Время идёт, а вокруг, по-прежнему не касаясь меня, пылает пламя. Странный какой-то переход. Осторожно протягиваю руку к огню и ощущаю незримую преграду. Меня окружает воздушный кокон. Хм, очень уж похоже на обычную магическую реальность.

Но, если мы всё ещё живы, откуда огонь в храме земли, и почему сработал воздушный кокон? Моя стихия в боевой готовности, но я абсолютно уверена, что щит поставлен не мной. Тогда кем? Опускаю глаза и встречаюсь с насмешливым взглядом сына. А, главное, приходит понимание, что он меня разглядывает, он видит. И это знание отодвигает весь мир куда-то далеко.

А потом пламя начинает медленно раскрываться, словно лепестки огромного цветка, и я осознаю, что нахожусь всё на том же жертвенном камне внутри пирамиды. Потоки огня отступают и, стелясь по каменным плитам, ползут к стенам храма, оставив после себя три чёрные статуи в форме человеческих фигур. Не сразу замечаю, что рядом с ближайшей из них на закопчённом полу лежит клинок. Этот клинок был в руках у мага, разве нет? Неужели это три моих врага застыли в неподвижности обугленными головёшками?

Тем временем огонь, добравшись до стен пирамиды, продолжает свой путь наверх, очень медленно вгрызаясь в стены, плавя песок и делая их прозрачными. Моему изумлённому взгляду в предрассветных сумерках открываются: ров, наполненный водой, деревья на том берегу, стены крепости. А навстречу с вершины пирамиды спускается такая же волна огня, переплавляющая стены в стекло.

Поднимаю голову, но ни звезды Асхара, ни знаменитого круга драконов не вижу. Над верхушкой храма зависла, распахнув огромные крылья, тень, извергающая пламя. Огромный крылатый зверь плавит стены пирамиды. И он совсем не вызывает у меня страха. Это мой зверь. Об этом говорит оживший браслет, и об этом кричит моё сердце.

Щит исчезает, в нём больше нет необходимости, и я поднимаюсь на ноги, прижимая к себе сына.

Но радости мешает червоточинка: не могу поверить, что такой сильный маг, как Вихо, вот так легко и просто сгорел в пламени, созданном едва родившимся малышом? Оборачиваюсь к обугленным статуям, и сердце пропускает удар. Моё опасение было не напрасным. Фигур всего две. Исчезла самая огромная. Остался ли на месте клинок, проверить не успеваю, потому что чувствую острую сталь, прижатую к моему горлу.

— Предательница, я так и знал, что тебе нельзя доверять. Когда ты успела связаться со своей сестрицей?

— Что? С какой сестрицей? — шепчу, стараясь отодвинуться от лезвия, а для этого приходится вжиматься в гору мышц за моей спиной.

— Не лги. Ты была и осталась чужачкой. Только ничего у тебя не выйдет. Сейчас я позову гурун-хара, и они опустошат и Имперского наследника, и твоего ненормального сына. А потом отдадут всю отобранную магию земляному дракону. Но ты этого уже не увидишь.

Начинаю понимать, что Вихо принял Роу за огненно-водяного дракона, мужа моей сестры Алексы. А, значит, есть шанс, что, пока верховный властитель находится в заблуждении, гурун-хара сами разберутся и не тронут джахта с земляной стихией. Вот только Вихо прав: мне это уже не поможет.

В горячечном голосе моего убийцы явственно проступает безумие. Острое лезвие клинка всё сильнее давит на мою шею, я уже чувствую стекающую по ней каплю крови.

Инстинкт оказывается сильнее логики. Я всё-таки успеваю сделать бессмысленную попытку: создаю воздушный воротник, отталкивающий смертоносное лезвие. Оно хоть и не отодвигается, но замирает на месте. Сейчас, когда помощь так близко, я больше не готова уходить, я отчаянно цепляюсь за жизнь.

Вихо шипит, усиливая нажим. И я, почувствовав, как слабеет моя стихия, все оставшиеся силы бросаю на призыв. Роу должен успеть спасти хотя бы сына.

Обрушившийся непонятно откуда песчанно-земляной вихрь лишает меня сознания.

Лежу словно в колыбели. Меня обволакивает земля, но не тяжёлым грузом, а мягким пушистым одеялом. На лице ни одной песчинки, потому что от земляного потолка меня отделяет воздушный пузырь. Первая мысль не о себе. Сын. Где он? Я его не чувствую.

Пытаюсь вскочить, ожидая сопротивления, но земля расступается, прежде чем я её касаюсь. Только по спине ползут тоненькие струйки песка, но это ерунда, потому что на моих ногах, разгребая передними лапами песчано-земляной холмик, копошится маленький дракон. Он издаёт радостный скрежет и прыгает мне на руки, а я инстинктивно прижимаю его к сердцу.

Оглядываюсь в изумлении. Вот сейчас я вообще ничего не понимаю. Вокруг меня открытое пространство, куда-то исчезло великое божество чампов, спящий жёлтый дракон; я сижу в воронке из песка, каменный пол храма до самого рва засыпан грудами стекла.

А на противоположном берегу стоит молчаливая толпа чампов. Все взгляды устремлены на огромного крылатого зверя, освещённого восходящим солнцем. Чешуя парящего зверя переливается жёлтыми и красными оттенками. Дракон издаёт победный рёв и медленно, стараясь не взметнуть в воздух песчаную и стеклянную пыль, опускается в некотором отдалении от меня.

Мой резвый дракончик вырывается из объятий и, трепеща ещё не окрепшими крылышками, длинными прыжками бросается к месту приземления отца. Два зверя, огромный и маленький, соприкасаются носами совсем как ящеры при знакомстве. Хотя, если разобраться, они и есть ящеры, а я ящеринная или ящерячья… тьфу пропасть, как же будет правильно? Ага, я драконья мама, и жена я теперь, кажется, тоже драконья. Надеюсь, в спальне Роу всё-таки будет оставаться человеком. При этой мысли я краснею и не от смущения, а от предвкушения. Как же я соскучилась.

Весь этот бред крутится в моей голове, провоцируя нервный смех, пока не появляется первая разумная мысль, от которой по моей спине бежит холодок.

Стоп, а куда исчез Вихо? Начинаю нервно озираться, и вижу его неподвижно сидящим в окружении странных жёлтых колонн.

— Это гурун-хара, — произносит за моей спиной родной женский голос, услышав который, я вскакиваю с радостным криком.

— Лера! Ты жива? — обхватываю её руками, и Лера крепко прижимает меня к себе.

— Ну, ну, сейчас-то чего реветь? Естественно, жива. Я же тоже маг, девочка. Ставить щиты — это навык, на уровне инстинкта ещё с Академии. Правда, не применялся давно. А насчёт гурун-хара… Как ты думаешь, почему ты слышала о Совете магов, но никогда не видела его представителей?

— Не знаю, — отвечаю я, удивляясь, что никогда не задавалась этим вопросом.

— Когда погиб мой муж, маги не хотели отдавать Вихо всю власть. И тогда он лишил их магии с помощью гурун-хара. Только некоторые успели сбежать в Восточные горы. Я всё время боялась, что придёт момент, и он точно так же поступит со своими братьями. Так что, девочка моя, Асхар до бесконечности справедлив.

— Но кто отдал этот приказ сейчас?

— Ну, вряд ли твой новорождённый сын. Я думаю, малыш хотел защитить свою маму, а гурун-хара уже сами разобрались, кто ей угрожает.

— Они что, разумные? — я с ужасом смотрю на окружающие Вихо жёлтые колонны, которые прямо сейчас опустошают его Хранилище, и мне становится не по себе.

— Вряд ли полностью, у них разум на уровне прочих магических тварей, как у наших ящеров. Но желание повелителя они уловить способны. Жаль, что нет Керуга, он бы больше рассказал, а я не сильна в тонкостях, — Лера смотрит куда-то за мою спину, и её перепачканное сажей лицо озаряет улыбка.

— Керуг жив, — раздаётся над моей головой голос Роу, — через пару недель вернётся и всем всё расскажет, потому что сам я и половины не понимаю.

Говоря всё это, Роу обхватывает меня свободной рукой и разворачивает к себе. На второй он держит сына: держит по-мужски, то есть как попало. Малыш барахтается, лёжа животом на большой отцовской ладони, и вот-вот упадёт. Я ойкаю и выхватываю сына. А Роу смеётся и обнимает нас обоих уже двумя руками, зарываясь носом в мои волосы.

— Как же вкусно ты пахнешь, — шепчет он невнятно, прихватив губами верхушку моего уха.

Вот ведь лжец. Чем я могу сейчас пахнуть? Вся в саже и земле, пробегавшая более суток, родившая между делом и забывшая, что такое вода и мыло. А, может, и не лжец. Я втягиваю носом воздух раскалённых камней, специй, хвойного леса и терпкий запах любимого мужчины. Он ведь тоже пахнет изумительно.

И тут я понимаю, что одежды на моём муже после того, как он избавился от чешуи, ну совсем нет, ни ниточки. И не просто понимаю, но и чувствую бедром, что он очень соскучился.

— Надеюсь, кто-нибудь даст моему сыну плащ, — доносится издалека ворчливый голос Леры. — Негоже верховному джахту голым задом перед вассалами светить.