ВАЛЕНТИНА
За нами погоня.
Три выстрела.
Ибрагим стреляет почти не глядя, и не оборачиваясь. Я едва выглядываю за его широкую спину, и вижу, как три мужика падают в снег, заливая его кровью.
— Не смотри, госпожа! Девочкам на такое не следует смотреть.
Он подхватывает меня и уносит дальше, вглубь леса.
Еще один выстрел. Ибрагим бросается в сторону со мной, закрывая собой. Стреляет сам. Еще одно тело. Прислоняет ладонь к виску. Черная кожаная перчатка оказывается перемазанной красным.
— Ибрагим… — с ужасом шепчу я. — Ты ранен…
— Царапина, госпожа! — вполне бодро отвечает он.
Снова подхватывает и несет дальше.
В чаще леса прислоняет меня к широкому стволу дерева. Оборачивается.
— Ибрагим…
— Тише, госпожа… — просит он, прислушиваясь.
Мы в полной тишине. Ни порыва ветра, ни скрипа снега.
— Кажется, оторвались. — говорит Ибрагим и оборачивается ко мне. — Как ты, госпожа?
Он так смотрит… с тревогой, с волнением. Такая преданность дорогого стоит.
— Все хорошо. — заверяю его.
Сейчас, когда кураж от погони сходит на нет, я понимаю, что у меня зуб на зуб не попадает. Меня начинает трясти и колотить. От нервов, или от холода, а может, и от всего вместе. Не каждый день такое происходило в моей жизни. Слишком много всего произошло со мной за последние недели. Тут любого человека, даже с самой сильной нервной системой начнет трясти.
Меня же Ибрагим успел вывести в домашней одежде, на ногах у меня легкие кроссовки, в которых я ходила по дому.
Ибрагим стягивает с себя свитер, и натягивает его на меня.
— Грейся, госпожа, через пару часов, если все будет в порядке, потихоньку вернемся.
— Ты… ранен, Ибрагим? Иди сюда, я посмотрю.
— Да, ерунда! — отмахивается он.
— Нет, подойди! — я сейчас не прошу, а приказываю.
Я не знаю, повинуется он, или проигнорирует.
Мгновение что-то внутри него борется, но все же он подчиняется мне. Видимо, во мне и правда есть что-то, что заставляет даже таких сильных мужчин, как мой муж, или Ибрагим, подчиняться.
Ибрагим выше меня на целую голову. Чтобы мне дотянуться и осмотреть его, ему приходится сесть.
У него черные густые волнистые волосы. Мне приходится слегка раздвинуть их, чтобы осмотреть кожу головы.
Там все залито кровью, но и правда, словно бы его задело по касательной, проломленного черепа я не вижу.
— Царапина… — подтверждаю я. — Голова не кружится? Тебя не тошнит?
— Нет, госпожа. — встает Ибрагим.
Он все равно посматривает по сторонам, и будто бы пытается собой окружить меня. И закрыть собой, в случае опасности.
— Как ты так научился… уварачиваться от пуль, и стрелять, не глядя?
— Мы с господином в какие только передряги не попадали. — отвечает Ибрагим. — Жизнь научила.
Но я вижу, что ему приятно мое восхищение его мастерством и силой.
— Сними перчатки, Ибрагим!
— Не могу, госпожа. — отвечает он.
— Они промокли кровью, у тебя руки отмерзнут.
— Не могу. — упрямится он на этот раз.
— Но почему⁈
— Вдруг, мне придется прикоснуться к тебе!
— А почему ты не можешь ко мне прикасаться? — не понимаю я. — Зачем ты все время надеваешь перчатки?
— Ты — женщина моего господина. Я не имею права касаться тебя. — поясняет Ибрагим, не глядя на меня.
— И поэтому, ты не смотришь на меня?
— Да. — отвечает он.
Вот оно что… Другие люди Константина не надевают перчаток, потому что не прикасаются ко мне, а Ибрагим в постоянном тесном контакте со мной… Интересно… Женщина его господина неприкосновенна для него. Именно поэтому, он дотрагивался до меня только в перчатках.
— Госпожа… — вдруг поднимает Ибрагим на меня свои огромные черные глаза.
— Что?
— Помнишь, там в доме, ты спрашивала меня, смогу ли я убить тебя, если прикажет господин.
— Да… — не понимаю я к чему он ведет. — Было такое…
— Я тогда ответил, что смогу… убить… тебя…
— Да… — я вздрагиваю.
К чему это он? Он что, хочет убить меня без приказа⁈
— Я солгал тогда.
— Что?
— Я не смогу тебя убить.
Смотрю на Ибрагима. Да что с ним творится? Он краснеет. Глаза его опускаются. Будто он не в силах глядеть на меня.
— Даже по приказу господина? — уточняю я.
— Да. Я не смогу причинить тебе боль. Даже по приказу господина… — тихо говорит он.
— Почему? — удивляюсь я.
Ибрагим набирает в рот воздуха, чтобы ответить.
— Потому что я… тебя…
Выстрел!
Мою грудь обжигает сильнейшей болью. Ибрагим кидает меня на снег, закрывает собой, стреляет в тех, кто меня подстрелил. У меня в глазах темнеет. Но в последние секунды моего угасающего сознания я вижу, как Ибрагим положил выстрелами целую толпу.
— Госпожа… нет, госпожа… тебя нельзя… слышишь!
Далее все проносится как в каком-то калейдоскопе.
Я иногда выныриваю на краткий миг, где вижу испуганное лицо мужа.
Он что-то говорит мне. Что-то нежное.
Порой всплывает лицо Богданыча.
Порой, я вижу Ибрагима.
Маму тоже вижу периодически.
Тамару.
Но чаще всего я вижу Костю.
— Живи, девочка! Живи! — умоляет он меня. — Я люблю тебя, Валя! Больше жизни, люблю!