Другая Болейн

Лето 1534

В начале июля пришла утренняя дурнота, до грудей не дотронуться. В жаркий полдень в затененной комнате Уильям поцеловал меня в живот, провел по нему ладонью, сказал тихонько:

— Ну и что ты думаешь, любовь моя?

— О чем?

— Об этом маленьком кругленьком животике.

Я отвернулась, скрывая довольную улыбку.

— Я и не заметила.

— Ну а я заметил. Теперь скажи мне, сколько времени уже знаешь.

— Два месяца, — призналась я. — Мечусь между радостью и тревогой, как бы не пришла нам от него погибель.

Он обнял меня одной рукой.

— Ни за что. Наш первенец, Стаффорд. Наша радость, и ничего больше. Я так счастлив, любовь моя, до чего же ты хорошо постаралась. Будет мальчишка — пусть пасет коров. Будет девчонка — пусть их доит.

— Хочешь мальчика? — с любопытством спросила я. Болейны ни о чем, кроме мальчишек, не думают.

— Если там мальчик, хочу. — Похоже, ему и вправду все равно. — Кто бы ни был — все хорошо, любовь моя.

Меня отпустили, разрешили провести июль и август с детьми в Гевере, пока король и Анна путешествуют. Самое лучшее лето в моей жизни, мы с Уильямом не расставались с детьми, к моей несказанной радости, младенец в животе рос не по дням, а по часам. А когда пришла пора возвращаться, стало ясно — живот уже такой большой, что надо признаваться Анне, пусть заслонит меня от гнева дядюшки, я же заслонила ее после выкидыша от гнева короля.

Мне повезло, я вернулась в Гринвич в тот день, когда король с большинством придворных уехали на охоту. Анна сидит в саду на земляной скамье, над головой балдахин, вокруг музыканты. Кто-то читает любовную поэму. Я помедлила, вглядываясь в лица. Как же они все постарели, нет больше молоденьких придворных. Такие бывалые кавалеры, не то что во времена королевы Екатерины. Немножко экстравагантности, капелька шарма, множество любезных словес, и все будто чуть-чуть на взводе, разогреты — но не жарким летним солнышком. Многоопытный королевский двор, немолодой, даже хочется сказать, немного порочный. При таком дворе всякое может случиться.

— А вот и моя сестрица. — Анна приложила руку к глазам, разглядывая меня. — Добро пожаловать, Мария. Успела насладиться деревенскими красотами?

— Да, — стараюсь, чтобы дорожный плащ висел посвободней, — а теперь вернулась, чтобы погреться под ярким солнцем вашего двора.

— Хорошо сказано, — хихикнула Анна. — Я еще сделаю из тебя настоящую придворную даму. Как поживает мой сын Генрих?

Знает, как ударить побольней.

— Шлет вам свою любовь и почтение. Я привезла письмо, которое он вам написал на латыни. Смышленый мальчуган, учитель им очень доволен, и на коне теперь держится весьма уверенно.

— Отлично. — Ясно, меня сегодня особо не помучишь, не стоит времени терять. Она повернулась к Уильяму Брертону. — Если не найдете лучшей рифмы, чем „любовь — кровь“, присужу приз сэру Томасу.

— Бровь? — предложил он.

Анна расхохоталась.

— Возлюбленная королева, одна и вечная любовь, мне навсегда пронзила сердце твоя прекраснейшая бровь?

— Никому не найти хорошей рифмы к любви, — вмешался сэр Томас. — В поэзии, как в жизни, с любовью ничто не рифмуется.

— А как насчет брака? — спросила Анна.

— Брак уж точно не рифмуется с любовью, ничего общего. Начать с того, в нем один слог, а в любви два. Вы только послушайте, это слово „брак“, никакой музыки.

— В моем браке музыка есть, — отозвалась Анна.

Сэр Томас вежливо поклонился:

— Что бы вы ни делали, прекрасная госпожа, музыка есть во всем. Но все равно это слово не рифмуется ни с чем полезным.

— Тогда приз достанется вам, сэр Томас, — объявила Анна. — Не нужно мне льстить, достаточно и вашей поэзии.

— Говорить правду не значит льстить. — Он преклонил перед ней колено.

Анна отстегнула с пояса маленькую золотую цепочку, вручила ему, он поцеловал цепочку, засунул в карман камзола.

— Пора переодеваться, король скоро вернется с охоты и захочет обедать. — Она встала и окинула взглядом придворных дам. — Где Мадж Шелтон?

Молчание выразительней слов.

— Где она?

— Охотится с королем, ваше величество, — наконец пробормотал кто-то.

Анна подняла бровь, глянула на меня. Только я знала, что дядюшка выбрал Мадж на роль королевской любовницы, пока Анна будет рожать, но только на это время. Похоже, что девчонка решила действовать на свой страх и риск.

— А где Георг? — спросила я.

Она кивнула, в этом-то и дело.

— С королем, охотится.

Мы знали, брат всегда на страже интересов сестры.

Она отправилась переодеваться, но удовольствие приятно проведенного утра исчезло при одном упоминании того, что король с другой женщиной. Плечи опущены, на лице злая усмешка. Я иду рядом. Как и надеялась, она жестом отпустила остальных придворных дам — пусть подождут в зале. За ней в опочивальню следую я одна. Как только дверь закрылась, сказала:

— Анна, нам надо поговорить. Мне нужна твоя помощь.

— Что еще? — Она уселась перед золотым зеркалом, стянула с головы чепец. Темные, как всегда, блестящие волосы рассыпались по плечам.

— Расчеши меня, — попросила она.

Я взяла щетку, провела по густым кудрям, надеясь, к ней вернется хорошее настроение.

— Я вышла замуж, — начала безо всяких предисловий. — А теперь беременна.

Она не шевельнулась, мне показалась, не расслышала моих слов, Боже правый, уж лучше бы она их не слышала. Нет, повернулась ко мне, лицо — грозовая туча. Вопрос — как плевок.

— Ты сделала что?

— Вышла замуж.

— Без моего разрешения?

— Да, Анна. Прости меня.

Она взглянула мне прямо в глаза:

— Кто он?

— Сэр Уильям Стаффорд.

— Уильям Стаффорд. Королю прислуживает?

— Да. У него ферма недалеко от Рочфорда.

— Да он пустое место! — теперь раздражение прорвалось и в голосе.

— Король посвятил его в рыцари. Он сэр Уильям.

— Сэр Уильям Пустое Место! — повторила она. — И ты беременна?

Я знала — из-за этого она и бесится.

— Да, — ответила смиренно.

Она вскочила на ноги, сорвала с меня дорожный плащ, взглянула на выступающий живот.

— Шлюха! — Анна замахнулась, а я замерла, готовясь к пощечине. Но такой силы не ожидала, голова откинулась назад, я почти упала на кровать, стоящую прямо за спиной. Анна стояла надо мной в позе бойца. — Сколько времени все это продолжается? Когда твой следующий ублюдок незаконнорожденный появится на свет?

— В марте. Только он законный.

— Думала посмеяться надо мной, вернулась ко двору с животом как у племенной кобылы? А мне что прикажете делать? Объявить всему свету, что ты — та Болейн, которая рожает без перерыва, а я — ее бесплодная сестрица?

— Анна…

Она уже не в силах остановиться.

— Хочешь всему свету показать, что у тебя скоро снова будет щенок? Оскорбляешь меня одним своим видом. Всю семью оскорбляешь.

— Я замужем. — Голос немного дрожит, уж больно она злится. — Я вышла замуж по любви, Анна. Перестань, перестань, пожалуйста, Анна. Я его люблю. Я уеду, не буду при дворе, но, пожалуйста, позволь мне видеться…

Она даже не дала мне закончить.

— Не будешь при дворе, — орала сестрица, — а мне какое дело. Уезжай, и чтобы ноги твоей тут не было.

— С детьми, — еле слышно пробормотала я.

— Ну уж нет, попрощайся с ними навсегда. Не позволю, чтобы моего племянника воспитывала такая дрянь. Ни фамильной гордости, ни разумения. Идиотка, у которой только похоть на уме. Зачем было выходить замуж за Уильяма Стаффорда? Лучше уж сразу за парня с конюшни. Или мельника с мельницы в Гевере. Если тебе надо, чтобы тебя хорошенько продрали, зачем тебе королевский слуга? Любой солдат лучше справится.

— Анна, — теперь и в моем голосе слышится гнев, щека горит от ее тяжелого удара, — перестань! Я вышла замуж за порядочного человека, я его люблю. Принцесса Мария Тюдор то же самое сделала, когда вышла замуж за герцога Суффолка. Я уже один раз вышла замуж, потому что семья велела. Делала все, что приказывали, когда приглянулась королю. А теперь желаю получить немного удовольствия — для себя. Анна, только ты меня можешь защитить от дядюшки и отца.

— А Георг знает?

— Нет. Говорю тебе, он не знает. Я пришла сразу к тебе. Только ты мне можешь помочь.

— Ни за что, — прошипела сестра. — Вышла замуж за бедняка, говоришь, по любви, так ешь свою любовь, пей свою любовь. Будь сыта своей любовью. Отправляйся на ферму в Рочфорд, сгниешь там заживо, и хорошо. Но если отец, или Георг, или я сама появимся в Рочфорд-Холле, не смей нам на глаза попадаться. И при дворе запрещаю тебе появляться, Мария. Ты сама себя погубила, а уж я доведу дело до конца. Убирайся. Нет у меня больше сестры.

— Анна! — в полном ужасе вскрикнула я.

— Позвать стражу и вышвырнуть тебя за ворота? — Лицо просто пылает гневом. — Я и на это способна.

Я упала на колени, пробормотала:

— Мой сын…

— Мой сын, — мстительно перебила она. — Скажу ему — твоя мать умерла. Теперь изволь называть матерью меня. Любовь, говоришь, так распростись со всем на свете из-за любви. Надеюсь, будешь счастлива и довольна.

Больше сказать нечего. Я неуклюже встаю с колен, тяжелый живот мешает. Она смотрит на меня, ясно, скорее пнет ногой, чем протянет руку. Моя рука уже на ручке двери, на мгновенье медлю, вдруг настроение переменится.

— Мой сын…

— Убирайся. Тебя для меня больше не существует. И не смей идти к королю, а то я ему скажу, какая ты шлюха.

Я вышла из комнаты, пошла к себе в спальню.

Мадж Шелтон переодевается перед зеркалом. Повернулась ко мне, веселая улыбка на молоденьком личике. Увидела мое хмурое лицо, глаза широко раскрылись. Одного взгляда довольно, чтобы понять, какая между нами разница. Возраст, положение, место в семействе Говард. Она — молоденькая девчонка, все на продажу. Я — замужем уже дважды, двое детей в неполных двадцать семь, а теперь еще и семья выгнала. Ничего у меня нет, только муж с маленькой фермой. Был у меня шанс всего в жизни добиться, да я его упустила.

— Ты заболела?

— Хуже, все пропало.

— Какая жалость. — Легкий тон беззаботной, самовлюбленной юности.

— Ничего! — Я слабо рассмеялась, потом сказала серьезно: — Я эту постель сама себе постелила.

Бросила на кровать дорожный плащ. Тут она заметила торчащий живот, в ужасе отпрянула.

— Да, да, я беременна. И замужем, если это ты хочешь узнать.

— А королева? — прошептала она, прекрасно зная, как и все при дворе, — моя сестрица ненавидит беременных женщин.

— Не слишком довольна.

— А кто твой муж?

— Уильям Стаффорд.

Огонек в глазах дал понять, она давно знает, только молчала все это время.

— Я за тебя так рада. Он такой привлекательный и добрый… Мне всегда казалось, он тебе по нраву. Так все эти ночи…

— Да, — перебила я ее.

— А что теперь будет?

— Придется нам справляться самим, без помощи. Поедем в Рочфорд. Там у него маленькая ферма. Нам этого хватит.

— Маленькая ферма? — Мадж ушам своим не верила.

— Да. — Я вдруг почувствовала — мне все нипочем. — Почему бы и нет. Живут же люди не только в дворцах и замках. Под всякую музыку можно танцевать, не только под придворные лютни. Не придется дни и ночи напролет дожидаться короля и королевы. Я всю жизнь провела при дворе, молодость прошла напрасно. Жалко, конечно, придется жить в бедности, но о придворном житье не пожалею ни на минуту.

— А твои дети?

От этого вопроса вся моя наигранная радость улетучилась, как от удара в живот. Ноги подломились, я осела на пол, застыла, будто пытаясь удержать рвущееся из груди сердце.

— Да, дети, — прошептала я.

— Они останутся у королевы?

— Да. Ей нужен мой сын. — Что тут продолжать, только горечь изливать. Конечно, ей нужен мой, потому что своего нет. Она уже все у меня забрала, она всегда все отнимает, что только можно отнять. Мы — сестры и злейшие соперницы, ничто не может нас остановить — едим глазами чужую тарелку, вдруг там порция побольше. Анна хочет меня наказать за то, что отказалась танцевать в ее тени. Сестра знает — это единственный штраф, который я не в силах заплатить.

— По крайней мере, от нее избавлюсь. И от семейного честолюбия.

— Избавишься, да. Но ради чего? — Мадж смотрит на меня широко открытыми глазами ничего не знающего о жизни несмышленыша.

Анна тут же объявила всем, что я уезжаю. Отец с матушкой отказались даже попрощаться со мной. Только Георг пришел на конюшню поглядеть, как привязывают к повозке мои сундуки, как Уильям подсаживает меня в седло и вскакивает на своего коня.

— Пиши мне, — попросил Георг, хмурый, расстроенный. — Сможешь держаться в седле, хватит сил на дорогу?

— Да.

— Я о ней позабочусь, — заверил брата Уильям.

— Нельзя сказать, что ваша забота ей слишком помогает, — оборвал его Георг. — Будущее погублено, пенсии больше нет, при дворе запретили появляться.

Я заметила — рука Уильяма крепче сжала поводья, конь вздрогнул.

— Не моя вина. — Голос у мужа спокойный. — Злоба и честолюбие королевы и семейства Болейн. Всякая другая семья позволила бы Марии выйти замуж по ее выбору.

— Прекратите! — Я не дала времени Георгу ответить.

Брат тяжело вздохнул, склонил голову.

— Да, с ней не лучшим образом обращались, — признался он. Посмотрел на Уильяма, сидевшего высоко над ним на громадном коне, улыбнулся грустной, но полной очарования болейновской улыбкой. — У нас были другие цели. Кому какое дело до ее счастья.

— Я знаю, — кивнул Уильям. — Но мне есть дело до ее счастья.

— Хотел бы я понять ваш секрет истинной любви, — тоскливо продолжал Георг. — Вот скачете неизвестно куда, на край света, а посмотреть на вас — так вам только что графство пожаловали.

Я взяла мужа за руку, крепко сжала его ладонь.

— Я нашла того, кого люблю. Мне в жизни не отыскать того, кто любил бы меня сильнее, не найти человека честнее.

— Тогда езжайте! — Брат снял шляпу, глядя на тронувшуюся вперед повозку. — Езжайте и будьте счастливы. А я постараюсь выхлопотать тебе право вернуться и снова получать пенсию.

— Только детей, мне больше ничего не надо.

— Поговорю с королем, когда смогу. И ты ему напиши. Нет, лучше напиши Кромвелю, а я поговорю с Анной. Это не навеки. Ты вернешься, да? Ты вернешься?

Какой странный голос, не то что он обещает мне возвращение в центр мироздания, нет, он не может жить без меня.

Будто он — не осыпанный милостями короля придворный, а маленький мальчик, которого бросили одного в этом страшном месте.

— Береги себя. — Меня вдруг прохватил тревожный озноб. — Избегай дурной компании и присматривай за Анной.

Я не ошиблась. Ему действительно страшно — по лицу ясно.

— Я постараюсь. — В голосе наигранная уверенность. — Я постараюсь!

Повозка выкатилась из-под арки ворот, следом мы с Уильямом — бок о бок. Я оглянулась посмотреть на Георга — такой молоденький вдруг и так далеко. Он помахал мне, прокричал что-то — из-за скрипа колес и стука копыт по брусчатке не разобрать.

Мы выезжаем на дорогу, Уильям пускает лошадь в галоп, пусть обгонит повозку, нечего трястись в пыли позади. Моя лошадка тоже прибавила ходу, но я сдерживаю ее, заставляю идти шагом. Утираю перчаткой невольную слезинку, Уильям испытующе смотрит на меня.

— Сожалеешь? — спрашивает ласково.

— Нет, просто боюсь за него.

Он кивает. Он знает довольно о Георге и не станет заверять меня понапрасну, что брату ничего не грозит. Отношения Георга с сэром Франциском, их сомнительные дружки, пьянство, азартные игры, таскание по публичным домам ни для кого больше не секрет. Придворные теперь куда более открыто пускаются во все тяжкие, и Георг всегда впереди.

— И за нее, — добавляю я, думая о сестре, которая выгнала меня из дома, как попрошайку. Что же, теперь у нее остался только один верный друг в целом свете.

Уильям повернулся ко мне, взял за руку:

— Не грусти.

И вот мы скачем к реке, туда, где уже ждет лодка.

Мы прибыли в Ли, недалеко от Рочфорда, рано утром. Лошади продрогли от долгой ночи на реке, неспокойны. Мы ведем их в поводу по тропинке. Уильям показывает дорогу на ферму. Над полями еще стоит утренний туман, сыро, холодно, в это время года в деревне не особенно приятно. Впереди долгая, с затяжными дождями, стылая зима в маленьком домике на ферме, вдали от города, вдали от всего. Наверно, намокшая юбка не просохнет еще полгода, не меньше. Уильям искоса бросает на меня взгляд, улыбается:

— Садись на лошадь, радость моя, оглядись вокруг. Солнце уже встает, все будет хорошо.

Я выдавила из себя улыбку, выпрямилась, пустила лошадь вперед. Теперь мне видна камышовая крыша фермы. Мы добрались до верхушки холма. Под ногами все пятьдесят акров его владений, речушка неподалеку, конюшни, амбары — все такое же аккуратное, как мне помнится.

Вниз с холма — и вот Уильям спешивается, чтобы открыть ворота. Откуда-то появляется мальчишка, с недоверием на нас смотрит:

— Вам сюда нельзя, это владения сэра Уильяма Стаффорда. Он при самом королевском дворе живет.

— Благодарю, — смеется Уильям. — Я и есть тот сэр Уильям Стаффорд. Беги передай матери, что у нее вырос отличный привратник. Скажи, я вернулся и привез молодую жену. Нам понадобятся хлеб, молоко, ветчина и сыр.

— А вы и впрямь сэр Уильям Стаффорд? — неуверенно переспрашивает мальчуган.

— Да.

— Тогда она может и цыпленка зарезать, — решает он и бежит по тропинке к маленькому домику неподалеку.

Я направляю Джесмонду в ворота, вот мы уже во дворе. Уильям снимает меня с седла, бросает поводья на луку, ведет к дому. Кухонная дверь открыта. Мы переступаем через порог.

— Садись, — усаживает меня в кресле у камина. — Сейчас разожгу огонь.

— Нет, — настаиваю я, — раз уж я жена фермера, мне разжигать очаг, а ты пока расседлывай коней.

Он медлит на пороге:

— А ты справишься, моя маленькая возлюбленная?

— Убирайся, — шутливо замахиваюсь на него. — Нечего тебе делать на моей кухне. Давай уж сразу разберемся, кто где хозяин.

Я словно играю в кукольный домик, вроде того, что у моих детей в зарослях папоротника. Но это же настоящий дом и трудности тут настоящие. Растопка уже приготовлена, трут лежит рядом, только четверть часа кропотливой работы — и камин затоплен, маленькие огоньки лижут бревна. Труба не прогрета, но ветер благоприятный, так что тяга неплохая. Уильям завел лошадей в стойла, а парнишка вернулся, таща узел с едой. Мы разложили яства на деревянном столе, устроили настоящий пир. Достали из чулана под лестницей бутылку вина, выпили за здоровье друг друга и за наше будущее.

Семейство, управлявшееся с фермой, пока Уильям был при дворе, содержало все в полном порядке. Изгороди подстрижены, канавы прочищены, поля скошены, сено запасено и лежит в амбаре. Уже забили часть скота, мясо засолено или прокопчено на зиму. В курятнике полно кур, голуби в голубятне, в ручье не переводится рыба. До моря недалеко, за пару пенни можно купить у рыбаков морской улов. Ферма процветает, и жизнь на ней не так уж трудна.

Мать встретившего нас мальчугана, Меган, приходит каждый день помочь мне по хозяйству, научить управляться по дому. Показывает, как сбивать масло, отжимать сыр, печь хлеб, ощипывать цыплят, голубей или дикую птицу. Все необходимые навыки — только хотелось бы, чтобы ученье давалось полегче. Я совершенно измучена.

Кожа на руках высохла и потрескалась, в маленьком серебряном зеркальце отражается загоревшее от солнца, обветренное лицо. В конце дня я падаю в кровать и сплю без сновидений — даже на это уже нет сил. Но несмотря на страшную усталость, каждый день приносит какую-нибудь маленькую победу. Мне нравится эта работа — без нее на столе не появится обед, в глиняном кувшинчике с нашими скромными сбережениями не прибавится пара пенсов. Мне приятно трудиться вместе с мужем на нашей собственной земле. Я учусь тому, что каждая бедная женщина знает с детства, а когда Меган меня спрашивает, почему мне не жаль роскошных платьев и тонкого белья, я вспоминаю нескончаемые танцы с кавалерами, которые мне противны, ухаживания мужчин, до которых мне нет никакого дела, игру в карты, где спускаются целые состояния, и самое отвратительное — необходимость каждый день кого-нибудь умасливать. А здесь никого, только мы с Уильямом, живем в простоте, счастливые будто полевые птички — все именно так, как он обещал.

Единственная печаль моя — дети. Я пишу им каждую неделю, а раз в месяц отправляю письма Георгу или Анне, желаю им здоровья и благополучия. Пишу секретарю Томасу Кромвелю, прошу его походатайствовать за меня перед сестрой, вымолить у нее разрешение вернуться. Но просить прощения — ни за что. Не желаю улещивать их, извиняться. Не в силах я такого написать — рука не поворачивается. Не могу сказать, что жалею о своей любви к Уильяму, каждый день он мне дороже и дороже. В этом мире, где женщин продают словно призовых лошадей, я нашла себе любимого, вышла замуж по любви. Не желаю притворяться, что ошиблась.