Дочь Клодины

Глава 17

Люси бродила по игровой комнате, в которой никого не было, кроме еще двоих крупье, болтающих между собой, ожидающих начала игры и делающих последние приготовления на своих столах. Рождество наступило и прошло, и вот уже как два месяца они жили в новом 1951 году. С первого дня открытия нового отеля ни одна комната не пустовала, дела шли успешно, во многом благодаря Ричарду, который постоянно давал объявления о комфортабельных апартаментах отеля. В настоящее время он был в Париже у своего дядюшки Гарри Уорвика, но не просто поехал навестить своего близкого родственника, а задался целью провернуть важное дело — прорекламировать по всей Европе свой курорт, для того чтобы привлечь иностранных туристов на отдых в Истхэмптон, когда откроется летний сезон. У Ричарда был отличный деловой нюх и талант, поэтому он воспользовался уникальной возможностью представить свой великолепный курорт на выставке, открывшейся в Лондоне в марте месяце и проходившей в хрустальном замке, известном под названием «Хрустальный дворец». Участие в ней гарантировало привлечение огромного числа людей, съехавшихся почти из всех уголков необъятного мира.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — сказал Ричард Люси перед отъездом, стоя перед ней в новом сером дорожном костюме. Она тоже этого хотела, но знала, что, согласившись, даст ему напрасную надежду.

— Тебе не понадобится мое слабое знание французского языка в этом путешествии, — весело ответила Люси, — потому что ты сам прекрасно и бегло на нем говоришь. Используй некоторые германские и фламандские выражения, и ты будешь на высоте.

Люси поняла, что Ричард догадался, что она избегает любых перед ним обязательств, его лицо напряглось, будто он что-то анализировал. К несчастью, Люси сознавала, что Ричард думает о том, что слишком долго был молчаливым, слепо любящим, ожидающим ее расположения поклонником. Как и многие другие упорные, терпеливые, настойчивые люди, он, без сомнения, дошел до той точки кипения, в которой мог бы стать таким же могущественным, неистовым и агрессивным, и его искаженное напряженное лицо выражало сейчас что-то близкое к угрозе. Он понимал, что не получит от нее ничего, кроме дружбы. Когда он вернется, ему надо будет что-то решить. Возможно, он мог бы сказать ей многое прямо сейчас и здесь, но его ждали родители в вестибюле отеля, чтобы попрощаться с сыном и пожелать ему удачи и успеха.

— У тебя есть адрес моего дяди в Париже, — сказал он ей, — там я буду находиться по крайней мере две или три недели, а затем сообщу тебе, куда переехал. Ты ведь будешь писать мне, не правда ли? Я буду скучать по тебе каждый день.

Как всегда, волна нежности по отношению к Ричарду захлестнула ее, Люси почувствовала особую любовь к нему и, кивнув, подтвердила свой положительный ответ.

— Я буду регулярно писать тебе. Будь осторожен во время путешествия, и пусть тебе во всем сопутствует удача.

Это было вчера. А сегодня, находясь в своей маленькой комнатке, расположенной на втором этаже, Люси начала писать письмо Ричарду, сообщая о местных новостях, рассказанных ей Холлэндами, от которых она только недавно вернулась после урока итальянского языка. Во время карточных игр постоянно происходило что-то необычное и забавное, и в этот раз она отложила письмо до завтрашнего утра, так как подошло время спускаться вниз и в последний раз все тщательно проверить, переговорить с крупье и со слугами, находившимися под ее контролем. В зеркалах, висящих на стенах и обрамленных резными, украшенными позолоченным орнаментом рамами, Люси видела свое отражение. Па ней было платье из роскошного атласа зеленого цвета; гладкие блестящие волосы, украшенные на затылке венком из розовых цветов в виде перевернутой подковы и прозрачной сеточкой, обрамляли ее симпатичное личико. В просторной игральной комнате повсюду были расставлены огромные столы, приглушенный свет канделябров дополнялся ярким свечением лампочек, создавая играющие блики на белых, черных, красных, зеленых роскошных нарядах гостей, сидящих на стульях с высокими спинками, украшенных позолоченными узорами. На голубых стенах с золотыми узорами, оставшихся голыми после аукциона, не осталось ни одного пустующего места: теперь на них висела новая коллекция произведений искусств.

Так как гости еще не собрались, в игральной комнате было довольно тихо по сравнению с бывшим бальным задом, ставшим местом для проведения боксерских боев, в котором в данный момент стремительно развивалась кулачная схватка. Люси слышала непрерывающийся буйный рев мужских голосов, гремящих как гром и нарастающих все с новой силой. Бойцы орали то от ужаса, то от радости, в зависимости от того, кому из соперников улыбалась удача. Закон не стал возражать против кулачных боев, проводимых на территории частной собственности, так как они не несли в себе опасность нарушения общественного порядка и не приносили людям ни беспокойства, ни тревоги. Также адвокатам Дэниэла удалость доказать, что игральный зал, представляющий собой обособленный клуб, существует отдельно от отеля, тем самым успокоив Дэниэла и искоренив его опасения по поводу того, что этот бизнес долго не продержится и власти обязательно прикроют их лавочку. В течение двух с половиной месяцев после открытия отеля по просьбе Люси были уволены трое крупье, так как она обнаружила, что они мошенничают, обманывая некоторых игроков. Она также поймала на лжи хитрых, ловких жуликов, которые решили применить свое мастерство в новом клубе, и приказала их больше не впускать. Среди многих игорных клубов курорта игральный зал в особняке славился безукоризненно честной репутацией, а Люси считали проницательным, зорким, мудрым крупье. Такие качества, несомненно, были очень важны для подобных мест, и хитрые клиенты, желающие мошенничеством сорвать большой куш, понимали, что в этом заведении им делать нечего.

Решив хоть как-то развеять скуку и скрасить ожидание, Люси вышла из игрального зала и спустилась по лестнице на первый этаж, чтобы посмотреть, не близится ли кулачный бой к финалу. Только однажды она стала очевидцем поединка, когда двери бывшего бального зала оставили открытыми для свежего воздуха. Ее чуть не вырвало, когда она увидела двух мужчин, одетых только в белые короткие шорты по колено, свирепо колотящих друг друга кровавыми кулаками, шатаясь на ринге и еле стоя на ногах после двадцати жестоких раундов. Они все еще пытались увернуться от ударов, наносимых соперником, их волосы были мокрыми и темными от пота, их синие от ударов тела, от которых в разные стороны летели брызги крови, казалось, еще мгновение — и превратятся в кровавое месиво. Этого зрелища Люси выдержать не могла. Она ненавидела дикий ор и ужасный шум, издаваемый оглушительными возгласами зрителей, ей казалось, что это был рев какого-то прожорливого ненасытного животного, поджидающего, чтобы напасть и убить. И хотя Ричард пытался объяснить ей, в чем состоят прекрасные моменты бокса, что это мастерство требует не только храбрости, выдержки, выносливости, но и внутренних резервов организма, ей так и не удалось понять, в чем заключается смысл и интерес ожесточенного, безжалостного избиения друг друга. Так что Люси не собиралась вставать в ряды болельщиков. Много раз на следующий день после кулачных боев Люси видела их участников, и ей было больно смотреть на их разбитые, раздувшиеся лица и тела, перебинтованные руки и кровавые раны. Она всегда задумывалась нал тем, что сказал бы ее отец Лионел Атвуд на то, что его собственная дочь подала идею проведения кулачных боев, да не где-нибудь, а в изысканном, отделанном со вкусом бальном зале.

Люси знала, что это было необходимым шагом для того, чтобы возместить финансовые убытки, которые понес Дэниэл при покупке этого особняка, и поэтому угрызения совести ее не терзали. Во всяком случае, она была очень счастлива от того, что жила в родовом имении, хотя почему-то чувствовала себя в нем не в своей тарелке. Остановившись на лестничной площадке, она вспомнила, по какой причине решила спуститься вниз. Мужчина, о котором она только что подумала, поднимался по лестнице.

— Бой уже закончился?

Бартон пожал плечами.

— Не имею ни малейшего представления. Я только что вошел. — Он поравнялся с ней и положил руку на резную колонну винтовой лестницы. — Рад сообщить вам, что сегодня вдоль имения Атвудов были проложены последние железнодорожные пути. Вас не будет беспокоить шум до тех пор, пока не двинется первый поезд.

— И когда это случится?

— Второго апреля.

— Так скоро?

— Благодаря сравнительно теплой зиме не было никаких задержек и приостановок, и работа выполнена намного раньше срока.

— В таком случае, вы скоро уедете. — Ее серые блестящие глаза будто насмехались над ним.

Он бесстрашно ухмыльнулся ей в ответ.

— Совсем наоборот, я собираюсь задержаться в этом прекрасном отеле. На что я надеялся, то и произошло. «Железнодорожная компания» намерена проложить прямую линию от Истхэмптона в Лондон через Маррелтон, и поэтому я останусь здесь намного дольше, чем изначально ожидалось. — Джош подошел совсем близко, взял Люси пол руку, притягивая ее к себе.

— Не пора ли прекратить эту нелепую игру в кошки-мышки, в которую ты настойчиво продолжаешь играть? Не можешь ли ты по крайней мере сказать мне, почему не соглашаешься на второе перемирие, ведь помнишь, как нам было хорошо той ночью в Солнечном доме?

У нее внутри все перевернулось, когда она услышала, что он остается в особняке еще на долгое время. Она хотела, чтобы он убрался из отеля и из ее жизни. Он как громадная туча на безоблачном небе висел над ее головой. Она чувствовала, что пока он не уедет, она не сможет примириться с оставшимися в ее душе сомнениями, связанными с тем, что особняк принадлежит не ей. Он всегда вставал между ней и тем, к чему она стремилась приспособиться. А что касается ее чувств к нему, то они перепутались и находились в полном беспорядке, волновали и беспокоили ее. Люси была сбита с толку, так как Джош больше никогда не пытался довести ее до такого сильного потрясения, как при первой их встрече; Люси казалось, что ее тело постоянно сопротивляется разуму. Девушка, опустив глаза, обратилась к Бартону:

— В этом нет смысла. Из этого ничего не получится.

— В некотором отношении я согласен с вами, — спокойно ответил он, чтобы заставить ее от удивления взглянуть на него. Так и произошло, Люси тотчас же быстро посмотрела на него сквозь пушистые ресницы. — Есть ли смысл во временном перемирии? Мы должны двигаться вперед к полному искоренению зла, если хотим добиться чего-то стоящего.

Бартон резко и грубо прижал ее к себе и с нетерпением впился своими губами в ее уста. Скрытое желание загорелось внутри, дикая страсть вспыхнула огнем и охватила ее тело, заставляя пульс биться быстрее, и на вершине лестницы двое людей, находясь в объятиях друг друга, окунулись в мир сладостного, обжигающего чувства, пока двери внизу резко не распахнулись, выпуская из зала поток восторженных зрителей. Бой был окончен.

Джош освободил Люси из своих крепких объятий, и она поспешила в игральный зал, взволнованная и потерявшая самообладание, на ходу приглаживая несколько растрепавшихся вьющихся локонов. К тому времени как первые игроки заняли столы, воздух наполнился сигаретным дымом, клубящимся около канделябров, послышался звук вертящейся дребезжащей рулетки вместе с хлопаньем карт и подбрасыванием игральных костей. Люси снова пришла в себя. Но щеки все еще оставались румяными, и сев на стул, чтобы наблюдать за игрой «Фараон», она никак не могла сосредоточиться и сконцентрироваться, потому что в голову лезли мысли о произошедшем. Боковым зрением она видела Джоша, он успел переодеться в вечерний костюм и сейчас, собираясь сесть за столик, расположенный недалеко от рулетки, быстро и лукаво взглянул на нее, перед тем как занять свое место. Он заказал себе ужин. Люси пыталась забыть о его присутствии, но вместо этого ей стало казаться, что, кроме них двоих, в комнате никого нет, остальные люди растворились в легкой дымке. Раньше он часто подсаживался к игрокам за карточный стол и иногда даже играл, не беспокоя ее своим присутствием, но этот неожиданный поцелуй после долгого периода его равнодушия снова привел ее в состояние неописуемого восторга, который она испытала ночью, находясь с ним в Солнечном доме. «А может, я влюбилась в него?» Люси никогда еще не была так смущена и сбита с толку и не ощущала такого дикого, неудержимого желания. Когда новый игрок занял освободившееся место за столом, чтобы присоединиться к игре «Фараон», Люси не взглянула на него, что было обычным для нее делом, пока тот не попросил карты. Он обратился к ней на итальянском языке. Люси повернула голову и, испытав одновременно ужас и шок, уставилась на мужчину, онемев на мгновение. Это был Доменико! Любезный, почтительный, самодовольный, безукоризненно одетый, он буквально пронизывал ее острым взглядом.

— Добрый вечер, Люси. Сколько лет, сколько зим.

Ее единственным желанием было немедленно бежать от него. Она резко поднялась и подала знак помощнику крупье заменить ее. Приподняв атласную юбку, она вышла из-за стола и стремительно двинулась к двери, скрытой за деревянными панелями. Никогда она не думала, что через нее придется бежать от страха и ужаса, внушенного Доменико. Вытянув руку, Люси нащупала задвижку, потянув за которую, отперла дверь и оказалась в узком темном коридоре, ведущем к арке и тусклому свету. Ее сердце вырывалось из груди, девушка положила руку на стену и, закрыв глаза, на ощупь стала медленно двигаться вперед, находясь в полуобморочном состоянии после пережитого ужаса. На несколько секунд ей показалось, что она вернулась в прошлое и сейчас находится во флорентийской комнате наедине с ним, и он лапает, зверски хватает, кусает в порыве злости и страсти, насилует ее тело. Даже воздух рядом с ним за столом казался зараженным, и если бы он коснулся ее, она бы закричала.

Совсем ослабев, Люси оперлась о стену и попыталась оценить ситуацию. «Почему он приехал в Истхэмптон? Зачем снова появился в моей жизни?» Только благодаря Тимоти она стала забывать, как надругался над ней Доменико, и теперь снова эти ужасные воспоминания вернулись к ней. Она никак не могла противостоять прошлому, вернувшемуся к ней, кроме как собрать всю волю в кулак и попытаться справиться с собой.

Люси выпрямилась и решительно продолжила свой путь по коридору, уже не держась за стену, не понимая почему, но она вдруг захотела, чтобы силуэт Джоша показался вдалеке около арки, там, куда манил ее приглушенный свет. Она знала, что, не задумываясь, кинулась бы в его объятия, в ее сознании наступил момент истины, и она должна смело принять свои чувства.

К тому времени как она вышла из темного узкого коридора, прошла через освещенную комнату, попала в следующий, но уже широкий коридор, Люси осознала, что рано или поздно она все-таки встретится с Доменико. Он не уедет из отеля, пока не откроет ей причину своего появления. Как говорится, нападение — лучшая защита, поэтому она не будет ждать его действий. Она пошлет записку в комнату, в которой он поселился, сообщая, когда будет готова встретиться с ним.

Она добралась до своей маленькой комнатки, зажгла лампу, стоящую на маленьком круглом столе. Во второй раз за вечер Доменико испугал ее, кожа покрылась мурашками, и Люси задрожала. Горящий фитилек рассеял темноту, и она заметила, что он сидит в кресле-качалке. От страха и неожиданности ей стало трудно дышать, руки ослабли. Он стремительно подбежал, чтобы поймать ее.

— Кто впустил тебя в мою комнату? — осипшим голосом спросила Люси, еле передвигая ноги. К своему облегчению, она обнаружила, что больше не боится его, теперь она не была так уязвима, как тогда, в закрытой комнате в Италии, ведь в нескольких дюймах от ее руки находился колокольчик. Ей также показалось, что теперь он не собирался применять силу. Он подошел к камину, положив руку на полку, и равнодушно посмотрел на Люси.

— Золотые соверены могут развязать язык так же легко, как и лиры. Я подозревал, что ты сбежишь, как только увидишь меня, поэтому заранее узнал, в какой части подсобного помещения располагается твоя комната. — Он осмотрелся вокруг, не скрывая презрения. — Это неподходящее место для миссис Ди Кастеллони. Я должен сказать, что никогда не воспринимал тебя всерьез, когда ты говорила о своем карточном мастерстве, и не думал, что ты найдешь этому применение.

— Зачем ты приехал? Как ты нашел меня? Я не хочу тебя видеть!

— Сначала я навел справки о «Отеле Уорвик». Именно там ты проживала, когда прислуга покинула тебя, ну а там меня направили прямо сюда. Вижу, в этом городе ты стала известной всем и еще работаешь в театре. — Он отошел от камина. — Но я приехал не ссориться с тобой. Я хочу загладить свою вину. Хочу попросить у тебя прощения. Я не мог найти себе места после того ужасного дня, дня похорон отца. Не мог найти покоя после того, что сделал с тобой.

Она никогда не поверила бы в то, что Доменико, надменный и высокомерный тип, стал бы унижаться, прося у нее прощения. Так или иначе, она не верила, что это было правдой, не верила ни одному его слову, и это насторожило и встревожило ее еще больше.

— Ты мог написать письмо с извинением, если тебя так сильно мучили угрызения совести, — осторожно произнесла она.

Он покачал головой. Как всегда, Доменико был безукоризненно одет: бархатное пальто, алмазные запонки, сверкающие своим великолепием и дороговизной на накрахмаленной белоснежной рубашке, жилет, сшитый из парчи цвета слоновой кости. Но он всегда чрезмерно потел от сильного напряжения и волнения, и маленькие капли влаги сейчас блестели на его висках, потихоньку скатываясь вниз, в складки его длинного шелкового шарфа, обмотанного вокруг шеи.

— Я должен был увидеть тебя. Должен был сам лично с глазу на глаз поговорить с тобой и услышать, что ты прощаешь меня за то, что тогда произошло.

— Я попыталась забыть о прошлом. — Отвращение к этому человеку было таким глубоким, что Люси не могла найти подходящих слов.

Он вытащил льняной платок из рукава и вытер капли пота.

— Я надеюсь, ты не забыла, как любили тебя многие члены семьи Ди Кастеллони.

Имел ли он наглость и бесстыдство причислить себя к этой группе людей, Люси не знала.

— Я помню только тех, кто был добр ко мне, — сухо ответила Люси. — Я спрашиваю тебя снова, зачем ты приехал?

— Я приехал по просьбе семьи. Все очень переживают, как ты. Никто не получил от тебя ни одного письма, а моя жена слегла от горя после твоего поспешного тайного отъезда.

Люси никак не могла прокомментировать то, что он сам лично приказал ей тогда сделать. Ее глаза только расширились от удивления и злости. Она не могла понять, как можно быть таким безмерно наглым и бесчувственным лгуном.

— Ты заботилась о моем отце в последние годы его жизни, — продолжил Доменико как ни в чем не бывало, — и моя жена настойчиво хочет отплатить тебе добром за добро и как следует наградить. Жена думает, что ты глубоко разочаровалась и расстроилась, когда узнала, что мой отец ничего тебе не завещал, и именно поэтому так поспешно уехала из Флоренции. Она убедила меня отправиться на твои поиски и выяснить о тебе хоть что-нибудь.

— Я не хочу ничего! — бешено закричала Люси, размахивая руками и отходя дальше от него. — Просто убирайся отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели!

— Я не собираюсь бросаться грубыми словами. Будет так, как я пожелаю, и уж не тебе решать, когда мне уезжать. Если ты, как сама говоришь, забыла обо всем плохом, что было между нами в прошлом и о чем я очень сожалею, то ты должна по крайней мере подумать над предложением, которое я передаю тебе как глава семьи, имя которой ты носишь. Ведь вся наша семья с искренними намерениями отправила меня в путь с этим важным поручением. Я приглашаю тебя вернуться со мной в Италию. — Он быстро поднял вверх руку, тем самым давая понять, чтобы она помолчала, так как мгновенно увидел отказ на ее обеспокоенном лице. — Для того чтобы снова стать неотъемлемой частичкой любящей тебя семьи, но в этот раз с одним очень важным отличием. Ты станешь полностью независима, будешь наслаждаться жизнью в собственной резиденции в Риме или в другом городе, в каком только пожелаешь, и у тебя будет приличный доход, выплачиваемый ежегодно нашей семьей, для того чтобы ты жила в достойных условиях, соответствующих твоему высокому социальному положению, а именно положению глубокоуважаемой вдовы Стефано Ди Кастеллони. Прими мою благосклонность, и пусть все разногласия забудутся. Я хочу, чтобы ты жила достойно и счастливо.

Но Люси не обманешь. В том, что жена Доменико желала ей только хорошего, Люси не сомневалась, так как между ними всегда было уважение и взаимная симпатия. Люси действительно верила, что синьора Ди Кастеллони была искренна в своих намерениях и заручилась поддержкой семьи, чтобы организовать путешествие Доменико, обошедшееся, несомненно, в немалую сумму, но это не означало того, что Доменико изначально не вдолбил эту идею в голову своей жены. Его ласковое, но одновременно похотливое выражение лица в тот момент, когда он сообщал, по его словам, семейное предложение, напомнило ей о событиях тех ушедших дней, когда он всякий раз придумывал жалкие оправдания только для того, чтобы остаться с ней наедине. Он все еще хотел ее. Хотел так сильно, что готов был пойти на любой обман, лишь бы вернуть ее назад и подчинить своей власти. Люси задрожала от омерзения и ненависти.

— Ты думаешь, я дура и поверю в твои сказки, Доменико? Да я вижу тебя насквозь! Возвращайся обратно к жене и скажи ей что угодно, лишь бы она успокоилась, а я открою тебе правду — сейчас я так же сильно тебя ненавижу, как и в тот день, когда ты обесчестил меня! В жизни не встречала такого низкого, подлого, омерзительного, лживого, лицемерного, гнилого человека! Убирайся! Вон!

Он неотрывно смотрел на нее, будто не мог поверить в свою неудачу. Затем, к ее ужасу и неожиданному изумлению, слезы ручьем полились из его глаз.

— Нет! — пронзительно заревел он, будто громкостью своего голоса мог изменить ее ответ. — Нет! Ты не можешь отказать! Что еще мне предложить тебе, чтобы ты согласилась?

— Ничего! Я все тебе сказала! Пожалуйста, уходи. Я не вынесу, если этот ужасный разговор затянется еще хотя бы на минуту! — В отчаянии Люси взяла колокольчик, но Доменико резко схватил ее руку и, рыдая, начал ее целовать, упав на колени.

— В твоем соблазнительном теле должна быть хоть капля милосердия! Я унижаюсь перед тобой, для того чтобы ты больше не осуждала меня и не желала мне гореть в адском огне, я и так уже настрадался! Искусительница! — Затем из его уст полился такой поток непристойных, бранных и похотливых слов, что Люси, напрасно пытаясь высвободить свою руку, попятилась назад. Она не увидела, что дверь отворилась. Джош, увидев ужасную сцену, схватил Доменико за ворот пальто, поднимая его на ноги и заставляя отпустить руку Люси.

— Я не знаю итальянского, — произнес Джош сквозь зубы, угрожающе глядя на Доменико, который стал приходить в себя, пытаясь высвободиться, — но мне достаточно было услышать тон голосов в комнате, чтобы понять, чего желает леди. Так что, кто бы вы ни были, немедленно скройтесь с ее глаз! — Он распахнул дверь.

Доменико расправил плечи, поправил пальто и собрался напоследок что-то сказать Люси, которая стояла рядом со столом, съежившись от страха, но Джош положил свою тяжелую руку ему на плечо и подтолкнул к выходу. Второй пинок Доменико получил уже в коридоре, где, потеряв равновесие, споткнулся, чуть не упав, и, изображая из себя оскорбленного и униженного, подался прочь. Только тогда Джош закрыл дверь.

Но в гостиной Люси не было. Он позвал ее по имени, но она не ответила. Когда Джош вошел в спальню, то обнаружил, что комната пуста, затем медленно прошел вдоль раздевалки и заглянул в приоткрытую дверь. Именно там и находилась Люси, она стояла у умывальника, погрузив руку, которую целовал итальянец, в воду. Ее лицо было мертвенно-бледным, а тело неистово дрожало.

— Он ушел, любимая, — сказал Джош тихим голосом, пытаясь ее успокоить. — Кто бы он ни был, я обещаю, что он больше не приблизится к тебе.

Она закрыла и тут же открыла глаза, как будто показывая, что принимает его обещание, ее дрожь стала ослабевать, а выше локтя вода продолжала мочить рукав платья. Когда Джош попытался вытащить ее руку из воды, она оказала сопротивление, и тогда он ласково обратился к ней снова:

— Если ты доверишься мне, я сотру все следы от прикосновения этого мужчины.

Казалось, в ее горле застрял комок, Люси не могла ничего ответить, только смотрела на Джоша испуганными глазами, но когда он снова взял ее руку, она уже не позволила отпустить ее. Он взял кувшин, налил немного воды в тазик и, держа ее дрожащие пальцы, начал намыливать ее маленькую ладошку, а затем и руку выше запястья розовым мылом. Постепенно дрожь стала ослабевать, хотя кожа еще была покрыта мурашками. Джош снял с вешалки полотенце и начал вытирать ее руку, пока влага полностью не впиталась. Затем он перевернул ее холодную ладошку и нежно поцеловал.

— Я люблю тебя, Люси Атвуд, — ласково произнес он, ощущая внутри себя неописуемое блаженство.

Она крепко обхватила руками его шею, а он, прижимая ее к своему теплому телу, нежно прикоснулся устами к ее пухлым губам. Люси забыла обо всем на свете, тая в объятиях любимого, в этот счастливый момент для нее существовал только он один. Теперь никакой незваный гость не мог нарушить их уединения. Джош, целуя каждый миллиметр ее нежной, бархатистой, белоснежной кожи, ее полную грудь, осторожно начал освобождать Люси от одежды, и вскоре платье и шпильки для волос были брошены на пол. Когда он взял ее на руки, чтобы перенести на кровать, она крепко за него ухватилась, даря ему новый будоражащий поцелуй.

В постели, освещенной мягким приглушенным светом лампы, он лег рядом с ней, чувствуя тепло ее обнаженного разгоряченного тела, ее золотистые, шелковые, волнистые, как у русалки, волосы, которые он пальцами освободил от шпилек, ласково щекотали его лицо. Он любил ее нежно и пылко, возбуждая и подчиняя своей власти, чувствуя ее потаенные желания, и в любовном вихре она отдавалась любимому с дикой страстью и восторженной покорностью, желая, чтобы это счастье длилось бесконечно. Когда Джош был готов овладеть ею, где-то глубоко в ее подсознании вспыхнули воспоминания о том ужасном дне, заставляющие ее содрогнуться, но Люси впилась губами в его губы, погружаясь в состояние такого райского блаженства, что соединение их тел в одно целое не доставило ей никакого дискомфорта. В течение нескольких секунд ее глаза были открыты, Люси хотела увидеть переполненное страстью и нежностью лицо любимого, а когда ее веки снова опустились, он унес ее с собой на вершину блаженства.

Они любили друг друга всю ночь напролет. Когда Джош очнулся ото сна при слабом мерцании рассвета, то увидел, что она сидит на краю кровати, повернувшись к нему белоснежной красивой спиной, распустив волосы по плечам. Даже не повернувшись, Люси уже почувствовала, что он проснулся, и протянула ему руку. Он взял ее ладонь и, приподнявшись, стал целовать ее спину.

— Прошлой ночью ты назвал меня Люси Атвуд, — нежно сказала она. — Если бы я уже тебя не любила, то, несомненно, полюбила бы после этих слов.

— Ты уже давно меня любишь?

— Не знаю. Возможно, с того вечера в Солнечном доме. А может, и раньше. Боязнь затмила все остальные чувства.

— Ты боялась меня? В это трудно поверить.

Люси повернула голову и взглянула на Джоша, она выглядела уставшей после ночных ласк.

— С самого начала, когда ты встал между мной и особняком Атвудов, я боялась тебя. Ты всегда намеренно мешал мне, когда я пыталась понять, кто я такая в этом мире, узнать свое прошлое, когда хотела получить подтверждение своей принадлежности к этому месту и этой земле.

Он присел и нежно обнял ее.

— А теперь?

— Ночью я забыла обо всем, кроме тебя, и впервые в жизни познала любовь. Я была сама собой, настоящей личностью, ни на минуту не сомневаясь в том, кто я такая. Я — женщина, которой всегда хотела быть. Сейчас, начиная с этого утра, я не буду больше скрывать правду, все изменилось, а особняк остался преградой между нами, напоминая, что я ничем не могу доказать, кто я на самом деле. Я вот думаю, а что, если я так и не докажу, что я — Атвуд?

Джош взял ее прекрасное личико в свои руки.

— Любовь моя, тебе и не надо ничего доказывать. Ты даже представить себе не можешь, как это тебе не надо.

И здесь, сидя на кровати в полной тишине, он рассказал ей, что она дочь Дэниэла Уорвика.