Дневник памяти

18

Дрожащими руками я открыла свой ящик Пандоры, и вновь у меня возникло впечатление, будто Чанно стоит рядом. Так часто я упивалась этим сильным ароматом роз, когда она прижимала меня к груди, чтобы утешить. Судя по пятнам на коробке, она специально намазала коробку розовым маслом, чтобы вернуть приятные воспоминания. Благоухание роз оказало на меня волшебное воздействие, возвращая ощущение тепла и мудрости Чанно, которые окружали меня в детстве. Одному Богу известно, рассчитывала ли Чанно на подобный эффект или все это произошло случайно. Мама мне говорила, что она уже умерла, но я никогда еще не ощущала так сильно ее присутствие. Может, она действительно охраняла меня, как обещала в письме?

Я взяла верхнее письмо, поцеловала и отложила в сторону. Мне было страшно перечитывать его еще раз. Затем открыла второй конверт. Судя по пожелтевшей бумаге и проступившим на обратной стороне листа чернилам, оно было написано давно. Мне хотелось только одного: чтобы это было первое, а не последнее письмо от Акбара. Я с ужасом посмотрела на дату — 15 декабря 1974 года. Значит, оно было написано перед самым приездом Акбара и его родителей на то роковое Рождество. Я на всю жизнь запомнила это Рождество. Тогда мне казалось, что весь мир рушится вокруг меня. Итак, это было его первое не дошедшее до меня письмо, а остальные написаны позже. Хорошо, что сверху лежало именно оно: в нем не могло быть столько плохих новостей, сколько в письмах, последовавших за рождественским скандалом.

Устроившись поудобнее на пуховых подушках, я прислонилась к спинке кровати и аккуратно развернула листок с истрепавшимися сгибами. Свет ночника смешивался со светом полной луны и создавал сказочную обстановку, в которой мне предстояло ознакомиться с последним беззаботным романтическим письмом Акбара.

Моя дорогая любимая!

Сегодня я пишу тебе, испытывая намного большую радость, чем обычно, поскольку могу поделиться с тобой самыми чудесными новостями на свете. Хотел, правда, сделать это лично, но я, похоже, не в состоянии больше держать их в себе. Так что, пожалуйста, прости меня за испорченный сюрприз и читай дальше.

Когда родители спросили меня, что я хочу делать на Рождество, я взял да и выпалил, что мечтаю съездить к вам в гости. Ведь я знал, что встреча с тобой сделает меня самым счастливым человеком на свете. Глядя на мое лицо, на котором ясно отразились мои мысли, Абба сказал: «Ты влюбился, мой сын, так ведь?» Я со страхом ответил: «Да» — и закрыл глаза, ожидая неминуемой пощечины. Но Абба страшно удивил меня словами: «Ну что ж, хорошо. Слава Богу, теперь моя душа спокойна». Неужели со мной на самом деле разговаривал мой отец? — спросил я себя, прекрасно помня, что эта тема была запретной в нашем доме. Позже мама пролила свет на необъяснимое поведение отца. Она велела ему перестать дразнить меня и сообщила, что они уже давно решили женить меня на тебе и таким образом породниться с твоей семьей. Мне кажется, что они приняли такое решение потому, что полюбили тебя так же сильно, как и я, и уверены, что ты будешь заботиться о них, в отличие от тех злых невесток, которые заставляют мужей выгонять из дому престарелых родителей.

Родители решили поехать на Рождество к вам и попросить у твоих родителей твоей руки. После этого останется только немного подождать обручения. Кто знает, но если все будет хорошо, нас могут обручить прямо в это Рождество. Вот будет здорово, да? Тогда нам не нужно будет больше писать друг другу тайком и полагаться на милость слуг. И кто знает, может, родители позволят нам время от времени встречаться. Все-таки сейчас вторая половина двадцатого столетия! Можешь себе представить, что это будет означать? Я пообещал хорошо себя вести, зная, что у нас еще вся жизнь впереди. У нас будет время все попробовать.

Не могу дождаться, когда ты официально будешь принадлежать мне. Такая жалость, что твои родители отвергают телефоны и не верят, что с их помощью люди могут общаться! Конечно, было бы намного лучше рассказать тебе об этом, вместо того чтобы писать. Я прекрасно знаю, как работает наша почта. Но, пожалуй, у меня есть еще шанс.

До скорой встречи. Вся моя любовь принадлежит тебе,

Акбар.

Слезы покатились из моих глаз, в животе появилось болезненное ощущение. Я знала, что мои родители прекрасно относились к родителям Акбара и наверняка согласились бы на их предложение, но судьба жестоко посмеялась надо мной из-за нелепого стечения обстоятельств и неудачно выбранного времени. Как такое могло случиться? — спрашивала я себя и билась головой о стену.

Остаток ночи я прорыдала, ни на минуту не сомкнув глаз. Если счастье бежало от меня, когда было так близко, можно ли догнать его сейчас, когда оно совсем скрылось из виду? Мне казалось, что невозможно.

Убитая горем, я смотрела, как солнце поднимается на горизонте, но не для меня. Мое солнце осталось на востоке. И я поняла, что если хочу хоть когда-нибудь снова испытать его тепло, то должна сама перенести его сюда.

Я решительно вскочила с кровати и бросилась к столу, не желая терять ни минуты. Нашла бумагу и ручку и начала лихорадочно писать, надеясь, что предложение, сделанное почти четыре года назад, еще остается в силе. Если бы я прочитала остальные письма, то узнала бы лучше настроение и мысли Акбара. Но это требовало огромного мужества, которого сейчас не было в моем слабом сердце. Потому-то я и взялась писать письмо, прежде чем моя решимость будет поколеблена болью в душе, которая наверняка возникнет, если я найду какие-нибудь неприятные новости в оставшихся посланиях.

Не обращая внимания на время и наверстывая прошедшие годы, я старалась объяснить Акбару, что ничего не знала о его письмах. Если бы не настоятельная необходимость поскорее отправить мое признание, я могла бы писать его много-много дней. По-детски наивное желание подталкивало меня поделиться всем случившимся за это время, поскольку моя жизнь будет иметь Смысл, только когда любимый мой подтвердит правильность моих поступков, убедится, что у меня не было другого выхода. Пока тянулись однообразные дни, мне казалось, что со мной ничего не происходило. Я даже не могла с кем-нибудь поговорить. Возможно, в этом было виновато мое воспитание, не позволявшее делиться тем, что, по мнению окружавших меня людей, недостойно обсуждения. А ведь со стороны могло показаться, что наша жизнь была чрезвычайно благополучна.