Доверие (СИ)

Глава 3

Слуха касается тихий смех, а следом скрипит, открываясь, дверь в родительскую спальню. Кто-то проходит мимо его комнаты, тихо и осторожно, так чтобы не разбудить.

Вот только Лука уже и так не спит. А стоит стихнуть шагам и вовсе вскакивает с постели, откинув одеяло в сторону, чтобы спустя мгновение выскочить, шлёпая босыми ногами, из залит ой солнцем комнаты. Останавливается только на пороге родительской спальни. Замирает, пойманный улыбкой сидяще го в кресле отца: т ёплой, мягкой, с едва заметными лучиками морщинок в уголках глаз. Всматривается завороженно в игру солнечных зайчиков на слишком рано поседевших волосах.

— Проснулся, Огонёк?

— Завтрак скоро будет, потерпите! — звучит из кухни голос и внутри от этой простой фразы становится тепло и тесно, так что щекочет в носу.

Он не плакса, он взрослый уже, скоро в школу идти!

— Иди сюда, Огон ёк. Я хочу тебе кое-что дать.

— Зачем? Ты снова уезжаешь?

Лука смотрит исподлобья, скрестив руки на груди. От тепла внутри не осталось и следа, как и от улыбки отца. Только вс ё ещ ё давит где-то за грудиной. Правда уже тревожно.

Отец ведь совсем недавно вернулся и, получается, снова уедет? Раньше он дома дольше бывал.

«Сейчас скажешь, что так надо. Что это работа и никуда от не ё не деться» — Луке хочется развернуться и уйти обратно к себе. Но вместо этого он делает шаг в комнату. Подходит к отцу, что снимает что-то с шеи.

— Знаешь что это?

На шнурке мотается белый, отполированный до идеальной гладкости то ли клык, то ли коготь размером с его мизинец. Лука часто видел эту подвеску и даже, кажется, спрашивал, но совершенно не помнит, что ему ответили. Поэтому лишь отрицательно мотает головой.

— Это оберег. Он защитит тебя от беды, поможет в трудную минуту, — говоря это, отец накидывает шнурок на шею Луки.

— Зачем? — пальцы непроизвольно касаются т ёплых боков подарка, осторожно поглаживая. — Это же тво ё.

— Было. Теперь тво ё. Иди сюда, — он хлопает ладонью по подлокотнику, призывая сесть, а когда Лука подчиняется, продолжает: — Расскажу тебе одну историю. Когда-то давно, когда я ещ ё сам был маленьким мальчиком, чуть постарше, а может наоборот моложе, тебя… Так вот, тогда мы приехали к деду в гости. Он с нами в город переезжать не желал и жил в своем доме в деревне. Пока отец поправлял покосившийся забор, а мать хозяйничала на кухне, попросив не мешаться, дед подозвал меня, вот так же как я тебя сейчас, и достал из старой шкатулки эт от амулет. И подарил. Сказал, что он перешёл к нему от отца и что теперь моя очередь.

Лука слушает, завороженный тихим голосом отца, и чудится ему, будто они одни и никого больше вокруг нет.

— А почему он отдал его тебе, а не твоим родителям? — тихо, так чтобы не разрушить установившуюся в комнате атмосферу, спрашивает он.

— Он не ответил.

Лука прижимается к тёплому, как нельзя вовремя подставленному плечу. Уходить не хочется, хотя мама скоро должна позвать завтракать: слишком тепло и хорошо тут. Не чета прохладе, что разливается вокруг.

— А теперь…

Лука нехотя отстраняется, чтобы обернуться и заглянуть в лицо отца, что снова улыбается. Только улыбка эта пусть и светлая, но какая-то грустная.

— Тебе пора просыпаться, Огонек…

Лука вздрагивает, открывая глаза и ещё какое-то время глядя в темнеющий над головой потолок. Сердце в груди частит, никак не желая успокаиваться, а глаза печёт, так что приходится часто-часто смаргивать.

Ему давно не снились родители. Особенно настолько близко и реально, что даже после пробуждения продолжает ощущаться испытанное во сне тепло.

Лука ёжится, поплотнее закутываясь в одеяло и переворачиваясь на бок. Пальцы инстинктивно находят оберег, оглаживая гладкие, истёртые тысячами прикосновений бока.

В горле застывает ком.

«Он защитит тебя от беды» — всплывают в памяти слова из сна. Примерно то же самое говорил отец когда-то давно в реальности.

«Раз защитит, почему ты не оставил его себе, когда поехал⁈ Всего на одну поездку!..»

Старая боль саднит в груди, как незаживающая рана, хотя почти десять лет прошло. Гораздо больше, чем со смерти матери.

За спиной что-то шевелится, заставляя вздрогнуть от неожиданности и тут же замереть, прислушиваясь.

Только сейчас до Луки доходит, что там, между ним и спинкой дивана, всё это время, тёплым, живым комочком, спал кот.

— Ти-и-их?

Лука тянется, проводя пальцами по мягкому, тёплому меху. Зарывается в него, добираясь до вибрирующего от мурчания бока. Теперь выбираться из-под одеяла хочется ещё меньше. Скорей уж наоборот: развернуться и обнять кота, делая вид, что ещё спит. И ну её эту утреннюю разминку.

Вот только отлынивать неправильно. Потом захочется ещё и ещё и будет тяжело вернуться к распорядку. Поэтому вместо того чтобы поддаться и прикрыть глаза, Лука уверенно откидывает одеяло в сторону и, спустив ноги на холодный пол, спешно ищет тапки чтобы встать и заняться делом.

Под прикрытием мобильника, Лука рассматривает прибывающих одноклассников в привычном сером цвете. Размытые фигуры разной степени четкости, переступая порог кабинета, разбредаются по классу: одни к партам, другие к друзьям. Кто-то залипает в телефоне и это выглядит странно завораживающе и немного отвлекает, потому что гаджеты в этом сером слое мира выглядят как бело-чёрные сгустки. Однако даже они кажутся слегка размытыми по сравнению с чёткостью и контрастом острых линий появившейся на горизонте фигуры.

Лука уже знает, что его зовут Макар Перов. Слышал, как к нему обращались и учителя и одноклассники. Спокойный, уравновешенный и себе на уме. По крайней мере таковым кажется, а что уж там на самом деле со стороны не видно. Сближаться же с ним Лука не спешит: под параметры тот не попадает, а искать друзей, как таковых, в планы не входило. Непонятно сколько он вообще тут пробудет. Хоть и сказали учиться…

Вслед за переступившим порог одноклассником мелькает яркий отсвет на распахнутой двери. Призрачный всполох, словно северное сияние хвостом мазнуло где-то в коридоре. Лука дёргается, инстинктивно желая взглянуть на источник, однако не успевает даже убрать мобильник в карман или бросить на парту, потому как ярким вихрем рыжих искр в класс врывается Алиса. Проскальзывает, словно танцуя, меж рядов, невольно оттягивая на себя всё его внимание. Шумно падает на стул, рассыпая те самые искры словно конфетти. Только, несмотря на это, они будто привязанные, возвращаются обратно в свой водоворот.

Лука отворачивается прежде, чем Алиса обратит на него внимание. Отзывается приветствием, на чужое, и всё-таки убирает мобильник в карман. Всего то и нужно сейчас — изобразить лёгкую дрёму, чтобы не трогали. Наблюдать за одноклассниками можно и через полуопущенные веки.

Предстоящий урок физры внезапно даёт шанс изучить ещё один класс. Остаётся только найти себе спокойный уголок, где не прилетит мячом по голове, и отстраниться от реальности.

От идеи остаться в раздевалке и какое-то время понаблюдать за готовящимся к уроку народом приходится отказаться.

«Это будет выглядеть… Странно» — признаётся он, невольно представляя возможную реакцию.

Стоит переступить порог и одного взгляда хватает, чтобы понять: школьные раздевалки между собой похожи, где бы ты ни находился. И если у тех, где дожидается своих хозяев верхняя одежда, ещё может разниться дизайн, то тут видимо всё под копирку. Разве что цвета отличаются, да и то с натяжкой: всё тусклое и словно потёртое, а в остальном…

Маленькое, сумрачное и пока ещё полупустое помещение.

Под взгляд ложатся такие же узкие, как и в прежней школе, побитые временем и поколениями школьников лавки, да покрашенные прямо на облупившуюся старую краску металлические крючки. И лампочка под потолком, словно родная сестра некогда висевшей в прежней раздевалке, мигает, точно хочет поговорить с помощью азбуки Морзе.

Лука переодевается, как привык, быстро, и ретируется прежде, чем в замкнутое пространство раздевалки, как килька в бочку, набьются уже начавшие прибывать одноклассники.

Мяч под пальцами не шершавый: резина сглажена сотнями, если не тысячами касаний. Лука проворачивает его, прежде чем отправить в полёт и отступить, давая место следующему в очереди.

Учитель сказал: «Кидать в кольцо», значит кидать. Занятие ничем не хуже и не лучше других. Зато филонить на нём одно удовольствие. Минимум сил и возможностей что кто-то что-то заметит.

Лука улыбается краешком губ, возвращаясь в хвост очереди. До того момента, как к нему в руки снова попадёт старый баскетбольный мяч ещё есть время и можно потратить его с пользой, продолжив заниматься делом.

Всего-то и надо, прикрыть глаза и сосредоточиться, чтобы открыв их уже увидеть окружающий мир в серых тонах.

Привычно.

По соседству, примерно в паре шагов от него, одноклассник. Лука не помнит имени. Покопайся в памяти и оно наверняка отыщется, но серый размытый силуэт не вызывает никакого интереса. Вряд ли они хоть раз ещё пересекутся в будущем, после того как разойдутся школьные дорогие.

Влево, в сторону выхода из зала, Лука не смотрит. В той очереди стоит Алиса, привычно искря своим листопадом, и на её фоне все остальные меркнут. Нечего и пытаться рассмотреть кого-то менее яркого пока она там.

А вот вправо можно смотреть сколько угодно. Однако вся нестройная очередь не вызывает никакого интереса. Серые, невзрачные… Лука смотрит поверх чужих голов, но и у следующего кольца не находит ничего интересного. Ни единой искры не сверкает, привлекая внимание. Только отсвечивает ещё дальше зелёно-голубыми всполохами, словно зарница в пасмурном небе, кто-то незнакомый. Лука помнит, что туда, к дальним кольцам, был отправлен другой класс, с которым у них сейчас общий урок. Только вот даже предположить не может, кто так светится. Разве что пройтись вдоль стены, выйдя из своей шеренги и, рискнув привлечь внимание физрука, оглядеться.

Лука почти решается утолить, таким образом, своё любопытство, когда резкий окрик: «Мазила!» заставляет обернуться, возвращаясь в привычно-цветной мир.

У главного кольца тоже очередь. Однако, она застопорилась, сбив ритм самим же учителем. Лука с лёгким любопытством наблюдает за тем, как тот кидает мяч замершему почти под кольцом Макару и кивает:

— Ещё раз. Неужели так сложно попасть?

Досмотреть Луке не удаётся. В его собственные руки попадает мяч, сообщая тем самым, что пришла очередь для нового броска.

Он на мгновение отвлекается, чтобы кинуть, передавая эстафету кому-нибудь другому, а когда оглядывается, чужой мяч уже летит обратно, едва не задевая самого Макара.

— Руки-крюки? — уточняет физрук, наблюдая за тем, как Макар подбирает убежавший мяч. — Ведь прекрасно летел. Целься лучше.

На этот раз Луку никто не отвлекает и можно спокойно смотреть.

Вот Макар замирает, прицеливаясь с мячом в руках. Напружинивается, словно для прыжка, но лишь отправляет мяч в полёт.

Словно шуршание на грани слышимости, слуха касается тихий смешок. Мяч летит в кольцо, в которое так и не проваливается. Словно невидимая рука останавливает его, меняя траекторию так, что он вылетает за пределы металлического круга даже не успев коснуться щита или самого кольца.

Мир привычно меняет свой цвет на серый, стоит только сморгнуть. На этот раз даже настраиваться и сосредотачиваться не надо.

Чёткими контурами: чёрными мазками по белому холсту вырисовывается гротескная маленькая фигурка. В реальном мире её не видно, хотя Лука и слышал отзвук чужого удовольствия. Теперь ему, по крайней мере, понятно, почему тот звучал так тихо и глухо.

Носатый, тощий, так что голова кажется гораздо больше тела, с ручками палочками, большими ладонями и щёткой немытых волос на макушке. Он споро перебирается с переливающегося яркими блёстками, словно обсыпанного какой-то волшебной пыльцой из сказок, кольца на щит, почти полностью исчезая за ним, прежде чем снова появиться, но уже с другой стороны.

Новый смешок и взгляд вниз.

Лука следует за ним как привязанный, останавливаясь взглядом на чётко очерченной, контрастно чёрно-белой фигуре Макара вскинувшей мерцающий едва ли не всеми цветами радуги вперемешку мяч. Вот тот яркой точкой взмывает вверх, однако существо в этот раз даже не дёргается, выглядывая из-за щита с гаденькой улыбочкой. Тихо хихикает, так что от этого звука неприятно сосёт под ложечкой, и бьёт задними лапами, ногами эти звероподобные стопы можно назвать с натяжкой, по деревянному блоку. Тихий хруст царапает по нервам, словно ногтями по стеклу провели, а потом щит накреняется, прежде чем окончательно сорваться с крепления и полететь вниз, оставляя существо висеть на металлической балке.

Дыхание перехватывает от понимания — не успеет. Однако этого и не требуется: мимо уже проносится зелёно-голубой вихрь, обдавая кожу тёплым воздухом.

Лука даже отшатывается от такого напора, а когда смаргивает, то теряется ещё больше. В ворохе искр разгораются ещё и серебристо-белые. Смешиваются, словно кто-то сыпанул блестящего конфетти в поток воздуха. Переливаются. Там где была чёткая фигура, теперь сияет маленькая спиральная галактика.

От толчка в плечо Лука вздрагивает, возвращаясь в реальность. В груди щекочет, оседая в горле лёгким першением. На креплении в этой цветовой реальности никто не висит, а щит валяется на полу: никому не нужный и почти затоптанный.

Кто-то снова толкается, пробираясь вперёд, к плотному кольцу, что уже образовалось вокруг места происшествия.

В чужих голосах нет паники и ужаса, только сдерживаемое любопытство, а значит, всё обошлось и этот вихрь, кем бы он ни был, успел.

— Честно, всё в порядке. — Доносится до Луки голос Макара, когда он подходит ближе к толпе. — Кость, да отпусти ты, меня не пришибло!

— Повезло тебе с братом, а то могло бы! — знакомый ехидный голос. — Отличный у тебя телохранитель, Пёрышко!

— Да иди ты, Крюков!

В редких смешках слышится облегчение. Однако сам Лука чувствует его лишь тогда, когда видит крепкого парня, наконец-то отпустившего Макара, но готового, судя по выражению лица, в любой момент подхватить.

Одноклассник выглядит бледным, каким-то осунувшимся, но целым и невредимым. Только прихрамывает, когда делает шаг вперёд.

— Окей, хорошо! — слышится зычный голос физрука, что тут же завладевает всеобщим вниманием. Лука тоже оборачивается, чтобы увидеть упакованную в спортивный костюм фигуру. — Урок окончен. Переодеваемся и строимся у выхода. За вами придут ваши классные руководители.

— Мы чё, дети что ли? — слышится откуда-то из толпы, на что физрук морщится, прежде чем гаркнуть:

— А ну, цыц! — и уже тише: — Взрослые тоже мне.

Лука трёт переносицу, переходя подушечками пальцев на веки. В глаза словно песка насыпали, а в носу покалывает. И даже тот факт, что он, кажется, нашёл ещё двоих, не приносит той радости, что в прошлый раз.

В ушах так и звенит неприятный смех незнакомого существа. Лука не удерживается. Отступив чуть в сторону, так чтобы не мешать выходящим из зала, прикрывает глаза, возвращаясь к серым оттенкам и приглушённым звукам.

Существо так и сидит на креплении, свесив лапы вниз и с недовольным лицом рассматривая вытекающих через дверь школьников. Царапает когтями металл, отчего даже при отсутствии звука как такового, по спине, словно кто-то колючим языком проводит.

Идея приходит внезапно. Такая ребяческая и совершенно недостойная взрослого человека. Однако Лука не удерживается. Поискав глазами один из переливающихся следами прикосновений чужой силы мячей, он нагибается, подхватывая его на ладонь. Этот на ощупь кажется более шершавым и новым. Остаётся только прицелиться и…

Лука отправляет мяч в полёт так, чтобы попасть во вредное нечто. Наблюдает, как тот от соприкосновения с упругой резиной падает с крепления, и только затем смаргивает, возвращаясь к обычным краскам.

Как говорила когда-то подруга… «Сделал гадость, сердцу радость».

Со спокойно совестью Лука покидает спортивный зал вместе с оставшимися учениками, стараясь не обращать внимания на фантомный зуд между лопаток, словно от чужого взгляда.

«Не закончить осмотр по собственной глупости… Как там говорится? Могу, умею, практикую? Ага. И могу, и умею, оказывается. В который раз».

Хотя, надо признать, и без этого самого окончания он успел найти то, что надо. И даже больше. Правда, что за существо было в спортзале, Лука пока не понимает. Однако это не срочно, а информацию всегда можно найти. Где-нибудь…

Лука пинает подвернувшийся камешек носком кроссовка, посылая его в ближайшее дерево, и замирает, не доходя до дороги, слыша за спиной свист.

Тот факт, что позади кто-то идёт — не новость. То, что этот кто-то Цапля — тоже. Если тот идёт домой, то рано или поздно их пути разойдутся и можно будет перестать петлять. Если за ним, то приводить его к своему подъезду Лука не собирается. Чисто из принципа. Пусть другими методами информацию достаёт.

— А чего мы какие смурные? Никак не отойдём от происшествия? Страшно было, да?

Вадик всё-таки обгоняет его, разворачиваясь спиной вперёд и засунув руки в карманы. Куртка нараспашку, так и не переодетые после урока спортивные штаны на длинных ногах, растоптанные кроссовки с болтающимися, готовыми того и гляди развязаться, шнурками. Мелированная чёлка непослушно выбивается из общего, видимо в спешке, собранного хвостика.

— А сам-то где был? В раздевалке прохлаждался или на скамейке запасных? — парирует Лука не желая оставаться в долгу.

Признаться честно, Цаплю на уроке физры он как-то не заметил. Больше занимался делом, чем бесцельно глазел по сторонам. А после того как щит с кольцом упали и вовсе не до того стало.

— В первом ряду, считай, — кривит большой рот в ухмылке Цапля. — Даже ветерком обдало. Это ты у нас на окраинах тусовался. Лузер!

— Зато меня бы не прихлопнуло, как лягушонка, — парирует Лука на автопилоте. Внутри возникает зудящее желание присмотреться к этому недоразумению. Посмотреть есть ли у него хоть какой-то потенциал и успокоиться. Докладывать о Цапле нет никакого желания, даже если вокруг него будет вихрь из искр покруче того, что Лука видел совсем недавно. Сработаться с таким всё равно вряд ли удастся.

— И ходил бы я за тобой в виде призрака.

Бравирует тот, тогда как Лука уже прикрывает глаза, чтобы открыв их, увидеть мир серым и размытым. Змейка дороги впереди, словно серая река, присмотрись и, кажется, даже увидишь, как она медленно течёт. Дома по ту сторону, словно размытые пятна, украшенные понизу щётками кустов и вениками деревьев, нарисованными густыми тёмными мазками. Редкие машины, проносящиеся карикатурными пятнами, оставляют за собой полупрозрачный след из пыли и выхлопов. А одноклассник…

Лука смотрит на Цаплю с интересом естествоиспытателя. Тот тоже серый, невозможно быть иным под этим зрением. Чуть более чёткий силуэт, чем пробежавшая мимо собака. Или то была кошка? Размер вполне подходит обоим животным. А у Цапли даже черты лица можно рассмотреть. Вот он открывает рот и, словно сквозь вату, слуха касается едва различимое продолжение разговора: «Являлся бы к тебе в кошмарах, пугал в реальности…». Тот скалится, улыбаясь, а потом внезапно хмурится.

Первая искра пробегает наискосок, словно нехотя. Оставляет за собой бледный след, прежде чем исчезнуть за плечом. Вторая, начиная свой путь у солнечного сплетения, исчезает под подбородком. Третья — замирает на губах. И все они настолько вялые, что Лука облегчённо выдыхает. О нём можно и не докладывать.

— Я не вижу призраков, — наконец-то отзывается Лука, смаргивая серость. — Так что прости, ночные похождения и всё-такое, это не ко мне.

Он не дожидается, пока Цапля что-то ответит. Быстро уходит, узнав то, что хотел, проскакивая за мгновение до того, как по дороге пронесётся авто и оставляя одноклассника позади.

Между близко стоящими друг к другу домами, детскими площадками и деревьями, можно затеряться, а если сорваться на бег за ближайшим поворотом, то и вовсе оторваться. В том случае, если Цапля всё-таки решит сейчас последовать за ним.

Водить того кругами больше нет никакого желания, а, судя по тому, что разговор состоялся, он шёл прицельно за ним. Лука устал и единственное, что ему хочется сейчас, — это посидеть в тишине и подумать. Ну или всё-таки погуглить эту носатую тварь.