Доверенность на любовь

ГЛАВА 7

После того вечера, когда Оксана Лозинская уже готова была отдаться Александру Линеву, женщина чувствовала себя ужасно глупо. Когда она поздно вернулась к Валентине Курловой, та как-то странно посмотрела на нее.

— Ты в порядке, Оксана?

— А что?

— Вид у тебя какой-то странный.

— Вот уж не думала, — Оксана мельком посмотрела в зеркало.

Было такое впечатление, словно она долго плакала. Покраснели глаза, уголки губ обиженно дергались.

— Не знаю. С чего ты взяла?

— Мне кажется, Оксана, ты начинаешь скучать без мужчины.

— Этого добра везде навалом, только ленивая не поднимет.

— Да, но вот тех, с кем хотела бы иметь дело, не так уж много.

Женщины как всегда перешли на кухню, хоть часы уже и показывали двенадцать ночи.

— Нет, мы с тобой явно выбились из нормального ритма, — Валентина показала рукой в распахнутое окно на темный, вымерший противоположный дом.

— Ты думаешь, там все спят? Наверное, просто электричество отключили.

— Еще не хватало, чтобы и у нас выключили. Я лично не представляю себе жизни без электричества. Ни тебе музыки, ни телевидения. Даже лифт, и тот застрянет.

Оксана задумчиво посмотрела на свою подругу.

— А мне временами хочется, чтобы исчезло все, что символизирует собой цивилизацию. И тогда можно было бы… — она замолчала.

Зато Валентина ехидно добавила вместо нее:

— Тогда оставалось бы заниматься любовью. Наверное, это единственное из удовольствий, доставшихся нам от предков.

— Ты ошибаешься. Наверное, именно это они считали работой, а не удовольствием.

Женщины засмеялись.

— А все-таки ты выглядишь довольно странно. По-моему, у тебя в жизни происходит надлом.

— Ну, конечно же. Я разошлась с мужем.

— Это надломом не назовешь. Любить ты его давно не любишь, так что всего лишь оформила, так сказать, свои отношения официально.

— Мы еще не в разводе.

— Штамп в паспорте — это ерунда, — улыбнулась Валентина, — о нем не стоит вспоминать. Но вот попомнишь мои слова: вы с Виктором уже никогда не будете вместе.

— Почему?

— Ты же назвала его козлом.

— Я и раньше его временами так называла.

— Только не со мной.

На время переставший дождь вновь зашуршал за окном. На ужинающих при настольной лампе женщин дохнуло прохладой и влагой.

— Так временами мне хочется плюнуть на все и уехать к чертовой матери! — Валентина закинула руки за голову и прогнулась. Не застегнутый, а только запахнутый халат разошелся, обнажив ее белые, все еще крепкие груди.

— Видишь, какое добро пропадает? — усмехнулась Валентина.

— Уж не хочешь ли ты склонить меня к лесбиянству?

— Я над этим долго думала, — непонятно, то ли всерьез, то ли в шутку скатала Курлова и тут же, сузив глаза, поинтересовалась, — а тебе когда-нибудь приходилось заниматься любовью с женщиной?

— Ну и вопросики у тебя!

— А мне вот приходилось.

Оксане сделалось немного не по себе. У каждого человека в жизни бывают тайны, но не каждый в них признается. Ей показалось — это провокация. И хоть ей и в самом деле никогда в жизни даже в голову не приходило попробовать вкус лесбийской любви, все равно она ощутила себя словно уличенной.

— И как впечатление? — плохо симулируя улыбку, поинтересовалась Лозинская.

— Так себе. Но в этом есть своя прелесть. Какой-то безумный коктейль из дружбы и любви.

А когда Валентина протянула вперед руку, чтобы взять сахар, Оксана отпрянула.

— Ты что пугаешься? Думаешь, приставать к тебе стану?

— Пожалуйста, Валентина, запахни халат, ты меня смущаешь.

— Ну и фантазия у тебя. Да ты совершенно не в моем вкусе. Мне нравятся худенькие молоденькие девочки, — засмеялась Курлова, — уже и пошутить нельзя.

Оксана с тоской посмотрела в черный проем окна и прислушалась к шуму дождя. Он доносился снизу, словно бы из глубины бесконечного колодца. Эхо, заключенное между стенами близко стоящих домов, вибрировало и давило на барабанные перепонки.

— Иногда мне кажется, когда начинается дождь, он никогда не кончится.

Но у Валентины Курловой явно в сегодняшний день было на уме только одно:

— А у меня иногда такое случается, когда оказываюсь в постели с мужчиной. Кажется, вот-вот кончишь, а наслаждение никак не приходит.

Оксана Лозинская внезапно почувствовала, как тошнота подходит к горлу. Она представила свою подругу в постели с женщиной. И странное дело, никогда раньше она не ощущала брезгливости при виде обнаженного женского тела. Мужского — бывало, особенно, если мужчина оказывался неряшливым, с большим свисающим животом. А тут стройная, подтянутая женщина, которая следит за собой — и вдруг тошнота к горлу.

Оксана поднялась и приложила ладонь ко лбу.

— Мне кажется, у меня начинается жар.

— И не мудрено. Промокла под дождем, наверное, простыла.

Валентина Курлова распахнула дверцы маленького навесного шкафчика с отбитым под трафарет красным крестом и стала копаться в упаковках с таблетками.

— Вот, попробуй, это хороший аспирин, помогает от чего угодно. Обычно я его употребляю от похмелья.

Давясь водой, Оксана запила аспирин и еще долго ощущала кисловатый привкус во рту, чувствовала, как немеют десны, деревенеет язык.

— Да ну тебя к черту! — наконец сказала Курлова, увидев, что Оксана ни на что не годна, даже на то, чтобы допить чашку кофе. — Иди и ложись спать. На тебя смотреть страшно.

Оксана послушно поплелась в комнату. Она еле передвигала ноги и, дойдя до кровати, тут же рухнула на нее. Обеспокоенная Валентина присела возле своей подруги и накрыла ее одеялом.

— Что с тобой? Ты можешь сказать?

— Мне страшно, — призналась Оксана.

— Ты боишься чего-то конкретного?

— Нет. Всего — тебя, темноты, дождя за окном. Мне сейчас достаточно показать палец — и я его испугаюсь.

— Я же говорила тебе! Ты нарушила размеренный уклад жизни.

— Ты о чем?

— Тебе не хватает мужчины.

— Но это не делается просто так, по заказу.

— По заказу нельзя влюбиться, — улыбнулась Валентина Курлова, — а переспать можно с кем угодно и когда угодно.

— Ты что, спокойно посмотришь, если я приведу мужчину в твою квартиру?

— На тебя — да. Я буду смотреть спокойно, а на него — не знаю.

— Спокойной ночи, — пробормотала Оксана, поворачиваясь лицом к стене, — извини, но мне кажется, я уже готова заснуть.

— Спокойной ночи, — Валентина поднялась и не закрывая за собой дверь, перешла в другую комнату.

Оксана лежала, прислушиваясь к ночным звукам. Валентина явно не спала, ворочалась с боку на бок. Было слышно, как где-то в доме журчит вода, как потрескивают трубы. Было даже слышно, как позванивают дождевые капли, ударяясь в стекло.

Внезапно из-за тучи показалась луна, и Оксана увидела на белой стене странную картину. Четко прорисовались следы капель. Оксана видела перед самым своим лицом огромную набухшую каплю, увидела, как она подрагивает, как срывается с места, оставляя за собой зигзаг, словно росчерк молнии на грозовом небе. Она прикрыла глаза и принялась считать про себя:

— Один, два, три, четыре, пять…

Когда наконец, она дошла до сотни, то ощутила, как сон забирает ее в свое царство. Ей и впрямь было страшно, словно кто-то невидимый следил за ней. Она вспомнила бомбоубежище, дощатый стол и рассыпанные на нем буквы, из которых складывается ее имя.

«Но из них можно сложить какое угодно слово!» — подумала Оксана, плотно-плотно, до боли сжав веки.

Но все равно, буквы упрямо складывались. «Оксана» — вновь и вновь читала Лозинская. Она провалилась в сон внезапно, настолько быстро, что даже успела осознать, прочувствовать границу между сновидением и явью. И сон был какой-то странный.

Женщина понимала, что спит, но знала, проснуться по собственному желанию не сможет. Она шла по какому-то темному коридору, в конце которого едва брезжил свет. Но между тем она прекрасно ориентировалась, как будто ходила по нему уже много раз. Шершавые, свежеоштукатуренные, еще сохранившие запах сырой извести стены, и странное ощущение в пальцах — как будто бы Оксана перед этим долго писала мелом и теперь никак не может избавиться от назойливого ощущения меловой пыли на своих ладонях.

И вдруг в конце коридора показался чей-то силуэт. Без сомнения, это был мужчина. Но кто он, Лозинская так и не разобрала. Тень, едва возникнув, ушла в сторону и слилась с чернотой стены. Страх разрастался, ноги уже не слушались женщину. Она едва брела вперед. И вот уже впереди послышалось учащенное дыхание. Страх совсем парализовал Оксану. Она вскрикнула и страстно пожелала проснуться, но пробуждение не наступало. Все ближе и ближе слышалось дыхание. Лозинская даже отчетливо ощутила запах человека, от которого прятала ее темнота Внезапно резкая вспышка света разорвала мрак, и Оксана поняла, что проснулась. Она лежала на спине и смотрела на освещенный луной потолок, по которому текли тени огромных дождевых капель. Лицо женщины покрывал пот, волосы слиплись, и даже подушка была мокрой.

Оксана провела ладонью по глазам, чтобы отогнать от себя остатки сна, и поняла: нет, это не пот, это слезы.

«Все-таки я настоящая дура, — подумала женщина, — мучу себя идиотскими вопросами, которые решаются чрезвычайно просто».

Она приподнялась на локте, дотянулась до шнурка бра, потянула за него. Вспыхнул неяркий желтый свет, и тут же страх рассеялся. Комната приобрела свои естественные очертания, исчезли тени гигантских капель на стенах, на потолке. И Оксане сделалось теплее.

«Вот так я и засну — при свете, как в детстве», — подумала она, устраиваясь поудобнее в постели.

Лозинская даже стала мурлыкать что-то под нос, убаюкивая себя…

Дождь кончился уже под утро, когда светало. И Оксана застала на небосводе только край дождевых облаков, уходящих за далекий горизонт. Она осторожно, стараясь не шуметь, помылась, позавтракала и выскочила из квартиры, довольная тем, что не разбудила свою подругу. Ей не хотелось никого видеть, хотелось заняться работой и ни о чем другом не думать.

Уже подходя к дому, где располагалось ее бюро по проектированию коттеджей и интерьеров, Оксана заметила своего мужа Виктора Лозинского. Тот шел метрах в пятидесяти впереди и явно не видел своей жены.

«Нет уж, встречаться с тобой мне сегодня решительно не хочется», — подумала Оксана и свернула в боковую аллейку.

Тут она обнаружила небольшую скамейку, стоявшую среди кустов. Сев на самый ее край, она прекрасно могла просматривать вход в бюро. Виктор что-то недолго объяснял вахтеру, а затем исчез за дверью. Не было его где-то с полчаса. А когда он вышел, то его лицо выражало полное спокойствие. Было такое впечатление, как будто он решил какой-то чрезвычайно важный для себя вопрос.

Дождавшись, когда Виктор скроется за соседним домом, Оксана затушила недокуренную сигарету и вскоре уже была за своим рабочим столом. Она прекрасно знала, ее муж не тот человек, чтобы приходить без подарка. Вот и теперь на клавиатуре компьютера лежала маленькая аккуратненькая коробочка, перевязанная тонкой розовой тесемкой. Под нее была засунута прямоугольная картонная карточка.

Лозинская вытянула ее и прочла: «Я не дам тебе уйти».

Когда у себя за спиной женщина услышала шаги, тут же спрятала карточку и обернулась. За ее спиной стоял растерянно улыбавшийся Валерий Дубровский.

— Я тебя не напугал?

— Да что ты! Напугать меня очень сложно.

— Я хочу тебе сказать, что приходил твой муж и оставил тебе вот это.

— Спасибо, я уже нашла.

— Я не думал, что у вас зашло так серьезно и далеко.

— Как видишь.

— Если тебе нужна какая-нибудь помощь, то я готов… — Валерин Дубровский покраснел.

Оксана открыла коробочку и увидела на черном бархате две маленькие золотые сережки.

— По-моему, очень красивая вещица, — сгорая от смущения, заметил Валерий.

— А мне они абсолютно не нравятся, — Оксана раздражалась все больше и больше.

Вид у Валерия стал уже совсем никудышним, словно у догоревшей свечи в жаркой комнате.

— Когда-то и мне нравились такие вещи, — уже смягчившись, сказала Лозинская, — а теперь я их ненавижу.

— Может, не стоит так резко менять свои вкусы?

— Стоит.

Коробочка с серьгами исчезла в ящике письменного стола.

— Какие-нибудь новости? Заказы? Жалобы? — Лозинская и сама не могла бы сказать, почему ее сейчас так раздражает Валерий Дубровский.

Больше всего в жизни она ненавидела нахальных женщин и нерешительных мужчин, пусть даже они были ее начальниками.

«Природа в чем-то всегда недодаст, — подумала Лозинская, — вот стоит передо мной человек, который умеет вытянуть из заказчика вдвое больше, чем у того есть. И я не удивлюсь, если за ним закрепилась репутация среди других профессионалов, что он волк с крепкими белыми зубами. А вот к женщинам он совсем не имеет подхода».

Наверное, и Валерий сообразил, о чем сейчас может думать Оксана. Он виновато улыбнулся и бросил:

— Что ж, не буду тебе мешать.

— А ты мне и не мешал, — уже наглея от вседозволенности, заявила Оксана и просто ради хохмы взяла Валерия за руку. Она с улыбкой отметила про себя, что пальцы у того вспотели от волнения. — Да ладно, не переживай за меня, Валерий, все хорошо, и я не собираюсь идти на панель. Жизнь моя еще не кончена.

— Я этого и не говорил, — замямлил директор бюро, озираясь по сторонам — не подумают ли чего сотрудники.

— Вид у тебя такой, словно ты этого опасаешься.

Валерий напустил на себя гордый вид.

— Все-таки я должен заботиться о своих сотрудниках, знать об их настроениях.

— Я тебе честно признаюсь: последние десять дней я ни хрена не делала в твоей долбаной конторе, — невинно улыбаясь, заявила Оксана и чуть сильнее сжала пальцы Валерия.

Тот мягко высвободил свою руку. Это далось ему с таким страшным усилием, словно ему пришлось разгрузить целый вагон чугунных заготовок.

— Но не волнуйся, — тут же смягчилась Лозинская, — я за пару дней все наверстаю. И заказчики останутся довольны. Я им запроектирую позолоченные гипсовые плиты на потолке, обшитые вагонкой стены и мозаичный паркет. Правда, не знаю, как твои работнички все это выполнят, но мещанским вкусам я потакать умею.

— Если работа у тебя не идет, — пробормотал Валерий Дубровский, — то можешь ею не заниматься. Я знаю тебя прекрасно: ты можешь сделать за день то, на что у других уходят месяцы.

И тут Оксана решилась на невиданную доселе наглость. Она выдвинула ящик письменного стола и вновь взяла коробочку с подарком Виктора.

— Мне не хотелось бы самой встречаться со своим мужем, и если тебя не затруднит, если он сюда заглянет, то верни ему, пожалуйста, этот подарок. Мне он не нужен.

И пока растерявшийся Валерий Дубровский соображал, что ему следует делать, коробочка с серьгами уже оказалась в его ладони.

— Может, ты как-нибудь сама?

— Нет, мне неудобно. А ты всегда умеешь найти подход к людям.

Комплимент заставил Валерия покориться, и он поплелся за свою стеклянную перегородку. Лозинская понимала, она отравила Валерию все его существование на ближайшие дни. Теперь ему и в голову ничего другого не пойдет, как только раз за разом проигрывать свой разговор с Виктором от первого слова до последнего. И еще Оксана знала, что он придумает великолепные аргументы, великолепные версии того, как коробочка оказалась у него. Но ни одно из заранее приготовленных слов не прозвучит, разве что «добрый день». Да и то разговор может состояться, скорее всего, с утра. А вот Виктор расценит поведение ее шефа совсем по-другому. Он заподозрит, что у Оксаны с ним роман. А ничто так не бесило ее мужа, как любовь на службе. Он и сам не раз говорил ей об этом.

Внятного объяснения своему поступку Оксана не дала бы никому, даже пытай ее на дыбе. Она ощутила странную легкость в душе, поняв, как легко может манипулировать мужчинами, заставлять их делать то, что нужно именно ей, а никак не им.

Все мысли о такой желанной работе мигом улетучились. К кульману Оксана так и не подошла, забросила на плечо сумочку и, махнув на прощание сослуживцам, выпорхнула на улицу.

Наверное, у каждого человека бывает момент, когда он понимает, главное — личная жизнь. Все остальное — ерунда и суета сует. Сказать, чтобы Лозинская испытала такое чувство впервые, значило бы соврать. Посещало оно ее и раньше. Но впервые она ощутила его с такой остротой. Пока есть деньги, есть желание нужно заниматься новой квартирой, сделать из нее конфетку. Все остальное потом приложится.

Работая в бюро, она знала почти все фирмы, торгующие строительными материалами, во всяком случае те из них, которым можно было доверять, знать наверняка, что они не подсунут тебе негодный товар.

Полдня ушло на то, чтобы по каталогам отобрать образцы линолеума, обоев и плитки. С чувством исполненного долга Оксана, ужасно гордая собой, отправилась на Колокольников переулок. Ей не терпелось поделиться с Александром своей радостью и похвалиться достигнутыми успехами.

Уже привычно вбежав по нестандартным ступенькам, Оксана толкнула незакрытую дверь и крикнула в полумрак квартиры:

— Александр!

— Да, — тот показался из-за заваленных досками козел.

На нем были перепачканные цементом и краской вытертые джинсы, подпоясанные широким офицерским ремнем. Рубашку он сбросил, скорее всего, разогревшись во время работы. На его мускулистом торсе поблескивали капли пота. Волосы он стянул узким кожаным ремешком, от чего стал похож на средневекового русского ремесленника. Правую руку Александр Линев почему-то держал за спиной и немного смущенно улыбался.

— Я уже кое о чем договорилась, — радостно сообщила Оксана Лозинская, усаживаясь на свежеоструганную доску, положенную на два кирпичных столбика.

— Наверное, ты наняла новых работников? — шутливо поинтересовался у нее Александр.

— Нет, пока что и ты меня удовлетворяешь.

Наконец-то ее глаза окончательно привыкли к полумраку, и она увидела изменения, произошедшие с ее квартирой.

— Ого, да ты многое успел! Наверное, работал здесь с самого утра?

— С половины седьмого, — неохотно признался Александр, вытирая руку о джинсы, чтобы взять предложенную ему сигарету.

Весело вспыхнул яркий язычок пламени, качнулся под сквозняком. Мужчина и женщина закурили. Две струйки дыма, сливаясь в одну, Потянулись в открытый люк, ведущий на мансарду.

— Я смотрю, ты все-таки решился сломать эту стену?

— Это не стена, а перегородка, — снисходительно улыбаясь, отвечал Александр Линев, — и снести ее решила именно ты.

— Вот как? — удивилась Оксана. — А мне казалось, речь шла вот о той перегородке…

— Нет, женщинам нельзя доверять заниматься строительством, — усмехнулся Александр, — от них добра в этом деле не дождешься.

— Вот теперь-то я вижу, работа у нас пойдет.

— Это только начало, — махнул рукой Линев, — посмотришь, что здесь будет через неделю.

— Полный разгром, — Оксана радостно всплеснула руками. — Да я смотрю, ты уже и душ починил!

— Нужно же где-то мыться после работы.

— Вот еще бы убрать отсюда этот противный запах то ли голубиного помета, то ли блевотины… — Оксана глубоко вздохнула, словно бы нюхала букет цветов, а не застоявшийся прелый запах жилой квартиры.

— Я собью все это вместе со штукатуркой, — пообещал Александр. — Можешь посмотреть, на кухне я так и сделал.

Лозинская быстро поднялась и подошла к окну. Линев, стараясь держаться к ней лицом, принялся объяснять:

— Вот видишь, эта стена, по-моему, не очень-то надежна. Я поставил здесь на трещине пару гипсовых маячков. И если это не старая, устоявшаяся осадка, придется делать металлическую стяжку.

Но подобные проблемы уже мало интересовали Оксану. Она поняла, ее квартира попала в надежные руки, и Александр обязательно доведет дело до победного конца. Ее уже больше занимали детали, называемые отделкой.

— Ты только смотри, не сбей лепнину, — она посмотрела на фигурный карниз, местами уже отвалившийся.

— Я сделал отливки и смогу восстановить весь пояс, — Александр явно гордился собой, своим умением.

— Погоди, погоди, — спохватилась Оксана и схватилась за правую руку, — почему ты ее от меня прячешь?

— Да так, ерунда, — Линеву явно не хотелось, чтобы его жалели.

— Нет, ты покажи.

Линев неохотно достал руку из-за спины, и Оксана увидела глубокую рваную рану на ладони между большим и указательным пальцами. Носовой платок, прилипший к ладони, уже успел пропитаться кровью.

— Да ты что, с ума сошел? Заражение получить хочешь? — тоном взрослой женщины, обращающейся к подростку, сказала Оксана.

— Да это все ерунда, не стоит внимания. Ничего страшного не будет.

Лозинская подвела Александра к окну и осторожно, даже не пытаясь скрыть свой страх перед теплой кровью, двумя пальцами сняла носовой платок.

— Да, и угораздило же тебя! Наверное, даже не промыл.

Несколько крупных капель крови сорвались с ладони и полетели на грязный пол.

— Да ты же не сможешь работать.

— А на мне все заживает, как на младенце. И не такое случалось.

Лозинская принялась лихорадочно рыться в сумочке. Наконец, отыскала флакон духов и, не жалея их, обильно полила рану. Александр сморщился — духи, смешанные с кровью, расплылись по ладони.

— Такую рану стоило бы зашить или хоть скобы поставить.

— Ты еще скажи руку в гипс взять. И вообще мои раны — это мои проблемы. Ты работодатель и не обязана вникать в мои неприятности.

А Лозинская уже вошла в роль благодетельницы.

Она вылила остатки духов на свой небольшой носовой платочек, аккуратно обшитый по периметру кружевом и приложила его к ране.

— Все на сегодня. Ты больше не работаешь. Я не дам тебе умереть от заражения крови.

— Наверное, в детстве ты мечтала стать врачом, как я мечтал стать архитектором, а получился из меня посредственный изготовитель могильных памятников.

Оксана удивленно округлила глаза.

— В самом деле, раньше, когда я была совсем маленькой, я мечтала стать, если уж не доктором, то хотя бы медицинской сестрой.

— Наверное, тебе нравились медицинские колпаки, которые они носят, и ты мечтала надеть белый халат.

— Все пришло постепенно, — мечтательно проговорила Оксана, — сперва я хотела стать официанткой. Мне, в самом деле, нравились белые кружевные… уж не знаю, как они называются? Кокошники, что ли? Которые они носят. А потом, когда меня повели делать анализ крови и я увидела женщину, которой позволяют делать другим больно, то я захотела стать…

Александр вставил вместо Оксаны:

— Сестрой милосердия.

— Да, можно назвать и так. Мне захотелось мучить других и чтобы мои жертвы считали, что я их лечу.

— И кто же стал первой твоей жертвой?

Александр, наконец-то, заполучил свою руку назад и зубами поправил узел, которым Оксана стянула носовой платок Кровь уже успела проступить сквозь материю, но дальше не сочилась.

— У тебя и впрямь руки волшебные. Кровь уже шла целых два часа. Я чинил душ и порезался о ржавую жесть раструба.

— Первой моей жертвой стал естественно самый близкий на тот момент мужчина — отец.

— Кажется, ты говорила, что он жив до сих пор.

— Я же не говорила «убивать», я сказала «мучить». Лишь только он имел неосторожность заметить, что у него болит голова или чувствует себя неважно, как я тут же мчалась к знакомым, доставала таблетки и с самым серьезным видом приносила их ему целую дюжину на выбор. К этому следует добавить, что различала я их только по размеру и цвету. Наконец, все кончилось тем, что мне купили специально целый набор абсолютно безвредных лекарств. Как я теперь понимаю, это были активированный уголь и аскорбиновая кислота, которыми я пичкала своих домашних безо всяких ограничений и сама поглощала их в ужасном количестве.

— Ты никого еще не отравила? — усмехнулся Александр.

— Нет.

— А хотелось бы?

— Тебя я отравлю чуть позже, когда придет время расплаты за проделанную работу.

— Тогда я не буду спешить, — Линев уселся на батарею парового отопления и закинул ногу за ногу.

Оксана вспомнила о своей недавней промашке, вспомнила, какой дурой почувствовала себя, когда Александр ей отказал в невысказанной просьбе. Вот и теперь он сидел перед ней, сильный и решительный, способный осуществить ее мечту. Весь его вид словно говорил женщине: подойди ко мне, и я тут же обниму тебя. Но второй раз попадаться на тот же самый крючок Лозинской не хотелось. Она поискала взглядом, за что бы зацепиться, о чем бы спросить своего наемного работника. Теперь в мыслях она старалась называть Александра Линева только так, чтобы не пробуждать в себе никакого желания. Ясное дело, можно спать с мужчиной, но с наемным рабочим, пусть он даже силен и красив — никогда. Тем более, что пока еще в ее новой квартире было так мало сделано, вернее, создано, сделано было немало, — разрушена почти целая перегородка, починен душ, местами отбита штукатурка.

— Александр… — подчеркнуто-торжественно произнесла Оксана Лозинская.

Тот сразу ощутил разницу в тоне и поднялся. Сидеть в присутствии работодателя, да еще в такой позе он посчитал неприличным.

— Мне кажется, нужно врезать в двери надежный замок.

— Это разумное решение, но пока еще я не располагаю для этого нужными средствами. Вот когда получу какой-то аванс, то можно и замок купить.

— Ты сомневаешься, что я тебе заплачу?

— Нет, в этом-то я как раз и не сомневаюсь, иначе здесь ничего не будет сделано, — улыбнулся Александр Линев.

И тут Оксана вспомнила о дельном совете, данном ей Ксенией Сазоновой: «Лучше всего, — говорила ей агент по торговле недвижимостью, — это оформить доверенность на право распоряжаться деньгами человеку, который займется ремонтом твоей квартиры. По безналичному расчету часто можно купить лучшие и более дешевые вещи. Во всяком случае, Оксана, у тебя в руках всегда окажутся документы, по которым ты можешь оспорить сделку, если она не состоится».

— Ты согласишься, Александр, если я оформлю на тебя документы, и ты будешь распоряжаться моими деньгами?

— Так сказать, стану твоим душеприказчиком? — улыбка Александра сделалась шире.

— У тебя снова какая-то похоронная терминология, — попыталась пошутить Оксана, но голос ее дрогнул.

Впервые ей приходилось вручать в чужие руки свою судьбу, вернее, материальную ее часть.

— Что ж, если ты мне доверяешь и не боишься, что я улизну с твоими деньгами, то давай.

— Я знаю, где тебя найти, — пригрозила Оксана и собиралась было уже уходить.

— Погоди, — окликнул ее Линев, — ты хотя бы прихвати мой паспорт. Во-первых, пригодится, когда будешь оформлять документы, а во-вторых, пусть это будет залогом.

Оксана удивилась, как такое простое решение ей самой не пришло в голову, прежде чем его предложил Александр.

— Я побегу, — женщина махнула рукой на прощание и успокоенная тем, что работа движется в ее отсутствие, решила вплотную заняться финансовыми делами.

Оформление нужных бумаг заняло довольно много времени Оксана даже не предполагала, что это так сложно. Если бы деньги принадлежали ей, а так, ссуда, выданная под залог квартиры отца, требовала и его согласия на оформление доверенности.

«Боже, когда же это кончится? — думала Оксана. — Я погрязаю в бумажных делах, в договорах… В конце концов мне никогда не хотелось становиться прорабом на стройке».

Ее спасало только то, что ссуду ей выдал ее бывший одноклассник Владимир Константинович Скобелев, к которому она могла обращаться без лишних формальностей. Лозинская вспомнила, что последний раз рассталась с ним без особых любезностей, уверенная, что в его помощи больше не нуждается.

«Нет, теперь я со всеми своими знакомыми буду поддерживать подчеркнуто-любезные отношения. Может, когда-нибудь и пригодится», — думала женщина, набирая телефонный номер Вадима Скобелева.

Тот, как ни странно, оказался на месте и даже поднял трубку. Он сразу же узнал Оксану и согласился встретиться с ней.

— Нет-нет, ты теперь меня так просто не проведешь, — смеялся он в трубку и тут же закашлялся. — Мы с тобой встретимся не в конторе. Приходи в мой офис, и я угощу тебя великолепным обедом.

— Ужином, — уточнила Оксана, глянув на часы.

— Нет-нет, для меня это обед.

— А нельзя ли как-нибудь попроще?

— Э, нет, у меня не бывает времени, чтобы сходить пообедать и приходится давиться всяческой мерзостью.

— Но при чем здесь я?

— Я же не позволю тебе есть лишь бы что! И к тому же я должен блеснуть перед тобой своей гостеприимностью.

Делать было нечего, и Оксана согласилась. И уже через полчаса она лицезрела немного полноватую фигуру Вадима Скобелева, стоявшего на углу под самым светофором с чудесной розой в руках — длинный с листьями стебель и огромный полураскрывшийся бутон нежно-лилового цвета. Оксана в мыслях улыбнулась, вспомнив, каким неумелым ухажером был Вадим в школе. Ни одна девочка не хотела оставаться с ним наедине, когда они всем классом выезжали за город.

Однажды Оксана пожалела его и осталась. Они просидели битый час возле угасающего костра и говорили про всякую чепуху. После чего Вадим почему-то возомнил, что Оксана в него влюблена.

Вот теперь Скобелев выбился в люди, разбогател и мог позволить себе немного подразнить Оксану Лозинскую, которую, правда, по школьной привычке все чаще называл Раковой, по ее девичьей фамилии. Судя по радостному блеску в глазах Вадима Скобелева нетрудно было догадаться, он до сих пор уверен, что Оксана хоть немножко, да в него влюблена.

Такси, в котором приехала Оксана, остановилось не доезжая до светофора. И Вадим не успел подбежать, чтобы открыть дверку и помочь Лозинской выбраться из машины. Он строго-настрого запретил Оксане расплачиваться с шофером и, небрежно бросив: «Сдачи не надо», отпустил машину.

— Ну вот, наконец-то мы вновь встретились. А ты-то думала, что мы расстаемся надолго.

— Спасибо, Вадим, что согласился встретиться. Я понимаю, что у тебя сейчас не так-то много свободного времени.

— Что ты! Свободным время, проведенное с тобой, не назовешь, мы же собираемся говорить о делах.

— Тогда тебе придется съесть целый лимон, — зло улыбнулась Оксана.

— Почему?

— Чтобы улыбка твоя не была такой довольной, — рассмеялась она. — Ты смотришь на меня словно голодный кот на кусок сыра.

— Как на мышь, как на мышь, — погрозил ей пальцем Вадим и распахнул дверь кафе.

Администратор уже явно привыкла видеть в кафе Скобелева и тут же провела его за столик, стоявший немного в стороне от других. Вроде бы такой же самый, как остальные, только скатерть чуточку посвежее, побольше цветов в вазочке, рядом ширма, которой при желании можно отгородиться от зала.

— Садись, — пригласил Вадим, отодвигая стул. — Чувствуй себя как дома.

— Дома у кого? — уточнила Оксана.

— Чувствуй, как у меня в гостях.

— Так оно и есть, — согласилась женщина, беря в руки меню.

— Может, ты положишься на мой вкус? — усмехнулся Вадим Скобелев, ему явно хотелось блеснуть своим богатством и умением выбирать блюда.

Оксана почувствовала себя казанской сиротой по сравнению с этим ставшим не в меру самоуверенным мужчиной. Если бы она не знала его раньше застенчивым школьником, ходившим постоянно в коротковатых брюках, с вечно испачканными пластилином руками, может, она и испытывала бы к нему немного больше уважения. А теперь женщине хотелось его чем-нибудь уколоть, дать почувствовать ему свою былую власть над ним.

Когда блюда были заказаны, Вадим поудобнее развалился в кресле и с видом самодовольного буржуа произнес:

— Конечно, чисто из мужской солидарности я не должен был бы помогать тебе, все-таки я способствую разводу. Но, с другой стороны, нас с тобой многое связывает, — его глаза подернулись маслянистой пленкой.

— Конечно, — согласилась Оксана.

— А помнишь, как мы с тобой вдвоем остались в лесу?

Оксана хихикнула.

— Тебя это веселит?

— Нет, что ты, Вадим, я запомнила тот эпизод на всю жизнь, когда ты пытался меня обнять, а я сделала вид, что ничего не замечаю.

— Тогда я попытался тебя поцеловать.

— А я запретила, и запрет этот остается в силе и по сегодняшний день.

— Да, зря я тогда согласился, — сокрушенно покачал головой Вадим, явно уверенный в том, что стоит ему только сейчас захотеть, и Оксана станет его. — И какого черта ты только пропала потом на несколько лет и всплыла вновь, когда я уже был женат, а ты вышла замуж?

— По-моему, ты, Вадим, об этом всерьез не жалеешь.

— А тебе хотелось бы?

— Сейчас я в таком состоянии, что мне, честно говоря, о мужчинах и думать противно.

— Ой ли? — не спешил согласиться с собеседницей Вадим.

— Ты думаешь, так говорят все женщины?

— Во всяком случае, многие из них.

— Надеюсь, меня в число многих ты не включаешь?

— Да. Много достойных, но мало избранных, — глубокомысленно заключил Вадим Скобелев, кивая официанту, чтобы он поставил на стол две порции шашлыка.

Оксана Лозинская терпеть не могла шашлык. Ей всегда не везло: то мясо попадалось слишком жилистое, то не прожаренное. К тому же она толком не знала как к нему подступиться — то ли есть прямо с шампура, то ли снимать куски по одному, а потом разрезать их ножом.

Проблемы подобного рода Вадима Скобелева явно не волновали. Он взял шампур двумя руками и впился зубами в мясо. По его щеке потекла тонкая струйка сока. Уже летевшую на скатерть каплю он успел поймать ловко схваченной салфеткой.

— Ой, Оксана, придется тебе все-таки как-нибудь пригласить меня в гости.

— Хоть сегодня.

— Сегодня не надо. Вот закончишь ремонт, вот тогда я и посмотрю твою новую квартиру.

— Думаешь, отписать ее с меня за неуплату долгов? — рассмеялась Лозинская.

— Нет. Дела делами, но дружба — это святое.

Вадим Скобелев откупорил бутылку шампанского и налил его в бокалы. Такое странное сочетание — шашлык с шампанским — немного покоробило Оксану. Но она решила не делать Вадиму замечания. А тот пил шампанское, как мужчины попроще пьют пиво — сдул пену и отхлебнул чуть ли не половину содержимого.

«Нет уж, прибереги свои знания по правилам хорошего тона для другого случая, — уговаривала себя в мыслях Оксана, раздражаясь все больше и больше. — И этот боров все еще тешит себя надеждой, что может мне понравиться! Признайся себе, дорогая, что в школе он выглядел значительно милее. Когда отвратительный мужчина застенчив — это может спасти его, но когда нагло себя ведет — тут уж ничто ему не поможет».

Изобразив на своем лице вдвое более приятную улыбку, чем следовало бы, Оксана поинтересовалась:

— Наверное, твои дела, Вадим, идут отлично?

— Раньше они шли еще лучше, — уклончиво ответил тот. — Но грех жаловаться. Думаю, что в тысячу самых богатых людей Москвы я вхожу.

— Это не так уж и мало, — пожала плечами Оксана, явно не представляя о какой сумме денег может идти речь.

— Итак, что тебя заставило ко мне обратиться? — Вадим говорил, даже не удосуживаясь как следует прожевать шашлык.

— Мне хотелось бы оформить доверенность на то, чтобы производитель ремонта мог распоряжаться деньгами. И, по-моему, все необходимые для этого документы я собрала. Теперь нужно все оформить в твоем банке.

«В твоем банке» прозвучало так, словно бы Скобелев и впрямь владел финансовым учреждением, а не являлся всего лишь одним из его основателей, а теперь и сопредседателем. Сколько было других сопредседателей, Скобелев явно умолчал не из скромности.

— Наверное, он милый человек, этот производитель работ? — хищно усмехнулся Вадим и подмигнул Оксане. — Не каждому человеку доверишь свои деньги.

— Если ты на что-то намекаешь, то у нас чисто деловые отношения, — слегка покраснела Лозинская и в который раз прокляла свое неумение скрывать чувства.

— Можно взглянуть на документы? — Вадим не дожидаясь ответа, протянул руку.

Оксана порылась в сумочке и к своему ужасу обнаружила, что все документы, кроме паспорта Линева, она забыла в своей новой квартире. Быстро сунув Скобелеву паспорт, она виновато улыбнулась.

— По-моему, остальное я забыла дома. Извини.

Вадим ничего не ответил, а развернул паспорт и посмотрел на фотографию Александра.

— Ну что ж, когда-то в школе я изучал по старой книге физиогномику. Так что могу сказать тебе, экземпляр попался не из лучших. И по классификации я бы отнес его к людям, склонным, во-первых, к извращению, во-вторых, к преступлениям на сексуальной почве.

— Меня он интересует только как профессионал, — холодно заметила Оксана. — Уж что-что, а в строительстве он толк знает.

— Может быть, — покачал головой Вадим, все еще держа паспорт раскрытым. — К тому же, если учесть, что эта фотография сделана не сегодня, а достаточное количество лет тому назад, могу констатировать: отрицательные черты его характера лишь только усугубились. На всякий случай. Оксана, я бы тебе посоветовал навести о нем справки и узнать; не отбывал ли он ранее срок в какой-нибудь колонии? А то всякое может случиться.

— Спасибо за дурацкий совет, но я уже это сделала и без тебя.

— Каков результат?

— Нет, к суду он не привлекался.

— Ну, значит, или я ничего не смыслю в физиогномике, или паспорт и фамилия у него не настоящие.

Скобелев внимательно посмотрел ей в глаза и только потом рассмеялся.

— Да никакой физиогномикой я в жизни не занимался. Просто решил взять тебя на испуг, поверишь или нет. Помню однажды на занятиях по психологии наш лектор принес в аудиторию большущий фотографический портрет Резерфорда. Правда, как ты понимаешь, мы все были настолько образованы, что не знали великого физика в лицо. Портрет был вывешен, и лектор вызвал двух добровольцев, одним из них был я, второго лектор попросил побыть какое-то время в коридоре. Мне он представил Резерфорда как опасного преступника, убийцу и насильника. А затем попросил дать характеристику его чертам лица. Боже, чего я только не нагородил. Я красочно расписывал преступления этого человека, каждое из которых оставило свою морщинку на его лице, в плотно поджатых губах я усмотрел чуть ли не склонность к вампиризму, а острый взгляд сравнил с лезвием ножа, входящим в самое сердце. Когда из коридора вернулся ничего не подозревавший мой собрат по студенческой скамье, вся аудитория сидела молча. Лектор предупредил, чтобы никто не смеялся и ничего не подсказывал. Теперь он назвал Резерфорда Резерфордом и, расписав его великие открытия, попросил второго добровольца дать описание характера великого ученого в соответствии с фотографией, основываясь на чертах лица. Я чувствовал себя последним идиотом, который попался на дешевый трюк. Вот так бывает обманчива внешность, — заключил Вадим Скобелев и сгрыз с шампура последний кусок мяса.

— По-моему, сейчас ты вновь оказался в дураках, — сказала Оксана, — Александра Линева знаю я, а ты только впервые увидел его фотографию.

— Может быть, — Вадим причмокнул губами и промакнул их салфеткой.

«Хоть не вытирает, и этому научился. Все-таки человечество движется к прогрессу», — подумала Лозинская, проследив взглядом за скомканной салфеткой, та очутилась в пепельнице.

— В конце концов, — произнес Вадим Скобелев, — каждый человек прячет свои мысли и истинные намерения. Если этот Александр Линев… Я правильно запомнил его имя?

Оксана кивнула.

— …решил произвести на тебя благоприятное впечатление, то это ему удалось. Но совсем не означает, что он таков на самом деле.

— Я все-таки пришла спросить тебя, а не выслушивать нравоучения, — не выдержала Лозинская.

— Что же, приноси документы, мы все оформим.

— Когда? — поинтересовалась Оксана.

И тут Вадим Скобелев спохватился.

— Обязательно принеси их завтра утром, потому что после обеда я уезжаю на целую неделю.

— Но ты ведь можешь отдать распоряжение секретарше? Предупреди ее.

— Мне бы хотелось, во-первых, увидеть тебя еще хотя бы один раз. А во-вторых, ты же сама знаешь женщин. Одно дело, если я скажу ей сам лично, а другое — если ты придешь и будешь ссылаться на меня.

— Что? Она приревнует тебя ко мне?

— Может и так, — не без самодовольства усмехнулся Вадим.

Подали кофе. Оксана выпила его очень быстро и суетливо принялась собираться.

— Куда ты? Еще посидим.

— Понимаешь ли, бумаги я забыла скорее всего не дома. И боюсь, что не успею отыскать их до завтрашнего утра.

Вадим Скобелев, недовольный таким быстрым окончанием ужина, пожелал Оксане на прощание:

— Ты только не заносись, когда станешь жить в центре. Это, поверь мне, ничего не меняет в жизни. К хорошему привыкаешь слишком быстро.

— Так значит, до завтра, — бросила Лозинская и двинулась к выходу.

До двери она шла медленно, не торопясь, чтобы не уронить достоинство. А, оказавшись на улице, бросилась почти бегом. Время стояло довольно позднее, да и добираться ей предстояло не менее получаса.

«Лишь бы только Александр не ушел, а то еще и впрямь поставил замок, как я ему посоветовала и теперь я не попаду внутрь».

Ожидая, пока светофор не переключится с красного на зеленый, Оксана прикрыла глаза и явно увидела пластиковую папку с документами, лежавшую на подоконнике в будущей кухне. Она знала, что подобные видения часто бывают обманчивыми. Это как у алкоголика, который уверен, что припрятал с вечера бутылку и сможет утром опохмелиться. Он ищет ее повсюду и каждый раз вспоминает «Именно здесь я оставлял ее».

Услышав, как заурчали моторами машины, останавливаясь перед светофором, Оксана поспешила на другую сторону.

«Нет, сомнений быть не может, я забыла ее, именно, в Колокольниковом переулке, когда отдавала Александру распоряжение».

Если на центральных улицах было еще многолюдно, то Колокольников переулок встретил Оксану пустотой и безжизненным мраком. Как и в большей части Москвы, в особняках, наполнивших переулок, шел нескончаемый ремонт. Покосившиеся дощатые заборы, рядом с ними новенькие, с иголочки, строительные ограждения зарубежных фирм.

Запыхавшись, Лозинская подбежала к подъезду и остановилась, чтобы перевести дыхание.

«Все равно — если он там или если собирается уйти, я встречу его на лестнице».

Оксана опустила руку в сумочку и вытащила маленький брелок-фонарик, прикрепленный к связке ключей, которым редко пользовалась, но батарейки, к счастью, не сели. Она шагнула в темный подъезд и скользнула узким лучом по исписанным грязным стенам. От этого на душе сделалось еще тоскливее и тревожнее. Женщине казалось, ее шага звучат как гром в пустом подъезде.

Крутой подъем, липкие перила, давно не мытая площадка…

Еще один лестничный марш…

Запыленное окно, в котором словно клыки торчат острые осколки стекла…

А вот и ее дверь. Луч фонарика выхватил из мрака закрашенную в несколько слоев масляной краской дверную ручку. Лишь скоба поблескивала живым металлом. Оксана с облегчением вздохнула: нового замка Александр поставить не успел.

Противно скрипнула дверь. Теперь уже квартира встретила свою хозяйку не прелым запахом отживших свое Вещей, а ароматом, вселяющим в душу надежду. Пахла смола, свежая штукатурка, ощущался еле слышный запах уже высохшей масляной краски.

— Александр, — бросила в темноту Оксана изменившимся от страха голосом.

Квартира ответила ей тишиной. Женщина, осторожно прикрыв за собой дверь, двинулась по скрипучим доскам пола. Лучик фонарика метался из стороны в сторону. И каждый раз женщина с облегчением вздыхала: то, что казалось ей притаившимся возле стены или возле козел грабителем оказывались то повешенной на вбитый в стенку гвоздь измазанной цементом курткой Александра, то ведро с застывшим раствором.

Зеленоватый луч упал на подоконник. Папки на нем не было. Оксана обиженно вздохнула.

«Ну, конечно же, теперь придется искать по всей квартире. А в этом разгроме найти что-нибудь, да еще в темноте, невозможно».

Страх понемногу завладевал душой женщины. Она приподнялась на цыпочки и попятилась к двери. Нашарив крючок, она набросила его и теперь немного успокоилась. Все-таки теперь никто чужой не мог войти из подъезда.

Поиски продолжались. Только теперь Лозинская заметила, что тишина, сначала окружавшая ее, обманчива. Мягко шелестели широкие полосы полиэтилена, прикрывавшие собой свежеоштукатуренные стены. Вся квартира отзывалась при каждом ее шаге какими-то щелчками, потрескиванием. Внезапно загудела в трубах вода.

Оксана толкнула рукой дверь, ведущую неизвестно куда. Перегородка, отделявшая комнату от коридора, была снесена. Мрачные стены, еле белеющий в сумраке потолок, тусклое поблескивание остатков вызолоченной лепнины. Оксана, прежде чем войти в комнату, осветила ее фонариком. Тонкий луч зигзагом пробежал по стене, опустился на пол. Возле остатков развороченной перегородки Лозинская с удивлением обнаружила разостланную на полу клеенку, а на ней широкий матрас, покрытый чистым бельем и приглашающе отброшенное одеяло.

За спиной у нее послышался шорох. Оксана даже не успела обернуться, как ее сзади, словно тисками, сжали сильные руки. Она попыталась закричать, но тут же тяжелая ладонь закрыла ей рот. С трудом сумела она вобрать в себя воздух и рванулась. Но держали ее крепко. Тогда в отчаяние Оксана, резко поджав ногу, ударила каблуком в колено нападавшего. Тот даже не покачнулся. Шершавая ладонь еще сильнее сжала ее рот. Она попыталась еще раз закричать, но самое большое — это можно было назвать стоном.

Все-таки Лозинская сумела оттолкнуться ногой от стены. Тот, кто держал ее, чуть не потерял равновесие и резко развернул ее в сторону. Фонарик вместе с ключами выпал из ослабевших пальцев Оксаны и его зеленоватый луч, наткнувшись на белоснежную подушку, высветил ту самую пластиковую папку с документами, за которой Лозинская пришла сюда и старую еще дореволюционного издания книгу «Москва и москвичи» Гиляровского. Оксана увидела ее так отчетливо, словно и не была близорукой.

Четкие старомодные буквы на обложке дешевого издания начала века. Это настолько поразило ее, что на несколько мгновений она даже забыла, что с ней происходит, забыла, что должна сопротивляться. Хватка человека, напавшего на нее и явно не ожидавшего такого поведения, на долю секунды ослабела. И Оксана, улучшив момент, изо всей силы укусила его за руку.

Раздался сдавленный стон, и тут же вторая ладонь, такая же широкая и шершавая легла на ее губы. И тут Лозинская ощутила знакомый запах. Запах духов, пустой флакон из-под которых еще до сих пор лежал в ее сумочке. Она еще не успела сообразить, что это может означать, как мужчина выпустил ее и, схватив за плечи, резко развернул к себе лицом.

— Александр, — только и успела прошептать она.

Блеснули расширенные, показавшиеся безумными глаза мужчины, — качнулась копна его жестких длинных волос, и она ощутила, как его губы коснулись ее лица…

Когда Лозинская спохватилась, сообразив, кто она и что с ней происходит, кто держит ее в объятиях, Александр уже расстегивал пуговицы на ее блузке и, не останавливаясь, шептал:

— Оксана, Оксана…

А у Лозинской уже не оставалось ни сил, ни желания сопротивляться. Она безвольно дала снять с себя блузку, затем белье. Лишь только она открывала глаза, как вновь их закрывала.

«Я сошла с ума, — думала женщина, — ведь достаточно всего одного слова «Остановись!», и он отпустит меня. Но хочу я сама этого? Хочу», — отвечала сама себе Оксана и вновь и вновь припадала к губам Александра Линева.

Страх, так и не покинувший ее душу, перешел в возбуждение, не давая опомниться. И вот уже она сама лихорадочно искала пуговицы на рубашке Линева, запутываясь пальцами в материи. В отчаянии, ухватившись за воротник, рванула его в сторону. Запрыгали по полу невидимые глазу пуговицы, а Александр и сам уже спешил освободиться от одежды. Сбросив рубашку, он подхватил Оксану на руки и понес ее к разостланной постели. Женщина не спрашивала его ни о чем. Страх до сих пор сковывал ее тело, ее мысли. Ей нужно было найти какой-то выход для этого страха, парализующего волю. Оксана не могла ответить на вопрос, хочется ли ей близости с Александром Линевым или же он ей противен.

Единственное, что она могла делать сейчас, это отдаваться желанию сильного мужчины. Она чувствовала, как слабеют ее руки, как туманятся мысли. Уже лежа на постели, она повернула голову в сторону и увидела совсем близко от себя старый зачитанный томик «Москва и москвичи» Гиляровского, а рядом с ним пластиковую папку с документами. Ее фонарик-брелок все так же бросал на постель зеленоватый тонкий луч света, который краем выхватывал из темноты банку из-под кофе. Ту самую, виденную ею еще в мастерской-бомбоубежище, с буквами от надмогильных памятников.

Александр резко схватил ее за плечи и развернул к себе лицом.

— Слышишь, слышишь? — повторял он.

— Что? — не понимая о чем идет речь, переспросила Оксана. — Что?

Вместо ответа Линев поцеловал ее в губы, и не нужно было уже слов. За мужчину и женщину говорили их движения. Оксаной внезапно овладел порыв страсти. Никогда до этого она ничего подобного не испытывала — ни с мужем, ни с другими мужчинами. У нее возникло странное ощущение, что Александр чуть ли не впервые имеет близость с женщиной. Но вместе с тем, он был умел и предвосхищал каждое ее желание. Это странное сочетание опытности и наивности доводило Оксану до исступления.

Александр не позволял ей расслабиться ни на секунду, ни на мгновение. Лишь только она уже готова была отдаться сладостным ощущениям, как он заставлял ее очнуться. В ответ Оксана лишь крепче сжимала зубы и позволяла делать с собой все, что ему заблагорассудится.

А он нимало не беспокоясь о том, что могут остаться следы, страстно целовал ее шею, плечи. В ответ Оксана изо всех сил впивалась в его спину ногтями, желая услышать в ответ стон от боли. Но Александр лишь сладострастно рычал, вновь и вновь причиняя Оксане одновременно и боль, и наслаждение. Они испытали наслаждение в один момент, что редко бывает, когда мужчина и женщина сближаются впервые. Глубокое и резкое наслаждение пронзило тело Лозинской, она застонала и, уперевшись руками в грудь Александра, отстранила его.

Тот, еще немного помедлив, лег рядом с ней. Мужчина и женщина молчали, прислушиваясь к отголоскам ощущений, переполнявших их. Оксана подумала:

«Это словно эхо. Наслаждение волнами подкатывает ко мне, но каждая следующая волна слабее и слабее. И вот наконец, я не ощущаю больше ничего, кроме разочарования. Почему я здесь? С этим человеком? А главное, зачем? Но теперь уже более ничего изменить нельзя. Это останется со мной на всю жизнь. Пусть через несколько лет, я встречу его на улице и постараюсь сделать вид, что не узнаю, все равно я почувствую на себе его взгляд и стану презирать себя. Но что я сделала плохого? Он желал меня, я, наверное, желала его, во всяком случае не сделала ничего, чтобы отказаться от предложения».

Оксана улыбнулась. Александр легонько тронул ее за плечо. Они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.

— А я и не предполагала, что такое возможно, — наконец-то произнесла Оксана.

— Невозможно со мной? — весело осведомился Александр и несильно сжал ее руку, а затем поднес к губам и принялся один за другим целовать пальцы.

Оксана выдернула руку.

— Не смей.

— Почему?

— Сейчас мне это неприятно.

Она завернулась в простыню и отодвинулась на край постели. Только сейчас Оксана почувствовала страшную усталость и опустошенность в душе. Только сейчас она заметила ту грязь, беспорядок, которые окружали их. Единственным чистым островком среди этого безобразия была постель — два ватных матраса, на разостланном на полу полиэтилене.

Александр избегал смотреть на Оксану. Та какое-то время выжидала, а затем задала ему вопрос, который стоило задать немного раньше, прежде чем она очутилась в постели вместе с ним.

— А почему ты сразу не отозвался, когда я зашла в квартиру?

Александр подпер голову рукой и робко улыбнулся.

— Не знаю.

— Почему ты не показался? Почему ты решил напугать меня и набросился сзади?

Оксана потерла рукой шею, та страшно болела. И не столько от страстных поцелуев Александра, сколько от его сильной руки.

— Ты чуть не задушил меня. Я могла умереть от страха.

Линев пожал плечами.

— Мне показалось, что в квартиру забрался какой-то вор с фонариком, и я решил проучить его.

Объяснение выглядело вполне правдоподобным, но Лозинская еще не успокоилась.

— А когда ты понял, что я не взломщица?

— Неужели ты не догадываешься?

— Ну когда?

— Лишь только поцеловал тебя.

Женщина засмеялась.

— Ну что ж. Такое объяснение меня вполне удовлетворяет. И я поняла, что ты не грабитель, когда обняла тебя.

Она взяла в руки книжку, лежавшую у изголовья, и рассеянно полистала страницы. В слабом свете фонарика она не могла разобрать ни буквы. Александр забрал у нее томик и положил под подушку.

— Не стоит читать на ночь. Можно испортить зрение.

— Оно и так у меня испорченное.

— То-то я смотрю, ты временами щуришься.

— Не думала, что такое возможно, — рассеянно пробормотала Оксана, удобнее устраиваясь на боку.

— Ты об этом? — спросил Александр и похлопал ладонью по матрасу.

— И об этом тоже.

— Прости если я напугал тебя.

— Да нет, уже все в прошлом. Страх прошел, и теперь я боюсь другого.

— Чего же?

— А вот этого я тебе не скажу. Кстати, если ты думаешь, что я специально притащилась ночью сюда, чтобы соблазнять тебя, то ошибаешься. Я пришла вот за этой папкой.

Лозинская потянулась к пластиковой папке и, как будто предъявляла в суде вещественное доказательство, высоко подняла ее над головой.

— Мне нужны были эти документы, чтобы оформить на тебя доверенность.

— Давай спать, — предложил Александр. — Все-таки я здорово устал за день, а ты совсем меня доконала.

— И ты еще смеешь так говорить! По-моему, это ты доконал меня.

— Ну не все ли теперь равно… Спокойной ночи!

Линев повернулся на бок, и вскоре Оксана услышала его ровное спокойное дыхание. Сомнений не оставалось — он спал. Ей сделалось даже немного обидно — все так быстро кончилось. Праздник исчез, оставив после себя лишь ощущение разочарования.

«А чего ты еще хотела? — мысленно сказала сама себе Оксана. — Чтобы этот строитель вел с тобой умные разговоры? Беседовал о литературе? Для него переспать это, наверное, так же просто, как оштукатурить стену. Начать и кончить. А затем отдыхать. Ты не обольщай себя, дурочка, тем, что он не пьяница и не дурак. Все равно, он всего лишь наемный работник, которому ты платишь деньги. И, пожалуйста, не старайся к нему привыкнуть. Не строй никаких иллюзий. То, что произошло сейчас, не должно повториться, иначе ты пропала».

Лозинская вновь почувствовала себя страшно уставшей. Она потянулась рукой к своему брелку-фонарику и сдвинула обтекаемый пластиковый переключатель. Погас единственный источник света. Квартира, охваченная ремонтом, погрузилась в темноту.

«Да-а, — подумала Оксана, — ну и попалась же я. А Александр, он все предвидел. Даже соорудил здесь двухспальную постель. Ну что ж, можно утешать себя мыслью, что приготовлена она была именно для меня. А ведь, возможно, он рассуждал и так. Ну не попадется в мои сети эта, так притащу какую-нибудь девчонку с улицы…»

— Все! — тут же шепотом оборвала себя Лозинская.

«Хватит думать о каких-то глупостях. Лучше подумай о том, что ты будешь делать дальше. Можешь завтра сделать вид, что ничего не произошло… Как же, сделаешь!»

Оксана беззвучно рассмеялась.

«Проснешься с ним в одной постели и станешь доказывать, что все ему приснилось. Нет, лучше всего завтра расставить точки над «i», показать ему его настоящее место. А может…, — засомневалась женщина, — пусть все идет как идет?..»

Она уже успела немного привыкнуть к темноте. Посмотрела на лежащего рядом с ней мужчину. Крепкие широкие плечи, узкие бедра, длинные жесткие волосы разметались по подушке.

«Жаль отказываться от такого, даже как следует и не распробовав».

Оксана сама удивилась смелости своей мысли.

«В конце концов, ничего страшного не произошло. Никто не умер. Все целы. И мир остался прежним. Он и останется прежним, даже если я еще раз или два вместе с Александром…»

Оксана Лозинская сладко зевнула и, подложив ладонь под щеку, опустила голову на подушку.

«Сойтись труднее, а вот расстаться куда проще».

Она закрыла глаза и, окончательно успокоенная, уснула.