Дом Воды и Воздуха (СИ)

Глава 14. Сопротивление… полезно

В холе управления охрана вежливо просила меня следовать за ними. Наручники не надели, но официальный тон и напряжение говорили, что моя судьба решена. Коллеги и знакомые, еще вчера кивавшие при встрече, старательно отводили глаза или сворачивали в боковые коридоры. Новости у нас разносятся быстро. Я упростила всем жизнь, устремив невидящий взгляд вперед.

В приемной Яна секретарша вскочила и, нервничая, распахнула дверь. Конвоиры остались в приемной.

– Гели, дорогая моя девочка, – Ян посмотрел на меня, оторвавшись от просмотра каких-то бумаг. – Ты знаешь, почему ты здесь?

– Да.

– Что тебя ожидает?

– Нет.

Ян тяжело выдохнул. Что еще я могла сказать?

– Тебя отстраняют от расследования этого дела. На выходе сдашь удостоверение. Согласно приказу тебя поместят под стражу до выяснения обстоятельств и суда, в случае если твоя вина будет доказана. Елену…

Я вздрогнула, Ян поднялся, отошел к окну, сцепив руки за спиной.

– Елену я вызову к себе. Никому ничего я говорить не буду, – вдруг сказал он, и я посмотрела на его широкую спину, не выражавшую ровно никаких эмоций. – Постараюсь замять дело. Дейм я тоже задержал, и сейчас по управлению гуляют слухи самого разного толка. Я сам виноват, не стоило так сильно давить на тебя. А пока… – он повернулся, и я увидела, что он улыбается. – Не создавай проблем и посиди пару дней в изоляторе. Так не так ужасно как болтают.

Я искренно поблагодарила Яна, сдала секретарше удостоверение и покорно позволила проводить себя в соседнее здание. Меня не обыскивали и ничего не изымали, разве что попросили отдать телефон. Страница дневника по-прежнему лежала в кармане джинсов, узкий стилет прятался в голенище сапога, а в кулоне – небольшой флакончик зелья-допинга.

Оставшись в камере одна, я некоторое время полежала на узкой койке, прислушиваясь к шелесту начавшегося дождя, а потом достала страницу и начала читать.

«Оглядываясь, порой назад, задаю себе лишь один вопрос: как же так сталось, что я живу невольницей в собственном доме? Мне не с кем поговорить, некому пожаловаться, никто не разделит мою тоску. У меня нет близких подруг, и я могу позволить роскошь постоянно вести дневник, чтобы хоть таким способом отсрочить безумие. Он преследует меня как тень, всегда рядом, всегда за моей спиной. Ему нужно знать с кем я говорила, где была, о чем думаю.

Не могу дышать, не могу спать, не могу улыбаться. Фальшь, вокруг одна фальшь. Иллюзия счастливой семейной жизни. Кто бы поверил – я, Матриарх своего Дома, признанная красавица, на самом деле не свободнее последней рабыни. В обществе я должна играть по правилам продиктованными суровой моралью и приличиями, а дома – им.

Любовь… Вот она, каждый день со мной рядом – душит меня, засасывает как болотная топь. Я люблю его и ненавижу. Кричу и бью фарфор, и заламываю руки. Он обещает исправиться. Прощаю. Миримся. И вновь. Все по кругу до бесконечности. Вечная ревность и упреки, и укоры. Выдуманные поводы. Любит, но не может мне что-то простить. Что? Почему изводит меня этой «любовью»? Лучше бы ненавидел.

Изменила ему в порыве ненависти. Было не гадко и не противно. Пресно. Никак. Он не может дать мне покоя, а я не дам ему – пусть воспитывает этого ребенка, пусть смотрит, как проступают чужие черты и жалеет, что не дал мне свободы. Пусть думает о том, как я отдавалась другому, как чужие руки скользили по моей коже, другие губы целовали и шептали безумия.

Рабство. В этом мы с королевой Гизеллой похожи. Только ею управляет не муж, а глава йорт. Идут столетия, меняются занимающие пост мужчины, а несвобода остается. Власть. Все ради власти. А мы, знаем и миримся с этим. Что делать? Никто не хочет умирать. Убери королеву, и карточный домик нашей жизни рухнет. Мы консервативны, мы так привыкли, и быть может, только наши дети смогут оставить древние законы в прошлом.

Но есть те, кто не желает ждать. Одержимые местью и жаждой власти. Копят силы и ждут часа, чтобы однажды одним точным ударом выбить землю из-под ног. И когда это случится, никто ничего не поймет. Все будут околдованы.

Даже если этой медузе отсечь голову останутся те кого она заразила своим ядом, те кто не оставят жажду в прошлом и утопят этот мир в крови и ужасе. Те, кто не желает мира, не знают покоя и устроят еще одно Безвластие».

На улице бушевала буря: ветки царапали стекло, вспыхивали молнии, дождь из тихого шелеста превратился в тревожную барабанную дробь. Окна здесь были старые, еще деревянные. Без решеток. В самом деле, кто захочет бежать через форточку, да еще когда под тобой восемь метров воздуха, а дальше холодные речные глубины?

Как же не вовремя появились эти письма. Не будь их и я была сейчас спокойна, радовалась, что Ян не отобрал оружие и зелья, строила планы, ждала очередного выговора. Сейчас мне было почти страшно. Если все что я узнала – правда, жить мне осталось недолго. Ян догадается и просто уберет меня с дороги.

Смогу ли я молчать? Делать вид, что по-прежнему ничего не знаю? Спасет ли это мою жизнь? Одно дело подозревать, что королева ослабла разумом к концу жизни и совсем другое – что ею хладнокровно прикрывались целое тысячелетие, казнили и миловали от ее лица. И Патриархи… все или почти все знали об этом.

Из приоткрытой форточки доносился запах озона, воды и электричества. Запах рыбы и скошенной травы. Запах бархатцев и грязи. Мокрой древесины.

У меня есть зелье-допинг, нож и маскирующие запах чары. Размеры форточки не препятствие. Плохо, что придется прыгать в воду… Хорошо, что я поспешила к Яну и не успела сменить джинсы и кроссовки на деловой костюм. В юбке далеко не убежишь.

Моя камера дальняя от поста охраны, дежурный младший оперативник раз в полчаса проходится по коридору. Еду принесут не раньше рассвета. Лучше сбежать днем, когда в здании почти никого нет, но нельзя упускать такую подходящую для побега погоду.

То, что я оказалась именно в этой комнате значит, что либо Ян не хочет меня пугать раньше времени, либо, что вероятнее – плохо знает. Или хочет, чтобы я побежала, и по моему следу уже со спокойной совестью можно было пустить наемников? Конечно, правильная и законопослушная Ангелина Хельм примет правосудие в любой форме, в какую его облекут власть имущие. Верная слуга порядка. Смолчала когда убивали ее мать, смолчит и на своей казни. Но не путают ли они законопослушность со здравым смыслом? Чего бы я добилась, если бы рвала на себе волосы и пошла на штурм дворца? Или от меня ждали коварного заговора?

Увольте, восемнадцатилетние девицы только-только из стен альма-матер могут быть орудием в чужих интригах (и довольно опасным) но едва ли сами могут придумать что-то стоящее. Это только в бульварных романах искушенные придворные красавицы шестнадцати лет отроду выдают такие ходы, до которых далеко Ришелье. Для создания заговора нужны не только ум и желание, желательны также житейский опыт, связи, деньги и сторонники. И то не факт что дело выгорит – испортить его может любая мелочь, любое неучтенное событие.

А для профилактики надо побывать на казни попавшихся интриганов. Весьма вдохновляющее зрелище, знаете ли. Соображение подымает на недосягаемую высоту. Заодно и заставляет задаться вопросом, так ли серьезны нанесенные обиды и нравится ли что голова пока еще на плечах, а не в корзине.

Другое дело, когда терять нечего. С одной стороны пропасть, с другой волки. Так лучше уж назло тварям сигануть вниз и достаться волнам, чем позволить себя сожрать.

Я легла на бок, подложила руку под щеку. Прислушалась.

Охранник ступал мягко. Дошел до моей двери и заглянул в глазок. Реальность воспринималась отстраненно, я действительно засыпала, усталость охватила мое тело, дыхание стало медленным и размеренным.

Когда мужчина отошел, я открыла глаза и несколько секунд приходила в себя, стряхивая сонливость. Потом достала флакон с зельем и осушила его.

Прошло много лет, с тех пор как я подростком убегала таким путем из дома. Да и размером я стала больше. Так…

Сначала левая нога, потом рука, голова и правая нога. Ухватившись за раму правой рукой, возблагодарила отцов-основателей за установленные на совесть окна. Посмотрела вниз и замера: я висела над беспокойными волнами взбухшей от дождя реки. Дождь беспощадно стегал меня по щекам, вода лилась за шиворот, заливала глаза, мешала дышать. Пальцы на руках сводила судорога, но по телу уже начинало распространяться тепло. У меня есть час во время, которого я не буду чувствовать боль, усталость и страх.

Сбежать из камеры йорт могут многие, но убежать от йорт не может никто. Пока ты в камере есть шанс откупиться, оправдаться, очиститься. Сбежав, ты признаешь свою вину и оказываешься по ту сторону Закона. Надеюсь, я сделала верный выбор, а не пошла на поводу паранойи.

Я оттолкнулась ногами от стены и прыгнула.

Вода оказалась куда холоднее, чем я могла думать. Ветер и волны словно задались целью потопить меня, безжалостная стихия накрывала с головой, крутила, толкала. Выбравшись на берег, я слабо соображала, где нахожусь, сколько времени прошло и куда бежать дальше. Надо оторваться о преследования и найти безопасное укрытие. Что это будет за укрытие пока не ясно, все зависит от того кто будет в погоне.

На берегу я оказалась лишь чудом. Зелье помогало, но оно не делало меня сверх существом. Я начинали понимать, почему сбежать от йорт так сложно. Потому что человеку по ту сторону Закона бежать некуда. Неоткуда ждать помощи.

Я нервно рассмеялась. Вот о чем говорил Ян: сомнения. У меня не должно быть сомнений. Пусть выбор окажется неправильным, пусть я умру. Зато, не сомневаясь и не боясь.

Ориентируясь на звезды, побежала на юг, к заброшенному пансионату, где надеялась переждать остаток ночи и следующий день. Я не знала что делать, не знала как жить дальше. Я лишь знала то, что не хочу умирать.

В сером предрассветном мареве главный корпус пансионата выглядел на редкость зловеще. Насколько мне было известно он заброшен уже лет десять, и с тех пор никем не охраняется. Проезжая мимо я всегда думала, почему его не переоборудовали во что-то другое. Еще меня интересовало, почему никто его растащил, не вынес стекла и рамы, остатки мебели и железную ограду, как обычно бывает с заброшенными строениями. Во всяком случае, если людям не удается растащить что-то на материалы, они просто уничтожают это.

Я прошла сквозь покосившиеся ржавые ворота к центральному входу. Большинство не знает, какие твари прячутся в темноте. Но все без исключения страшатся тьмы, правда, по разным причинам. Люди бояться неизвестности, а я точно знаю, что принесет мне смерть, если зазеваюсь.

Старая деревянная дверь открылась на удивление легко, впуская в темный пустой холл. Мусора на когда-то сверкающем кафельном полу было на удивление немного, в основном какие-то тряпки, пыль, бумаги. Ненавижу брошенные здания и города. Царящая в них тишина и неминуемый упадок напоминают о тщетности бытия, о том, что что-то ужасное и непреодолимое заставило людей покинуть это место.

Мне здесь не нравилось. Небезопасно. Замок на главной двери сломан, в некоторых окнах нет стекол, здание слишком большое, чтобы знать, что в нем происходит. Есть в этом и плюс, в маленьком доме легко найти постояльца. А здесь меня можно обнаружить только с очень хорошим нюхом или с инфракрасным зрением.

Спать нельзя, но нужно отдохнуть. На втором этаже оказалась подходящая комната. Этаж я выбрала не случайно – на третий легко попасть с крыши, первый будут обшаривать в первую очередь, а отсюда я смогу в случае необходимости спрыгнуть на землю и скрыться через парк. Оторвал ленту от рубашки, я кое-как перебинтовала руку. Попыталась закрыть глаза и подремать вполглаза, но ничего не вышло. Слишком тихо. И так странно пахнет. Металл и соль. Легкий сладковатый запах душка. Немытое тело. Старые, грязные тряпки и ношенная обувь.

Я напугана. У меня нет ни чар, ни нормального оружия, и вероятность нанести один-единственный удар, чтобы спастись. По моим следам, вероятно, идут преследователи… как скоро они будут здесь? Рассвет приостановит их поиски, но он не выпустит отсюда и меня.

***

Елена не могла связаться с Гели – наложенные на управление чары экранировали ее. Ведьма не сомневалась, что дни ее сочтены. Достав из шкафчика с редкими зельями один из флаконов, она набросила плащ и выбежала в зыбкий предрассветный сумрак. Нужно поговорить с Яном. Убедить его…

Сначала она почувствовала боль – нестерпимо ныли виски и затылок. Во рту было сухо, язык казался распухшим. Приоткрыв глаза, Елена зажмурилась, на мгновение ей показалось, что все вокруг залито светом. Через несколько секунд зрение вернулось, и она поняла, что находится в маленькой комнате с обитыми мягкими панелями белыми стенами. Непорочную чистоту портили только резкие, начертанные алой краской знаки – кто бы ее ни похитил, он явно знал, как сделать ведьму беспомощней младенца.

Что она здесь делает? Где она? Последнее что она помнила это шелест дождя и то что куда-то спешила… Да, в управление йорт. Ее, похоже, оглушили прямо возле дома.

Поднявшись с кровати, она подошла к металлической двери с маленьким окошком, но та оказалась заперта. Елена стала отчаянно бить по металлу кулаками, пока не выдохлась и кожа на ладонях не засаднила. Зарычала. Пнула дверь ногой, но та и не думала поддаваться.

– Грязные твари, – крикнула она, – выпустите меня! Немедленно!

Ответом ей был только смех – задушенный, безумный. Из-за двери стало доноситься неясное бормотание, удары, шорохи, стоны. Звуки удара плоти о металл.

Елена обессилено привалилась к двери, соскользнула на пол, обхватив руками подтянутые к груди колени. До нее стала доходить безнадежность положения: зарешеченное маленькое окно под самым потолком, привинченная к полу кровать, унитаз в углу комнаты от которого исходит запах нечистот.

Стекло в окне было грязным. Елена нашла силы подойти к кровати, стать на спинку кровати и опасно балансируя заглянуть в него. Увиденное подействовала угнетающе – она была в полуподвальном помещении, окно выходило на задний двор. Метрах в десяти от стены высился высокий каменный забор.

«Что же делать? Что делать? – напряженно думала она, до боли кусая губы». Ей не хватало мыслей Гели, от которых она все еще была отрезана, ее большей частью спокойного разума. Елене не хватало поддержки, утешения, хоть требовать этого от Гели было глупо.

«Леночка, милая, – то был первый и единственный раз, когда оперативница назвала ее уменьшительной формой имени, – если надо кого убить – ты только намекни… но с чувствами, утешениями и всем прочим, это не ко мне, ты же знаешь. По мне так запретить бы их вовсе».

Гели не помешало бы чуть больше эмоций и чуть меньше самоедства. Ведьма никогда не думала, что можно так холодно и равнодушно вгрызаться в свою душу. К душе нужно относиться трепетно и нежно – она, в конце концов, одна на целую вечность.

Ведьма безумно расхохоталась. Ей бы искать способ выбраться отсюда, а она думает, о всякой ерунде! Почему это случилось с ней? С ее тщательно выстроенной жизнью, в которой она чувствовала себя почти королевой и законодательницей мод?

Короткие юбки? Блузы, открывающие залом на груди? Яркий макияж? Нет, нет и нет. Не комильфо. Прошлый век! Ах, оставьте эпатаж для девушек стоящих вдоль шоссе, вынужденных «показывать» товар лицом. Елена носила юбки не короче чем по колено, грудь большую часть времени не открывала вовсе, и мужчины истекали слюной, глядя, как плотно обтягивает ее легкая непрозрачная ткань. Она умела сесть за пустой столик, закинуть ногу на ногу (юбка при этом обнажала колено и больше ничего) и так ловко вставить в пухлые губы мундштук, что к ней тут же подбегал какой-нибудь мужчина.

Не было никакой магии, никакого потустороннего магнетизма. Мужчина просто смотрел на ее губы и понимал что пропал. Эти губы снились по ночам, где вытворяли неприличное; такое, что стыдно рассказать коллеге во время обеденного перерыва. Шептали низким грудным сопрано слова страстного безумия. Возносили мужское самолюбие на высоту Олимпа. И складывались в улыбку Джоконды говорившую: я знаю код твой зарплатной карточки, знаю, с кем ты спишь, что делал тем летом и в прошлую пятницу. Я знаю, во что сыграю с тобой, когда погаснут свечи.

Конечно, через пару минут – или пару месяцев, в зависимости от отношения к «объекту» самой Елены, мужчина понимал, что она состоит не только из красивой груди и губ. И эти губки могут не только сжимать мундштук и эротично вкушать клубнику, а еще кричать, рычать, злобствовать и подвергать окружающих остракизму. Она могла на время затаиться, прикинуться кошечкой-лапочкой, а потом развернуться во всю мощь скверного характера.

Предпоследний ее ухажер сбежал от нее глубокой ночью в одних трусах, заливаясь горькими крокодильими слезами. Кавалер был натурой тонкой и отказывался заниматься сексом, когда где-нибудь на планете кто-то ни будь, страдал от войны, голода или угнетающего капитализма. Он требовал понимания. И категорически отказывался понимать, когда Елена говорила что «у нее на него сегодня не стоит» потому что ее опять вызвали «на труп», машина сломалась и ей нечем оплатить счета сегодня, а гонорар за работу перечислят только на будущей неделе.

Елена считала себя если не умной, то по-житейски смекалистой. Легко шла по жизни, легко находила мужчин и легко прощалась с ними. И вот теперь ее «легкая» жизнь сделала крутой поворот и девица, то есть она, оказалась у разбитого корыта. В ситуации «дева в беде». А спасать некому. Сидит теперь черт те где, и с наслаждением мазохиста ковыряется в своих поступках. Может, так надо было поступить? Или эдак? Может, добрее стоило к людям-то, относится? Проще, душевнее что ли? Или наоборот, жестче? Знай собака, свое место…

Она не знала, сколько просидела так – скорчившись и старательно думая ни о чем. А потом раздался шум, бормотание, вскрики и стоны.

– Он идет, он идет…

– Идет, идет…

Елена не успела встать, и открывшаяся дверь ударила ее по спине и отбросила прочь. Чьи-то руки ухватили ее за ворот и вздернули за ноги. Конечности успели затечь, и Елена еле удержалась от падения, неловко пошатнувшись и взмахнув руками.

Огромный мужчина в белом халата, с лицом закрытым марлевой повязкой схватил ее за руку и выволок в коридор: длинный и полутемный, освещенный лишь мигающими и жужжащими лампами дневного света. Без магии ведьма была бессильна, ей оставалось только следовать за… за кем?

Она остановилась и уперлась. Мужчина, не церемонясь и ничего не объясняя, ударил ее по лицу, и ведьма прижала руку к вспыхнувшей болью скуле. Губы задрожали, что-то горячее тут же оставило дорожку на щеке.

– Не рыпайся мразь.

Остаток пути слезы застилали ей глаза. Пока ее не втолкнули в комнату: огромную, грязную, со стенами облицованными маленькими желтовато-белыми плитками. Заставили сесть на стул и сковали руки наручниками за его спинкой. И все, не проронив ни слова, тыкая и дергая ее.

Человек в белом халате вышел и ведьма осталась в комнате одна, дрожа от холода и того что увидела на длинном столе у стены – скальпели, ножи, щипцы всех форм и размеров, медицинские зажимы и трубки для дренажа… Ее трясло так сильно что зубы стучали и только титаническим усилием воли удалось сжать челюсть. Часы на стене тикали неправдоподобно громко.

Прошло пять адских минут, прежде чем дверь открылась, и в комнату вошел невысокий, ссохшийся старик. Лысый череп с темными пигментными пятнами глянцевито блестел в призрачном свете ламп, пальцы с артритными суставами непрерывно двигались, поглаживая друг друга.

– Вот мы и встретились, лапочка. Ты ведь не обижаешься, что я заставил тебя ждать? – задребезжал его голос. – Ты должна мне рассказать. Все-все рассказать. Что вам удалось узнать? Вы вышли на след?

Он подошел совсем близко, и она почуяла его запах: немытое старческое тело, горьковата нота болезни. Старик задрал ей юбку и с неожиданной силой ухватил ее за колени, разводя их в сторону.

Елена почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Отвратительная влажная ладонь скользила по внутренней стороне бедра. Он захихикал, наслаждаясь ее отвращением, достал тонкую лозину, окунул в ведро с водой. Ведьма увидела, как он замахнулся, услышала тонкий пронзительный свист и вздрогнула от обжигающей боли, когда розга со свистом опустилась на кожу.

– Розги и соль, розги и соль! – приговаривал безумец, раз за разом замахиваясь. – Ворожее спасенья не будет. Отвечай скорее и не буду тянуть!

Она молчала, а он продолжал стегать ее. Елена стонала сквозь зубы но ничего не говорила – это была отсрочка. Тогда он решил сменить тактику.

– Я буду ломать твои пальцы, – морщинистые, мятые губы шевелились, приоткрывая беззубый рот. – Один за другим. Сначала на левой руке, потом на правой. Пока ты не сорвешь от крика голос. А потом стану ломать пальцы на ногах. Как тебе такой план, а? Затем можно будет отпустить тебя – ты будешь пытаться сбежать, а когда не сможешь…

Это были просто слова, но они заставляли ее дрожать – Елена прекрасно понимала, что так он и сделает. Никто не помешает ему, она здесь одна, во власти этого безумца.

Елена даже под страхом смерти не смогла бы заставить себя превратить похитителей в кровавый фарш. Ведьма подозревала – все маги немного трусоваты, по-настоящему храбрые люди, готовые рискнуть ради правого дела жизнью идут в военные. Надо обладать волей, чтобы постоянно сталкиваться со смертью врукопашную. Это впрочем, не значило, что Елена гуманистка: она с удовольствием насылала кошмары, галлюцинации и страдания. Бескровные, но от того не менее ужасные.

Сейчас, глядя в безумные глаза стоящего над ней старика, она поняла: пришло время пересмотреть взгляды на жизнь. Колдовать она не может, а шанс что все закончится благополучно, маловероятен. Когда у нее узнают все что надо, то убьют.

Елена знала, заговорить или отговорить человека решившегося на убийство, выследившего жертву и пленившего ее невозможно. Она отлично понимала, перед ней человек со склонностями маньяка. Убивал ли он раньше или она его первая жертва? Если первое ей не повезло вдвойне, сбежать от такого будет сложнее.

Елена сосредоточилась на образе Гели. Прямые каштановые волосы до плеч, голубые глаза, бледная кожа. Стройная и элегантная в строгих костюмах и неизменными туфлях на шпильке. Тактичная и уравновешенная, но это только на поверхности – если поскрести покажется глубоко сокрытый азарт от погони, схватки и победы. Удовольствие от таящей на языке чужой жизни.

– Давай посмотрим, что у тебя внутри, – глупо хихикнул мучитель и повернулся к коллекции скальпелей. – Плохие девочки всегда внутри черны. Моя мать была очень, очень плохой… Может лезвие развяжет тебе язык.

Сжав зубы, Елена прижала большой палец к ладони и резко выдернула кисть из наручника. Старик повернулся на звук, и ведьма замахнулась, разбивая его лицо обхватывающими правое запястье наручниками. Он заверещал и нагнулся, наугад мазнул ножом, но зацепил только воздух.

Схватив со стола скальпель, Елена с остервенением стала наносить удары, куда попало, не целясь. Когда лезвие сломалось, она потянулась за ножом и ударила еще несколько раз. Снова и снова пока голова мучителя не превратилось в окровавленный шар, в котором не угадывалось человеческое лицо. Наконец-то внешность этого садиста стала соответствовать его внутреннему миру.

Вздрагивая, как породистый жеребец и втягивая воздух горящими ноздрями, Елена бросилась к выходу. У двери остановилась, оглянувшись на распростершееся в луже крови тело, и увидела на полу свой телефон, видимо он выпал из кармана старика. Вернулась и подобрала его, стараясь не вступить в кровь.

Выходить в коридор было страшно, ее тошнило, к горлу подступала желчь. Она осторожно выглянула и понюхала воздух, ее обоняние было не таким как у Гели, но лучше человеческого. Она повернула направо и оказалась перед выходящей на задний двор дверью. Она оказалась не запертой и ведьма решила, что задерживаться, тут не стоит. Если вход свободный, значит где-то рядом охрана.

На улице Елена застонала, увидев развешанные на деревьях тотемы – похожие на ловцов снов обереги сбивающие и портящие любые чары. Никто не смог бы заглушить в ней магию, но вот испортить результат чар это, пожалуйста.

Согнувшись, она добежала до забора и быстро через него перелезла, на время, сунув телефон в карман пиджака. Прыжок на землю отозвался болью в пятках, каблуки сломались и она забрала их с собой. Отбежав достаточно далеко, она присела на корточки возле дерева с огромными корнями и начала листать список контактов, батарея была почти разряжена и вот-вот могла отключиться.

Елена лихорадочно пыталась дозвониться хоть до кого-нибудь, но никто не отвечал. Ее сердце радостно дернулось, когда ответил Анастас (сейчас ей было все равно, даже если он узнает о ее лжи).

– Я на совещании, – сказал он, не дав ведьме даже рта раскрыть, – перезвоню, когда смогу.

Телефон издал прощальный сигнал и отключился.

Елена обхватила себя руками и растерянно оглянулась. Ей было холодно, больно, одежда промокла и неприятно липла к телу. Она была одна, понятно где, и вероятно по ее следам уже шла погоня. На ведьму навалилось ощущение отупения и безразличия.

– Господи! – выдохнула она.

– Это всего лишь я.

Демон зажал ей рот и заставил замереть на месте. В нескольких метрах от них послышались шаги, к счастью быстро удаляющиеся в другом направлении. Елене следовало бы радоваться, но ее затрясло. Она сжала его руки, прижалась к нему спиной, боясь, что он лишь иллюзия. И если мгновение назад она сохраняла некоторую долю разума, то сейчас ее сознание поглотило безумие.

– Нам надо вернуться и взять машину. Конечно, если вы не хотите идти в город пешком, – демон встряхнул ее, заставив вернуться к суровой реальности. Заметил висящие на руке наручники, пристально посмотрел на них и металлический браслет распался и упал на землю.

– Нет! – Елена отшатнулась. – Не вернусь!

– Придется, – пальцы сомкнулись на ее руке железной хваткой. – Я видел собак в вольере внутреннего двора и когда это гуано догадается использовать их, нас найдут очень быстро.

Он силой потащил ее назад, она едва поспевала за ним, спотыкаясь и не падая только благодаря его руке. На стоянке стояли видавшие виды «Жигули» и три охранника что-то оживленно обсуждавших.

–…сбежала.

–… замочила врача…

–…кровища…

– Придется их убить.

– Что?

– Думаешь, они позволят нам на время одолжить эту машинку и помашут ручками? Или вам никогда не приходилось убивать ради выживания?

Елена сглотнула, во рту снова стало сухо, и она облизнула губы влажные от дождя. Перед глазами появилось видение окровавленного месива, в которое она превратила человеческое лицо

– Одно дело убивать нелюдей… или пугать кого-то и совершенно другое…

– Иметь силу и не воспользоваться ею для спасения просто глупо. Тот, кто решает напасть на другого человека должен понимать – его могут убить. Убей этих и другие не сунутся. – Демон положил руки ей на плечи. И впервые со времени их знакомства перешел на интимное «ты»: – Посмотри на них: они алчны, жестоки и безумны. Ничем не отличаются от того старика которого ты убила. Если ты пощадишь их, они попытаются убить тебя или еще кого-то. Почему они должны остаться безнаказанными? Вырежи их как опухоль с тела человечества.

Демон встряхнул ее и заставил посмотреть себе в глаза.

– Людям свойственно искать себе оправдания: полученная в детстве душевная травма, безразличные родители, неудачная любовь… начальник-самодур… стерва - жена или никчемный муж… Никто не может признаться что это – просто слова. Попытка как щитом прикрыться обстоятельствами, дескать, не будь их, родись я в другое время в другой семье, был бы образцовым добрым семьянином, а не маньяком-педофилом. Детская сказочка, сладкая ложь. Внешняя среда лишь катализатор, если в человеке есть гниль, он сгниет. Раньше или позже, но сгниет непременно. Сделай это или я поступлю по-своему. Расправлюсь с ними единственно возможным способом.

Елена не успела ответить. Не успела согласиться. Или отказаться.

Демон зарычал и оттолкнул ведьму себе за спину. Его тело потеряло видимость реального, превратившись в водоворот темной воды, тумана и крови. Сформировалась фигура, облаченная в длинный плащ. Мало похожая на человеческую голова – с огромным ртом без губ и четырьмя алыми глазами. Выпростались когтистые руки.

И все заполнил он.

Шепот.

Едва различимый, непрерывный.

Шепот.

Кто говорит? На каком языке? О чем?..

Шепот.

Вновь. И вновь. И вновь… Как не жмурься, как ни затыкай уши, как ни кричи он не прекратиться.

Она слышала лишь эхо их ужаса, и оно пугало ее до дрожи. Демон оборачивался самым страшным кошмаром жертв, многажды проигрывая его в сознании пока несчастные драли на себе кожу, и вырывала глаза в попытках спастись, остановить видения. Когда сердца не выдерживали и останавливались, демон пожирал отлетающие души.

Жжение в ушах стало непереносимым и по шее потекло что-то липкое и горячее. Она провела пальцами по коже и, посмотрев, поняла, что это кровь.

– Господи… – агонизирующий охранник ухватился за его сапог, и демон брезгливо переставил ногу.

– Твоему Богу плевать, – с яростной ненавистью сказал он, нагнувшись к умирающему от ужаса мужчине. – Он не щадит детей, так какое ему дело до недоразвитого переростка с куриными мозгами?

Конвульсивно дернувшись, охранник замер.

– Имя мне Ужас, – демон обмакнул палец в кровь одного из мертвецов, медленно слизнул ее, не сводя взгляда с Елены. Поднялся одним плавным движением, перетек как ртуть. – Я ступаю по земле, сея смерть и раздор, мои стрелы – иллюзии и кошмарные сны, мое тело плоть мертвецов, мой плащ воронья стая…

Демон медленно приближался и Елена сама того не замечая отступала пока не уперлась в бампер машины. Взгляд ее остановился на измазанных кровью губах. Он провел кончиками пальцев по ее щеке, бледное лицо оказалось так близко, что она четко видела лишь его глаза. Поглотив души, демон перестал излучать холод и теперь казался почти теплым, его пахнущее кровью дыхание шевелило ее волосы. Ведьма закрыла глаза и застыла, не дыша, не зная, что он сделает в следующий момент.

– Смотри на меня, – она вздрогнула, услышав этот негромкий голос. – Я не причиню тебе вреда, – скольким пришлось услышать эти слова перед смертью?

Это был приказ и Елена повиновалась. Демон уперся руками в бампер позади нее, отрезая путь к спасению, его глаза поймали ее взгляд. Окружающий их мир сдвинулся и исчез, растворился в сиянии. Внутри все сжалось, низ живота заныл, мышцы напряглись. Елена изогнулась и застонала. Не осознавая себя, дрожащими провела руками по его обтянутой мантией груди, ткань под пальцами была жесткой и узловатой. Его пальцы скользнули по шее, груди, огладили бока, на мгновение замерли на бедрах. Девушка выдохнула сквозь сжатые зубы, когда пальцы впились в плоть и притянули ее к нему. Подняли, помогая ей устроиться на холодном металле.

Он наклонился, одна ладонь легла ей на затылок. Его губы неумолимо приближались к ней, она ловила пахнущее кровью дыхание. Широко развела ноги, пуская его, позволяя прижаться.

– Пожалуйста, – едва слышно выдохнула она, – пожалуйста…

Демон нахмурился. Удивленно посмотрел на нее, будто впервые увидев и устыдившись своего поведения. В следующий момент, ведьма обнаружила себя в реальном мире сидящей с бесстыдно расставленными ногами. Ей пришлось заставить себя отпустить его плечи.

– Спасибо, – шепнула она, сама не зная, за что благодарит: за спасение, за то, что все же остановился? Она чуяла запах возбуждения, тяжелый и пряный он окутывал ее как теплый плащ. Его губы были так близко и все же, расстояние казалось непреодолимым. Она моргнула, впервые задавшись вопросом, каков на вкус его поцелуй. Почувствует ли она вкус крови? Остры ли его зубы? Холодна ли кожа?

Ведьма мотнула головой, избавляясь от остатков наваждения. Демон отстранился и отошел, делая вид, что ничего не произошло. Елена полагала что эта внезапная вспышка побочный эффект от поглощения душ, что-то вроде опьянения. Она и сама порой вела себя странно после некоторых чар, земных в особенности. Они взывали к первобытным инстинктам, дремлющим на самом дне души. Примитивным и бескомпромиссным. Найти сильного мужчину и продлить свой род.

Елена спрыгнула на землю, поправила юбку и на негнущихся ногах шагнула в сторону. Открыла дверцу машины и села на водительское сидение. Тело почти не слушалось.

– Вот черт!

– Что там, ноготь сломала? – демон материализовался на пассажирском сидении.

– Если бы! – сказала она, проверяя солнцезащитный козырек. – Ключа нет.

– С вами, современными женщинами столько мороки, проще все делать самому. Все, – многозначительно повторил он. – Кыш, я поведу.

Они поменялись местами, и демон завел машину, соединив какие-то разноцветные проводки.

Елена посмотрела в зеркало заднего вида и увидела распростертые мертвые тела.

– А… а тебе ничего за это не будет?

– За машину? – с иронией утонил он.

– За убийства.

Демон пожал плечами.

– Цель оправдывает средства.

Елена сцепила пальцы. Беспокойство, гнездившееся в районе солнечного сплетения, медленно рассасываясь вместе с увеличивающимся расстоянием.

***

Дверь в комнату приоткрылась и в нее на мгновение просунулась голова, тут же скрывшаяся назад. Кто бы это ни был, он осторожен и боится удара. Через несколько томительно долгих секунд дверь, поскрипывая, открылась полностью. Судя по всему, мой трюк с кругом сработал. Пришлось вычерчивать его куском отколотой штукатурки. Я боялась, что ничего не выйдет.

Стараясь не встретиться с пришельцем глазами, я посмотрела в проем двери. На пороге стояла маленькая, едва мне по грудь фигурка. Невероятно худое тело с грязно-серой кожей прикрывали лохмотья, бывшие когда-то платьем. Закрытые сандалии пришли в негодность, подметки давно просили каши, а длинные черные когти прорвали носки.

Голова наполовину лысая, оставшиеся длинные пряди, свалянные и грязные, унизанные бусинами, цветными нитями и воробьиными перышками – упыри как сороки любят блестящие вещицы и с радостью навешивают их на себя. На лице белесые пятна глаз и черный провал рта с острыми зубами. В руке отвратительно воняющий плюшевый мишка с болтающимся на нитке глазом, пропоротым животом и измазанной кровью мордой.

Понятно, почему дом никто не разворовал. Наверняка воришки закончили жизнь в желудке этого милого ребенка. Ей больше десяти лет, одна достаточно сильна, чтобы расправиться с двумя-тремя людьми, кого-то съесть сразу, а кого-то припасти впрок.

Упырям необходимо мясо, в том числе начавшее подгнивать. Но даже без питания они могут жить десятилетиями, впадая в спячку и просыпаясь, почуяв пищу. Упыриха видно давно сидела без пищи и долго приходила в себя, позволив мне войти и обосноваться здесь.

На мое счастье круг для этих тварей непреодолимая преграда, они не видят его. Вот и эта разочарованно хнычет нюхая воздух, все повторяя «мама, мамочка». Упыри навсегда остаются в своем возрасте, и хотя приобретают несвойственную людям силу и инстинкты охотника, умнее от этого не становятся. На момент смерти девочке было лет восемь-десять, и она завлекает, а заодно и успокаивает жертв причитаниями.

«Я всего маленький испуганный ребенок, не стоит меня бояться. Возьми меня на ручки…».

Отцы-основатели, как меня угораздило из всех заброшенных зданий в этой части города выбрать именно то, в котором обосновался упырь?

Подтянув колени к груди, я обхватила их руками и уперлась подбородком. Адреналиновый всплеск начал спадать, и тело накрыл откат – дрожь, слабость, ускоренное сердцебиение когда кажется, что твердый комок бьется в горле. Я прикрыла глаза рассчитывая подремать, пока не расцветет – упри, не очень любят дневной свет. А потом…

С улицы донесся хруст сломанной ветки. Целое мгновение я думала, что это случайный звук, потом услышала тихий спор. Меня нашли.

Я поднялась и шагнула к границе круга, упыриха забеспокоилась слыша звук и не находя его источника, но в мою сторону не смотрела. Голоса исчезли, тихонько хлопнула дверь в запущенном холле. Пущенные по моему следу наемники сомневались, что я здесь и не рассчитывали встретить в моем лице сопротивление, иначе бы не шумели так.

«Прочь! – внушала я твари. – Иди. Твой обед ждет тебя на первом этаже».

Но внушение не удавалось, и я решилась ступить за границу круга.

Медленно, не отрывая взгляд от ее пугающих глаз, отступила к окну. Надо, надо смотреть в эти глаза. Она пошла вперед, вытянула шею, бросилась, клацая зубами. Одна рука по-прежнему держала мишку, вторая безвольно висела вдоль тела. Будто они были связаны, или намертво сведены судорогой.

Когда до хлопающего открытой створкой окна осталось два шага, я оттолкнулась и выпрыгнула. Стекло и дерево разлетелось с треском, я рухнула на мощенную камнем дорожку. Воздух из легких вышибло, в спину вонзились осколки стекла, я непроизвольно застонала. Горло обожгло горечью, во рту появился металлический привкус крови. Приподнявшись на локте, какое-то время собиралась с силами, выравнивала дыхание. С трудом поднялась, прихрамывая пошла в направлении реки, сначала медленно, потом быстрее, отстраняясь от боли, направляя все мысли и ресурсы набег.

Травля работа командная. Набери для нее наемников, отлично работающих в одиночку, и затея провалится, потому что они не смогут договориться. Сильные натуры редко уживаются с другими сильными натурами, а еще реже могут что-то делать сообща. Надеюсь, это даст мне шанс сбежать и моя голова не станет трофеем.

Или станет.

За мной раздавались разочарованные крики быстро нагонявших меня наемников, а ветер приносил собачий лай и запах шерсти. Я сделала отчаянный последний рывок и скрываясь в темном от дождевого марева старом парке. Пробираясь сквозь неухоженные заросли шиповника и терна, несколько раз цеплялась за спутанные ветки падала. Лицо пекло, а по пальцам не переставая, текла кровь.

Ломая ногти и срываясь, я кое-как взобралась на дуб, укрывшись в его раскидистой кроне и прижавшись к мокрому шершавому стволу. Сердце билось оглушительно громко. Шаги преследователя приближались. К счастью он не догадался посмотреть вверх, напряженно высматривая меня в кустах.

– Я был не на одной войне, девочка, – вдруг сказал он. – Знаешь ли ты что такое война? Когда слышишь звук выстрела, слышишь свит рассекающего воздух снаряда и отсчитываешь секунды и думаешь: пролетит мимо или нет? Слышишь взрыв и чувствуешь облегчение, хотя каждый упавший снаряд это чья-то отнятая жизнь, разрушенный дом. А ты лежишь на земле, зажимая голову руками, и думаешь – не я!

Он пытался заставить меня пошевелиться, сделать ошибку, выдать себя. Наряженный как дикий зверь, сжимающий в руках огромный кинжал способный отсечь мне голову с одного удара. Ноя знала способ совладать с ним. Как говорила одна известная литературная охотница на вампиров – шестнадцать дюймов серебра это кратчайший путь к сердцу мужчины. Авторитетно заявляю: сталь ничуть не хуже. Правда мне нечасто приходится идти этим путем: мужчины питают к своим сердцам нежную привязанность. К шее подобраться намного проще, во всех смыслах. Лезвие между пятым и шестым позвонком и все, финита ля комедия.

– Война это побуревшие пятна на асфальте, пятна крови которые некому смыть. Стекла на асфальте и забитые щитами окна. Тихо умирающие от голода люди, которые никому не нужны. И острое осознание того что на войне нет выигравших и проигравших, есть просто выжившие. А кто выживет, решает случай, а не твоя храбрость или опытность. И только случай решит, кто из нас к завтрашнему рассвету все еще будет дышать. Как ты думаешь, кто останется в живых? По ком споют охотничью песнь псы?

Я терпеливо дождалась, пока он разочарованно фыркнет и повернется ко мне спиной. Уверенный что ошибся, и меня здесь нет. А потом прыгнула ему на спину, и лезвие оборвало нить жизни раньше, чем тело коснулось земли. Лай собак раздавался в сотне метров. И я побежала, перепрыгивая выступающие корни, задыхаясь от нехватки воздуха и поскальзываясь на мокрой листве. Дождь хлестал меня по щекам, попадал в глаза, стекал по спине. Быстрее. Быстрее… Быстрее!

Лай собак все ближе и ближе.

Тело подрагивает от сумасшедшей дозы адреналина.

Голоса наемников слышны почти отчетливо.

Я сделала рывок и…