Другая Болейн

Осень 1531

Осенью я вернулась ко двору. Сомнений нет — королеву вышвырнули окончательно. Анна убедила короля — никакого смысла соблюдать приличия и изображать верного мужа. С тем же успехом можно открыть всему миру истинное положение вещей, а на врагов просто не обращать внимания.

Генрих был щедр. Екатерина Арагонская в большом почете живет в своем новом доме, даже принимает послов, как будто по-прежнему остается возлюбленной и уважаемой супругой. При ней состоят двести человек, пятьдесят из них — придворные дамы. Правда, отнюдь не лучшие, слишком их много стекается ко двору и оказывается в распоряжении Анны. Мы провели веселенький день, выбирая тех, кто нам особенно не нравился, — чтобы отправить ко двору королевы. Так мы избавились от полудюжины девиц Сеймур — интересно, как вытянется лицо у сэра Джона Сеймура, когда он об этом узнает.

— Может, и жену Георга отправить в Мор? — предложила я. — Как он будет счастлив — вернется домой, а ее нет.

— Лучше пусть остается на глазах. Еще устроит что-нибудь. Хоть она и отвратительна, но все же отнюдь не пустое место. Спокойнее, если вокруг королевы одни ничтожества.

— Неужели ты все еще боишься ее? Она уже почти уничтожена!

Анна покачала головой:

— Я не буду чувствовать себя в безопасности до самой ее смерти. Так же как она — до самой моей смерти. Дело не в том, что мы делим короля и трон. Теперь она — моя тень, а я — ее. Мы неразрывно связаны. Одна из нас одержит полную победу, но не будет уверена, победила или проиграла, пока жива другая.

— Как она может победить? Король даже видеть ее не желает.

— Ты не знаешь, как меня ненавидят, — шепнула Анна так тихо, что мне пришлось наклониться. — Во время путешествия мы двигались от одного поместья к другому и никогда не останавливались в деревнях. До простого народа дошли слухи из Лондона, я теперь не милая спутница короля, а разлучница, разбившая счастье королевы. Стоило нам задержаться в деревне, как начинались враждебные выкрики.

— Не может быть!

— А когда королева прибыла в Сити и устроила праздник, толпа окружила замок Или, все благословляли ее и клялись, что никогда мне не покорятся.

— Кучка недовольных слуг.

— Или нечто большее. Что, если меня ненавидит вся страна? Каково королю слышать, как они поносят и проклинают меня? Думаешь, такой человек, как Генрих, вынесет, что вдогонку ему летят проклятья? Его же все восхваляли с самого рождения.

Анна совсем приуныла.

— Они привыкнут. Священники станут проповедовать во всех церквях — ты его законная жена, а когда родится сын, все тем более изменится, станешь спасительницей страны.

— Вот именно, — медленно произнесла она. — На этом-то все и держится. На сыне.

Анна не зря боялась толпы. Как-то перед Рождеством мы поплыли из Гринвича вверх по реке на обед с лордом Тревельяном. Это не был парадный прием, никто о нем не знал. Король обедал с французскими послами, и Анне пришла фантазия отправиться в Сити. При ней я, еще несколько придворных. На реке уже холодно, мы кутаемся в меха. Никто не мог видеть наших лиц, когда лодка причалила к дому Тревельяна, и мы высадились на берег.

Но кто-то все же нас заметил, узнал Анну. Мы даже есть начать не успели, как вбежал слуга и прошептал на ухо лорду Тревельяну, что к дому движется толпа. Быстрый взгляд на Анну — и все поняли, зачем они идут. Она вскочила на ноги, лицо белее жемчужного ожерелья на шее.

— Вам лучше уехать. — Лорд позабыл о вежливости. — Я не смогу обеспечить вашу безопасность.

— Отчего же? — спросила Анна. — Прикажите закрыть ворота.

— Бога ради, их тысячи. — Его голос срывался от страха. Теперь мы все повскакали на ноги. — Это не шайка новичков, это целая толпа, они поклялись повесить вас на стропилах. Вам лучше вернуться в Гринвич, леди Анна.

Выслушав его решение выставить ее из своего дома, Анна колебалась одно мгновение.

— Лодка готова?

Кто-то побежал звать лодочника.

— Мы легко с ними справимся! — воскликнул Франциск Уэстон. — Тревельян, сколько у вас людей? Примем вызов, дадим этим негодяям урок и пообедаем, наконец.

— У меня триста человек, — начал лорд.

— Прекрасно, раздайте им оружие.

— А на улице восемь тысяч, и толпа все растет.

Гробовое молчание.

— Восемь тысяч? — прошептала Анна. — Восемь тысяч человек в Лондоне выступили против меня?

— Не медлите, — добавила леди Тревельян. — Бога ради, садитесь в лодку.

Анна вырвала у женщины свою накидку, я схватила первую попавшуюся, придворные дамы плакали от страха. Одна из них бросилась вверх по лестнице, испугавшись, что нас догонят и на реке. Анна выскочила из дома, пронеслась по темному саду, бросилась в лодку, я за ней. Франциск и Уильям следом за нами. Остальные придворные отвязали канат, оттолкнули лодку, они даже не поплыли с нами.

— Головы ниже, накройтесь чем-нибудь, — крикнул один из них нам вслед. — И спустите королевский штандарт.

Какое унижение! Один из лодочников выхватил нож, перерезал веревку из страха — вдруг народ Англии увидит флаг своего короля, не удержал, флаг выскользнул у него из рук и упал за борт. Я видела — он закружился в воде и пошел ко дну.

— Не обращай внимания, греби! — крикнула Анна, закрывая голову мехом.

Я тоже пригнулась, мы вцепились друг в друга, я чувствовала — она вся дрожит.

Мы смогли разглядеть толпу, только когда нас закружило в водовороте. Зажглись факелы, и пляшущие вспышки света отразились в темной воде. Цепочка огней, казалось, уходила в бесконечность. Даже до реки доносятся проклятья моей сестре. За каждым яростным выкриком следует взрыв одобрения, взрыв неприкрытой ненависти. Анна, трясясь от страха, съежилась на дне лодки, теснее прижалась ко мне.

Лодочники гребут как одержимые. Если на лодку нападут, в такую погоду никому из нас не уцелеть. Коли узнают, что мы уплыли, толпа начнет швырять булыжники, устремится вдоль берега, чтобы добраться до нас, раздобудет, если надо, лодки — заберет силой и погонится за нами.

— Гребите быстрее, — шипит Анна.

Лодка идет рывками, бить в барабан или криком задавать темп слишком опасно, если хотим ускользнуть от толпы под покровом темноты. Я взглянула через борт, огней стало меньше, будто люди вглядываются во мрак, будто чуют со сверхъестественным нюхом диких зверей — женщина, которая им нужна, тут, всего в нескольких ярдах.

Процессия продолжает путь, движется к дому Тревельяна, извивается вдоль реки, кажется, огни растянулись на мили. Анна садится, поправляет чепец, на лице застыло выражение ужаса.

— Думаешь, он сможет защитить меня от этого? — спрашивает она яростно. — От Папы — да, особенно если церковные должности окажутся в его ведении. От королевы — конечно, особенно если получит сына и наследника. Но против собственного народа, если за мной придут среди ночи с факелами и веревками? Думаешь, он мне поможет?

Рождество в Гринвиче прошло тихо. Королева прислала Генриху в подарок золотой кубок, а он отослал его обратно вместе с холодной запиской. Почему-то все время ощущалось ее отсутствие, дворец без нее пуст, словно дом без любимой матери. Она никогда не была такой чрезмерно искрящейся, блестящей, соблазнительной, как Анна, просто она всегда была.

Ее правление продолжалось так долго, что мало кто мог вспомнить английский двор без нее.

Анна, как всегда, прекрасна, обаятельна, деятельна. Без устали поет и танцует, подарила королю пучок новомодных стрел, а он завалил целую комнату дорогими тканями на платья, вручил ей ключ и любовался, как она входит и вскрикивает от радости при виде разноцветных полос, свисающих с золотых шестов. Он осыпал подарками и всех Говардов, мне, например, подарил расшитую кружевами рубашку. Но все равно нынешнее Рождество больше похоже на поминки. Всем не хватает умиротворяющего присутствия королевы, все хотят знать, что она делает в расчудесном дворце, доме своего бывшего врага, который в конце концов нашел мужество признать ее правоту.

Ничто не может поднять дух придворных, сама Анна превратилась в тень, пытаясь веселиться. Вечером, засыпая возле меня, она все еще что-то бормотала, как безумная.

Однажды ночью я зажгла свечу, подняла повыше, вглядываясь в ее лицо. Глаза закрыты, темные ресницы отбрасывают тень на бледные щеки. Волосы забраны под тугой чепец, белый, но не белей ее кожи, фиолетовые тени под глазами. Она кажется такой хрупкой. Бескровные губы то раздвигаются в улыбке, то шепчут колкости, остроты, комплименты. Она мечется по подушке, не зная отдыха, поворачивает голову, я хорошо знаю этот манящий поворот головы, смеется ужасным, хриплым смехом, загнанная женщина, пытающаяся и в самом глубоком сне вернуть к жизни праздник.

Анна начинает пить вино с самого утра. Румянец возвращается, глаза загораются, приходит хорошее настроение, отступают усталость и нервозность. Однажды я вошла в комнату вместе с дядюшкой, она сунула мне бутылку.

— Спрячь, — прошептала сестра в отчаянии и прикрыла рот рукой, чтобы он не почувствовал запах.

— Анна, остановись, — потребовала я, когда дядя ушел. — Ты все время на виду, непременно кто-нибудь расскажет королю.

— Не могу я остановиться, — мрачно ответила она. — Даже на минуту. Надо двигаться вперед, изображать счастливейшую женщину в мире. Что я говорю, я выхожу за человека, которого люблю, стану королевой Англии. Конечно же я счастлива. Я необыкновенно счастлива. Во всей стране нет и не может быть женщины счастливее меня.

Георга ждали домой как раз на Новый год, и мы с Анной решили устроить в честь него небольшой праздник в узком кругу. Все утро мы совещались с поварами, заказывали самое лучшее из того, что у них было, а после полудня уселись у окна высматривать лодку с говардовским флагом. Я первая заметила темную лодку на фоне темных сумерек и, ничего не говоря сестре, выскользнула из комнаты, бросилась вниз по лестнице. Лодка пристала к берегу, Георг сошел на причал, и я первая очутилась в его объятьях, меня он поцеловал, мне прошептал:

— Слава Богу, сестренка, как приятно вернуться домой!

Упустив шанс быть первой, Анна не бросилась вслед за мной, осталась ждать в комнате перед большим сводчатым камином. Георг подошел и сначала поцеловал ей руку, а уж потом обнял. Церемонии забыты, мы снова — веселая тройка Болейн, мы снова вместе, как всегда.

За обедом Георг рассказывает о себе, но больше всего ему хочется знать обо всем том, что происходило в его отсутствие. Я заметила — Анна взвешивает каждое слово. Она о многом умалчивает — что не может бывать в Сити без вооруженной охраны, что во время путешествия должна галопом проезжать мирные маленькие деревушки. Не рассказала, как после смерти кардинала Уолси надумала танцевать в маске с надписью „Кардинал, отправляйся в ад“, как смутила окружающих бестактностью и откровенной вульгарностью этого праздника победы над умершим другом короля. Не рассказала — епископ Фишер все еще против нее, особенно после того, как чуть не умер от яда. И я поняла, да и раньше догадывалась — она стыдится себя той, в которую превратилась. Ей не хочется, чтобы брат знал, как глубоко разъело ее честолюбие. А то вдруг догадается — перед ним больше не его любимая сестричка, нет, женщина, готовая рискнуть всем, даже спасением души, чтобы стать королевой.

— А ты как? — Георг смотрит на меня. — Как его зовут?

— О чем это ты? — Анна сбита с толку.

— Каждому видно — неужели я ошибся? Марианна сияет, как пастушка весной. Ставлю что угодно, она влюбилась.

Я заливаюсь краской.

— Так я и думал. — Брат явно доволен. — Кто он?

— У нее нет возлюбленного! — встревает Анна.

— Смею предположить, она обойдется без твоего разрешения. Кто-нибудь мог выбрать ее и не извещая вас, госпожа королева.

— Лучше ему этого не делать, — заявляет Анна без тени улыбки. — У меня на Марию свои планы.

Георг тихонько свистит.

— Бог с тобой, Аннамария, можно подумать, тебя уже короновали.

— Уж я тогда не забуду, кто мне друг, а кто враг. Мария — моя придворная дама, и у меня в доме будет порядок.

— Она сама сделает свой выбор.

— Нет, если не захочет лишиться моего благоволения.

— Анна, побойся Бога. Мы одна семья. Ты там, где ты есть, потому что Мария уступила тебе место. Перестань вести себя как принцесса крови. Ты не можешь обращаться с нами как с подданными.

— Вы и есть подданные, — говорит она просто. — Ты, Мария, даже дядя Говард. Я удалила от двора собственную тетушку, зятя короля, саму королеву. Кто-нибудь сомневается, что я любого отправлю в изгнание, если захочу? Никто не сомневается! Если вы помогали мне возвыситься…

— Ничего себе помогали! Да мы тебя и протолкнули!

— Это дело прошлое. Я скоро стану королевой. А вы — мои подданные. Стану королевой и матерью следующего короля Англии. Не забывай об этом, Георг, я больше повторять не стану.

Анна встает и величаво движется к двери. Останавливается, ждет, пока кто-нибудь из нас откроет дверь, и, не дождавшись, потому что мы не спешим вскакивать на ноги, распахивает дверь сама. Оборачивается, стоя на пороге.

— И не называй ее больше Марианной. Она — Мария, другая Болейн, а я Анна, будущая королева Анна. Между нами большая разница, и мы не можем иметь одно имя на двоих. Она — пустое место, а я скоро буду королевой.

Гордо выходит, не потрудившись закрыть за собой дверь. Мы слышим шаги — отправилась в спальню. Сидим в молчании, пока не хлопает дальняя дверь.

— Боже милостивый, что за ведьма! — Георг не скрывает своих чувств. Встает, закрывает дверь от сквозняка. — Когда это началось?

— Ее власть постепенно растет. Считает себя неприкосновенной.

— Так оно и есть?

— Он влюблен до безумия. Думаю, ей действительно ничего не угрожает.

— Все еще не спит с ней?

— Нет.

— Бога ради, чем же они занимаются?

— Всем остальным. Она не решается переступить черту.

— Он, наверно, с ума сходит, — довольно ухмыльнулся брат.

— Она тоже. Почти каждую ночь он целует ее в губы, гладит волосы, обнимает.

— Она со всеми так разговаривает? Ну, как со мной?

— Гораздо хуже. Она теряет друзей. Карл Брендон настроен против, дядюшка Говард от нее стонет, с Рождества они ссорились насмерть по крайней мере два раза. Думает, раз король так ее любит, другой поддержки не нужно.

— Я терпеть не буду. Все ей скажу.

Сестры должны поддерживать друг друга, но мое сердце радостно дрогнуло при мысли о том, что между Анной и Георгом ляжет пропасть. Вот бы перетащить брата на мою сторону, получить реальное преимущество в борьбе за сына.

— Скажи правду, кто положил на тебя глаз? — спрашивает брат.

— Никто, ничто и звать никак, — отвечаю я. — Имей в виду, это секрет, никто, кроме тебя, не должен знать.

— Клянусь честью. — Берет меня за руки, притягивает ближе. — Я сохраню твою тайну. Ты влюблена?

— Конечно нет. — Я подаюсь назад, смущенная одной мыслью об этом. — Он просто ухаживает за мной, приятно иметь человека, который суетится вокруг тебя.

— Я думал, при дворе полно мужчин, которые суетятся вокруг тебя.

— О, они посвящают мне стихи, клянутся, что умирают от любви. А он… он немножечко более… реальный.

— Кто это?

— Почти никто, пустое место, — повторяю я. — Поэтому я и не думаю о нем.

— Жалко, что не можешь заполучить его немедленно, — с братской прямотой заявляет Георг.

Что на это сказать? Представила себе Уильяма Стаффорда, его ласковую, обаятельную улыбку.

— Очень жалко, — шепчу еле слышно. — Но не могу.