Другая Болейн

Лето 1531

Двор переехал в Виндзор. Принцесса Мария, все еще худая и бледная, вернулась в замок вместе с матерью. Конечно, король ласков со своим единственным законным ребенком, а по отношению к королеве то смягчается, то ожесточается вновь, смотря по тому, кто рядом — моя сестрица или его дочь.

Королева, уже давно толком не спавшая из-за бесконечных молитв и ухода за дочерью, слишком измученная, чтобы приветствовать короля улыбкой и реверансом, тем не менее остается неизменной звездой на дворцовом небосводе. Я вошла с букетиком ранних роз. Она мне улыбнулась.

— Надеюсь, принцессе Марии понравятся цветы. Их можно поставить у изголовья кровати.

Екатерина взяла букет, вдохнула запах роз.

— Сразу видно сельскую жительницу. Кто еще из придворных дам догадался бы нарвать цветов и принести в дом?

— Мои дети любят собирать цветы, — объяснила я. — Делают венки и ожерелья из ромашек. Целую Екатерину на ночь и нахожу лютики, выпавшие из волос, у нее на подушке.

— Король разрешил тебе уехать в Гевер, пока двор путешествует?

— Да! — Она правильно истолковала мое хорошее настроение. — Да, на все лето.

— Значит, мы обе сможем побыть с нашими детьми, и ты и я. Вернешься ко двору осенью?

— Обязательно вернусь, — пообещала я. — И если вы пожелаете, ваше величество, буду вновь к вашим услугам.

— И начнем снова. На Рождество я — признанная королева, а летом — покинутая.

Я кивнула.

— Она крепко держит его, верно?

Королева взглянула в окно, выходящее в сад и на реку. Вдали можно различить силуэты Анны с королем, они прогуливаются по берегу, скоро уже им отправляться в летнее путешествие.

— Да, — ответила коротко.

— В чем ее секрет, как ты думаешь?

— Они очень похожи. — В моем тоне явно слышится неприязнь к обоим. — Точно знают, чего хотят, ни перед чем не остановятся. У обоих — способность к полной сосредоточенности на том, что они сейчас делают. Вот почему король такой замечательный охотник. Преследуя оленя, думает только об олене. И то же самое Анна. Думает только о своих интересах. И их страсть такая же. Делает их, — я поискала нужное слово, — грандиозными.

— Я бы тоже могла…

Я искоса взглянула на нее. Хотелось обнять ее, но я не решилась, все же она королева.

— Кто лучше меня знает? Я видела, как вы бросили вызов королю, несмотря на его гнев, как вы противостояли двум кардиналам и Тайному совету. Но вы покорны Богу, любите дочь, вы не думаете совершенно прямо и откровенно: „А чего хочу я?“

Она покачала головой:

— Это грех себялюбия.

Я взглянула на две далекие фигурки на берегу реки, на двух самых больших эгоистов в мире и согласилась:

— Да.

Отправилась на конюшенный двор убедиться, погружены ли сундуки, готовы ли лошади для завтрашнего путешествия, и встретила Уильяма Стаффорда, проверяющего колеса повозки.

— Благодарю вас. — Я слегка удивилась, застав его здесь.

Он выпрямился, широко улыбнулся.

— Буду вас сопровождать. Разве дядя вам не говорил?

— Уверена, он называл кого-то другого.

Улыбка растянулась до ушей.

— Он не сможет ехать.

— Почему?

— Из-за похмелья.

— Но завтра он же сможет сесть в седло?

— Простите, плохо объяснил — похмелье будет завтра.

Я ждала следующей фразы.

— Сегодня вечером он смертельно напьется.

— Вы умеете предсказывать будущее?

— Могу предсказать, что сам буду разливать вино, — ответил он со смешком. — Почему бы мне не проводить вас, леди Кэри? По крайней мере, буду знать, что вы добрались благополучно.

— Хорошо. — Я слегка смутилась. — Только вот что…

Стаффорд очень спокоен, но казалось, он не просто слушает меня, а впитывает каждое слово.

— Что вы хотели сказать?

— Не хочу вас обидеть, но для меня вы — только человек на службе у дяди.

— Но что может помешать нам нравиться друг другу?

— Серьезнейшие неприятности с семьей.

— Бросьте, не думайте об этом. Разве не лучше иметь друга, настоящего друга, хоть и ниже по положению, чем быть совсем одной, на побегушках у сестры?

Отвернулась от него. Быть в услужении у Анны — одно упоминание об этом всегда раздражало меня.

— Могу я сопровождать вас завтра? — догадался сменить тему.

— Если хотите, — буркнула я. — Какая разница, вы или другой?

Он только рассмеялся, возражать не стал. Я пошла прочь, смутно надеясь — он побежит следом, станет уверять, он гораздо лучше других.

В своей комнате застала Анну перед зеркалом. Она примеряла шляпу для верховой езды и вся сияла от счастья.

— Мы едем! Пойдем, помашешь нам на прощание.

Я последовала за ней вниз по лестнице, стараясь не наступить на шлейф ее красного бархатного платья.

Мы вышли через широкие двойные двери, Генрих уже в седле, гнедая охотничья лошадь, переступая с ноги на ногу, ожидает Анну. С ужасом я поняла — сестра заставляет короля ждать, пока она поправляет шляпку!

Он улыбается. Анна может делать что угодно. Двое молодых людей выскакивают вперед, помогают ей сесть в седло.

Одно мгновенье она кокетничает, выбирает, кто из них получит право подставить сложенные руки под ее башмачок.

Король дает сигнал, они выступают. Анна оглядывается, машет мне:

— Скажи королеве, мы уехали.

— Передаешь ей прощальный поклон? — удивляюсь я.

— Ничего подобного, — смеется Анна. — Просто мы уезжаем. Скажи, мы уехали, а она остается в полном одиночестве.

Так бы и бросилась за ней, стащила с лошади, надавала бы оплеух за этот злобный выпад. Но конечно, стою, где стояла, улыбаюсь королю, машу сестре, а когда всадники, повозки, солдаты и все остальные с грохотом уезжают, медленно возвращаюсь в замок.

Дверь за мной со стуком захлопывается. Вокруг очень тихо. В главной зале сняты драпировки, убрана часть столов, от стен отражается эхо. Огонь в камине почти потух, некому подбросить дров, кричи — не докричишься, чтоб принесли еще эля. Свет проникает через окна, ложится желтыми полосами на пол, в солнечном луче пляшут пылинки. Раньше я никогда не слышала в королевском дворце такой тишины. Любое место оживает от шума, работают там или развлекаются. Здесь всегда перебранивались слуги, кто-нибудь громко отдавал приказание, просил разрешения войти или молил о милости, играла музыка, лаяли собаки, болтали придворные.

Поднялась по лестнице к покоям королевы, каблуки стучат по каменным плитам. Даже легкий стук в дверь кажется громким. Дверь не заперта, может быть, никого нет? Но тут я увидела ее. Смотрит из окна на извилистую дорогу, ведущую прочь от дворца. Видит, как двор, ее двор, ее собственный муж, друзья и слуги, мебель, остальное добро, даже постельное белье, уезжает прочь вслед за Анной, оставляя королеву одну.

— Уехал, — недоуменно произносит она. — Даже не попрощался.

Я киваю.

— Раньше такого не случалось. Как бы ни было плохо, он всегда заходил перед отъездом, и я благословляла его. Иногда я думала — он просто маленький мальчик, мой мальчик, куда бы ни уходил, всегда знает, что сможет вернуться ко мне. Он всегда ждал благословения, перед любым путешествием.

Группа всадников гарцует подле обоза, выравнивая строй, слышен шум колес. И тут ее не пощадили.

Грохот башмаков на лестнице, громкий стук в полуоткрытую дверь. Я иду посмотреть. Один из людей короля с письмом, на нем — королевская печать.

Она оборачивается, лицо озаряется радостью, бежит через всю комнату, чтобы забрать письмо.

— Вот оно! Он не мог уехать без единого слова, он написал. — Она подносит письмо к свету, ломает печать, читает.

И стареет прямо на глазах. Краски ушли с лица, глаза погасли, улыбка исчезла. Рухнула на скамью под окном, а я вытолкала гонца из комнаты и захлопнула дверь прямо у него перед носом. Подбежала к королеве, опустилась на колени.

Она смотрит мимо меня, глаза полны слез.

— Я должна покинуть замок. Он отсылает меня. Кардинал и Папа ему не указ, я отправляюсь в изгнание, и его собственная дочь тоже.

Гонец стучится опять и осторожно просовывает голову внутрь. Я вскакиваю на ноги, чтобы стукнуть дверью прямо по наглой роже, но королева удерживает меня за рукав.

— Ответ будет? — Он даже забывает добавить „ваше величество“.

— Где бы я ни была, я остаюсь его женой и буду молиться за него, — произносит она твердо и поднимается на ноги. — Передай королю, я желаю ему приятного путешествия, сожалею, что не смогла попрощаться, если бы он предупредил, что выезжает так скоро, ему не пришлось пускаться в дорогу без благословения своей жены. Попроси его прислать весточку, здоров ли.

Гонец кивает, взглядом просит у меня прощения и исчезает. Мы молчим.

Идем к окну, смотрим на всадника, догоняющего обоз, который все еще тащится по дороге вдоль реки, потом он исчезает из виду. А король и Анна, верно, рука в руке распевают песни, уже далеко впереди на дороге к Вудстоку.

— Никогда не думала, что все так закончится, — говорит Екатерина слабым голосом. — Представить себе не могла, он меня бросит, даже не попрощавшись.

Это было славное лето, и для меня, и для детей. Генриху исполнилось пять, его сестре — семь, я решила — пора им купить пони, каждому своего собственного. Но в деревне не найти пару хороших пони, маленьких и послушных. Я пожаловалась во время нашего путешествия в Гевер Уильяму Стаффорду и поэтому не слишком удивилась, когда через неделю он вернулся без приглашения, прискакал на стройном охотничьем коне, ведя в поводу двух маленьких толстеньких пони — по одному с каждой стороны.

Мы с детьми гуляли в лугах около рва. Я помахала Уильяму, он свернул с дороги и вдоль рва подъехал к нам. Увидев пони, Генрих и Екатерина запрыгали от восторга.

— Не торопитесь, — предупредила я. — Подождем и посмотрим. Так ли они хороши, захотим ли мы их купить?

— Похвальная осторожность! Я ведь известный барышник.

Уильям Стаффорд слез с седла, поднес мою руку к губам.

— Где вы их отыскали?

Екатерина уже взяла за повод маленького серого пони, гладит ему нос. Генрих прятался за моей юбкой, только карие глазенки блестят — смесь восторга и страха.

— Представьте себе, нашел на пороге, — протянул Уильям Стаффорд лениво. — Могу отправить обратно, если не подходят.

У меня за спиной раздался протестующий вопль:

— Не надо!

Уильям Стаффорд опустился на одно колено, чтобы оказаться на одном уровне с сияющей мордашкой моего сына.

— Выходи, мальчик! — сказал добродушно. — У матери за спиной наездником не станешь.

— А он не кусается?

— Будешь кормить с ладони, — объяснил Уильям, — тогда не укусит.

Раскрыл мальчику ладошку, показал, как лошадь щиплет траву.

— А он может скакать галопом? — спросила Екатерина. — Как мамина лошадка?

— Ну, не так быстро, но может. А еще он умеет прыгать.

— Я смогу с ним прыгать? — У Генриха глаза как блюдца.

Уильям выпрямился, улыбнулся мне:

— Сначала научитесь просто сидеть на пони, ездить шагом, рысью и легким галопом. А уж потом — состязания и прыжки.

— Вы меня научите? — спросила Екатерина. — Пожалуйста! Оставайтесь на все лето и поучите нас ездить верхом.

Его улыбка стала откровенно победной.

— Мне бы и самому хотелось. Если ваша мама позволит…

Дети тут же повернулись ко мне.

— Скажи „да“, — умоляла Екатерина.

— Пожалуйста! — ныл Генрих.

— Я и сама смогу научить вас ездить верхом, — запротестовала я.

— Но не для состязаний же! — воскликнул мой сын. — Ты ездишь в дамском седле, а мне нужно мужское. Я же мальчик, а когда вырасту, стану мужчиной!

Генрих приплясывает на одном месте, а Уильям смотрит на меня поверх его головенки.

— Что скажете, леди Кэри? Можно мне остаться на лето и поучить вашего сына ездить в мужском седле?

Мне, кажется, удалось скрыть смущение.

— Что ж, очень хорошо, если вам так хочется. Скажите там, в доме, чтобы вам приготовили комнату.

Каждое утро мы часами гуляем, дети, шагом, на своих новых пони. А после обеда выводим пони на длинных поводьях, они идут по кругу, сначала шагом, потом рысью и галопом, а дети прилипают к своим седлам как репейники.

Уильям бесконечно терпелив с ними. Каждый день дети узнают что-нибудь новенькое, но я подозреваю — он сознательно не слишком торопится. Пусть научатся хорошенько держаться в седле к концу лета, но не раньше.

— А что, своего дома у вас нет? — не слишком доброжелательно спросила я как-то вечером.

Мы возвращаемся в замок, ведя в поводу каждый своего пони. Солнце садится, башенки на фоне заката придают дому вид сказочного замка, окошки мерцают розовым светом.

— Мой отец живет в Нортгемптоне.

— Вы единственный сын?

Ключевой вопрос.

— Нет, я второй сын, миледи, и ни на что не годен. Но собираюсь купить маленькую ферму в Эссексе. Есть у меня такая задумка — стать землевладельцем.

— А где вы деньги возьмете? Вряд ли у дяди на службе много заработаешь.

— Я был моряком и несколько лет назад получил вознаграждение, для начала хватит. Хорошо бы найти женщину, которая захочет поселиться в славном домике посреди собственных полей, и знать — ни королевская власть, ни королевская злоба ее не достанет.

— Король достанет где угодно, иначе он не был бы королем.

— Так-то оно так, но можно сделаться таким ничтожным, что тобой никто не заинтересуется. Единственная опасность — ваш сын. Он всегда будет на виду, пока считается претендентом на трон.

— Если Анна родит мальчика, мой будет не нужен.

Сама не понимая как, я не просто иду с ним в ногу, я уже следую его мечтам.

Он продолжает, ловко стараясь не спугнуть меня.

— Больше того, она захочет удалить его от двора. Он сможет расти с нами, мы воспитаем из него деревенского сквайра. Неплохая жизнь для мужчины. Может, самая лучшая. Не люблю я двор. А в последние годы вообще не знаешь, на каком ты свете.

Вот и подъемный мост. В согласии мы помогаем детям спешиться. Екатерина и Генрих несутся прямо домой, а мы с Уильямом ведем пони на конюшню. Двое парней выбегают и забирают у нас пони.

— Придете обедать? — спрашиваю как ни в чем не бывало.

— Разумеется. — Он отвешивает поклон, отходит.

Только в спальне, преклонив колени для молитвы на ночь, обнаружив, что мои мысли блуждают где-то далеко, поняла я, что позволила ему говорить с собой как будто и впрямь мечтаю о славном домике посреди полей с Уильямом в супружеской постели.