Друзья, любовники, враги

3

Репортажи Саши Белль из Рима, появившиеся на телевизионных экранах Америки, произвели сильное впечатление на зрителей. В них присутствовала настоящая боль, не часто прорывающаяся на экраны. Каждый вечер Саша появлялась перед камерами с лаконичными и насыщенными сообщениями. Ее мысли были по-прежнему заняты мальчиком, умершим прямо на тротуаре. В течение всего дня она пыталась узнать о нем все, что только возможно, как и о той женщине, которая была с ним, когда взорвалась бомба. Она пыталась найти хотя бы какие-нибудь сведения о мальчике или о тех, кто мог о нем рассказать, — о его семье, о том, откуда он приехал. Для нее самой было крайне важно рассказать тем, кто его знал, что мальчик умер буквально у нее на руках. Между тем сразу после случившегося на ее пути выросла стена, возведенная политиканами и бюрократами всех мастей, привычно придерживающих любую информацию не только о самих террористах, но и об их жертвах.

В конце концов, измученная обрушившимся на нее наваждением, она уже была готова бежать из Рима. Саша с трудом держала себя в руках. Ее силы таяли с каждой новой неудачей, и она была готова вымещать обиду и раздражение на любом, кто, по ее мнению, имел даже косвенное и самое общее отношение к взрывам, устраиваемым террористами. Ей казалось, что в происходящем виноваты все. Немцы — потому что допустили возникновение терроризма как такового. Англичане — потому что потворствовали этому. Израильтяне — из-за того, что терпели. Не говоря уже об арабах, прибегавших к методам террора, и о палестинцах, зациклившихся на этом. Ее гнев не ограничивался разбором национальных особенностей. Она возмущалась всеми, кто под благовидными предлогами позволял водить себя за нос и делал вид, что сочувствует ситуации, в которой чиновники всячески препятствуют распространению информации. Если бы им, с кем ей приходилось говорить, довелось так же, как и ей, быть очевидцами случившегося!

— Я знаю слишком мало о Тамире Карами, — заявила она однажды утром. — Я должна знать больше.

— У нас есть все, что нужно. Достаточно только покопаться в памяти компьютера.

Она знала, что раздражает Берни, но ей это было безразлично. Берни не мог успокоиться с того самого момента, когда она выяснила, что Карами виновен в диверсии, и вознамерилась сделать с ним интервью для первой части своей собственной телевизионной программы.

— Все это чепуха, вроде школьного аттестата, — сказала она. — Я же хочу понять, почему он убивает людей!

— Может, у него было трудное детство, — предположил Берни. — Впрочем, я шучу.

— Над такими вещами не шутят. — У нее задрожал голос.

— Тогда предложи ему встретиться, — сказал Берни, наклоняясь к ней через стол. — Вполне возможно, он представит тебе целый перечень мотивов, по которым он убивает, и они покажутся тебе убедительными.

Она сделала жест рукой, словно отмахиваясь от всех его пошлых и циничных слов.

— Того, что я знаю о нем, — совершенно серьезно сказала она, — недостаточно, чтобы я могла задать ему такие вопросы.

— Саша, а почему бы тебе просто не послать меня в задницу?

Она даже не вспыхнула, как это бывало прежде, когда он заговаривал с ней в таком тоне.

— Потому что в моем словаре нет таких выражений.

— И никогда не было?

— Даже когда я училась говорить.

Она собрала бумаги, касающиеся Карами, чтобы взять их с собой.

— Но я хотя бы имею право знать, куда ты отправляешься сегодня?

Она снова ощутила себя смертельно уставшей, хотя было только десять часов утра. Ей было трудно говорить. Под глазами лежали тени.

— У меня назначено две встречи с дипломатами.

Она работала до четырех утра и спала только три часа, чтобы в семь быть опять на ногах. Она была близка к неутешительному выводу, что над миром совершается своего рода коллективное изнасилование и никто не считает себя в этом виноватым. Единственный человек, кто открыто заявил о своей причастности, был Тамир Карами, взявший на себя ответственность за последний террористический акт. Кроме того, он пообещал, что расскажет еще кое-что в своем интервью американской телекомпании.

— Тебе никогда не говорили, что ты можешь выглядеть привлекательной, если только не стараешься вести себя по-мужски?

Она глубоко вздохнула.

— Не беспокойся, Берни, — мягко сказала она, — если тебе не удастся добыть ничего нового о Карами, — она попробовала улыбнуться, — то попытайся хотя бы узнать что-то о его новых жертвах. Пожалуйста, Берни, попробуй узнать нечто большее, чем просто число пострадавших. Достань их имена, национальности…

— Пообедаем? — спросил он, щелкая суставами пальцев.

Она кивнула.

— Я хотела пригласить всю нашу группу. Всех, кто вкалывает над этим делом. Место выбери сам, — она опять улыбнулась. — До вечера!

Закрывая за собой дверь, она предпочла пропустить мимо ушей ругательства, которые он выдохнул ей вслед. В конце концов, группа тоже заслужила обед. И даже более того. По крайней мере раз в день одна из трех девушек-редакторов готова была расплакаться. Все они были замучены бесконечными поручениями, которые давала им Саша, требуя то выписки из полицейских сводок, то литературу о деятельности ООП, то газетные статьи прошлых лет, вплоть до «черного сентября» 1970 года, когда Тамир Карами и его «Борцы за Родину» впервые заявили о себе.

Впрочем не только людям из Римского бюро доставалось из-за ее бурной деятельности, нетерпения и раздражения по поводу всего, что имело отношение к диверсии. Досталось и агентству Франс Пресс. К несчастью для последнего, в отдел новостей позвонил некто с типичным арабским акцентом, заявивший, что берет на себя ответственность за взрыв. Служащему этого отдела пришлось часами сидеть у телефона, чтобы ответить на вопросы, которыми засыпала его Саша. Ее интересовало, каким именно акцентом обладал звонивший, почему именно этим, а не каким-либо другим, и где живут люди с таким акцентом, и какова их численность и так далее. В конце концов сотрудник, курировавший информацию с Ближнего Востока, сбежал в отпуск раньше положенного срока.

Большинство тех людей, с кем Саша говорила, отличались равнодушием. Их ответы были расплывчато риторическими и поверхностными, чаще всего заведомыми отговорками. Лишь немногие были готовы серьезно говорить о терроризме, за которым стояли проблемы более высокого порядка, решение которых было невероятно сложным делом. Таким оказался мир политики.

Что касается итальянцев, уже одно то, что инцидент произошел на их земле, воспринималось ими как настоящий позор. Разве не заявляли они на последних выборах, что никаких инцидентов больше не будет? Разве не предпринимали столько усилий, в том числе и экономических, продав Ливии за бесценок свой «Фиат»? Когда же она попыталась затронуть вопрос о так называемой «экономической проституции», ей посоветовали отправиться присмотреть для себя место в городском морге в сопровождении нескольких официальных лиц, которые объяснят ей, чем заканчиваются попытки влезть в политику. Она с готовностью согласилась, после чего советчики поспешили забрать назад свое предложение и сделали вид, что вообще не понимают по-английски.

Американский посол оказался приятным и весьма обходительным человеком. Впрочем, совершенно бесполезным. Он пространно цитировал статьи из «Нью-Йорк таймс», рассуждал о Фолкнере и его озабоченности судьбой Миссисипи. Все это отдавало нафталином. Дескать, насилие и кровосмешение явления не американские. Дескать, политические убийства и вылазки террористов тем более. Где-то она уже встречала подобные глубокие мысли. Вот только где именно?.. Посол продолжал свои рассуждения, неосознанно стараясь принять перед камерой вид повнушительнее.

— Между тем не в обычае американцев, — говорил он, — оставаться глухими к мольбам всех божьих детей, которые страдают от насилия.

— Разве нельзя было что-то предпринять, чтобы смерть не унесла еще двадцать четыре жизни? — возмутилась Саша. — Может быть, вы полагаете, что подобные происшествия неизбежное зло? Вы могли бы считать это в порядке вещей, если бы пострадали американцы?

Он энергично замотал головой.

— Ни в коем случае, — торжественно провозгласил он, — убийство нельзя признать порядком вещей. Разве что во время войны.

— Палестинские газеты, комментирующие взрыв на Виа Венето, вышли под заголовками, которые называют происшедшее войной. Следовательно, — продолжала Саша, — взрыв бомбы можно считать обычным делом? Так или нет?

Посол тут же сменил тему разговора. Потом сделал знак оператору, что пора заканчивать. Не отправиться ли им в посольство, чтобы полюбоваться настоящим Боттичелли, который красуется в одном из банкетных залов? Но Саша отказалась, чтобы избежать утомительных разглагольствований посла о каких-то пятидесяти квадратных километрах земли неподалеку от реки Иордан. Остановившись у порога, посол помахал ей рукой.

— Чао, — сказал он, — будете в наших краях, обязательно позвоните!

Господи, она была готова закричать.

Палестинцы, с которыми Саша обсуждала происшедшее, называли террористический акт «несчастьем». Когда же она настойчиво стала интересоваться у них, а чье же, собственно, это «несчастье», ее переадресовали палестинскому представителю в Италии. Это был напыщенный маленький человечек, воображавший себя скорее поэтом, чем политиком. Он заявил, что занимается литературой, а не пропагандой, затем извлек откуда-то тонкий томик своих сочинений, нацарапал на обложке посвящение по-арабски и вручил книгу Саше, хотя она его об этом и не просила.

— Вот вы говорите «несчастье», — сказала Саша, возвращая палестинского поэта к действительности. — А что вы вообще думаете обо всем этом?

Кровь, конечно, на совести израильтян, отвечал он. Именно израильтяне повинны в этой трагедии. Палестинцы устали от ожидания, от пустых обещаний. Они больше не верят Соединенным Штатам. Интифада сделала народ Палестины более сильным и единым, укрепила ООП. Однако «Борцы за Родину» — слишком радикальная и независимая группа, стоящая в стороне от ФАТХ, поэтому он никак не может прокомментировать недавний взрыв и вообще ничего не знает об этом деле. А что касается Тамира Карами и сплетен, будто бы он лидер этой группы, то это вранье и происки сионистов.

Она побывала также в офисе авиакомпании на Виа Венето, где произошел взрыв, которому она стала свидетельницей. Здесь как обычно в таких случаях выразили свой протест и возмущение. Когда Саша попыталась выяснить, какие меры безопасности для предотвращения подобных происшествий предпринимались в офисе, намекая на то, что, может быть, именно в этой области имеется брешь, ее собеседники перестали отвечать на вопросы и ушли в глухую оборону. В частной беседе, без камеры и микрофонов они объяснили ей, что занимались всего лишь резервированием билетов и не имели никакого отношения ни к службе безопасности, ни к обслуживанию военных авиалиний. А потому не будет ли так любезна американская журналистка воздержаться от подобных намеков и нападок.

— Никаких нападок, — ответила Саша, пока съемочная группа собирала аппаратуру. — Просто предположения. Нападки еще впереди… И вот еще что, — вкрадчиво осведомилась она, уже ступив за порог, — как объяснить, что в тот день охранник, который должен был дежурить у офиса, оказался на другом конце улицы вместо того, чтобы с оружием в руках задержать злоумышленника. Между прочим, мне известны имена обоих.

Если палестинский представитель показался ей напыщенным, то израильский посол выглядел довольно заурядно.

— Не вижу в происшедшем ничего из ряда вон выходящего, — заявил он. — В Израиле такие вещи случаются каждый день — в школах, на автобусных остановках, в киббуцах. Разве остальному миру сделали какую-то особенную прививку против арабского насилия? Это случалось раньше, это может случиться опять. Если только американцы не перестанут валять дурака со своей болтовней о переговорах и о мире.

— А разве мир не нужен? — возразила Саша. — Разве это не то, что необходимо каждому?

— Отнюдь нет. Восстановление мира вовсе не является для арабов конечной целью. Это было бы слишком наивное понимание проблемы, которая будет существовать всегда… Всегда!.. Если только они не утопят Израиль в море.

Только теперь Саша обратила внимание на карты, развешанные по стенам комнаты. Все они пестрели красными стрелками — вражескими ракетами, нацеленными на Израиль.

— Соединенные Штаты не поняли, — продолжал посол, — что палестинская революция замешана на коррупции, на нефти и деньгах. Все это уже было.

— Но я-то понимаю, — заверила Саша посла.

Все ее усилия были тщетны. Вот если бы он собственной персоной оказался там — среди людей, убитых и искалеченных взрывом перед офисом авиакомпании.

В то утро, когда Саша улетала из Рима, Берни явился в офис с букетом цветов.

— Ты вкалывала, как черт, — сказал он, — и если я показался тебе не слишком внимательным и любезным, то это потому, что самому пришлось попотеть, обеспечивая техническую сторону дела.

Впрочем, она, пожалуй, тоже была не слишком внимательна и любезна по отношению к нему из-за всей этой сумасшедшей суеты.

— Мир? — спросил он и протянул ей руку.

Прежде чем ответить, она внимательно посмотрела ему в глаза.

— Мир.

— Адская работенка — твое новое назначение, — начал он, предлагая ей сигарету, — особенно для женщины.

— В каком смысле? — спросила она, отказываясь от сигареты.

— Нужно знать, как обращаться со всеми этими ублюдками, вот и все. Они инстинктивно норовят сказать тебе «нет» там, где тебе позарез необходимо «да». — Он повертел сигарету между пальцами прежде, чем зажечь. — Прямо, как бабы… Вот почему это адская работенка.

— Кажется, понимаю, — сказала Саша. — Кстати, — спохватилась она, — ты достал список пострадавших?

— Потому я и вспомнил о том, как надо управляться с ублюдками. Их, сукиных детей, никогда не застанешь на месте. Настоящие бюрократы.

— Так да или нет, Берни?

Он перестал вертеть сигарету.

— Я хочу делать документальную программу о Карами, — заявил он без всякого вступления.

Вот из-за этого коллеги и расплевываются.

— Неплохая мысль, Берни, — спокойно сказала она, удивив его не меньше, чем он ее, когда появился с букетом.

— Я рад, что ты не возражаешь.

— Ты говорил об этом с Маури?

— Говорил, — сказал он, забрасывая ноги на стол.

Она скорее бы дала вскрыть себе вены, чтобы умереть тут же в офисе, чем решилась бы спросить о том, что ответил Маури.

— Он тоже считает, что это неплохая мысль.

Она медленно кивнула, глядя мимо него.

— Знаешь, Саша, вся наша жизнь подчинена случаю. Вот единственное, что я могу сказать. Ты приехала в Рим, террористы взорвали бомбу, погибло много людей, а теперь, кажется, наша работа подходит к концу. Судьба…

Еще одна возможность испытать себя на прочность. Впрочем, на этот раз выбор сделала не она.

— Все-таки постарайся достать список, — попросила она, вставая.

Она поблагодарила его за все хлопоты. Извинилась, если что было не так. Взяла сумочку и пошла к двери. В этот момент собственные мысли о превратностях судьбы заставили ее вздрогнуть… Разные вещи происходят на свете. Можно ходить взад и вперед по комнате или путешествовать где-нибудь на Востоке, или опоздать на самолет и встретить в кафе аэропорта свою любовь, или работать в лаборатории и выращивать в склянке плесень, которая сможет излечить рак. Однако происходит нечто такое, что привело к гибели людей в тот злополучный день и чего она не в состоянии сейчас понять. Превратности судьбы… кто или что управляет всем на свете?